В некотором городе, где-то между Киевом и Владимиром, на некоторой улице, точно неизвестно на какой, давно ли, недавно ли, приблизительно в 2001 году, а может, в каком-то другом была что ни на есть дискотека, дискотека обалденная. Собирался там не кто-нибудь, а настоящий бомонд, чуваки не какие-нибудь, а продвинутые и отрывались по полной. Музыка гремела на всю округу и ее окрестности. И всяк слышал в ночной тиши знакомый грохот элитного ночного клубу «Push and shake». Что означало по-русски это название, никто не ведал. И неудобопроизносимое выражение «Пуш энд шейк» легко заменили понятным всем словом «Опушка». Свое название клуб оправдывал еще и потому, что находился на самом краю города, и возле него гордо росли три чахлые березки. Яркая, дрожащая нервными огнями вывеска над дверями радостно освещала их. «Опушка» стояла на высокой плоской горе, обдуваемой всеми ветрами. Вокруг – пустота и безлюдье. И место это в народе называлось Лысой горой. Его опасливо обходили стороной, особенно по ночам, все добропорядочные жители города. Зато молодежь не знала страха, и каждый вечер на любимой «Опушке» был полный отпад.

В огромном зале дискотеки была темнота, теснота, духота, и яблоку негде было упасть. Раскаленный до предела воздух сотрясали раскаты тяжелого рока, падающего из огромных динамиков на разгоряченные головы танцующей публики. Бешеный свет софитов прорезал мглу стремительными лучами, в точности угадывая такт музыки. В какой-то момент зал погружался в полный мрак, а потом свет вспыхивал снова ослепительными снопами то тут, то там под одобрительный рев толпы.

Нечего говорить, здешняя тусовка была клевой и самой классной во всем городе, особенно когда ее украшали своим присутствием всевозможные великие гости – знаменитые и так себе, любимые и не очень, суперзвезды и просто звездочки, почитающие за честь отметиться под приветливым сводом гостеприимного клуба.

Вот и сегодня, несмотря на то, что была пятница тринадцатое число (а многие и не верят в приметы), вечер оказался по-настоящему праздничным и зажигательным и гремел такими именами, как Славка-вырви-ногу, Заколдыкин и компания, а также группа «Зверинец». Все они развлекали публику как могли. Славка выплясывал рэп на одной ноге, крепко держась обеими руками за микрофон. Заколдыкин проникновенно гнусавил жалобные любовные куплеты, чем-то смахивая на настройку старого пианино. Впрочем, надо отдать ему должное, смахивало больше не у Заколдыкина, а у его компании. А вот многочисленная вокальная группа «Зверинец» произвела на всех неизгладимое впечатление сложными акробатическими движениями – перепрыгиванием через козла, скаканием на коне, броском пантеры на добычу и даже полетом шмеля под облаками, точнее под потолком, объятом клубами табачного дыма. При этом все члены «Зверинца» ухитрялись петь «под фанеру» почти в такт и не задыхаться.

И наконец, ошалелый контингент был прямо-таки потрясен выступлением самого крутого и непредсказуемого чувака попсовой тусовки. Это было гвоздем программы. Перед его выходом раскрасневшийся, весь запотевший лысый диджей в темных очках, еле успевавший молотить языком воздух, скороговоркой прочирикал:

– А сейчас для вас суперзагадка. Кто отгадает, тот молодец, а кто не отгадает, тот… – дальше рифма не пошла у загадочного ведущего, но он, не сбавляя тона, профессиональным зычным голосом продолжил: – Итак…

Нависла долгая таинственная пауза.

– Хоть и ростом невеличка,И зовут его, как птичку,Лучший суперстар «Опушки»По фамилии…

– Кукушкин! – оглушительным возгласом закончила остроумную загадку ликующая толпа.

И на высокий помост летящей походкой выпорхнула неказистая фигура щупленького паренька в джинсовке, с ирокезом на голове, микрофоном в зубах и яростным блеском в глазах. Восторг раскалил пространство, стены задрожали, софиты замерцали отчаянным светом. А чудо-артисту только того и надо было.

– Щас я зажигать типа буду, – изрек он звучным писком и откинул назад свой выдающийся ирокез.

Толпа замерла в ожидании.

– Я проснулся на боку,В голове моей ку-ку.Отрываюсь срочно я.Не морочь меня, фигня.Ну давай, давай, «Опушка»!Зажигает тут Кукушка.Гопца, дрица, бом баку,Ну давай, давай, ку-ку!

Ошеломленный зал грянул восторженным воем, пытаясь поддержать звезду нестройными голосами всех мастей и диапазонов. Самые отчаянные фанаты в порыве страсти схватились за руки и понеслись по кругу наподобие хоровода, угловатого и рваного в нескольких местах.

В этой толпе была одна девчонка, с виду очень крутая. Она громче всех надрывалась и орала:

– Я от Кукушки тащу-уся…

И грациозно ломалась, старательно выплясывая «под Кукушку».

Девчонка эта была такая же, как все на этой вечеринке: в драных джинсах, в могучих железных цепях, браслетах и причудливых бляхах, на голове – сноп всклоченных зеленых волос, на лице – полная коллекция запасов крупной косметической фабрики. Этот прикид она видела в последнем номере журнала «Пупс». А в моде-то она знала толк, как, впрочем, и в джин-тониках, жвачках, рок-группах, DVD-плеерах, блеске для губ и супердиетах. В общем, была обыкновенным представителем современной продвинутой молодежи, отрывающейся на такой замечательной дискотеке.

Отличал ее от окружающих дергающихся индивидуумов лишь чрезмерный темперамент, энергетика души, как принято говорить, да живая горящая страсть во взгляде, голосе и во всем теле, бешено пульсирующем в ритме рока. Да еще под толстым слоем боевой раскраски угадывались черты настоящей молодой красавицы.

Ее здесь многие знали. Это была Ленка с Зеленой улицы, классная девка, уже закончила школу, а может, и бросила, забыв доучиться. Характером она была избалованная, взбалмошная, привыкшая к удовольствиям, в которых не знала себе отказа. Жила Ленка одна, потому что предки укатили за бугор, оставив ей кучу денег и упакованную хату в полное ее распоряжение. Потому-то и считалась она завидной невестой.

Сюда она пришла не одна, а с Васькой. Только Васька был не парнем, а девушкой по фамилии Васильева. Васька на удивление была похожа на подругу: и одета, и намазана, и начесана, как та. Оттого-то Ленка и бесилась на нее, боясь лишней конкуренции. И только волосы у Васьки были другого цвета – оранжевого.

«Вот дура-то, – думала Ленка, вращая бедрами, – совсем не въезжает в тему. Оранжевый щас никак не котируется».

А между прочим, с Васьки не сводил своих наглых серых глаз один интересный парень и очень даже не лох – весь в коже, наколках, с длинными распущенными волосами. Это был Ванька, близкий приятель Ленки, с которым она неразлучна была вот уже целый месяц, а может, даже и больше и которого она по достоинству считала самым крутым из всех ее бойфрендов. Но она никак не могла предположить, что ее лучшая подруга, которую она сама же притащила сюда за компанию, станет уводить его у нее же из-под носа.

А музыка меж тем все гремела в ушах, а свет все бесновался во тьме, а Кукушкин все куковал что-то осипшим писком. Несчастная Ленка, задыхаясь от гнева, тяжело дышала и, набычившись, во все глаза глядела на оранжевое чучело, не в силах произнести ни слова. Когда же добродушный диджей хрипло промурлыкал: «Пацана приглашают дам», а Ленкин Ванька без всяких стеснений прямиком направился в сторону соперницы-выскочки, то переполненную плотину праведного возмущения прорвало. Потоки словесной грязи хлынули из Ленкиных уст на оранжевую голову подруги во мраке дискотеки, заглушая железный звон надрывающихся динамиков.

– Ты лахудра нечесаная, шкура продажная! – сиреной гудела взбешенная Ленка.

Вмиг все вокруг остановилось. Софиты перестали прочесывать пространство, музыка слабо завыла, будто ее пнули ногой, как собаку, а потом и вовсе умолкла. Ванька как-то растерялся и почел благоразумным незаметно исчезнуть в общей неразберихе. А жадная до сенсаций толпа, забыв про все на свете, даже про Кукушкина, прекратила дергаться и трястись и плотным кольцом обступила компанию двух разъяренных девиц. Предвиделось соблазнительное зрелище, о котором потом не стыдно будет рассказать другим. Сразу стало понятно, что вечер сегодня удался. И участницы дикой разборки тут же поспешили самым решительным образом оправдать ожидания публики.

– Да ты сама знаешь, кто ты? – не желая остаться в долгу, пенилась Васька.

– Ну скажи, скажи. Что, слабо?

У Ленки от злости рот перекосило, глаза засверкали хищным огнем, железки зловеще зазвенели, зеленые волосы встали дыбом.

– Да ты баба Яга замусоленная, посмотри на себя! И воще… достала уже. Катись отсюда, пока жива.

– А вот это видала?

Не помня себя, с яростью бешеной тигрицы Ленка вцепилась в оранжевую гриву доброй подруги и стала мутузить ее почем зря и орать на всю дискотеку, что она этого так не оставит, что она покажет им всем, кто она есть, и что те еще все узнают. А о чем они узнают, так и не было сказано.

Долго потом шла Ленка одна по темным пустынным улицам, полная справедливого возмущения, меча гром, молнии и грубые ругательства невидимым обидчикам. Пышный зеленый начес на ее голове порядком помялся, косметика расползлась по лицу грязными потоками, джинсы порвались, заклепки поотлетали. Кроме того, она как назло постоянно зацеплялась непослушными ногами за плитки тротуара, железки задевали за ветки кустов и деревьев, и те жестоко били ее по щекам. Но она ничего этого не замечала и то и дело твердила:

– Я ведьма, я баба Яга. А они, они… А она, она… Я им еще покажу. Они еще меня узнают.

Посылая угрозы куда-то в темноту, она уверенным шагом приближалась к дому и не ведала, что сорванные ею со злости железки превращались на земле в шипящих змей, клоки сорванной одежды – в дымящийся пепел, а слезы, оброненные из накрашенных глаз, – в мутные бурлящие ручьи. Да и кто это мог видеть глухой ночью на безлюдных дорогах спящего города?

Подойдя к своему подъезду, она, к досаде, увидела, что в нем совсем не было света до самого верхнего тринадцатого этажа, на котором она жила. И конечно же, как специально, не работал лифт.

– Да что ж сегодня за день такой невезучий! – в сердцах выплеснула Ленка и поплелась по бесконечным ступенькам наверх.

И чем выше она поднималась, тем громче крепкая ругань слетала с ее губ. Желая, видно, поделиться своим горем со всем миром, она уже приближалась к успеху, потому что по подъезду стало слышаться недовольное хлопанье дверей и сонный ропот разбуженных соседей. На одной из площадок робко скрипнула дверь восемьдесят девятой квартиры, и оттуда осторожно высунулось маленькое стариковское лицо с прищуренным глазками и в очках.

– Вы бы, гражданочка, потише. Разбудили, понимаете ли… – дребезжащим голосом проговорило лицо.

– Че?

Маленькие глазки быстро задергались, заморгали, и вслед за испуганным лицом вышел и сам хозяин – старичок в полосатой пижамке.

– Я извиняюсь… – откашлялся он.

– Че наезжаешь, козел старый безрогий?

Ленка грудью, увешанной железяками, наперла на него и ткнула ему в лицо двумя пальцами. Лицо вместе с пижамкой поспешило скрыться за дверью с табличкой «89», но через мгновенье бесстрашно высунулось и бросило Ленке вслед:

– Ведьма!

Дверь тут же с шумом захлопнулась, и за ней послышался звон запираемой на крючок цепочки. Напрасно Ленка колотила в нее и кричала:

– Я тебе покажу ведьму! Ты еще мне ответишь.

Устав биться в запертую дверь, она продолжила в потемках путь наверх. Сердце ее бешено билось не то от гнева, не то от усталости. Вот уже десятый этаж, вот одиннадцатый. На двенадцатом, выбившись из сил, она присела на ступеньки, но наткнулась на что-то мягкое. Это была черная кошка, почти не видимая в темноте подъезда.

– Тебя еще тут не хватало, чертова бестия.

Она зло пнула кошку ногой, но та не отбежала, а пристально глянула на нее, зловеще сверкнув зелеными глазами.

– Мяу, – проговорила кошка.

У девушки от этого голоса холод пробежал по спине и достиг самой вершины ее модной прически. Ленка не помнила, как рванула со всех ног наверх. И откуда взялись у нее силы? А черная кошка кинулась за ней и, запрыгнув к ней на плечо, вцепилась в него когтями мертвой хваткой. И вот уже знакомая дверь. Ленка пыталась отбиться от кошки, но тщетно. Одной рукой она стягивала с себя животное, другой шарила ключом в замочной скважине.

– Будь оно все неладно! – только и успела она прокричать, как железная дверь сама собой с пронзительным скрежетом распахнулась, и бедная Ленка вместе с кошкой на плече ввалилась внутрь.

Дверь опять же сама захлопнулась, и вокруг воцарилась кромешная мгла. Кошка наконец спрыгнула на пол. А Ленка, зажав ноющее плечо, принялась шарить по стене в поисках выключателя, но почему-то не могла его найти. Кроме того, ей показалось странным то, что стена была непривычно шершавой и в чем-то мокром и склизком. Она с омерзением вытерла руку об штанину и тут же одернула ее. Ленка вдруг обнаружила на себе вместо джинсов какие-то обноски. Все еще не собравшись с мыслями, она начала понимать, что в ее квартире непривычно душно, даже смрадно и пахнет гнилью и пряными травами.

– О, черт, – выругалась Ленка. – Может, я не туда попала? А может, это не я?

Она стала в страхе щупать дверь за своей спиной, но двери не было. Лишь грязная шершавая стена.

– Что за напасть! Какого дьявола!

Она бросилась в темноту, но тут же упала, запутавшись в какой-то сети.

– Что здесь такое? Помогите хоть кто-нибудь! – взмолилась она.

В ответ она услышала ласковый кошачий голос:

– Ур-р, ур-р…

– Киса, киса, иди сюда, – зашептала Ленка, забыв про расцарапанное плечо.

Кошка мягко подползла к ней и стала ластиться. Вдруг зеленые кошачьи глаза бешено засверкали во тьме, и все помещение залило ярким светом.

– Что за чертовщина? – пролепетала, заикаясь, Ленка. – Где это я?

Глава 2

А в это время на «Опушке» апельсиноволосая Васька праздновала победу. Она змеей извивалась вокруг Ваньки, нашептывая ему в оба уха дурацкие любезности. И ему это вскоре наскучило. Лениво озираясь по сторонам и позевывая, он, не найдя себе достойных развлечений, мудро решил убраться отсюда восвояси. Ванька уже благополучно выезжал на своем новеньком «Harley Davidson» со двора клуба, а его новоиспеченная подружка все еще продолжала самозабвенно трясти своей пышной шевелюрой, наивно полагая, что тот не сводит с нее глаз.

Долго ли, коротко ли мчался Иван по темным переулкам, по бульварам-закоулкам, а где-то на середине пути, прямо на перекрестке, его любимый мотоцикл как-то странно зафыркал, предательски заурчал и, выпустив последний глоток едкого дыма, остановился в полной беспомощности.

– Будь ты проклята, ржавая консерва! – сплюнул Ванька в сердцах и пнул ногой в колесо.

«Харлей» лишь жалко фыркнул разочек, но с места не сдвинулся. Ванька встал возле него в глубокой задумчивости, тупо вперив в него свой недовольный взгляд.

«Может, бензин закончился», – только подумал он, как услышал сзади чей-то голос:

– Не заправившись, верхом не садись,а заправившись, пути берегись.Не конь твой проклятый,а сам виноватый.

Ванька вздрогнул, и было отчего. Странный голос отдавал каким-то загробным холодом и был настолько скрипучий, что мог принадлежать, скорее всего, совсем старому, столетнему деду. Он исходил, казалось, откуда-то из-под земли. Ванька медленно обернулся, коленки его мелко дрожали. Нет, человек тот вышел не из недр земных, а из-за пыльного придорожного куста акации.

Это был высокий, сутулый, страшно худой старик, одетый во все черное. Черная накидка почти полностью скрывала его сухое сморщенное, как прошлогоднее яблоко, лицо, поразившее Ваньку мертвецкой бледностью.

«Что за лох? Чего ему надо? Кощей какой-то», – пронеслось у Ваньки в голове. И не успел он опомниться, как незнакомец, несмотря на старческую немощь, ловко вскочил в седло Ванькиного «Харлея» и, хлестнув плетью по железному боку, галопом поскакал прочь по бездорожью через кусты в темноту ночи, оставив за собой клубы серого дыма и рытвины на земле.

– Эй, стой! Не уйдешь, – закричал Ванька и рьяно кинулся за ним.

Вообще-то Ванька никогда не отличался особой отвагой и благоразумно предпочитал не рисковать зря драгоценным здоровьем. Но здесь случай был особый. Во-первых, речь шла о его лучшем друге «Харлее» – зависти всех мальчишек и уважении всех девчонок. А во-вторых, угонщиком был какой-то жалкий старикан, пусть даже и сумасшедший. Ваньке ли не справиться с ним? Откуда он взялся, что означали его дурацкие слова и как ему удалось завести мотоцикл? Однако об этом Ваньке думать было некогда.

Долго скакал несчастный парень на своих двух, не разбирая дороги, прямо по следам колес, оставленным на пыльной земле. Но вскоре следы стали теряться, сумерки сгущаться, а заросли сильнее за Ваньку цепляться. И к своему горю, Ванька вдруг обнаружил, что окончательно сбился с пути и не знает, где находится. Вокруг не то сквер, не то парк, ни машин, ни лая собак. Тишина и темное низкое небо над головой. Он принялся успокаивать себя, полагая, что это окраина города и где-то рядом есть проезжая дорога с фонарями. Не думая больше о пропаже, он стал метаться из стороны в сторону в надежде выпутаться из безлюдного ночного лабиринта, но все напрасно. Ванька самому себе побоялся признаться, что заблудился. И заблудился не где-нибудь, а в темном лесу.

И чем дальше идет Иван,тем лес становится все глуше,пробираться по нему все туже,а на сердце все беспокойнее.«А лес ли это?» – подумалось Ивану.И впрямь, места тут таинственные, человеком не хоженые:путь-дорогу застилают заросли дремучие,в траве шуршат твари рыскучие,над головой парят птицы летучие.Что за сторона неведомая, чужедальняя?Сердце Иванастрахом обуяло.

Встал, стоит, будто к земле прикованный, шагу шагнуть боится.

– Что за чертовщина такая? Неужто в сказку попал?

– Угу! – отозвалось с высокого дуба.

Это сова – ночная птица,темноты не боится,очами огненными сверкает,незваного гостя понапрасну пугает.

А Иван, недолго думая, бросился наутек, только держи его.

Глава 3

А тем временем в далеком городе, в высоком белокаменном тереме, на тринадцатом этаже другая жертва дьявольских проделок несчастливой пятницы Ленка, сидя на полу, туго соображала, куда она попала. К сожалению, она была продвинутой девчонкой, поэтому всяких сказок не читала. И потому не знала, не ведала, что вместо собственного жилья попала в чертог бабы Яги, проще говоря, в избушку.

В блеске кошачьих глаз Ленка увидала жуткие вещи:

всюду валяются мешки холщовые,друг на дружку поставлены чайники луженые,на полу – дрова сложенные,под потолком – травы сушеные,в одном углу – кочерга с рогатиной,в другом – метла с лопатиной,в третьем кошка сидит,очами блестит,а в четвертом ворона черная, смоляная,точно туча грозовая,на шесте восседает,важно изрекает:– Кар, кар.Посередь горницы – очаг нетопленый,над ним – большой котел,зловонным варевом полон.Полы в доме дубовые,стены тесовые.Все кругом в копоти черной,в паутине плетеной,в пыли вековой.И ни следа прежнего комфортаи евроремонта.Глянула на себя Ленка,а на ней – лохмотья драные,на ногах – лапти рваные,на голове – космы лохматые,грязные, косматые,тряпицей худой увязанные.Посмотрела она в горшок медный, да так и ахнула:не Ленка это вовсе, девица-красавица,а старуха древняя, некуда уж стариться,носатая, горбатая,беззубая и грубая,в морщинах, со складками,с патлами-прядками.Нету блеска гламурного,нету вида пристойного.

«Ах, вот кто беду накликал, – догадалась Ленка, вспомнив слова подруги-обидчицы и соседа безрогого. – Ну, я им еще покажу!».

Но угроза была напрасною.Никак ей отсюда подобру-поздорову не выбраться.В избе ни окон, ни дверей.Опечалилась девица-старушка несказанно,стала думу крепкую думать,да ничегошеньки не удумает.А тем временем голод ее одолевает,пустое брюхо о себе заявляет.Услыхала кошка Ленкино урчаньеи приносит ей за хвост мышку дохлую.

– Фу, мерзость какая, – вещает Ленка с отвращением. – Ну хоть бы что порядочное пожрать. А?

А кошка об ноги Ленкины трется,ласково мяукает,к чурбаку широкому подойти приглашает.А на том чурбаке яства невиданные:мыши летучие,змеи гремучие,кузнечики прыгучие.Все сушеное, перченое,к трапезе приготовленное.

– Ис-спробуй, мур-р, – нашептывает кошка голосом человечьим.

Сомкнувши очи и заткнувши ноздри, проглотила Ленка все разом и ощутила в себе силы великие.

Тут ворона, птица черная,с шесточка встрепенулася,подхватила крылышком плашку глиняную,зачерпнула из бочки водицы тухленькой,поднесла ее к устам Ленкиным.

– Испей, – каркает ворона голосом человеческим.

Ленка выпила все залпом, и зеленый блеск брызнул из ее очей, и все кругом светло-весело сделалось. И почудилось Ленке, что все ей тут по сердцу, и возликовала она, и расхохоталася.

А кошка с вороною —подружки ее названые —подле нее скачут-прыгают,потешаются-радуются.Тут кошка к очагу подбегает,очами хищными сверкает,и очаг от искр ее сам собой загорается,жарко горят поленья ольховые.

Потом ворона к котлу подлетает, над котлом кругами кружит, приговаривает:

– Кар-кар, вар-вар.Бурли, вари —правду говори.Глянула Ленка в котели чуть только не обмерла:зелье темное,варево черноекипит, клокочет,сказку поведать хочет,будто кино показывает.Смотрит Ленка,взгляд не оторвет,глазом не моргнет.Видит прежде лес глухой, дремучий,на краю его средь дубов могучих,средь кустов колючихизбушка стоит,избушка стоит —из трубы дым валит,да не простая избушка,а на курьих ножках,да не стоймя стоит,а пляшет-пританцовывает.Подивилась Ленка.Видит дальше убранство внутри,еще больше диву дается.Там не утварь избушечьяи не добро старушечье,а все Ленкино барахло драгоценное:диваны кожаные турецкие,полы теплые немецкие,жалюзи из Греции,джакузи из Швеции,сервиз чешский хрустальный,центр японский музыкальный,телевизор «Panasonic» жидкокристаллический.Под подвесными потолками светомузыка играет,драйвом зажигает.Бобби Бешеный, Ленкой любимый,на всю мощь надрывается.Растерялася Ленка, встревожилась,видит, в евроизбушке баба Яга пристроилась,смотрит дальше – больше расстраивается:баба скачет, костьми извивается.И не лохмотья на старухе утильные,а дорогие Ленкины шмотки стильные:джинсы итальянские от «Оторвани»,жилет американский с лейблом «Мани-мани»,на ногах – сапожки,в ушах – сережки,на лице – «Буржуа де Пари».А самое ужасное,нестерпимо страшное:волосы у бабы Яги всклочены,по моде наточены,зеленью отливают,красотой поражают.Опечалилась Ленка несказанно,и до того ей тошно сделалось,что завыла она громко-пронзительно,будто волчица дикая.

– Не плачь, девица. Горю твоему помочь можно, – мурлыкает ей кошка-утешительница.

И в угол ее темный увлекает.А в углу помело на месте скачет,улететь хочет.Вскочила на него Ленкалегче ласточки невесомойи взмыла под потолок закопченный.

– Лети за мной, девица. Горе твое спасать надобно, – каркает ей ворона-спасительница.

И к котлу подлетает,садится на край и наверх черную голову поднимает.Глянула Ленка наверх,а над котлом, в самой крыше – труба черная,а в трубе – небо звездное,а посреди звезд – луна полная,луна полная, насмешница.Глядит на Ленку белым окоми дразнит ее, насмехается.

– Эх, была не была! Будь оно все неладно! – диким воплем вскрикнула Ленка и верхом на помеле вылетела из трубы прочь в темное ночное небо.

Глава 4

Иван, добрый молодец,в детстве был послушным мальчиком,учительницы своей строгой боялся,потому учиться старался,чтением книг не гнушался,сказок-былин премного читали крепко их запоминал.И знал наперед,что лес колдовскойнечистью поганоюполон бывает.И потому, страхом лютым обуреваемый,скоро мчался по лесу,покуда из сил не выбился.Видит, посередь рощи сосновойпенек стоит,мал пенек, невысок.«Дай, – думает, – сяду, посижу,об жизни потужу».А пенек невысок,не будь деревяшкой зазряшной,скок – и вскочил неваляшка.Чудище лесное,страшное, ужасноепредстало перед очи Ивана:столетний дед,в шкуру звериную одет,заместо кожи – кора тополиная,заместо ног – копыта козлиные,на голове – рога,на копытах – лапти,правый с левым перепутанные.На Ивана глядит,очами зелеными блестит,рогами-ветвями бодает,голосом хищным завывает.Задрожал Иван,закричал Иванда и деру побыстрее дал.Долго бежал он куда глаза глядят,из сил выбился.Видит, стоит дерево посередь поляны —осина горбатая,ветвями богатая.«Дай, – думает, – к осинке-то прислонюся,силушки наберуся».Только подумал,как услышал смех девичийзвонче колокольчика.Поднял голову, а на суку девица сидит,очами зелеными блестит.И ни во что девица не одетая,заместо волос – листья осиновые,заместо ног – хвост рыбий.Дева рукою молодца манит,хохотом колдовским разум дурманит.Но не таков был Иван,чтоб неведому соблазну поддаться,а мудро порешил самому спасаться.Только и видала его русалка длиннохвостая.Долго несся Иван,ломая ноги,обдирая руки,набивая шишки.И примчался он на болотце топкое,тиною подернутое,кочками усеянное.Чуть не увяз заживо,да вовремя образумился,зацепился обеими рукамиза кочку с корнямии смекает себе:«Не уйду отсюдова, покуда не отдышуся,хорошенько не осмотрюся».Но не успел и подумать,как кочка сама собой вырослаи чудищем поганым, кикиморой болотной, сделалось.Глядит Иван, а это старуха зеленая,водорослями увешанная,руками-плавниками шлепает,очами зелеными хлопает.– Заманю, утоплю, —говорит кикимора голосом булькающим, —захочу – замочу.Не стал дожидаться Иван своей участии рванул напрямик по болотине,то по кочкам скачет,то по трясине,а то просто так – по воздуху.Как добрался на берег другой,самому неведомо.А только увидал перед собойбел камень огромный,камень каменный, стопудовый.Лишь вздохнул Иван тяжелехонько,да зевнул Ванюша сладехонько,да прилег на камешек беленький,да уснул тотчас сном мертвецким,крепким сном молодецким.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4