Простые истины

эпизод и каждое слово фильма. Всё это и называлось «сходить в кино».

Теперь мы в кино не ходим, а банально смотрим фильмы. Причём по нескольку штук за вечер.

Бывает, что у нас не хватает терпения досмотреть титры одного фильма, чтобы перескочить на

другой. А думать, вспоминать и пересказывать уже некогда. И хоть никто не станет впихивать в

свой желудок пятнадцать порций каши, но в мозги, которым тоже нужна способность переваривать,

мы пытаемся вбить максимум порций информации.

Убежден, что человеку вредно в один вечер смотреть более одного фильма. Любому

теленаркоману можно сказать: не комкай, не деформируй, не уродуй одни ощущения другими;

цени и оберегай свои чувства и переживания, ведь это то, чем живёт твоя душа.

Правильное истолкование великих

Когда-то, читая стихи классика американской литературы Уолта Уитмена, я был потрясён его

обширным, раскрепощённым взглядом на мир. Главным же мне показалось то, что Уитмен не

призывает читателя принимать его взгляды, а всем своим творчеством лишь демонстрирует одно

из возможных отношений к миру.

Вот тогда-то я и понял, что великих, с их жизнью и творчеством, нужно воспринимать как

пример, как вариант мировоззрения.

Каждый великий всем своим творчеством и судьбой говорит: пусть моя жизнь поможет в

построении твоей неповторимой жизни.

Лучшая из профессий

Самая лучшая профессия (если б такая существовала) – это заводильщик часов. Подходит

человек к часам, накручивает пружину, уходит, а часы: тик-так, тик-так… Заводильщик идёт ко

вторым часам, третьим, четвёртым… А часы тикают сами по себе.

У других людей хуже, они сами в своём деле, как шестерёнка: выпал из механизма и часы

затихли.

Хотя есть профессия и похлеще заводильщика – это профессия часовщика. Лев Толстой,

например, мастер высшего разряда. Он создал «часы» в виде мощных литературных работ; в виде

опер и балетов, написанных по мотивам его произведений; в виде фильмов, снятых по его

романам, рассказам, пьесам; в виде иллюстраций и картин, сделанных художниками; в виде

актерских работ артистов, снявшихся в фильмах, и пьесах. Во всех пластах культуры Толстой

создал такую волну, остановиться которой не дано. Его «часы» будут тикать всегда.

Минута жизни гения

Сложи мысленно всё значение Толстого и раздели его на количество минут жизни писателя,

даже на те, которые он проспал. Трудно представить цену его минуты, тем более, что она

постоянно растёт, ведь влияние Толстого продолжается.

Для того чтобы оказать такое мощное влияние на мир, ему не нужно было возглавлять армии

или государства. Всё его влияние и значение скатилось в этот мир чернилами с кончика пера.

Неисчерпаемость

Тебе нравится быть замкнутым? Ты боишься, что тебя быстро вычерпают и ты станешь не

интересным? А как же писатели, художники, композиторы, жизнь и творчество которых – это

сплошная исповедь? Можешь ли ты сказать, что, прочитав всего Толстого или прослушав всего

Чайковского, ты вычерпал их так, что они стали скучными? Можно ли их прочитать или выслушать

до конца?

Великие друзья

Никто из великих не собирался влезать на тот пьедестал, на который мы их возвели. Никто из

них не воспринимал себя памятником. Именно поэтому великих следует воспринимать просто, как

друзей.

Вдохновение

Руководитель поэтического семинара предлагает семинаристам: «Давайте поговорим о

вдохновении. Выскажитесь, кто что думает». Высказывания разные. Мне понравилось, как приступ

вдохновения первый раз в детстве ощутила Женя. Когда с работы вернулся её папа, она

закричала: «Папа, папа, а у меня строчки сами в рифму складываются!».

Руководитель, выслушав всех, солидно и основательно, как и полагается руководителю,

говорит: «Вдохновение нужно уметь вызывать». И рассказывает о том, как он вначале делает

зарядку, пьёт чай, готовит рабочее место.

Я слушаю, и у меня возникает такой образ. Если вдохновение – это полёт, то вызывание

вдохновения – это подготовка к полёту. Вот человек надевает кроссовки, машет руками, массирует

икры. Осматривает трамплин, с которого он должен взмыть. Вот он уже разогрет, вот он что есть

силы разбегается, отрывается от края трамплина и… И вдруг понимает, что его прыжок не

гарантирует парения. Если вдохновение ему сегодня дано (свыше, конечно, как и полагается), то

он парит. Если же не дано, то – камнем вниз и лицом о жёсткую землю. Сидит, потирая лоб и

колени. Раздражённо сброшенные кроссовки летят по сторонам…

Вдохновение – это когда всё легко

Вдохновение – это многократное превосходство над делом, достигаемое тщательным

предварительным осмыслением его. Посмотри, как самолёт готовится к полёту. Вначале он с

рёвом стоит на взлётной полосе, напитываясь движением и энергией. Кажется, что не лететь он

уже просто не может – и лишь тогда тормоза отпущены! Вперёд, и всё легко – взял и взмыл!

В реке творчества

Во мне течёт удивительная река – река творчества. Приятно плыть по своему внутреннему

потоку. Плыву, покачиваясь на его волнах, наслаждаясь течениями, стремнинами, задумчивыми

плёсами, живу мыслями, чувствами, волнениями.

Но вот выходит на берег жена, зовёт пить чай, взглянуть на что-то интересное по телевизору, а

то и просто для того, чтобы услышать от меня что-нибудь приятное. Есть, конечно, и другие дела,

которые могут отвлечь. А бывает, и сам выхожу из реки, соблазнившись чем-нибудь на берегу

сиюминутности. Выхожу, оглядываюсь и вижу, что река останавливается в ожидании меня.

Отвлечённый, пытаюсь потом улучить мгновение и вернуться в неё, но мимоходом далеко не

забредёшь, а с краю несёт тихо. Хорошо и вольно плывётся лишь на середине.

А бывает, что течение этой реки заливает берега. Находясь в потоке, вливаюсь на кухню, пью

чай, даже смотрю телевизор (правда, уже не всё подряд), еду на машине и даже занимаюсь

делами. Приятно, когда река творчества благодатно заливает почти весь жизненный объём. Жаль

только, что долгим это не бывает. Широта реки не отменяет берегов. Всё равно выйдут и окликнут.

– Осторожней, – предупреждаю окликнувших, – ведь я сейчас в реке…

Смотрят с берега, не видя его, и вертят пальцем у виска.

Читая стихи

Читая стихи, невольно сравниваю их строчки с солдатами, идущими строем. В совершенных

стихах солдаты-строчки чеканят шаг: там всё ровно по смыслу и по поэзии. В некоторых

стихотворных коробках солдаты идут вперевалку или вольным шагом, а в некоторых строки

откровенно разболтаны: ремни висят, подворотнички расстёгнуты. Строчки других стихов, как

неотёсанные деревянные болванки – этакий строй деревянных, ломко идущих буратин. Некоторые

стихи, как шеренги гвардейцев с блестящими пуговицами, аксельбантами и высокими фуражками

или как шеренги колхозниц в ярких сарафанах, как шеренги чопорных англичан в чёрных

котелках… В некоторых стихах строчки, ещё не научившиеся как следует ходить, сбиваясь со

счёта, подбирают ногу, пользуются какими-то короткими словами, вроде «нам», «вам», «тут» «аж».

По этому «подбору ноги» сразу видно, что идут новобранцы, а значит, и командир их тоже

новобранец. Что ж, каков автор – такова и армия его строк.

Образ: нашим и вашим

Чудо, магия, коварство и «беспринципность» образа состоят в том, что он делает истинным

любое утверждение, одинаково убедительно работая и на правду и на ложь. Сравнив семейную

ссору с тенью от солнца, можно доказать, что ссоры для брачного союза – это благо, ведь отдыхать

нужно даже от солнца. Сравнив брак с глиняным горшком, а ссоры с ударами палкой по горшку,

легко доказать разрушительность ссор, ведь после какого-то очередного удара горшок расколется.

Образ имеет свойство всегда выглядеть правдивым. Сказать «неправдивый образ» – всё равно,

что сказать «квадратный шар». В этой-то мнимой правдивости и состоит опасность образа, как

оружия, требующего умелого обращения. И Художник и Мыслитель знают, что образ может быть

лишь оболочкой верной или неверной мысли, но не доказательством её истинности.

Звери в перьях

Придумать можно всё что угодно. Фантазии легко создаются простым смещением свойств

различных явлений и предметов. Как будет выглядеть мир, если, например, у птиц окажутся шкуры,

а у зверей перья; если птицы перестанут летать, а звери научатся; если железо станет золотом;

если вся вода превратится в камень, а камень в воду?

Подобные фантазии могли бы существовать, как лёгкие развлекательные головоломки, а они

всерьёз создаются на уровне книг, диссертаций, картин и фильмов, сложных наукообразных

рассуждений с пропастью специально изобретённых терминов. Всё красиво и умно, да только

смысла никакого!

Реальный мир невероятно устойчив в своих параметрах. Ведь если бы, например, льду было

свойственно не плавать, а опускаться вниз, то жизнь на Земле просто бы не возникла. И так с

любой деталью нашего мира, существующей в том виде, в каком она существует. Всякий раз,

прежде чем взяться за какое-либо учение, не мешает задуматься: а не из серии ли оно «звери в

перьях»?

Литература и жизнь

Почти всем литературным шедеврам присущ минимум категорий, участвующих в

драматургической реакции. Например, в повести Хемингуэя «Старик и море» таких категорий лишь

две: «старик» (человек) и «море» (стихия). Но именно этот драматургический лаконизм,

обеспечивая ясность всех чувств и мыслей произведения, высекает такой мощный духовный

заряд.

Жизнь любого человека – это тоже произведение, которое можно превратить в лаконичный

шедевр. Главное – определить основные жизненные, «реагирующие» категории, исключив всё не

главное, боковое. Исключёнными могут быть и какие-то занятия, и увлечения, и должности, и

развлечения, и люди.

Очевидно, это-то и называется осмыслением жизни.

Требовательность

В творчестве всех писателей есть работы главные и второстепенные. Напечатай их

второстепенные вещи под другим именем, и это имя никогда не станет известно. Вероятно, эти

работы не стоило бы и создавать, если бы для авторов они не являлись мостками к главным

работам. Но стоит ли их издавать? Может быть, печатать нужно лишь «избранное»?

Два читателя

В поезде едут читатель и писатель. Читатель – токарь с завода, забыв все свои заботы,

отдыхает, читая книгу. Писатель смотрит на этого попутчика, на других пассажиров в вагоне, на

виды, пробегающие за окном, читая жизнь.

Жизнь – черновик

Ветеран носил свои мемуары по издательствам и всюду получал отказ. Всюду ему говорили, что

его рукопись требует доработки. Потрясённый человек никак не мог понять, какой доработки может

требовать прожитая жизнь? Ведь никакой другой жизни, кроме описанной им, у него нет. Ему было

страшно и одиноко: почему-то его жизнь оказалась ненужной никому.

Персонаж

«Калины красной»

Станция Приисковая. На вокзале странный человек. Одет как-то «неровно»: новые ботинки,

вещмешок, под телогрейкой новый костюм. Более часа перекладывает вещи из мешка в портфель

и обратно, как бы сортируя всё на прошлое и настоящее, но не ясно понимая, что к чему отнести.

Потом переодевает рубашку, ботинки меняет на туфли, несмотря на то, что на улице под сорок

градусов мороз. В портфель переложены какие-то фотографии, пачка писем, конфеты, бутылка

вина и бутылка водки. Туда же он натаскивает охапками яблоки из буфета. Он – с морщинками, с

чёрными от наколок руками. Разобравшись с вещами, ходит по всему вокзалу, осматривает углы.

Всё ясно, человек освободился – Нерчинск рядом, а там тюрьма.

Народу на вокзале немного. Недалеко от мужика две женщины и мальчик лет четырёх в чёрной

шубке. Женщины постоянно кричат мальчику, чтобы он не делал того или другого. Пацанёнок

подбегает к мужику. Тот, обрадованно присев перед ним, начинает разговаривать. Вполне

возможно, что ребёнок – это первый человек на воле, который обратил на него внимание. Потом

манит ребёнка к портфелю, к яблокам. Мать хватает пацана за руку и утаскивает. Мальчишка

плачет. Его выводят на улицу, что-то объясняют и успокаивают. Но он снова бежит к мужику и тот

выбирает ему большое яблоко. Мать снова рядом.

– Сказал «спасибо»?

– Сказал, – очень виновато отвечает мальчишка.

Мужик ходит кругами вокруг них и заговорчески кивает мальчишке в сторону, а потом

решительно просит:

– Сашка! Пошли… Пошли в буфет. Сашка…

Пацанёнок идёт за ним. Мать догоняет их.

– Да пусть погуляет с ним, – понимающе говорит кто-то из пассажиров, тоже наблюдающий за

всей этой сценой.

Но мать снова вытаскивает орущего мальчишку на улицу.

– Первостатейная змея! – с огорчением говорит мужик, играя желваками на скулах, и начинает

нервно расхаживать по залу, демонстративно пересыпая звонкую мелочь в кармане.

Ах, Василий Макарович, Василий Макарович, да разве ж Вас забудешь?

Жизнь, как она есть.

Умение стричь баранов

Случилось так, что один провинциал женился на москвичке-библиотекарше. Однажды жена

призналась, что в библиотеке на неё заглядывается некий научный сотрудник. Муж подробно

расспросил жену о своём неожиданном сопернике. Тот был что надо: и умный, и образованный, и

симпатичный, и с «Жигулём».

– Но лучше меня он быть не может, – тем не менее, равнодушно заключил муж.

– Почему? – удивилась библиотекарша, которая как раз и нуждалась в поддержке своего

пошатнувшегося чувства.

– Он не умеет того, что умею я. Он, наверняка, не умеет стричь баранов. А я в один год был

даже чемпионом колхоза по стрижке.

– Чемпионом?! – восхитилась она.

– Само собой, – снисходительно подтвердил муж.

После этого разговора жена стала равнодушной к проискам библиотечного казановы. Тот был

огорчён сменой её настроения и, конечно же, спросил об этом.

– Дело в том, – ответила она, – что вам до моего мужа ой, как далеко…

– Правда? – изумился тот.

– Вне всяких сомнений. Вот скажите, вы умеете, хотя бы в принципе, стричь баранов?

– То есть, как? Вы это о чём?! Что за намёки?!

– Ну, а я что говорю?! Вы даже представления об этом не имеете. А мой муж, между прочим,

был однажды чемпионом колхоза по стрижке!

– Какого колхоза?

– Того, который в деревне!

Несолоно хлебавши интеллигенту оставалось лишь голову склонить перед таким недосягаемым

титулом. Он как-то и не подумал, что каждый в этой жизни стрижёт своих баранов. И в этом

преимущество каждого.

Детское открытие

Дочка грустно, чуть не со слезами на глазах, сказала:

– А ты знаешь, папа, что кошки видят только чёрное и белое? Наш Васька даже не знает, что он

рыжий…

Чем её утешить? Мне оставалось лишь прижать дочку к себе, погладить по головке и вместе с

ней пожалеть нашего бедного Ваську.

– А вот у людей часто бывает наоборот, – сказал я. – Иной человек изображает из себя этакого

цветика-семицветика, а на самом деле совершенно сер. Но ты такой не станешь…

Липондия

– Я не смогу сегодня выйти в сад, – сказала Лидия, печально опустив ресницы.

– Почему? – удивился её жених.

– Я заболела. У меня липондия.

– Какой ужас! – испугался он. – Это какая-то редкая и от этого, видимо, опасная болезнь!?

– Болезнь очень редкая, – подтвердил брат Лидии.. – Сестра придумала её сегодня с утра. У

неё, ведь, очень богатая фантазия… Придумала, дала название этой болезни и слегла.

– И долго она будет болеть?

– Думаю, что с неделю. Эта борьба потребует очень много сил… Ей ведь ещё нужно придумать

лекарство от своей болезни.

Цивилизация

Приехал деревенский мужик в город к родственникам. Удивляется всему: лифт, магазины на

первых этажах, в квартире тёплые батареи, вода, ванная… До чего ж удобно всё. За чаем хозяева

рассказали, что у них вот-вот кошка окотится.

– И куда ж котят? – спрашивает мужик.

– Топить придётся.

– А как же топить-то? – удивился гость. – Э-э, вот что у вас плохо-то. Толи дело у нас – пошёл и

бросил в речку.

– А мы в унитазе топим, – признались тогда хозяева.

Мужик задумался, представил: вот бросили в унитаз слепого котёнка, дёрнули за шнурок – и нет

животинки.

– И вправду удобней, – согласился он, – одно слово, как это там говорится, цивилизация. Такая

цивилизация, что страшно, аж…

Быстрое время

Выношу мусор и вижу: в контейнере совершенно новая пишущая машинка с большой кареткой,

с исправным шрифтом. А ведь ещё недавно эти шрифты специально регистрировались, чтобы кто-

нибудь, не дай бог, листовку не напечатал.

Стою в недоумении: кто же мог выбросить такую ценную вещь? Ткнул пальцем в одну из кнопок

– работает зараза!

Как я гонялся когда-то за пишущей машинкой?! Купил по знакомству в мастерской по ремонту

этих машинок. Она была собрана из двух или трёх машинок, стёртые буковки на клавишах едва

читались. Сколько я потом перевозил её с места на место в дерматиновом чемоданчике, как берёг!

Но эта машинка не чета моей. О такой-то я даже не мечтал – дорогая очень, стояла лишь в

солидных конторах. Клавиши таких машинок поклёвывали только лакированные пальчики

секретарш, которые без шоколадки даже говорить не хотели. И вот в мусоре… Не стоит, не лежит, а

недостойно валяется, брошенная, как попало. Даже неловко как-то за такую уважаемую вещь.

Поправить хочется, поставить прямо даже в мусорном баке.

А может быть, подобрать? Но куда и зачем? Может ли она хоть в чём-то соперничать с компью-

тером? Есть у неё хотя бы один плюс? Стою на мусорке, высчитываю этот плюс и не могу

высчитать.

Иду дальше с неостывшим недоумением: да что же это происходит-то, а?! Что же этот прогресс

так издевается-то над нами? Хотя бы позволял вещам стареть «по-человечески», а то вынуждает

выбрасывать их на свалку новыми, но уже не нужными. А что, если лет через десять вот так же, я

увижу в контейнере для мусора новенький компьютер? Конечно, сейчас это кажется невозможным.

Но раньше я и машинку не представил бы выброшенной. Вопрос в другом: если я увижу на

мусорке компьютер и пройду мимо, то что в это время будет стоять у меня на столе?

Человеческий труд

Жалко человеческий труд, утекающий на свалку…

Старуха ходила к мусорным контейнерам и стаскивала в квартиру все более или менее

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.