Война и Мир – 1802

– Эй, Реджинальд! – позвал он слугу. – А негры на нашем острове водятся?

– Рабов вывозят из Африки для нужд североамериканских колоний, сэр. Впрочем год назад у нас появилось противоневольничье общество «Африканская Ассоциация». Парламентская комиссия пытается облегчить их участь.

– Это совершенно лишнее! Никаких поблажек не должно быть, только сюда на остров не завозите! Пусть себе возятся там, в Штатах, – провозгласил БэВ, вспомнив что Северо-американские Соединенные Штаты уже успели появиться. – А виски у вас уже есть?

«Однако же вернемся к нашим баранам, – размышлял он далее, отхлебнув превосходного выдержанного скотча, который как оказалось изобрели в шотландских горах еще триста лет тому назад, – ведь в России правил этот чудик, Павел Первый, кажется? Ага, ага. Царь-модернизатор. Всех хотел построить по ранжиру, даже когда свет гасить надо – и то указы издавал, боролся за экономию энергии. Как одеваться кажется, и то вводил правила… Шагистикой занимался в армии, копировал стандарты НАТО. Молодец! И они, мерзавцы, вздумали его свергнуть и убить! Проклятые заговорщики. Золотой табакеркой в висок его величество, в собственном Михайловском замке. Кто там был-то? Граф Пален, старый интриган. Гвардейские офицеры… скоты! А потом сыночек Сашка сел на престол, и привел-таки орды казаков аж в Париж, хотя и не сразу. Ну не бывать этому!»

В голове олигарха, ныне Черного Барона, тут же созрел план не менее коварный чем у его противников. Его уже мало интересовало как вернуться назад, в свое время, так как скучная лондонская жизнь с ее однообразными попойками, гулянками и невозможностью реально влиять на политику в России-матушке уже порядком приелась. Хотя он сгоряча и пообещал, что коварного лорда Вольдемара вынесет ногами вперед его же собственная элита, чуда до сих пор не происходило, и приходилось скучать без дела, ну вроде как Ленину в Разливе. А тут открывалось целое море работы!

«Кто на печи все эти годы не лежал – тот всегда при бабле! Я и всю эту азиатчину работать заставлю… Всех модернизирую! Спасти рядового царя Павла Петровича! Заделаюсь при нем главным советником, а там поглядим, куда повернет госпожа история. Может и ЧеКа никакого не станет, никаких тебе полковников. Свободу деловым людям и малому бизнесу!» – с этой мыслью олигарх переоделся из домашнего серого платья в глубоко черный камзол, нацепил поданные дворецким перстни и какой-то странный медальон с незнакомой символикой, и отправился в закрытый и типично английский клуб, где его уже ожидали очень важные персоны, по словам дворецкого. К счастью для БэВа слуга уже лет пятнадцать как перестал удивляться чудачествам хозяина. Он удивлялся лишь тому, что внешне тот совершенно не менялся.

* * *

Именно поэтому получилось так что колеса истории решили немного сбиться с предначертанного пути. Первые признаки проявились не сразу. Несмотря на моросящий в империи дождь, с помощью горячительных напитков и обжигающей любви графу Г. удавалось поддерживать бодрость духа и крепость членов. Ах да, надо же напомнить читателю кто это такой. Граф был разумеется красавцем с орлиным взором и благородной осанкой, наподобие испанского гранда, и даже коварным соблазнителем в молодости. Теперь же он отдыхал и почивал на лаврах в своей деревеньке, после головокружительных приключений, в которых у Черного Барона было отнято похищенное достояние империи в виде таинственных предсказаний монаха Авеля. Собственно говоря этот отдых несколько затянулся, да и немудрено – событие было из ряда вон выходящим, и государь лично наградил всех причастных, удостоенных монаршией милости.

Столь необычайное приключение позволило графу Г. оставаться графствовать в своем замке несколько дольше обычного. Горничные и служанки уже прискучили славному графу – ему хотелось маркитанток и даже почему-то монашек. Словом желательно было устраниться от оседлой жизни и вновь перейти к кочевой, выступив в поход. Активнейшие действия во благо отечества были приятнее даже позабытых ныне прелестей баронессы Ольги, в которую граф Г. был когда-то тайно влюблен. К тому же находясь за границей, в Париже и на водах, она несомненно подурнела, поскучнела и даже стала интересоваться политикой и религией. Словом для начала похода нужен был лишь случай.

И случай не замедлил представиться. Как обычно курьер привез ему письмо, но на этот раз курьер не казенный, так как отправлявший его очевидно временно не состоял на государевой службе. Граф Г. небрежным движением руки вскрыл пакет, вспомнил все и вздрогнул. Погоня за Черным Бароном галопом по Европам, даже и с осмотром достопримечательностей, представлялась превосходной в воспоминаниях, но не слишком привлекательной с точки зрения першпективы ее повторения. Граф обвел потолок замка из балок мореного дуба томным прощальным взором и тяжело вздохнул. Письмо звало его в дорогу, и немедля. И спустя несколько времени он трясся в седле, топча копытами вороного коня размокшую от осенней хмари дорогу, бодрой рысью скача навстречу приключениям на свою филейную часть.

Опуская подробности надобно отметить, что он добрался в селение Надеждино Сердобского к слову сказать уезда Саратовской губернии без особых приключений. Огромный княжеский дворец, окруженный каменной оградой, серой глыбой возвышался в тумане средь лугов, рядом вилась речка Сердоба. К дому вел лабиринт из аллей и дорожек, каждая из которых имела свое персональное наименование, вроде «Милой тени» или «Цесаревича». Дворецкий провел спешившегося графа через анфиладу комнат, и вот он уже вошел в кабинет князя-эпикурейца, почтительно склонив голову и даже щелкнув ботфортами.

Вынужденная ссылка и некоторая отчужденность от санкт-петербургской жизни наложила на Александра Борисовича весьма неблагоприятный отпечаток, смотреть он стал слегка искоса и даже несколько в пол, а бриллиантовые пуговицы на шитом золотом камзоле как будто потускнели. Несмотря на свежесть окружавшего воздуха лицо его несколько обрюзгло и потемнело. Он остановил начавшего было кланяться в пояс графа взмахом руки и любезно указал ему на кресло рядом со своей особой.

– Садись, садись, любезный друг, и не кланяйся – голова отвалится. Я теперь не в фаворе, только ты вот и кланяешься, да дворецкий.

– Ваше сиятельство, я всегда останусь вашим самым искренним и преданным слугой, – ответствовал ему граф, усевшись потверже на стуле и положив свою шляпу с обширным плюмажем и золотым позументом себе на колени.

– Ну, ну, не надо лести – ты же знаешь, я этого не терплю. Положение мое весьма затруднительно сегодня. Государь на меня осерчал, уж и не помнит что вернее меня нет у него слуги, слышать моего имени не желает. И к чему прицепился, ведь пустяк – дескать я любезничал сверх меры с Катькой Нелидовой! Ей уже сто лет в обед, нашли чем попрекнуть.

– Говорили однако также, что не только с фрейлиной, но и с самой императрицей Марией Феодоровной вы были чересчур любезны, – присовокупил граф, отчего князь Александр Борисович, как раз в этот момент нюхавший крепкий табак из табакерки с серебряной крышкой, искусно изукрашенной каменьями, даже чихнул и прослезился.

– Да как я мог не быть любезен с супругой нашего императора, сам рассуди! – воскликнул он, придя в негодование. – Я ведь за ней с великим князем еще в Берлин езживал, за принцессой нашей Софией Доротеей! Ты ко двору не близок, тамошних правил не знаешь. Хотя что я говорю – я теперь и сам от него весьма далек. Это все Ростопчин да Кутайсов, недруги мои, интриганы, наветы возвели. И брат мой Алексей более уже не генерал-прокурор, опустился до сенатора… Как раз за этим я и позвал тебя, дружочек. Ссылка моя затянулась и надобно ее прекратить. И ты мне тут, граф Михайло, первый помощник.

Граф Г. весь обратился в слух и даже перестал теребить перья на шляпе. А бывший вице-канцлер Российской империи обвел углы кабинета помрачневшим взором, посмотрел зачем-то на дверь и знаком показал гостю придвинуться к нему поближе.

– Пока мы с тобой прохлаждаемся в лесной глуши, зло поднимает свою страшную голову. Враги России не дремлют. И один из них, тебе уже известный, придумал дьявольский заговор против честнейших сынов нашей отчизны. Догадываешься ли ты, кто это?

– О мой бог, неужели… Неужели он, враг рода человеческого – Черный Ба… – хотел было произнести граф Михайло, побледнев как смерть и внутренне трепеща от ужаса, но князь Куракин остановил его взмахом руки.

– Не называй его имени, ты же знаешь – и у стен есть уши! Да, это он. Ты помнишь его по прежним его страшным делам.

– Не в обиду вам будет сказано, ваше сиятельство, но ведь к этим делам немного причастны были и вы… Пока мы носились по всему свету, по градам и весям старушки Европы в поисках записок монаха Авеля вы помогали этому негодяю водить нас за нос, и даже устроили само похищение волшебной тетради из царского дворца! – граф Г. готов был простить прошлое, но не забыть его окончательно.

– Нашел что вспомнить, чем попрекнуть! – князь Куракин усмехнулся и похлопал по столу пышной дланью – Да ведь император наш Павел ныне стал Великим магистром Мальтийского ордена, а я назначен бальи Великим Канцлером Державного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского! Ну и конечно нужно было дать братьям хоть посмотреть на ту тетрадь пророчеств, дабы они поняли что и мы в холодной России не только лаптем ушицу хлебаем, готовы трудиться с ними заодно… Но к счастью ты со товарищи во-время вернул пророчества на место, в Гатчинский дворец. Ты герой!

– Герой-то я конечно герой, но как мне убедиться в том, что и на сей раз вы не служите таинственному западному братству с Чер… с этим негодяем во главе? – вопросил граф Г. быть может слишком дерзко.

Опять двадцать пять! – князь откинулся на спинку массивного кресла. – Ты будто не понимаешь, что денно и нощно пекусь я о благе отечества! И все мои помыслы направлены только на это. Вот тебе вернейшее доказательство…

С этими словами Александр Борисович встал с кресла и подошел к массивному ларцу на краю стола. Откинув тяжкую крышку, он достал оттуда небольшой конверт и протянул его графу Г. прямо в руки.

– Читай! – промолвил он зычным как раскаты грома голосом, привыкшим повелевать плебеями. – Вот тут, в этой писульке говорится якобы о заговоре против священнейшей особы нашего государя Павла Петровича. Называются и имена заговорщиков – негодяй в своем чудовищном желании опорочить верных сынов отчизны именует графа Палена, графа Панина и еще многих… и откуда он понавыдергал сих сведений! Отстранение от подножия престола вернейших людей, как впрочем и меня, грешного, приведет не иначе как к краху всей державы нашей.

В это время граф Г., внимательно глядевший на содержимое конверта – краткое послание на аглицком наречии – не мог удержаться от недоумения.

– Но ведь на бумаге нет подписи? Откуда же ведомо вам, кто сочинитель сей злонамеренной лжи?

Князь огляделся еще раз, но как видно не обнаружив ничего подозрительного вокруг, поиграл перстнями на пальцах и произнес:

– Это письмо удалось перехватить нашим верным людям в Лондоне. К счастью оно не дошло до посланника. Государь весьма мнителен и переменчив, в последнее время он не доверяет решительно никому, даже членам своего совета. Ты должен предупредить графа Палена, губернатора петербургского, о сей измене. Мы правда не слишком близки, но его знакомец Никита Петрович Панин, дальний родственник мой и замолвил уж за меня словечко. Он ведь под моим началом в Иностранной коллегии служил, очень даровитый и здравомыслящий, авось не забудет старика. Я чай, после такой услуги граф Пален уж похлопочет о возвращении моем в Санкт-Петербург, к подножию престола… Да-с! Ты передай ему письмо сие, да еще от меня послание… да поклонись ему поглубже, авось голова не отвалится!

С этими словами Александр Борисович присовокупил английскую писульку о объемистому пакету, в котором как видно уже находилось его письмо генерал-губернатору. Протягивая его графу, он подмигнул и добавил:

– А письмо то посланнику нашему принесла одна птица…

– Сорока на хвосте? – не удержался граф Г. от ехидного вопроса.

– Ерничанье свое забудь! Не сорока и не голубь… а ворон! Помнишь, кто так послания свои рассылает?

Воспоминания о жутких черных птицах, летавших по всему миру и разносивших таковые письма счастья, не стали облегчением для графского сознания. Доказательства вмешательства черных сил стали налицо, поэтому он лишь принял пакет, нахлобучил поглубже шляпу на свою голову, поклонился князю уже на прощание и молча вышел из кабинета.

* * *

Надлежало прежде всего составить план действий. Как всегда делать это приходилось на ходу, точнее на скаку, но графу Г. было не привыкать. Пока добрый конь тряс его по осенней грязи, унося все дальше от Надеждина и все ближе к Северной Пальмире, он имел много времени дабы продумать план во всех подробностях. К несчастью ничего не придумывалось – иногда даже наличие времени и места неспособно заменить способность к аналитическому мышлению, в котором наш блестящий в целом граф был не всегда силен.

Тогда он решил не искушать понапрасну судьбу, а выполнив поручение князя немедля найти какого-нибудь петербургского приятеля, с которым было бы веселее скакать навстречу приключениям в дальнейшем. Чутье бывалого вояки, ни разу впрочем не бывавшего на войне, подсказывало ему что одним визитом к губернатору дело не ограничится. Поэтому пока что он просто скакал, не обходя вниманием ни один из лежащих у дороги трактиров, дабы поддержать свои силы в походе. К счастью в отличие от людей придорожные кабаки и постоялые дворы всегда отличались постоянством, и граф медленно но верно приближался к цели своего путешествия.

Северная столица великой империи, несмотря на столь громкое наименование, под дождем смотрелась весьма невзрачно и хмуро. Высокие каменные дома скрывались за пеленой набежавшего с Финского залива тумана, фонари желтыми пятнами сияли в ночи. Ехать с визитом к графу Палену несомненно было уже поздно – а посему следовало произвести срочную ревизию всех питерских кабаков на предмет нахождения своего приятеля по квесту, мусью Морозявкина.

Вольдемар Морозявкин был в некотором роде исторической личностью, так как вечно попадал во всякие истории. Собственно от рождения его звали Владимиром, но так уж повелось на Руси что если ты не князь Красное Солнышко то лучше именоваться на иностранный манер. Вечный студент, он на своем опыте воплощал поговорку «век живи – век учись», хотя и предчувствовал что помрет дураком. Успел он поучиться и в Московском университете, и за границей, словом был тем разночинцем, что берется за все, с равным успехом или же отсутствием такового.

Природное беспокойство и непоседливость не позволяла ему остановиться на каком-либо одном предмете, ни философия ни медицина не стала для него той путеводной звездой, что должна была протащить через всю жизнь и наконец счастливо привесть к могиле. Ни в Сорбонне, ни в Лейпциге он хоть и побывал, но не остался, познакомился со множеством молодых и золотых дворян, но протекции не получил, и жил тем что давал уроки философии и французского языка питерским барышням, не брезгуя впрочем ни медициной, ни цирюльным ремеслом, ни даже и гаданием. Он как-то помог графу Г., с которым весьма сдружился во французской стороне, раздобыть украденные из России необычайно секретные бумаги, и даже был представлен к ордену Св. Анны, но полагающегося к нему дворянского чина так и не исхлопотал, предпочитая коротать время в кабаках в Адмиралтейских частях, в Московской, Литейной и прочая и прочая и прочая.

Учитывая столь обширную географию попоек приятеля, граф Г. оказался в некотором затруднении – трактиров и кабаков в столице насчитывалось столь много, что откуда начать поиски было решительно неизвестно. На небе не было ни луны, ни звезд, одна из которых могла бы оказаться путеводной. К счастью бог пития Бахус не замедлил прийти на помощь графу – уже в пятом кряду трактире близь Невского проспекта до его аристократического уха донеслась отборная брань, которой трактирщик покрывал какого-то оборванца. Графское ухо немедленно пожухло и завяло, ему даже показалось что оно свернулось в трубочку, однако же сердце забилось сильнее. В бродяге, отругивавшемся от трактирщика теми же самыми поносными и простонародными словами, ему почудилось нечто знакомое.

– Ах ты… мерзавец этакий, подлец, негодяй. раздери тебя холера! Сожрал за троих, а платить кто будет? Да я тебя сейчас прямо тут в землю закопаю, а еще лучше на колбасу порублю! Всех тузиков и жучек в округе уже переловили, а гости между тем каждый божий день свежачка требуют, сейчас я тебя того-с!

Дивясь сим нехристианским мыслям, как будто бы и вовсе немыслимым в просвещенной и культурной столице, граф Г. тем не менее преодолел брезгливость и собрав мужество в кулак направился к стойке. Там его взору открылась картина, достойная кисти художника: на стойке, схваченный за горло мозолистой рукой трактирщика, лежал его старый приятель Морозявкин… несомненно это был он! Одеждой он правда скорее напоминал бездомного бродягу, но не потерял присутствия духа и отбрехивался как мог:

– Да где ж это видано, так ломить за пару кружек пенного? Это беспредел! К тому же наполовину разбавленное… кислое, – последние слова Морозявкин уже прохрипел, так как пальцы хозяина сжимались все сильнее.

– Кислое? Да ты сейчас тут сам скиснешь!

На этом месте гневный спич трактирщика был прерван – тяжелая длань графа Г., понявшего что он вот-вот потеряет вновь обретенного приятеля, опустилась на плечо зарвавшегося торгаша.

– Что за хрень господня? Ты кто еще такой? – начал было он и осекся, увидав воинственного графа, страшного в гневе, да еще и при полном параде – со шпагой в два аршина длиной, торчащими усами и горящими глазами.

– Я между прочим благородный граф Г. и не потерплю чтобы моих друзей обижали! – гневно промолвил граф.

_ Да что ты говоришь? Граф Гэ? Полное гэ, или не очень? Мне плевать кто вы такие, главное свои денежки получить! А не то я…

Графу надоело слушать сии неслыханные претензии, к тому же весьма утомительные, поэтому он немедленно с размаху сунул железным кулаком в зубы трактирщика, а вывернувшийся со стойки Морозявкин подхватил какую-то бутыль и с явным удовольствием разбил ее о башку хозяина. Обливаясь водкой, смешанной с кровью, тот повалился за стойку. Граф Г. остановил бросившихся было на выручку патрону половых молодецким взмахом шпаги, а затем, сменив гнев на милость, швырнул им несколько серебряных рублевок, не желая развивать конфликт далее. Звериные лица слуг немедля подобрели, они уволокли бесчувственного патрона куда-то в глубины трактира, а граф Г. и Морозявкин, убрав таким образом досадное препятствие, смогли без помех отметить неожиданную встречу.

– Вот ведь негодяи, хотели заставить меня платить! – возбужденный Вольдемар не мог остановиться. – Мало им того что они имеют честь меня принимать! Ну не при деньгах я сегодня, что ж тут поделать.

– Кстати о презренном металле. Что с тобой случилось, и куда же ты просадил все царево жалование, что тебе было выдано за наши подвиги?

_ Да какое там жалование, я уж и забыл о нем… Поиздержался! То одно, то другое, платье новое справил, опять же лошадку, домик завел небольшой в Адмиралтейской части, да бес попутал – картишки да выпивка, все просадил.

– Эх, бедолага! – выразил приятелю свое сочувствие граф. – Однако же при твоих многочисленных талантах к преподаванию и гаданию, неужели ты не сумел поднабить карман монетой?

– Да, давненько ты не бывал в наших краях! Засиделся у себя в деревне. Тут все как будто вовсе помешались. Даже вальс запретили танцевать – дабы не сближать опасно особ разных полов! Круглые шляпы, и то вне закона, и англичан мы теперь не любим. Извозчиков, и тех регламентируют, у кого пролетка не по форме, так их из столицы выгнали. Свет в домах вечером тушат теперь по команде. Сейчас если и гадают, то только на то, когда все это кончится.

– Скажи, какие страсти! До нашей провинции и не доходят такие слухи. Однако же могу тебя утешить – и для тебя найдется служба.

– Служба? Служить бы рад, даже и прислуживаться… но кому? – Морозявкин навострил уши как спаниель, учуявший утенка на болоте.

– А вот сейчас и расскажу. Зло, понимаешь ли, снова подняло свою черную голову! Надо спешить на помощь.

– Так поспешим! – Морозявкин принялся уничтожать всю принесенную половыми снедь с удвоенной силой, не забывая запивать ее потоками всевозможного алкоголя. Жареные колбаски, цыплята, кислая капуста и пареная репа, пиво, водка, которую тогда кстати сказать делали еще без ректифицированного спирта, так как ректификационной колонны химики пока не изобрели, все это вливалось в его худое тело и исчезало там моментально. Граф Г. не поспевал за товарищем, однако после долгого перегона и сам закусывал с большим аппетитом.

Ужасающие подробности вселенской клеветы и напраслины, которую враг рода человеческого собирался возвести на лучших людей России почему-то не очень огорчили Вольдемара. Напротив Морозявкин как-то повеселел, и сообщил что не худо было бы дабы этот заговор оказался чистой правдой.

– Да как у тебя язык повернулся сказать сии поносные слова? – возмутился граф Г. равнодушию своего товарища. – Да как же государство проживет без реформации? А реформы у нас возможны только сверху, и государь печется об этом день и ночь.

– Ну да, только вот незадача – допеклись до того, что и ввоз книжек иноземных запретили, а наши читать – тоска одна. За границу учиться тоже теперь не поехать, а у нас из учения одна муштра осталась. Типографии частные закрывают. Дворцовые серебряные сервизы и те в монеты переплавили – видно все уж разграбили, подчистую. Жулики и воры! Нет, я бы заговорщикам даже и сам бы помог! – с этими дерзкими словами Морозявкин откинулся на спинку колченогого стула, криво усмехаясь, и графу захотелось самому его придушить.

– Ну полно нести чушь Нам надобно предупредить того, кто никак к сему заговору измышленному причастен быть не может – самого графа Палена, губернатора!

Самого Петра Алексеевича, то есть в девичестве Петра Людвига фон дер Палена? Да пустят ли тебя к его сиятельству? Он видишь ли так высоко взлетел, что и не всякого графа принимает.

– Меня примет, никуда не денется. Вот завтра же и пойдем, ты меня проводишь. А пока надобно устроиться на ночлег. Ты где ночуешь-то? Надеюсь не на улице? – граф расплатился остатками серебра и в компании приятеля вышел под серую хмарь дождливого неба.

* * *

Так как положение Вольдемара было уже близко к критическому, решено было не возвращаться в его каморку, в которой графу решительно не хотелось ютиться. Морозявкин сказал что жалкий скарб и мелкие принадлежности кочевой жизни он заберет у домохозяина как-нибудь потом, когда будет возможность рассчитаться с долгами за квартиру, и граф порадовался его здравомыслию.

К сожалению дом князя Куракина что на Невском Проспекте тоже не подходил для ночлега, не только в силу того что брат его хозяина, Алексея Борисовича, отныне жил изгнанником в Надеждине, но и потому что домом теперь стал владеть тот самый купец Абрам Перетц, финансовый воротила и поставщик соли, про которого в Петербурге говорили «Где соль, там и Перетц». Таким образом дворец, в котором герои когда-то коротали время под княжеским крылом оказался закрыт для них, а знаменитое имение князей Куракиных, впоследствии известное как Куракина дача, готовилось уже согласно указа Павла I перейти к Ведомству императрицы Марии Феодоровны для поселения там каких-то сирот-подростков, трудившихся на Александровской мануфактуре, так что рассчитывать героям приходилось разве что на постоялый двор.

Заночевав в не слишком грязном номере постоялого двора «Гейденрейхский трактир» на Невском проспекте, невеликое количество клопов в котором порадовало Морозявкина, но огорчило брезгливого графа, наутро герои привели себя в относительный порядок и взгромоздившись на коней, точнее говоря на превосходного и уже знакомого нам вороного графского жеребца и пегого конька, спешно приобретенного для Морозявкина за половину целкового на пропой у забулдыги-извозчика, поскакали к губернаторскому дому на том же Невском, у Полицейского моста над Мойкой.

Несмотря на то, что ранний визит и его причины очевидно звучали весьма необычно, военный губернатор и генерал от кавалерии Петр Пален соизволил принять графа довольно-таки быстро. Прождав в приемной не более трех четвертей часа и вызвав гнев сановников, которым пришлось дожидаться аудиенции и далее, граф Г. был приглашен адъютантом в просторный, но по-немецки скромно обставленный кабинет.

– Прошу прощения, я кажется заставил вас ждать, – произнес граф Пален отрывистым и сухим голосом. – Обязанности губернатора столь славной столицы как наша весьма обширны и многообразны, по восшествии государя на престол строительство идет повсюду, дворцы, памятники, заводы, всюду нужен мой ахтунг, и я не могу отвлекаться по пустякам.