Дикая девочка. Записки Неда Джайлса, 1932

– О, я уверен, что у тебя все получится, – сказал я и только потом понял, как глупо это прозвучало: как будто мы обсуждали танец. – Ты ведь по-настоящему красивая.

Она задула лампу и поцеловала меня в щеку.

– Спасибо. Вы уверены, что не хотите лечь со мной?

– Нет, все отлично. Может быть, в другой раз. – Я дал ей еще пять долларов, чтобы она оставила их себе.

– Не думайте, что я не видел, как вы ускользнули с этой малышкой, – сказал Толли, когда я вернулся к нашему столику. – Черт возьми, Джайлс, вы времени даром не теряете.

– Она не шлюха, – с казал я. – О на славная девочка. Мы просто поболтали.

– Не шлюха? – Толли посмотрел недоверчиво. – Просто поболтали? Бог ты мой, неужели вы хотите сказать, старина, что не сделали свои грязные делишки? – Он от души рассмеялся. – Ну, вы еще наивнее, чем я предполагал. И пари держу, что вы ей заплатили.

– Заплатил, правда, – ответил я. – Дважды. Знаете, Толли, вы росли в богатой семье, у вас всегда было все, чего вы хотели. Вы, наверное, и не подозреваете, что некоторым приходится делать то, чего им совсем не хочется, чтобы прокормиться.

– Ну разве это не чудесно? – продолжал насмехаться Толли. – Юный мастер Джайлс спасает барышню в беде. Однако избавьте меня от поучений, прошу вас. У каждого свой крест, даже у детей из богатых семей, например у меня.

Выпив еще по паре рюмок мескаля, мы с Толли вышли из кантины и направились назад, в Дуглас. День выдался длинным, я страшно устал и как-то внезапно сильно опьянел. В холодном ночном воздухе над горами вставала луна, в ее бледном свете мескитовые деревья и пышные кусты отбрасывали на пустыню тонкие черные тени. В спину нам светили желтые огни Агуа-Преты, а впереди выли на луну койоты, и их высокие дребезжащие рулады причудливо переплетались с доносившейся из многочисленных заведений музыкальной какофонией.

Нетвердой походкой возвращался я в гостиницу со странным, головокружительным, пьянящим чувством того, что этой ночью дверка в детство навсегда захлопнулась за моей спиной и что ничто никогда уже не будет прежним.

La niña bronca

Билли Флауэрс отвернулся и принялся искать в седельной сумке рубашку, чтобы прикрыть наготу маленькой язычницы. Потом снова повернулся, чтобы посмотреть, отчего вдруг взволновались, начали скулить и рваться с цепей собаки, и обнаружил, что она исчезла. Он не видел ее саму, не слышал звука ее шагов, ни шороха изорванного платья, которое мятой кучкой лежало на траве, словно она просто-напросто растворилась внутри него.

На какое-то мгновение, которое, правда, быстро прошло, он вообразил, что она – бесплотный дух. Но Билли Флауэрс не слишком верил в сверхъестественное, он придерживался представления о том, что за души людей сражаются Бог и Сатана.

То, как стояли собаки, подсказало Билли, в каком направлении скрылась девочка. Он внимательно посмотрел в ту сторону, стараясь уловить взглядом малейшее движение на скалах над рекой, нет, даже малейшее напоминание о движении. Этого оказалось достаточно. Он подумал было спустить собак, однако отказался от этой мысли, потому что знал: если собаки настигнут девочку, то непременно загрызут, и тогда он сам станет убийцей. Вместо этого он взял конец цепи, на которой сидела некрупная пятнистая сучка по кличке Квинни, и пристегнул к своему ремню. Потом наклонился, подобрал лохмотья платья и сунул собаке под нос. «Ну, Квинни, теперь ты мне выследишь девчонку», – пробормотал Билли. Он обмотал конец цепи вокруг луки седла и подсадил собаку. Она повертелась, устраиваясь поудобнее. Иоанн Креститель, давно привыкший к собакам на своей спине, даже не вздрогнул. Флауэрс взгромоздился в седло позади Квинни.

Билли понимал, что, имея фору, девочка легко убежит от него пешего. Не собирался он преследовать ее и по скалам, явно непроходимым для мула. Вместо этого он проехал вдоль реки до первого же арройо, сбегавшего вниз с холма. Здесь он остановился.

Иоанн Креститель был лучшим мулом в жизни Билли Флауэрса. Казалось, он понимал, куда они направляются, даже раньше хозяина и всегда выбирал наилучший путь к цели. Сильная и выносливая животина отлично знала предел своих возможностей и шла так далеко и так быстро, как только позволял инстинкт самосохранения, причем иной раз гораздо дальше и быстрее, чем мог ожидать Билли Флауэрс. Кроме того, мул всегда и с полной определенностью давал хозяину понять, что дальше идти не может. Флауэрс уважал мнение Иоанна Крестителя и никогда не понуждал его делать то, от чего животное отказывалось.

Там, где арройо взбирался на хребет, ступени оказались очень крутыми; мул тяжело дышал и мелко перебирал копытами, стараясь не поскользнуться и не съехать вниз на крупе. Билли Флауэрс пригнулся к самой шее умного животного, буквально распластав под собой собаку и думая лишь о том, чтобы как можно равномернее распределять свой вес. «Иоанн хороший мальчик, – нежно, словно отец, шептал он в ухо мулу, – мой хороший, постарайся, да, мой Иоанн».

На последних шажках собачья цепь плотно опутала мула, как кольчуга средневекового рыцаря. Иоанн Креститель достиг подножия хребта, сделал несколько мелких шажков и остановился. Бока животного тяжело вздымались. «Отлично сработано, мой мальчик, – приговаривал Билли Флауэрс, гладя кожаную шею. – А теперь ты останешься здесь». Он сбросил на землю Квинни, спешился сам, спутал мулу передние ноги, отвязал от луки седла лассо, взял в руки кнут. «Подожди нас здесь, Иоанн, мы скоро вернемся вместе с маленькой язычницей». Охваченный охотничьим азартом, который не угасал в нем вот уже более шестидесяти лет, Билли Флауэрс даже не остановился, чтобы спросить себя самого: почему ему так важно изловить девочку?

Флауэрс понимал, что находится выше по склону, чем она, что она, вероятно, двинется в сторону, в скалы, ища расселину или пещеру, в которой можно спрятаться. Он не думал, что она устремится прямиком вверх, наоборот, был уверен, что она попытается найти место, где можно залечь, не опасаясь собак, чтобы прислушаться и понять, гонятся ли они за нею. Дичь не станет бежать, если ее не преследуют – вот главный закон охоты. Если он погонится за ней снизу или если она услышит собак, она, конечно, станет карабкаться наверх. Так или иначе, Билли считал, что предугадал ее дальнейшие действия и вынудил искать убежище, к чему толкает каждого зверя инстинкт самосохранения. Прежде чем двигаться дальше, она дождется темноты, а значит, у него есть целых два часа до сумерек, чтобы найти ее.

Девочка, скорчившись в небольшой пещерке, припала в земле и слушала. Она слышала лай собак, однако они, по-видимому, остались там, где их привязали, потому что звук не приближался. Она слышала осторожное цоканье копыт мула, когда он взбирался по арройо; когда хребет остался позади, от топота копыт земля дрожала и эту вибрацию она чувствовала в своем убежище каждой косточкой. Она слышала позвякивание цепи, звук, который связан с собаками. Из всего этого она поняла, что старик белоглазый гонится за нею, что он проехал вдоль реки до склона, а теперь спешился и с ним по крайней мере одна собака.

Она теперь голая, однако на ней остались мокасины и матерчатая набедренная повязка, прикрывающая срам. Свой и так скудный запас корешков она потеряла. Она понимала, что ночь нужно переждать здесь, пещерка совсем небольшая и хорошо защищенная, но будет очень холодно. Она не боялась, что старик белоглазый найдет ее, по крайней мере не раньше, чем совсем стемнеет. На скалах почти не остается следов, а небольшой клочок песка и мелких камешков перед самым входом в пещерку она тщательно заровняла. Однако рано или поздно собака ее отыщет. А вот если она останется тут на ночь, то может совсем окоченеть, ведь укрыться-то нечем. Вот об этом она размышляла.

В пещерке сильно пахло кошачьей мочой, рядом с собой девочка нащупала небольшую кучку помета, значит, здесь пряталась перед окотом пума, а помет оставил ее детеныш. Девочка была почти уверена, что сегодня пума в свое логово не вернется, гораздо больше ее страшило, что прямо сейчас появится старик белоглазый. Донельзя изможденная, она, как смогла, вытянулась на полу пещерки. И уснула.

Индио Хуан, так его звали – человека, который однажды и навсегда навел мексиканцев на земли Людей. Он страдал змеиной болезнью, безумием, и лицо его было страшно изуродовано, а все потому, что, когда он был маленький, его ужалила в подбородок гремучая змея. Это Индио Хуан бесстрашно врывался верхом на коне во главе своих воинов в крошечные горные городки и кричал на всем скаку: «Я Индио Хуан!» Это он смеялся, глядя, как, вопя, разбегаются кто куда перепуганные горожане, а потом его люди убивали всех поголовно, и города пустели.

Это была идея Индио Хуана – похитить сына Хуэрты, хотя дед девочки, белый апач по имени Чарли, старался отговорить его. Хуэрта – богатая и влиятельная семья, и дед понимал, что ничего хорошего из похищения не выйдет, а мексиканцы только пуще разозлятся. Они с Хуаном громко ссорились из-за этого, но Хуан чокнутый, никто ему не указ, и чем больше Чарли убеждал его не трогать мальчика, тем сильнее укреплялся Хуан в своем решении сделать это. Зная, какие беды это навлечет на Людей, Чарли в конце концов собрал свой род и ушел подальше на юг, в укромный поселок в Синих горах.

Девочка грустила, когда дед уходил, и очень хотела пойти с ним. Ее отца несколько лет назад убили мексиканцы, а ее мать, Бешад-э, вышла замуж за двоюродного брата Индио Хуана. А тут еще ее сестра вышла замуж за самого Индио Хуана, вот так и получилось, что ей пришлось остаться с его родом. Так уж повелось у Людей.

Они засели на холмах над ранчо Хуэрты и терпеливо ждали, как умеют ждать апачи. За несколько недель они изучили весь распорядок жизни на ранчо: узнали всех его обитателей, узнали, кто, куда и когда уходит и приходит. Они узнали, по каким дням семья отправляется в церковь в деревню и в котором точно часу, знали, что мать Джералдо едет туда в одноколке, а ребенка сажает рядом с собой, а отец при этом обычно скачет рядом, посадив на седло перед собой маленькую дочку. Они узнали, что там, где дорога становится совсем узкой и петляет между скал, мужчина бывает вынужден поотстать, пропуская вперед коляску с женой и сыном. И именно в этом месте Индио Хуан рассчитывал захватить ребенка.

Девочке, небольшой и очень проворной, как раз такой, чтобы поместиться рядом с одноколкой, Индио Хуан поручил повиснуть на поводьях и схватить мальчика, пока сам он перережет женщине горло. Они вдвоем затаились, распластавшись на скале, а остальные с лошадьми ждали дальше на дороге. И, когда коляска оказалась точно под ними, бесшумно упали с неба – ничто, кроме внезапного дуновения воздуха, не предупредило несчастных пассажиров. Когда Мария Хуэрта оторвала взгляд от дороги, ей показалось, что перед ней, заслонив солнце, опустились две гигантские хищные птицы. Ее глаза расширились от ужаса, а Индио схватил ее за волосы, дернул голову назад и полоснул ножом по шее. В ту же минуту девочка легко вскочила на козлы, аккуратно положила свои руки поверх рук, все еще державших поводья, как если бы сама Мария Хуэрта стала соучастницей похищения. Она помнила, как в то утро смотрела на нее мексиканская женщина, как удивление в ее глазах сменилось ужасом, как пыталась что-то крикнуть сыну, но изо рта вылетел только последний вздох, как она подняла слабеющую руку, пытаясь зажать фонтан теплой крови, обрушившийся ей на грудь. За свою коротенькую жизнь девочка видела много насилия и смертей, ее воспитали в убеждении, что мексиканцы – это враги. И все-таки, глядя в глаза умирающей мексиканки, она видела в них только сердечную боль матери, которую отрывают от ребенка.

Тело женщины в нарядном платье беспомощной куклой вывалилось из коляски, на спину лошади запрыгнул Индио Хуан и перерезал поводья. Девочка сгребла орущего мальчишку, крепко обхватила его и вскочила на лошадь позади Хуана. И они помчались к своим. Позади муж и отец, Фернандо Хуэрта, оглушительно выл от ярости и горя, однако не мог броситься в погоню, потому что в седле перед ним по-прежнему сидела маленькая дочка.

Спала девочка недолго, проснулась освеженной и несколько минут лежала, прислушиваясь. Потом осторожно выглянула наружу, но из ее убежища вершину хребта было не разглядеть. Если двигаться медленно-медленно и осторожно, то скалы скроют ее движение. И, конечно, она услышит старика, если он где-то поблизости; его выдаст хотя бы звяканье собачьей цепи. В отличие от Людей, что веками ходят по этой земле не слышнее, чем дуновение ветерка, и мексиканцы и белоглазые страшно неуклюжи и, передвигаясь, производят много шума.

Девочка выскользнула из пещеры и начала медленно двигаться вдоль арройо, вдоль которого ехал на муле старик белоглазый. Он, верно, ищет ее в скалах или затаился на вершине хребта, чтобы поймать ее, если она решит через него перебраться. Он не ожидает, что она пойдет назад и по его следам поднимется по арройо.

Добравшись до арройо, девочка начала быстро подниматься вверх. Она легко бежала, едва касаясь ногами камней. Наверху она осторожно выглянула из-за скалы, надеясь разглядеть мула, на котором приехал белоглазый. А вот и он, греется на послеполуденном солнышке, голова опущена, веки полуприкрыты, уши назад, одно переднее копыто приподнято, чтобы дать отдых ноге. Но в ту самую минуту, когда девочка увидела мула, и он обнаружил ее, может быть, почуял запах. Мул поднял голову, навострил уши и открыл глаза. И негромко, тревожно заржал.

Не давая мулу возможности разволноваться еще сильнее, девочка показалась ему. Управляться с мулами и осликами она отлично умела: едва научившись ходить, она помогала красть их у мексиканцев, а теперь была одним из лучших конокрадов в отряде. Ступая тихо, но уверенно, как будто имела на это полное право, она пошла прямо к мулу, негромко, успокаивающе разговаривая с ним. Он все еще был насторожен, хотя и немного расслабился, когда неведомая опасность обрела конкретные и узнаваемые очертания – существо, ходящее на двух ногах. Подойдя вплотную, девочка ухватилась за уздечку и погладила животное по подбородку, не переставая говорить с ним, хотя и на непонятном мулу языке. Затем она немного приподняла его подбородок, чтобы ноздри мула как следует распробовали ее запах. Мул обнюхал ее, его дыхание приятно согревало голую кожу. Когда животное окончательно поверило в ее мирные намерения, девочка быстро сняла с его передних ног путы, отбросила их в сторону и, ухватившись рукой за луку, одним грациозным движением взлетела в седло.

Говорили, что кнут Билли Флауэрса был тридцати футов в длину и с мужскую руку толщиной, что, когда он щелкал им, звук напоминал удар грома, глас самого Бога и вселял ужас в сердца как людей, так и животных. Вот и теперь, не успел Иоанн Креститель сделать и двух шагов, как этот звук заставил его замереть на месте. Второй щелчок послышался где-то совсем близко, и это не было обманчивым ощущением, потому что в это же мгновение лассо обвилось вокруг плеча девочки, с огромной силой дернуло ее назад, так что она вылетела из седла. Она рухнула на землю и не успела даже пошевелиться, чтобы вскочить на ноги, как Билли Флауэрс уже взгромоздился на нее верхом с веревкой в руках, чтобы связать.

Но Билли не ожидал от девчонки такой силы и ярости. Она дралась, как дикая кошка, била, кусалась, царапалась, тощие ребра ходили ходуном. Несмотря на возраст, Флауэрс был крепким и жилистым. Ему доводилось бороться с настоящими дикими кошками и даже выходить в рукопашную с гризли, однако в тех случаях у него в запасе имелось ружье, из которого можно было выстрелить, либо нож, чтобы вонзить его в сердце зверя. А вот такого противника он еще не встречал.

Девочка отчаянно отбивалась, зубами и ногтями наносила кровавые раны, однако против старого охотника ей было не выстоять, и вскоре он уже скрутил ей веревкой руки, а потом обмотал веревку вокруг головы, плотно завязав рот и лишив ее таким образом возможности использовать зубы как оружие. Напоследок он пропустил веревку вдоль ее спины и крепко связал ноги. Девочка, тяжело дыша, лежала на боку, из ее черных глаз исчезло бесстрастное выражение, теперь она смотрела как испуганный пойманный зверь.

– Надеюсь, что ты хотя бы не бешеная, – пробормотал Билли Флауэрс и, отдуваясь, принялся рассматривать свою добычу. Он понимал, как ему повезло, что девочка зубами не добралась до его горла. – Знаешь, у тебя почти получилось, – добавил он со сдержанным уважением. – Еще несколько секунд, и я так и остался бы пешком, лишившись лучшего мула. Тебе не удалось сбежать только потому, что я подумал, что зря оставил здесь Иоанна Крестителя совсем одного. Немало гонялся я в этих местах за зверями, мисси, но не видал ни одного, способного вернуться назад и украсть моего собственного мула. Единственная твоя ошибка – это то, что ты не оказалась здесь минутой раньше.

Билли Флауэрс подобрал свою старую пропотевшую фетровую шляпу, стряхнул с нее ладонью пыль и водрузил на голову.

– А ты, Иоанн, – обратился он к мулу, – с тыдись! Позволить себя оседлать голому ребенку-язычнику! «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских» [25]. Диавол избирает хитрые пути, и ты едва не столкнулся с ним. Я слыхал, язычники скачут на мулах по своим горам, а когда измученный мул падет, они перерезают ему глотку, отрезают куски мяса от ляжек, жарят на костре и пожирают, а потом пляшут над мертвым мулом. Вот какая судьбы ждала тебя, Иоанн, не успей я вовремя. Вот куда едва не вверг тебя Сатана. Прямо в огнь проклятья.

Билли Флауэрс стоял и смотрел на туго связанную лежащую на земле девочку. Он поймал ее, что правда, то правда, но теперь понимал, что кровь его горячила не добыча, а сама охота. И он не представлял себе, что ему теперь с этой добычей делать.

Записки Неда Джайлса, 1932 год

Блокнот II

Большая экспедиция к апачам

Все мы знаем о существовании в Мексике индехов. Многие уверены, что они – духи когда-то живших воинов, и поэтому их еще называют «люди-призраки». Те, кто живет в резервациях, их боятся. В прошлом молодые люди иной раз убегали, чтобы присоединиться к ним, но никто о таких смельчаках больше никогда ничего не слышал. А иногда пропадают дети. Они просто исчезают по ночам, и тогда говорят, что их похитили люди-призраки и утащили в старую Мексику. Но сказать, правда это или нет, невозможно, потому что никто и никогда этих людей не видел. Они, как истинные призраки, приходят и уходят незаметно, и все боятся их.

Из интервью Неда Джайлса с Джозефом Вэйлором, апачем из племени чирикауа для «Дуглас Дейли Диспетч»19 апреля 1932 годаДуглас, Аризона

Почти две недели я ничего не записывал. Был занят работой и подготовкой к объезду… игра какая-то… много есть о чем рассказать…

Добровольцы для участия в Большой экспедиции к апачам продолжают прибывать в Дуглас. Богатые люди со всей страны приезжают на личных автомобилях или даже в личных железнодорожных вагонах, везя с собой, как Толли Филлипс, по несколько охотничьих лошадей, бамбуковые тросточки, английские двустволки. Иные прилетают на частных самолетах. Успех рекламной кампании экспедиции превзошел самые смелые ожидания, Оргкомитет был даже вынужден развесить по всему городу объявления, что больше добровольцы не принимаются. Так или иначе, но город под завязку набит разнообразными и весьма любопытными представителями человечества: ветеранами Великой войны [26], теми, кто служил под командой генерала Першинга [27] в годы Мексиканской революции, всякими авантюристами, ковбоями, конюхами, мошенниками, профессиональными проводниками, поварами, мелкими воришками, проститутками и прочим приграничным сбродом. Появилась даже парочка индейцев-апачей из резервации Мескалеро в Нью-Мексико. Их наняли в качестве проводников для похода в Сьерра-Мадре. Один из них, глубокий старик, хвастается, что служил разведчиком у генерала Джорджа Крука в 1883 году.

На площадке для родео к востоку от города возник Гувервилль [28], где размещаются вновь прибывшие. Шеф полиции Гетлин и его люди пребывают в постоянном напряжении, потому что там то и дело что-то случается – то кража, то драка, то рьяный дебош, то ружейная пальба.

Почти каждый день на площадке для родео устраивают матчи поло между мексиканскими солдатами и американцами-волонтерами, после них полковник Каррильо муштрует своих солдат. Почти в каждом матче принимает участие Толли. Он, хотя и не является по-настоящему хорошим игроком, страшно гордится, что одет лучше всех участников. Он красуется в белых кожаных бриджах и сияющих коричневых сапогах, которые каждый день начищает до блеска в гостинице.

Что до меня, то все свое время я трачу на то, чтобы научиться снимать «лейкой», которую мне одолжил Уэйд Джексон. Что за дивная небольшая камера – легкая, быстрая, хотя, конечно, той глубины и четкости, к которым я привык с моим 8×10, от нее не добиться. И все-таки для газетной работы она подходит как нельзя лучше, и мои снимки матчей поло и приготовлений к экспедиции регулярно появляются на страницах «Дуглас Дейли Диспетч». Большой Уэйд охотно мне помогает. Правда и то, что он слишком много пьет, но, когда трезвый, он – настоящий профи. Он презирает то, что называется «псевдохудожественной фотографией» и «политически ангажированной фотографией», и учит простоте и строгости, типа «снимай мясо с картошкой». Хотя сам, конечно, снимает гораздо лучше, чем говорит.

– Как вы вообще оказались в Дугласе, Большой Уэйд? – с просил я его как-то вечерком, когда мы сидели за пивом в заграничной «Лас Приморозас».

– Я, сынок, всю страну исколесил, – ответил он. – Несколько лет работал в «Нью-Йорк Дейли Ньюс», в «Майами Геральд», в «Финикс Гэзетт»… ну, с перерывами. К «Дуглас Дейли» меня привела длинная и ухабистая наклонная плоскость.

– Не понимаю, – сказал я. – С таким резюме вы для кого угодно снимать можете.

– Мог, – поправил он. – Когда-то мог снимать для кого угодно. А теперь нет, малыш. У меня в нашем деле дерьмовая репутация. – Он взял пустую бутылочку из-под мексиканского пива и посмотрел через нее на свет. – Не мог удержаться от пойла. А потом и пытаться перестал. Вот и оказался здесь, где любой может сходить пешком через границу и получить легальную выпивку. – Джексон махнул рукой, подзывая официанта – Dos mescales, Miguel, mi amigo, por favor [29]. – Когда заказ принесли, он приподнял свой стаканчик и сказал: – Знаешь, сынок, я тебе что-то поучительное скажу. Это – самое полезное, что старый пьяница может сделать для своего молодого товарища-фотографа. Посмотри на меня хорошенько. Совершенно неважно, где ты окажешься через двадцать или тридцать лет и как туда попадешь. Поверь мне на слово. – Он опустил стаканчик. – Самое лучшее в газетке «Дуглас Дейли Диспетч», если не считать ее тупости, это то, что даже такой выжатый старый пьяница, как я, может получить работу.

Я тревожусь за Большого Уэйда и страшно благодарен ему за все, что он для меня делает. К счастью, у него есть хорошенькая подружка-мексиканка по имени Марта, и она о нем заботится. Уж не знаю, что она в нем нашла, но она правда много для него делает, следит, чтобы он попал из бара домой, чтобы выполнил работу, когда она у него есть, чтобы не слишком затягивал сроки.

С помощью Большого Уэйда я также пишу в газету заметки о разных происшествиях в городе, составляю характеристики для некоторых добровольцев. Вернее, я обо всем разузнаю и пишу черновик, а Большой Уэйд переписывает начисто. По правде сказать, думаю, он меня немного использует, я делаю за него его работу. Но я не возражаю.

Как-то на прошлой неделе, когда я сидел в гостинице за завтраком, к моему столику подошел Спайдер Кинг, официальный руководитель авиационной части экспедиции. Кинг исполняет показательные полеты – он показывал разные авиационные трюки на ярмарках и шоу по всей стране, и Оргкомитет специально пригласил его возглавить «воздушные силы» экспедиции. Этот бесцеремонный напыщенный тип обматывается развевающимся белым шарфом, чтобы все знали: он занимается авиаспортом.

– У меня приказ забрать вас сегодня, Джайлс, – заявил он. – Я думал лететь с Большом Уэйдом, что он отмотался, клялся, что все кишки выблюет в самолете. Сказали, чтобы я вместо него взял вас. И к лучшему, я боялся, что толстяк превысит лимит по грузу. Мы летим в Мексику. Через час найдите меня на летном поле. И не забудьте камеру. Я вам кое-что покажу. Уж эти-то снимки газета точно захочет получить.

Утро было ясным и безветренным, мы взяли курс на юг от Дугласа. В самолете я летел впервые, и, должен признаться, мне было немного не по себе. Но Кинг из тех парней, что умеют делиться своей природной самоуверенностью с окружающими. Мы пролетели над равнинами Северной Соноры и вскоре оказались у предгорий Сьерра-Мадре. Вдали виднелись окутанные легкой утренней дымкой уступчатые гребни, уходящие в какую-то бесконечность. Они простирались на юг и на запад сколько хватало глаз. Поросшие соснами массивные пики и зубчатые острые хребты сменялись нагромождением скал каньонов и руслами рек. Эта волшебная земля казалась нехоженой, нетронутой и даже словно бы доисторической. Спайдер усмехнулся и наклонился ко мне: