Королевство Тишины

Потерять… Он попытался представить себе, что Мари нет рядом, и от одной мысли содрогнулось всё внутри. Предчувствие скорой беды неумолимо нависло над ним.

Лин судорожно прижал к себе Мари.

– Нет, нет, нет, – отчаянно зашептал он, – родная моя, нет…

Она шевельнулась во сне, обняла его крепче, и он, наконец, отогнав тоскливые мысли, провалился в сон.

Глава 10

Если бывают в жизни непоправимые ошибки, то это была одна из них – покинуть гостеприимную таверну и отправиться дальше на юг.

Дорога уходила вдаль. Два путника неторопливо шли по ней, увлечённые разговором. Лин пересказывал Мари историю Элиота, опуская трагические подробности – впечатлительной девушке их знать было незачем. Мари ужасалась и восхищалась его рассказом, и Лин даже немного ревновал её к разбойнику, так горячо она сочувствовала Элиоту.

– Может быть, мы зря ушли? Он так хорошо к нам отнёсся, а вдруг он обидится? –переживала Мари.

– Он очень странный человек, не знаешь, что от него ждать, – покачал головой Лин, – лучше уж вовремя уйти.

– Но ведь он столько хорошего сделал… – вновь начала его спутница.

– Ну, всё, хватит о нём, – резко оборвал её музыкант. Девушка обиженно замолкла. Воцарилось тягостное молчание.

Лин был расстроен, его мучили дурные предчувствия, которые он пытался отогнать, но на сердце всё равно было тяжело. Он и сам сейчас был не рад, что покинул уютное местечко. Погода менялась, мягкая оттепель угрожала к вечеру смениться сильным морозом, и нужно было спешить, чтобы добраться до следующего села засветло. Чтобы отвлечься и сгладить затянувшееся молчание, Лин запел знакомую с детства песню о победе над смертью, которую ему напомнил Элиот:

Я – твоя Смерть, увенчана короной.

Почти меня, о, смертный, ведь я твоя синьора.

Как моя коса жестока, как сильна, неутомима!

Твои преграды прохожу я мимо.

Я – твоя Смерть, увенчана короной.

Почти меня, о, смертный, ведь я твоя синьора.

Склони голову, о, смертный, перед траурным орудием.

И сделай шаг под сень, где каждый будет.

"Почетная ты гостья на балу, что для тебя играем.

Оставь косу и следуй круг за кругом,

Пройди ещё круг танца, одного, потом другого,

И вот уже для нас ты не синьора".

Его красивый низкий голос мелодично звучал среди заснеженных полей и холмов.

Мари, не умевшая долго обижаться, взяла его за руку, и Лин, виновато взглянув на неё, поднёс её тонкие пальчики к губам. Сердце успокоилось, и мучительные предчувствия на время оставили его.

***

К полудню поднялся сильный ветер. Стремительно холодало. Лин, измученный тревогой и угрызениями совести, время от времени поглядывал на понуро бредущую за ним Мари, и ругал себя за то, что не остался в гостеприимной таверне. Бояться Элиота, пожалуй, вовсе не стоило, а вот замёрзнуть посреди поля можно было запросто.

Дорога спустилась в низину, здесь ветер был не таким сильным. Пора было сделать привал, чтобы немного отдохнуть и перекусить. Вскоре подвернулось и удобное место – вытоптанная площадка у самой дороги, на которой виднелись следы копыт, полозьев саней, обрубки дерева. Видимо, кто-то останавливался починить повозку.

Лин нашёл пару подходящих обрубков дерева, на которых можно было сесть, вытащил свёрток с припасами – всё ледяное, промёрзшее. Мари как-то безрадостно приняла из его рук еду – кусок хлеба и вяленого мяса, но есть не стала, и сидела уставившись куда-то в пустоту. Лин вздохнул. Он тоже устал и мечтал поскорее добраться до ближайшего жилья.

– Далась мне эта столица, – с тоской подумал музыкант. – Неизвестно ещё, что нас там ждёт…

От размышлений его отвлёк приближающийся стук копыт. Лин подумал, что хорошо бы это были путники на санях – могли бы подвезти их какую-то часть пути. Но из-за поворота появилось несколько всадников. Что произошло дальше, он даже не успел понять. Конники, заметив их, свернули с дороги, и с криками "Это он!" окружили странников. Лина повалили на землю и связали ему руки за спиной. Мари, кинувшуюся к нему, сбили с ног, тоже попытались связать, но она вырывалась, как бешеная кошка. Наконец, справились и с ней. Лина поставили на ноги, встряхнули, и он внезапно узнал двоих нападавших – это были спутники короля разбойников, сидевшие прошлой ночью с ним в таверне.

Один из них подошёл ближе и ударил Лина по лицу с такой силой, что тот едва устоял на ногах. Во рту сразу появился привкус крови. Мари вскрикнула и забилась в руках разбойников, но её держали крепко.

– Это ты – предатель! Из-за тебя схватили Элиота! – крикнул разбойник. – Ты донёс на него!

Лин задохнулся от гнева.

– Я не доносил! – возмущённо выкрикнул он, и получил в ответ новый удар, сбивший его с ног.

– А кто же тогда? – ехидно поинтересовался разбойник. – Никто из местных не посмел бы, а ты донёс и сбежал, – и он ударил Лина носком сапога в грудь, потом в живот. Лин согнулся от дикой боли, перед глазами поплыли кровавые круги.

– Хватит с него, Ферн, надо уходить, иначе и нас здесь накроют! – вмешался стоявший рядом разбойник. Первый выругался, сплюнул, но отошёл. Лина вновь рывком подняли, поставили на ноги. Закусив губы от боли, он торопливо нашёл глазами Мари, ободряюще кивнул ей, и тут же получил резкий удар в спину:

– Пошевеливайся.

Лину завязали глаза, посадили на лошадь позади одного из разбойников, и вся кавалькада помчалась, пришпоривая коней. Удержаться на лошади со связанными за спиной руками было невероятно трудно, и Лин с облегчением вздохнул, когда бешеная скачка, наконец, закончилась.

Его стащили с лошади, сняли повязку с глаз, усадили на землю и связали ноги. Лин прислонился к стволу дерева и с удивлением огляделся. Перед ним была расчищенная от снега поляна, устланная еловыми ветками, в середине которой горел костер. Над огнём висел котёл, в котором что-то кипело. В глубине леса, среди деревьев, виднелся не то шатёр, не то шалаш, укрытый теми же еловыми ветвями. Музыкант усмехнулся.

– Неужели это жилище благородного Элиота? – подумал он. В своей жизни Лин не раз попадал в логово разбойников, но такого убожества увидеть не ожидал.

Наконец, притащили вырывающуюся Мари. Она успела укусить разбойника, зажимавшего ей рот, и тот грубо швырнул её рядом с Лином. Лин, как смог, помог ей подняться, и встретился с ней взглядом. Мари, смотрела на него как-то странно.

– Как ты? – встревоженно спросил он.

– Скажи мне честно, ты на самом деле предал Элиота? – спросила она, не отвечая на его вопрос.

У Лина от обиды перехватило дыхание. Он потрясённо уставился на девушку.

– Да как ты могла такое подумать? – возмутился он, как только к нему вернулся дар речи. – Он столько сделал для нас…

– Вот именно, что столько сделал. С чего ты тогда так рвался уйти? И слышать о нём не хотел?

Лин молча смотрел на неё. Внутри как будто что-то оборвалось.

– А ведь он доверился тебе, – Мари смотрела на него с уже нескрываемым презрением.

Лин отвернулся, опустил голову. Он хотел спросить, когда и как он мог это сделать, ведь они всё время были вдвоём, но доказывать, объяснять что-то не было сил. Мари усомнилась в нём. Его любимая потеряла к нему доверие. Это было хуже любой боли, любых унижений. Хуже смерти.

Время тянулось в тягостном молчании. Стянутые грубой верёвкой руки затекли и ныли, но он не замечал боли. Горькие мысли одолевали его. Несмотря на обиду, он отчаянно пытался придумать что-нибудь, чтобы спасти хотя бы Мари. Что разбойники собираются с ними сделать? Как объяснить им, что он не предатель? Знают ли они, что Элиот бессмертен? Ему ничего не будет, даже если его повесят, он очухается через полчаса. А Лин, в отличие от него, не бессмертен. Не убьют, так жестоко изобьют, и они всё равно пропадут в лесу от голода и холода.

Тем временем сгустились сумерки, становилось все холоднее, и разбойники начали собираться у костра, пробовали похлебку из котла, переругивались. Лин, дрожавший от холода, искоса поглядывал на Мари, понимая, что она тоже замерзает. Прижаться бы спиной друг к другу – было бы чуть теплее. Его охватила бессильная злоба на Элиота, вставшего между ними, на его свору, на себя самого. Он заскрипел зубами.

Разбойники, расположившиеся вокруг костра, наконец, вспомнили о пленниках. Коротко переговорив о чём-то, они расхохотались. Один из них ушёл, вернулся со скрипкой и швырнул её Лину.

– Сыграй нам, музыкант. А за это мы, так уж и быть, вас накормим.

– Руки развяжите, – злобно отозвался Лин.

Ферн подошёл, грубо сорвал верёвку, и музыкант застонал от боли в онемевших запястьях. Он понял, что играть сейчас всё равно не сможет, но у него в голове внезапно родился дерзкий план.

Пытаясь согреть окоченевшие пальцы, он обдумывал его осуществление. Пока темно, нужно было попробовать сбежать самому, потом вызволить Мари, а если не получится – найти Элиота. Пусть Мари думает, что он предатель и бросил её, ей, скорее всего ничего плохого не сделают – она им не нужна. А уж Элиот наверняка знает, кто его предал, и найдёт управу на своих сообщников.

Лин взял скрипку, повертел её в руках.

– Я привык играть стоя, – сквозь зубы сказал он.

Разбойники переглянулись. Ферн нехотя подошёл к нему и развязал ноги.

– Только не дури, – бросил он музыканту, и сопроводил свои слова коротким тычком в грудь, от которого Лин на время потерял способность дышать. Злоба и отчаяние придали ему смелости. Он с трудом поднялся, шатаясь, подошёл к костру, приложил скрипку к плечу, несколько раз провел смычком по струнам. Разбойники тем временем разложили похлебку по мискам, и приготовились приятно поужинать.

В нескольких шагах от костра стояла бочка с водой, и Лин, сделав вид, что настраивает инструмент, медленно переместился в её сторону. Выбрав удачный момент, он резко толкнул бочку ногой, и вся вода выплеснулась в костёр. Огонь погас, угли зашипели, и повалил такой пар, что ничего вокруг не стало видно. Лин отшвырнул скрипку и опрометью бросился в темноту. Пока разбойники расползались от костра, протирая глаза от едкого дыма, он рванулся в сторону Мари, но его опередили. Ферн схватил девушку и приставил нож к её горлу.

– Спокойно, ребята, – крикнул он товарищам, пытавшимся раздуть остатки огня, – без девки он далеко не уйдёт, – и рявкнул в темноту, обращаясь к Лину:

– Выходи, или прирежу девчонку!

Лин едва сдержал крик, и в отчаянии упал на колени. План его сорвался. Страх за Мари был сильнее рассудка. Что будет дальше, он предвидел.

Как только он шагнул вперёд, в круг тусклого света от разгорающегося костра, на него накинулись, сбили с ног и начали избивать. Удары сыпались со всех сторон. Лин не сопротивлялся, только закрывал голову руками. Он понимал, что сейчас его забьют до смерти, но ему почему-то было всё равно. На него навалилось какое-то странное безразличие. Боль он чувствовал, как сквозь вату, и даже не сразу понял, что произошло, когда побои вдруг прекратились, и он услышал над собой знакомый властный голос:

– Что здесь происходит? Кого вы бьете?

Кто-то перевернул его лицом вверх. Всё тело пронзила острая боль. Лин застонал, открыл глаза, и увидел стоящего над ним Элиота.

– Музыкант? За что вы избили его? – голос Элиота был спокоен, и от этого ещё более страшен. Разбойники тихо попятились. Лин из последних сил приподнялся навстречу своему спасителю:

– Скажи им, что я не предатель, Элиот! Я не предавал тебя!

Элиот обвел взглядом своих сотоварищей:

– Что за самоуправство вы творите? С чего вы взяли, что это он меня предал?

– Но ведь тебя схватили сразу после того, как они сбежали из таверны. А ты сказал мне, когда тебя уводили, что среди нас завелась крыса! – воскликнул Ферн.

– Единственная крыса среди нас – это ты, Ферн! – спокойно и жёстко ответил ему Элиот. – За сколько ты продал меня в очередной раз? – и, не дожидаясь ответа, кивнул товарищам: – Свяжите его!

Потом, найдя глазами Мари, добавил: – А девушку развяжите.

Освобожденная Мари тут же кинулась к Лину, горячо зашептала что-то, кажется, просила прощения, но он плохо слышал её, всё время проваливаясь в темноту. Из глаз его текли слезы, и он даже не пытался их сдержать.

Глава 11

Лин почти две недели провалялся в доме Элиота, залечивая раны. Он оказался прав, посчитав, что увиденный им шатер – жилище недостойное короля разбойников. Элиот жил с гораздо большим комфортом, в собственном маленьком домике на берегу лесного ручья.

Странники с интересом наблюдали за жизнью разбойничьей шайки. Сообщников своих Элиот держал в строгости, не позволяя ни малейших нарушений субординации. С высоты своего трёхсотлетнего жизненного опыта он видел людей практически насквозь. В привычках был старомоден и выражался исключительно витиеватым языком позапрошлого века. Со своими нежданными гостями Элиот обращался чрезвычайно учтиво, не позволяя им ощутить себя обузой, деликатно предупреждая все их желания. Но, несмотря ни на что, Лин все равно злился на него, и только и мечтал поскорее уйти.

Причиной была самая обыкновенная ревность. Он так и не мог простить Мари за то, что она обвинила его в предательстве. В их прежде тёплых и нежных отношениях пробежал холодок. Лин мучился от этого, но ничего не мог с собой поделать. Нужно было спокойно поговорить, обсудить всё, но он медлил. Не хотелось начинать разговор, пока они были здесь, хотя Элиот с утра до вечера практически не появлялся в своём жилище. Днем Мари не отходила от Лина, терпеливо и нежно ухаживая за ним, зато по ночам, когда он, измотанный болью, досадой и вынужденным бездействием, засыпал, вела с Элиотом долгие задушевные беседы.

Элиот сразу же раскусил, что Мари слишком умна и проницательна для простой деревенской девушки, и ей пришлось признаться в своём королевском происхождении. Тем для разговора у них нашлось предостаточно. Элиот пережил несколько поколений правителей Сангэра, и мог много рассказать ей и о её предках, и о своих приключениях. Их за триста лет у него накопилось несчетное количество, да и рассказчиком он был прекрасным. Мари  по-детски восхищалась его историями, а Элиот радовался такой благодарной слушательнице. Лин и сам зачастую лишь притворялся спящим, а на самом деле жадно слушал рассказы Элиота, не переставая при этом изводиться от ревности и обиды.

Именно сейчас музыкант вновь остро почувствовал, что он не ровня Мари, и принцессе куда интереснее с благородным разбойником, чем с ним, простоватым, деревенским парнем. Все его нехитрые истории были уже давно рассказаны, а музыка – единственное, в чём он превосходил Элиота – была ему сейчас недоступна. Играть на скрипке он не мог, и начинал сомневаться, что вообще когда-либо сможет: левая рука у него была вывихнута, и хотя Элиот умело поставил сустав на место, всё равно болела и слушалась плохо. Все эти переживания, навалившиеся разом, совершенно лишили его покоя. Хотелось оставить Мари Элиоту и уйти куда глаза глядят, лишь бы не видеть больше, как она смотрит на разбойника влюблённым взглядом. В глубине души Лин понимал, что неправ, но успокоиться не мог.

Как-то раз морозным вечером Элиот вернулся в особенно хорошем настроении. Он никогда не рассказывал ничего о своих делах, но очевидно было, что разбойник доволен. Он даже напевал что-то, весело разговаривал с Мари. Лин сразу же разозлился на него, отвернулся к стене и прикинулся спящим. Элиот, взглянув на него, заговорил тише, и сел ужинать. Король разбойников был ценителем вкусной еды и хорошего вина. Они с Мари о чём-то оживленно шептались, но сколько Лин ни прислушивался, не мог разобрать, о чём, а потом засобирались куда-то.

– … ты только оденься потеплее! – услышал он заботливый голос Элиота.

Приоткрылась дверь, впустив в дом поток морозного воздуха, и, скрипнув, закрылась опять. Стало тихо. Лин приподнялся, застонал от боли, и в отчаянии упал обратно на кровать. Ещё и ушла куда-то с ним! Всё внутри кипело, хотелось броситься за ними, но он понимал, что это невероятно глупо. Он снова застонал, но уже от бессилия и обиды.

Дверь отворилась вновь, и Лин затих, прислушиваясь. Несколько лёгких шагов, тёплые руки у него на плечах… Мари!

– Линушка, проснись, пожалуйста, пойдём со мной! – её голос был радостным и взволнованным.

– Отстань, я сплю, – притворно-сонным голосом отозвался он, втайне готовый в любую секунду подскочить, и, забыв про боль, броситься за ней.

– Пойдём, пожалуйста! Ты не поверишь! Там единорог!

Лин повернулся к ней. В полумраке глаза её сияли, как две звёздочки.

– Элиот тебя напоил, что ли? – спросил он ехидно. Мари даже не обиделась.

– Да я серьёзно, там единорог настоящий, белый! Пойдём скорее!

– Единорогов не бывает, – сказал Лин, делая вид, что неохотно поднимается с постели.

– Бессмертных тоже не бывает, – весело ответила Мари, протягивая ему плащ.

Никогда не веривший ни во что, с насмешкой относившийся к любой мистике и чудесам, Лин вынужден был признать, что она права. За время странствий по Южному Королевству они увидели столько сверхъестественного, что его скептицизм изрядно пошатнулся. Но единорог?! Морщась от боли, он накинул плащ на плечи, вышел за дверь и замер. Перед крыльцом действительно стоял единорог. Элиот гладил его золотистую гриву, спадающую чуть не до земли.

– Какой красивый, – выдохнул Лин, не веря своим глазам.

– Красавец, правда? – отозвался Элиот. – А я ещё помню времена, когда их было много. Ну, точно больше, чем сейчас.

– Единорогов? Много? – удивилась Мари.

– Да, их можно было запросто встретить в наших лесах. Но ещё лучше, конечно, с ними было не встречаться.

– Почему? Он выглядит дружелюбным, – Мари спустилась с крыльца, заботливо протянула руку Лину. Это было очень кстати – на свежем воздухе у него закружилась голова. Он осторожно спустился по ступенькам, подошёл к диковинному зверю.

– Единороги – опасные животные, – ответил Элиот. – Они нападают и на людей, и на соперников крупнее себя. Но этот совсем ручной.

Лин осторожно коснулся гладкой шкуры животного. Ему хотелось удостовериться, что это не сон. Единорог стоял смирно, косил на людей голубым глазом, единственный рог на его лбу слабо мерцал в лунных лучах.

– Откуда он здесь взялся? – заворожённо спросил Лин.

– Я встретил его сегодня в лесу. Он пошёл за мной сам. Мари, хочешь прокатиться на нём?

Мари тревожно взглянула на Лина. Элиот понял её взгляд по-своему.

– Нет, двоих он не унесёт, а вот тебя одну запросто.

– Линушка, можно? – Мари умоляюще посмотрела на него.

Лин пожал плечами и фыркнул что-то нечленораздельное, подумав про себя, что если бы он не вышел, то она не стала бы никого спрашивать.

Элиот умело подсадил Мари на спину единорога и легонько ударил его по крупу. Чудесный конь сорвался с места и легко поскакал по тропе, уходящей в лес. Лин с тревогой смотрел им вслед. Разбойник отвязал своего коня, вскочил на него.

– Я поеду рядом, вдруг что-то случится, – словно извиняясь сказал он Лину и, пришпорив коня, скрылся в лесу. Лин остался один.

Поёжившись от холода, он сел на крыльцо. На него навалилась глухая, беспросветная тоска. Он снова оказался третьим лишним для этой замечательной пары. Умом Лин понимал, что даже если бы ему сейчас предложили сесть на коня, он не смог бы удержаться на нем из-за больной руки, слабости и головокружения. Но сердце рвалось вслед за Мари. Это он должен был скакать сейчас с ней рядом, ловить взгляд её сияющих глаз, любоваться её улыбкой. Он, а не Элиот. Лин обхватил голову руками. И уйти не было сил, и оставаться здесь было невыносимо. Третий лишний. Музыкант, потерявший способность играть. Ничтожество. Он чувствовал себя загнанным в угол. От тоски хотелось выть.

Звонкий голос Мари Лин услышал издалека. Он поднялся, встряхнулся, взяв горсть снега, растер бледные щеки, гордо и спокойно встретил её у крыльца. Она со счастливым смехом упала в его объятия:

– Линушка, это так здорово! Он такой послушный, так легко идёт!

Лин улыбнулся слабой, вымученной улыбкой.

– Я не сдамся, – подумал он, – я не отдам тебя Элиоту с его единорогами.

Мари снова рассмеялась и, выскользнув из его рук, подбежала к разбойнику.

– Спасибо, Элиот! – каким-то необыкновенно тёплым голосом сказала она.

Сердце Лина сжалось. Он мысленно добавил:

– Если только ты не выберешь его сама.

Глава 12

Лин лежал на кровати и смотрел в потолок. Мари убежала вместе с Элиотом кормить единорога, а он остался валяться в постели, гоняя в голове тоскливые мысли. По правде говоря, он мог бы пойти с ними, не так уж плохо он себя чувствовал, но не хотелось снова ощущать себя третьим лишним и смотреть, как Мари воркует с разбойником.

Смотреть на низкий закопчённый потолок, впрочем, тоже до тошноты надоело. За прошедшие дни он выучил на нем каждый сучок, каждую щель. Ещё недавно в углу висела паутина, и Лин наблюдал за суетящимся в ней пауком, но Мари заботливо её убрала. Мари! Лин застонал, перевернулся на живот, уткнулся в подушку. Мари…

Вот уж чего он никак от неё не ожидал, так того, что она лишит его своей поддержки, так необходимой ему сейчас. Он чувствовал, что даже когда она сидит рядом с ним, её мысли где-то далеко. Она и говорить не могла ни о чём, кроме Элиота.

Страшнее всего было то, что Лин понимал её. Умный, благородный, сильный, красавец Элиот, овеянный ореолом таинственности и трагичности, совершенно затмил в её глазах его, несимпатичного, простодушного, деревенского парня. И, конечно же, Элиот был её достоин куда больше, чем Лин.

– Говорил ведь я тебе, не влюбляйся в первого встречного, – прошептал он. – Говорил? Ты же сама выбрала пойти за мной. Выбрала дважды, покинув сначала дом, а потом и дворец. Выбрала меня, а не принца Восточного Королевства. И не устояла перед разбойником. Эх, Мари, Мари…

Дверь скрипнула, распахнувшись, впустила холодный воздух, закрылась вновь. Мари вернулась. Скинув обувь, она подошла к нему.

– Ты спишь, – услышал Лин её тихий голос.

– Нет, – глухо ответил он, не поднимая голову.

Она погладила его по плечу, и он весь сжался от нахлынувшей тоски. Хотелось зарыдать, высказать ей всё, выкричать эту боль. Но она же ничего не поймёт! Он даже представил её растерянное лицо, удивлённый взгляд. А если ещё Элиот войдёт… Нет, нельзя. Нельзя показывать свою слабость. Уйти. Оставить её здесь. С королём разбойников она будет куда счастливее, чем с бродячим музыкантом. Мари продолжала гладить его плечи. Он повернулся к ней и увидел её задумчивый взгляд, устремленный куда-то вдаль, мечтательную улыбку. Нет, это невыносимо!

Он резко скинул её руку с плеча, зашипел от острой боли, пронзившей тело, подскочил и заметался по комнате в поисках своей одежды.

– Ты что, Лин? – Мари недоумённо смотрела на него. Он, не обращая на неё внимания, судорожно натянул шерстяную рубаху, злобно ругаясь себе под нос, одной рукой справился с обмотками, накинул плащ.

– Да что с тобой? Что ты делаешь? – Мари встала перед ним, когда он бешено озираясь, пытался отыскать взглядом всё время бывший на виду свёрток с бесполезной теперь скрипкой.

– Всё! Хватит с меня! – Лин говорил резко, отрывисто, чтобы скрыть звенящие в голосе слёзы. – Хватит! Где моя скрипка? Где? Где она?

– Куда ты собрался, Лин? – она вцепилась в его руку, пытаясь заглянуть ему в глаза.

– Я ухожу! Хватит! Оставайся тут со своим Элиотом!  – сквозь зубы шипел Лин, вырываясь. – Будьте счастливы!

– Ты с ума сошёл? Лин, нет, ты сумасшедший! Куда ты собрался? Ты же ещё не вылечился! Элиот принял нас как родных…

– Вот! У тебя к каждому слову Элиот! – Лин остановился и с ненавистью посмотрел ей в глаза. – Оставайся с ним, раз он тебе так дорог! А с меня хватит!

Мари замерла. Лин продолжал искать скрипку, заглядывая во все углы, но нигде не мог её найти. Он понимал, что сделал всё неправильно, что уйти нужно было тихо, под покровом ночи, не привлекая внимание, и от этого злился ещё больше. Рука от резких движений разболелась нестерпимо, голова кружилась от слабости, пот катился градом, перед глазами мелькали чёрные круги, скрипка никак не находилась. Мари молча стояла посреди комнаты, глядя куда-то в пустоту. Наконец, он, в отчаянии, изо всех сил ударил кулаком по стене, сел на кровать и зарыдал. Это было по-детски глупо, нелепо, но ему уже было всё равно.