Мертвое сердце. Книга первая

Вопрос "Почему я?" задавать было бессмысленно. Ответом уже стало сумасбродное "Потому что я – это я". Думается мне, что те самые Боги Деймоса, которые даже не существуют, сейчас сидят и ржут над моими потугами.

От самобичевания меня отвлекла легкая птичья трель, переливами разнесшаяся по склепу. Взгляд упал на маленькую синюю птичку, что сидела на невысоком выступе и, поворачивая голову с боку на бок, смотрела на меня. Настроение, тяга к жизни и радость подскочили до максимума. Я встала на ноги и как заворожённая медленно побрела в сторону своей спасительницы.

– Ты же выведешь меня отсюда, да? – спросила я пернатое существо, которое даже не шелохнулось, все так же рассматривая меня, – как‑то ты ведь сюда попала… а значит и выход найдёшь....

Неприятно будет, только если выходом будет щель размером с ладонь, в которую я только и смогу, что кричать. Хотя… это тоже было бы плюсом.

Птаха на мои слова отреагировала ну очень странно – взлетела на несколько метров вверх, развернулась и медленно спустилась на уровень моих глаз. Очень удивленная сим фактом я медленно, не желая её испугать, протянула руку. Птичка, внешне напоминающая обыкновенного воробья, только синяя, лениво покружила вокруг ладони и бессовестно плюхнулась на нее, испугав меня до чертиков. Причём упала она даже не на лапы, а на хвостик, введя меня в ступор. Я, конечно, подозревала, что птицы этого мира слегка странные, но чтобы настолько…

Пернатая тем временем поднялась на лапки, отмерила расстояние от конца пальцев до запястья и вновь взглянула на меня. Что она надумала, я не знаю, но вскоре птица взлетела и, развернувшись ко мне спиной, защебетала. Стены содрогнулись. Я тоже качнулась, но смогла удержаться на ногах, потому воочию увидела, как плита, напротив которой я стояла, отъезжает назад, открывая мне темный проход.

Мы с птицей переглянулись, а я пробурчала:

– Я, когда говорила, что ты мне поможешь, немного другое имела ввиду. Но ты сделала даже лучше!

Выбора у меня не было. Потому я смело шагнула во мрак, желая поскорее лечь в свою тёплую уютную кроватку. Я вступила в длинный каменный коридор, запылённый настолько, что я чихнула. В ту же секунду вспыхнули факелы на стенах, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Стало однозначно светлее, а потому комфортнее. Я нашла глазами замершую в нескольких метрах от меня птицу и пошла вперед.

Так мы прошли несколько коридоров, пару развилок и неожиданно вышли в светлое ухоженное помещение центральной башни Белокаменного замка.  Я протерла глаза, чихнула еще несколько раз, уже от чистоты воздуха, и обернулась назад. Прохода как будто не было, а птичка, которую я не успела заметить, уже сидела на моем плече, нагло растопырив лапки в разные стороны.

– Спасибо… Пойдём на кухню. Я тебе хоть семечек каких дам… или что ты там вообще ешь, – пробурчала я, оглядев её еще раз и заметив серебряную кайму на крыльях и хвостике.

Меня это натолкнуло меня на мысль о том, что у рода Асгардов есть такая же кайма на знаке рода и одеждах. Но это не отвлекло меня от спуска на кухню, тем более дверь была совсем близко от того места, из которого мы вышли. Спустившись, я оглядела пустое помещение и смело шагнула в кладовую, благо я помнила, где и что находится. К моменту, как я вытащила мешок с крупой, эта синичка почти до половины доклевала палку колбасы.

Спасибо, как говорится, что это была не я.

Пожав плечами, я уселась на один из высоких мешков, и начала наблюдать за маленьким существом, в которое физически не смогло бы столько поместиться.

– Думаешь я глупая, да? – почему‑то обреченно задала вопрос я.

– Нет. Вы просто молоды, миледи, – ответил мне совершенно обычный женский голос.

Ответа от птицы я не ожидала, потому от удивления и, наверное, испуга отпрыгнула назад и свалила мешок муки, стоящий неподалёку. Белая взвесь осела, я отряхнулась, однако птица решила меня совсем добить, сев мне на плечо и возвестив:

– Все. Я наелась.

Я сглотнула ком в горле. Затем похлопала себя по щекам, не знаю для чего даже больше – взбодриться или муку стряхнуть, и вышла из кладовой. Поднимались и шли по коридору мы молча, однако, стоило нам выйти на улицу, где палящее солнце уже нагрело воздух, я не сдержалась:

– Птицы разговаривают?

Воробьиная синичка рассмеялась, взлетела и зависла прямо перед моим носом.

– Так я и не птица! Вы можете назвать меня Мирабелла. Я мирида Замка Лиринтон или Белокаменного Замка, как его называют сейчас.

Я сначала опешила, но затем наконец поняла смысл сказанного мне. То есть, у отца все это время была хранительница? Та самая, которая страж замка, рода и его телохранитель. Только я не очень поняла, почему возникла она именно передо мной, а не перед папочкой?

– Я нашла себе хозяйку, сила которой смогла пробудить меня! Ни ваш отец, ни дед, ни тем более прадед не имели нужного уровня магии, но вы обладаете качествами и силой, чтобы взять управление землями Лиринтон! – произнесла птица с таким пафосом, что все лорды Дэймоса обзавидовались.

Однако, как я могу быть сильнее Вильгельм и всех тех предков, что были задолго до меня? У меня руки сковывает от применения магии, в обморок вот падаю от боли. А она говорит о какой‑то неведомой силе.

– Вы не сильнее. Вы обладаете темной магией. В этом мире она почти вымерла, – пояснила мирида.

Я нахмурилась и продолжила идти в свою комнату. Что‑то я не припомню, чтобы на уроках кто‑либо говорил об исчезновении темной магии. Хотя… на практиках тоже не было видно никого тёмного, я из группы одна такая была. Но, если хорошо постараться, то можно вспомнить лекцию по расоведению, а там преподаватель обмолвилась, что темные маги редки. Но не настолько же!

– Вы смогли призвать меня! А это уже безумно много энергии! – вознесла синичка‑мирида и с радостным воплем пронеслась над головой.

Вот куда моя энергия девается! М‑да… кажется ее у меня воровали, а я пользовалась крохами.

– Нет, миледи. Лорд Вильгельм был прав насчёт блока, только он стоит не на Вас. Точнее, на Вас, но не на теле.

Я опешила. Но ничего не поняла. То есть на мне стоит какая‑то магическая заглушка, но увидеть и почувствовать ее нельзя. И где она тогда стоит?

Птичка весело махнула крыльями перед лицом, что‑то прощебетала и… взлетела вверх. Я недоуменно простояла, вглядываясь в небо еще минут пятнадцать, а затем пробурчав "Спасибо за ответ", решила пойти в свою комнату чтобы помыться и поспать. Потом, конечно, нужно сходить разведать все у Арьи, которую, кстати, совсем не так зовут. Но почему‑то моя природная упёртость не желала ее переименовывать. Марконтьяр, кажется? Слишком сложно для произношения. Значит нужно сократить. Марко? Марк? Нееет. Мао! Точно. Мне нравится. Осталось только спросить у самой подруги.

Ну что ж, пора мне начать понимать хоть что‑то, да, Мао?

23

Ветер разметал мои волосы и заставил в страхе сделать шаг назад. Пропасть, что замерла в метре от меня, пугала своей необъятной шириной. Она потрясала воображение, заставляла раз за разом набирать в легкие ледяной воздух и удерживать себя на месте в напряженном желании взлететь туда, где уже ничего не будет. Но даже эта пропасть не могла сравниться с той, что разделяла меня и маленькую черноволосую девочку, бесстрашно свесившую ноги с отвесной скалы вниз.

Короткое темно‑синее платьице было заляпано яркими пятнами краски, лицо подставлено холодным лучам луны старейшего из миров, а в маленьких хрупких ладошках лежал кулон в форме сердца, что освещал своим ярким голубым светом всё в пределах метра. По какой‑то причине она посчитала, что это небольшое свечение станет маяком для людей, которые находятся за каньоном. Глупая. Разве будет человек, находящийся в пылу жестокого сражения обращать внимания на что‑то подобное?

Она хотела вселить в их сердца надежду. Показать, что здесь – в пределах их досягаемости все еще есть дом, где их любят и ждут. Где в них верят и не забудут не смотря ни на что.

Она делала это для него. Уж он то может разглядеть с такого расстояния и ее "знак", и то, что она его ждёт. Не я, а она.

Наверное, меня раздражало именно это. Именно то, что это делаю не я. Не я даю себе надежду, что он вернётся и как в самый обычный день прижмёт меня к себе… нет. Меня ждёт лишь короткий холодный взгляд, в котором порицания в несколько сотен раз больше, чем других чувств. В котором даже глыба льда становится холоднее.

Наверное, я слишком жестока. Потому как я стою здесь больше положенного времени. Стоит мне сделать всего несколько шагов… и два самых дорогих для меня человека почувствуют лишь слабый неясный огонёк беспокойства. Но они не успеют перенестись и спасти четырехлетнюю девочку, что разрушила всю мою жизнь до основания.

Мне подвластны лишь действия – мысли контролировать мне не под силу. А значит, каждый раз в голове будут вспыхивать сцены жестокости по отношению к самой себе… к себе в теле ребёнка. Наверное, наша идентичность только усугубляет дело – я осознаю, что я точно так же как она достойна жизни. Я достойна всего того, что есть у нее.

– Алиса, ты решила, как назовёшь своего ребенка? – ее голос переливается как звонкий ручеёк.

Она поворачивает голову, весело оглядывает меня и надевает на шею цепочку с кулоном.

В душе молниеносно вспыхивает огненный ураган из обиды и несправедливости, однако я сдерживаю его и, улыбнувшись, отвечаю ей осевшим голосом:

– Александра.

Ребёнок неожиданно улыбнулся, показав маленькие клыки, и рассмеялся так же мило и непосредственно, как всегда.

– Мне нравится! Красивое имя, – говорит она искренне.

Я же поворачиваюсь к ней спиной и медленно иду в сторону нашего палаточного лагеря, чувствуя, как по щекам текут горячие слезы несправедливости.

Сон закончился настолько резко, будто я вынырнула из ледяной полыньи. Отлично! Помимо жутких снов, где я постоянно от кого‑то убегаю, теперь мне снятся отчаяние и безысходность. Как говориться "Спасибо подсознание, я и так знаю, что все плохо".

Я отдышалась и медленно села, положив голову на колени. В голове ясно не стало даже после сна. За окном вечерело, я была почти уверена, что проспала несколько часов.

Слишком большое количество мыслей разрывало голову, потому я закономерно решила поделиться ими с подругой. Может она что‑то скажет. Тем‑более нужно было проверить, вернулась она с бала, или отец смог её забрать.

Быстро сбегав в душ, одевшись и съев принесённый служанками завтрак, я выскочила из своей комнаты. Обитель Аргхельм, а точнее Марконтьяр находилась на первом этаже, так что я, насвистывая что‑то веселое, пробежала коридор, слетела с лестницы и начала отсчитывать нужную комнату. Как же я надеялась на то, что она будет там!

То ли мои мольбы сработали, то ли Мао слишком хитро… кхм… выдуманная, но мне открыла заспанная девушка, махнула рукой, призывая проходить, и плюхнулась обратно на кровать. Меня два раза просить не надо было, потому я настолько же нагло, как она в прошлый раз, прошла до ее спального места, и, подвинув ее тушку почти до середины, упала ей под бок, накрывшись одеялом по самую голову.

– Что отец сказал? – поинтересовалась я, кладя подруге голову на плечо.

Та закатила глаза, вспоминая видимо вчерашние события, и тяжело вздохнула, совсем меня заинтересовав.

– Ходил орал, что я бессовестная кошмарная дочь, ну и все в этом роде. В общем что‑то о долге перед страной, империей, Родиной и ним как отцом, который меня родил и воспитал, – она зевнула, прикрывая рот рукой, – потом решил, наконец, разобраться с Вильгельмом.

– Я испугалась за тебя.

– Я если честно, тоже. Думала, что меня запихнут в портал и переместят в Империю. Меня договор спас. Если бы я не заставила твоего отца его подписать – не видать бы мне крыльев…

Я понимающе кивнула и промолчала. Почему‑то сейчас мои проблемы не казались такими важными по сравнению с её. Да и жаловаться было бы глупо.

– Ты сама то как? – решила спросить девушка, видимо догадываясь, что мое молчание не с проста.

– Вольтер требует брачный договор от отца, – пробурчала я.

– И почему я не удивлена твоему недовольному тону? – спросила она, косясь на меня золотым глазом.

Я хмыкнула и продолжила:

– Вильгельм против, я против, все против. Вольтер никого не спрашивает, – еще недовольнее сказала я.

Мао весело хохотнула и громогласно заявила:

– Сама виновата. Могла его просто игнорировать, ну или избегать.

Я расхохоталась и посмотрела на подругу с поднятой бровью. Та нахмурилась и добавила:

– Ну да. Ты права. Глупость сморозила. Но ты реально хочешь избежать этого брака?

Я улыбнулась ей, закивала как можно интенсивнее и взглянула в удивленные глаза подруги.

– Мне через месяц будет семнадцать.

Шок на ее лице можно было описать стадиями "Ложь" – "Бессовестная ложь" – и "В смысле ты мне не рассказала?". Последняя была озвучена несколько раз только с разными интонациями и громкостями.

– Видимо, именно по причине того, что я влюбчивая идиотка… Стала. Потому бабушка решила помочь мне заранее. И подменила все бумаги о рождении, изменив на них дату. Так мне и стало пятнадцать, а не шестнадцать, – я кивнула своим мыслям и взглянула в глаза Мао, желая отыскать там хоть проблеск ответных эмоций.

Однако меня снесло волной хохота и очень бурных объятий, но я была рада тому, что это было не осуждение.

– То есть про это никто не знает, и ты им через месяц просто фигу покажешь? – наконец успокоилась она.

А я помрачнела. И кажется начала стрессовать в несколько раз больше.

– Вольтер знает.

Девушка сразу перестала довольно скалиться и даже села, в задумчивости облокотившись на спинку кровати.

– Хм‑м. Почему тогда не знает Вильгельм? Мне казалось, что они друзья, – покачала головой она.

Я тоже нахмурилась.

– Они не друзья. Помнишь тот момент на балу, когда отец начал кричать что‑то о моем возрасте? Вольтер тогда что‑то сделал ему или сказал. Потому что, когда я обернулась, из папы будто душу вытрясли – он боялся…

Мы обе посмотрели в окно и нахмурили брови. На улице уже заканчивался закат, небо налилось кроваво‑красным цветом.

– Ему что‑то от тебя нужно, – произнесла Марконтьяр, – и просто так он от тебя не отстанет.

Мне оставалось лишь кивнуть и утвердиться в своих мыслях еще больше.

– Есть догадки что именно? – спросила она, вновь покосившись на меня.

Я помотала головой, чувствуя себя болванчиком. Догадок и вправду не было. Более того – мне не за что было даже зацепиться, не то что построить целую догадку.

– Ну да… На тебя, кстати, слуга Королевы драконов напал. Я, конечно, знала, что она за Вольтером бегает, но не настолько, чтобы нападать на тебя в месте, где присутствовала вся знать Деймоса! – начала мыслить вслух Мао.

А у меня будто по сердцу резануло. Я закатила глаза, удивляясь тому, что я ревную. Спасибо, природная глупость, за такой подарок. Чую, вовек с тобой не расплачусь.

– Хочешь сказать, что они… – последнее слово произнести я не смогла.

– Спят? Не знаю. Но в нашем замке я его пару раз всего видела. Тем более эта мразь, Корделия, даже не скрывает, что любит его.

Я кивнула, чувствуя в сердце уже обиду.

– Он, правда, к ней так же, как и ко всем относится – смотрит холодно, разговаривает лениво, – тут она решила взглянуть на меня с подозрением, – Он только на тебя смотрел как обычный человек. Без вот этого своего фирменного взгляда, – девушка выпучила глаза и взглянула на меня как ошалелая сова.

Я рассмеялась и почувствовала себя легче. Ее слова определенно достигли моей чёрной ревнивой душенки.

– Стой! У тебя кровь идет! – неожиданно воскликнула подруга и стёрла красную каплю у меня из‑под носа.

Я вскочила, прошлёпав босыми ногами до ванной комнаты. Пока дошла, заляпала пол каплями, хоть и подставляла ладони: слишком много крови набежало. В ванной я включила воду и умылась. Безрезультатно, кстати, кровь возвращалась, создавая яркий контраст между вмиг побледневшей кожей и красной струйкой под носом.

В комнате что‑то громыхнуло, послышался грозный мат Марконтьяр, и дверь открылась, явив мне Вольтера. Мужчина строго оглядел меня и в отдельности прикрытый рукой нос. И закрыл дверь, встав у нее со скрещёнными у груди руками.

– Ну все! Это определенно чересчур! Вы вообще знаете, что такое личное пространство? – психанула я.

Тут же подбежала к двери. Но была резко схвачена. Мужчина отнял от лица мою руку, схватил меня за подбородок, осмотрел скептическим взглядом. И тут я совсем психанула. Потому вырвалась из захвата, открыла дверь и заорала на всю комнату:

– Идите отсюда!

Феликс сначала опешил от такого поворота событий, так что я успела полюбоваться его весьма удивленным лицом. Но затем быстро пришёл в себя, подошел к двери, через которую я надеялась уйти, и захлопнул её почти перед моим носом. Я уже хотела запротестовать, но меня подхватили на руки одним рывком, и мы прошли до ванны. Он сел на бортик, посадил меня к себе на колени и вытер непонятно откуда взявшимся платком кровь, успевшую вновь набежать.

– Не буянь. Я не сделаю тебе больно. Просто… – мужчина провёл над моей головой ладонью и нахмурился, – проверю. Что…?

Дверь резко открылась, а я услышала воющие сирены и мигающие огни безопасности. Вильгельм влетел словно грозовая туча и направился к нам. Сперва он потрогал мой лоб, потом взглянул на тот же многострадальный нос, который был закрыт напитавшимся кровью платком.

– Что произошло? – только потом спросил папа.

Я развела плечами, нахмурилась и поняла, что спрашивает он не у меня.

– Я не могу просканировать, – произнес Вольтер, нахмурено глядя на отца.

– Щиты? – снова спросил Вильгельм.

Феликс усмехнулся и ответил вопросом на вопрос:

– Которые я не смог бы пробить?

Вильгельм кивнул и тяжело вздохнул. Глаза его забегали, и мужчина сел на край ванны рядом с нами.

– Актиния Кери прибыла еще час назад. Словно чувствует что‑то, – пробурчал отец.

Вольтер хмыкнул, отобрал у меня платок, выбросил его в раковину и дал новый.

– Скорее сама натворила.

Меня сковала судорога, и я закрыла глаза от боли. Мужчины моментально отреагировали, подняв меня и куда‑то понеся.

То, что было дальше, происходило будто сквозь туман – боль затмила все. Я видела неяркие стены коридора в моей башне, потолок с его вечной лепниной и обескураженный вольтеровский взгляд.

– Она не вынесет портал, – спокойный и собранный голос Феликса.

Ну хоть кому‑то все равно. Мне бы его спокойствие. Или хотя бы силу. Думаю, будь я им, смогла бы сдержать стон от усилившейся боли.

Мысли мои оборвались резко, потонув в черной липкой грязи. Я сидела в ней, и она была везде: под ногами и руками, я ощущала ее всем телом. Она забиралась в уши, глаза, рот. Вызывала рвоту, удушение. Несколько раз я умирала, но вновь оживала. Мне было безразлично где я, и что со мной будет. Где‑то на задворках сознания плавились и сгорали мои мечты и желания. Где‑то там я растворялась в липкой грязи.

Но в этот раз было по‑другому. Свет полился откуда‑то сверху, затем все заполнила боль. Она поглощала абсолютно все. Мне казалось, что болеть всё тело одновременно не может. Оно и не болело… до этого момента.

Я села на кровати в своей комнате и сразу же упала обратно. Где же этот самый болевой шок? Я чувствую, как горит кожа по всему телу, или…?

– Введи ее обратно в стазис! – крик Вильгельма сквозь пелену.

Я услышала хруст и новый виток боли. Кажется, у меня сломалась нога. Новый хруст, мой вой и чей‑то крик.

– Кости перестраиваются, – спокойный голос бабушки, – не волнуйся ты так. Она выдержит.

А затем боль стала невыносимой и все стихло.

Грязь была прохладной, успокаивающей и очень приятной. Я легла, окунувшись в неё с головой. Мне стало легко. Я была расслаблена и счастлива. Зачем переживать о том, чего не существует? Меня же не существует?

А затем новый виток боли, и я захлебнулась. Кровь текла по глотке, перекрывая путь воздуху. Я села и выплюнула что‑то твёрдое и неприятное, будто… зубы. Боль уже казалась чем‑то обычным. Вновь заболела десна и, кажется, начали расти новые зубы. Очень быстро расти. Я вновь выплюнула кровь и закашлялась, чувствуя, что на мне нет места, которое не болит. Я упала на кровать и ощутила, как тело прилипает к ткани. Словно верхнего слоя кожи нет, а я прикасаюсь ко всему едва зажившими рубцами.

– … постоянно теряет сознание…

Голос папочки постоянно прерывался, да и был слишком далеко, чтобы услышать все.

– …она умрет… не останется… тебя…

Вольтер? А он то что здесь делает? Да еще и рычит опять.

Я падала в какую‑то пропасть без дна уже час. Я кричала, хватала ртом воздух, хотела ухватиться хоть за что‑нибудь. Но тьма не позволяла.

Солнце светило ярко и как‑то сочно. Хотелось петь и танцевать, благо огромное поле грамандинов позволяло и то, и другое. Быстрокрылые бабочки махали своими яркими синими крыльями и щекотали мне нос. А я морщила его и хохотала. Был рассвет детства, когда осознанная жизнь только начиналась. Мне было четыре года.

Наверное, это было самое лучшее воспоминание в моей жизни. Тогда, где все счастливы и рады. Тогда, где даже строгий и вечно хмурый отец находил время поиграть со мной в прятки или догонялки. Я часто выигрывала, добежав до ворот первая. А когда он меня догонял, то подхватывал на руки и подкидывал высоко‑высоко. Над замком разносился мой звонкий смех, а мама смотрела на все и улыбалась.

Знала ли я, что беззаботная детская игра скоро закончится, а это самое волшебное поле сожгут, оставив вместо прекрасного цветка, лишь пепел и пустырь?

Я подбежала к маме, ее теплые руки сильно сжали меня и куда‑то понесли. Но я еще не доиграла! Я хмурюсь и хочу обратно на полянку. Мама шепчет мне что‑то успокаивающее.  Наверное, я в чем‑то провинилась, раз мы не идём домой. Она поворачивает меня лицом к груди и бежит дальше.

А сзади стоит волк. Огромный. Он рычит и смотрит на меня. Но я не боюсь, мама рядом, а значит я в безопасности. Не будь я Алессой Варг – волчьей принцессой, если бы я чего‑то боялась.

Волк скалит пасть и бежит в нашу сторону.

Боль сковывает все. Тело, измученное спазмами, отказывается слушаться.

Но, превозмогая боль, я открываю глаза. Мир стал ярче, но меня это мало волнует.

– Алесса?

Кажется, бабушка неправильно назвала мое имя. Или мне показалось?

– Детка, потерпи еще чуть‑чуть…

Она явно обращалась не ко мне, но смотрела на меня.

– Я ошиблась с переселением… ты не властна над ней… но скоро я отправлю тебя в новое тело…

В этот момент подлетел Вильгельм и оттолкнул бабушку от меня. Я упала на подушку, чувствуя, как вновь проваливаюсь в грязь.

На задворках снова слышны обрывки криков, но смысла в них я не вижу.

– … спасает твою дочь… поддерживает жизнь… вливает силы…

Меня засасывает грязь, и я даже не пытаюсь выбраться. Мне уже все равно. Грязь заползает в самое сердце и холодит его. Скоро холодеет и все тело. Но я только рада этому. Наступает долгожданное расслабление. Наступает покой.

Эпилог

Первый одинокий лучик солнца заскочил на подоконник, метнулся по полу к креслам у камина и заставил сощурить глаза хозяина Белокаменного замка. Мужчина встряхнулся, пытаясь смахнуть набежавшую сонливость и жуткую усталость, которая уже несколько дней не давала четко мыслить. Он оглядел широкую кровать, у которой крутились слуги, скидывая на крупные подносы тряпки, пропитанные кровью его дочери, и застилая постель заново. У второго зашторенного окна, стоял Лорд Вольтер и держал на руках хрупкую девушку словно поломанную куклу. С той стороны периодически доносились хрипы повреждённых дыхательных путей, а с тех мест, которых касался Лорд капала багрово‑красная кровь, заливая белоснежный ковёр.

Прислуга сдержанно поклонилась и вышла, так и не дождавшись ответа от своего хозяина. Темный Князь быстро подошёл к кровати и медленно, не желая принести еще больше ран недавно зажившей коже, опустил на нее девушку.

– Во имя Бездны! Что, черт побери, происходит? – в который раз встрепенулся Вильгельм.

Присутствующие Актиния Кери и Лорд Вольтер привычно промолчали, даже не взглянув на мужчину. Повисла гнетущая тишина. Все будто застыли на месте, каждый по‑своему смотрел на то, как в комнате раздаётся мученический стон, и Алиса переворачивается сперва набок, затем обратно на спину. Простынь обагряется кровью, а недавно заживший нижний слой кожи рвётся и снова заживает.

– Это твоих рук дело, не так ли? – обреченно спрашивает Лорд Асгард, поворачиваясь к Леди Кери.

Та хмыкнула как можно громче, скрестила руки на груди, готовясь защищаться от нападок. Но мужчина молчал, даже не пытаясь вывести ее на конфликт.

– Долго же до тебя доходило… – сказала женщина, устало потерев глаза и зевнув, – Алисе передалась некая особенность рода Кэри.