Лето, когда ты была невестой

Она осторожно выпрямилась, прислушиваясь к себе: после приступа сердце успокаивалось, возвращаясь к привычному ритму, но дышалось тяжело, сипло, с присвистом где-то под солнечным сплетением, там, где обычно рождается пламя. У здоровых драконов, не у неё. Она уже утратила эту способность, как сначала утратила способность летать, а затем и обращаться. Впрочем, человечий облик гораздо безопаснее драконьего, когда крылья тебе уже не служат, а путь столь не близок…

Король

Старший Охотник стоял перед королём в полутёмной пустой зале, почтенно склонив голову, приложив в знак верности правую руку к левому плечу. Стоял так долго, что начал беспокоиться, не задремал ли король на своём убранном шкурами троне, размышляя над его, Охотника, словами?

– Ступай! – наконец вымолвил он, – и в твоих интересах – не попадаться мне более.

– Но, Ваше Величество, а оплата? – изумился Охотник. Он успел понять, что уволен, что ему не заплатили за выполненную работу, но то, что это – наилучший для него вариант, и даже великое благо – этого он не осознал. Видимо, зря.

– Какая оплата? – невозмутимо переспросил король.

– Ну, за тварей этих…

– Ты выполнил свою работу? Сделал то, что я велел тебе сделать? – уже громче перебил его король.

– Я убил…

– Всех? – пронзительный выкрик отразился от мраморных поверхностей залы с таким эхом, что свело зубы. Король встал и медленно пошёл в сторону вновь поспешно склонившегося Охотника.

– Всех? – уже спокойней повторил он свой вопрос, обходя Охотника кругом. – Даже ту, что ранил, но она сбежала от тебя?

– Она умрёт, Ваше Величество, дайте только срок! Стрела-то отравлена!

– Значит, не всех… – мягко заключил король. – Только дело в том, что времени у нас нет, а у тебя – так и подавно. Убить, – велел он стоявшему при дверях стражнику, едва кивнув на согбенного Охотника. – И найдите мне Змееяда. Мне нужен лучший, а не это.

Змееяд

Я снимаю душную кожаную птичью маску и утираю со лба пот, кладу её подле себя. Стянув тяжёлые сапоги, ослабляю перевязь и с блаженным вздохом вытягиваюсь, опершись спиной о замшелый валун. Подставив лицо влажному ветру, наблюдаю, как в рваных грязно-серых облаках, истёртых быстрым ветром до полупрозрачности, то и дело сквозит приглушённый осенний свет далёкого солнца. Он легонько, словно игривый котёнок, касается меня то там, то здесь, пускает солнечных зайчиков от моего до блеска начищенного арсенала… Не брезгует. Не прячется за горизонт, в ужасе задёрнув небо тучами, при виде меня, наёмного убийцы, о котором слышали все, но лица которого не знает никто. Это и к лучшему: говорят, стоит только Змееяду снять маску, свет померкнет – настолько он ужасен. Глупости это всё. Не меркнет. Я проверял.

Будь я на месте света, померк бы при виде нашего короля, молодого и прекрасного. В голове его от скопившихся там мыслей черней, чем в деревенском дымоходе. Но зла он не делает, нет. Зло за него буду делать я. Такая работа.

Изольда

Она уже даже и не помнила, когда именно драконы поняли, что это не просто охота – развлечение для глупых, богатых и суеверных. Их истребляли. Продуманно и жестоко. Всех. Не оставляли даже самых маленьких. Драконы редко живут семействами, они чаще одиночки, поэтому их сложнее отыскать. Но ей не повезло. Их было много, что упрощало поиск их гнезда. Их было много, и это многократно увеличивало боль потери. Их было много… Её было много – в каждом из старших и из младших жила частичка её, а потом вдруг все они, и старшие, и младшие, перестали быть. Они остались лишь в ней – их единственной надежде, единственном продолжении, но и она – растворялась, переставала быть драконом, переставала быть живой, переставала быть… с каждым днём. И лишь тот, кто живёт далеко на севере, за грядой чёрных гор с белыми вершинами, сможет остановить действие яда, задержать её, а теперь всё их наследие, в ней, здесь. Ему по силам спутать планы королю, жаждущему истребить всех драконов, и виной всему – предсказание о драконе, который положит конец его роду и его воинству. Да только зачем нужен этот король драконам? Кто из них знал о короле до того, как всё началось? До того, как он сам всё начал.

Змееяд

След её я отыскал быстро. Не знаю, какие сложности были с этим у предыдущего наёмника, который не довел дело до конца. Найти ее было просто, во всяком случае, для меня.

Она шла довольно медленно, перебираясь через замшелые кочки и нагромождения валунов, старалась держаться под сенью реденького лесочка, но неотвратимо приближалась к большой каменистой равнине, раскинувшейся пред грядой чёрных холмов. Было заметно, что ей тяжело и больно. Она то и дело останавливалась, переводила дыхание, опершись тонкими руками о валуны, иногда её скручивали жестокие приступы кашля, после которых женщина ещё некоторое время приходила в себя, прежде чем продолжить путь.

Сначала я неслышно следовал за ней, след в след, незримо и неотвратимо, как и подобает смерти. После очередного приступа кашля я увидел на её ладонях кровь – густую, маслянистую, чёрную драконью кровь. Теперь я был точно уверен, что она – та, кто мне нужен.

Взобравшись на гряду валунов, скользких от первого сковавшего их ледка, я залёг с арбалетом в низеньких ёлочках, ожидая оптимального для выстрела момента. И вот она вышла в точности под мою стрелу и замерла. Я положил палец на спусковой крючок, готовый выстрелить в любую секунду и… был не в силах этого сделать.

2

Изольда

Я поняла, что он здесь. Убийца. Я почуяла его. Запах кожаной маски, стального болта в арбалете, хладнокровной готовности убить меня и следом – запах его страха, рождённого бессилием пред чем-то непостижимым.

Я стояла и ждала, но чего? Выстрела, которого, я понимала, уже быть не могло, его дальнейших действий? Если бы этот человек выполнил свою работу так, как про это рассказывали – быстро и безболезненно… безукоризненно – он стал бы моим избавителем.

Едва уловимое движение теней справа от меня, на каменной гряде, на самой грани видимости. Убийца стоял в полный рост, бледный, с рассыпавшимися по плечам волосами цвета тьмы. В одной руке он держал опущенный арбалет, а в другой – кожаную птичью маску. Это дурной знак. Лицо Убийцы видят лишь те, кому суждено умереть от его руки. Красивое лицо, надо признаться. И я ещё несколько мгновений жду, что он передумает, вскинет арбалет и избавит меня от боли, снимет тяжесть всех обязательств, всей ответственности, которые легли на последнего дракона, умудрившегося выжить.

Но мы не можем: он – сделать то, что должен, я – не сделать.

И я продолжаю свой путь.

Змееяд

Мы стоим и смотрим друг на друга очень долго, и я всё отчётливей понимаю, что не могу убить её, но не понимаю – почему. Впервые за долгие годы моего ремесла я не могу прервать чью-то жизнь.

Тут она легонько, с кратким вздохом, кивает: «Всё, мол, пора мне, тороплюсь», будто завершая неинтересный разговор. И продолжает свой путь. Не оборачивается, не ускоряет шаг, не пытается спрятаться. Просто идет в выбранном направлении, сверяясь со своим внутренним компасом.

«Ну, стреляй же! – до звона в ушах вопит мой разум, – стреляй, пока не видишь этих спокойных и грустных янтарных глаз!» Она дала мне возможность убить себя. И я ею не воспользовался. Отчего-то теперь кажется, что я не имею права отнять её жизнь, и без того утекающую с каждым приступом кашля.

Изольда

Он не стал стрелять. Но он и не ушёл. Убийца следовал за мной на расстоянии, но больше не пытался быть незаметным.

После полудня действительно пошёл снег. Мелкие снежинки невесомо вились меж белым небом и серыми камнями, не желая касаться земли, потому что встреча с ней для них означала смерть. Воздух стал холоднее и суше, и от этого дышать было ещё больнее, и приступы кашля случались чаще.

Вечерело. Следовало найти место для ночлега, развести костёр и хоть немножечко согреться, выпив горячего хвойного отвара с брусничным листом. Обычно он помогает, пусть и ненадолго.

Вот здесь, я остановлюсь прямо здесь. Дальше сегодня идти нельзя – впереди равнина и Чёрные горы, а это не самое лучшее место для ночёвки. Их я осилю завтра, а пока немного отдохну.

Змееяд

Она останавливается, чтобы переждать ночь. Я устраиваюсь неподалеку, прямо на земле, на влажном мхе.

Прислонившись к шершавому стволу дерева, наблюдаю, как она зябко кутается в свой тонкий плащ и греет руки о кружку с отваром.

Она измучена и своим горем, и болью, и бесконечной дорогой. Кажется, она бы с облегчением приняла тот дар, который мог дать ей Убийца. Но этого не будет, теперь я совершенно точно знаю, пусть причины мне до сих пор неведомы.

Быть может, всё потому, что она – этот маленький несгибаемый дракон – существо гораздо более прекрасное и чистое, нежели тот, что велел убить её. Кто знает…

Она – последняя, и она должна остаться. Даже если для этого потребуется изменить себе, своему кодексу убийцы; изменить тем, кто подобрал и вырастил меня, замерзающего младенца, обучил всему, чем я занимаюсь всю свою жизнь, не оставив иного выбора.

Когда-нибудь это должно было случиться.

Изольда

Заснула я быстро: то ли от накопившейся усталости, то ли от холода, то ли всё сразу. Я знала, что Убийца рядом, но это меня не беспокоило. Хуже для меня он уже не сделает. В любом случае, помешать я ему всё равно не смогу. И я просто свернулась клубком, насколько это позволяло человеческое тело, и провалилась в тягучий и тёмный холодный сон.

Завтра нужно пересечь долину и добраться до Чёрных гор. А там, за грядой чёрных холмов, живёт тот, кто в силах исцелить мою хворь, сохранить жизнь последнему дракону. Драконий лекарь. И я найду его.

Среди ночи я проснулась от непривычного тепла. Меня укрывал плащ Убийцы, поверх которого серебрились острые звёзды снежного крошева. Убийца лежал рядом, подложив свою руку мне под голову, согревая своим теплом, не позволяя истончившейся до полупрозрачности жизни покинуть моё тело в эту ночь.

Змееяд

Почему это вдруг стало так важно, важней всего? Я вижу, что она умирает. Да и сама она понимает, что её борьба, скорее всего, будет ею проиграна, но продолжает упорствовать, хотя куда проще было бы лечь и сдаться – замёрзнуть этой ночью, уснуть и не проснуться больше, никуда не идти, не испытывать ту боль, что ей приходится нести и в своём сердце, и в своём теле. И это молчаливое, смиренное упорство покоряет.

Я подхожу чуть ближе – усилившийся снег нежно укрывает её белым саваном, шепчет ей что-то… Наверное, уговаривает остаться, уж он-то о ней позаботится. Я подхожу ещё ближе, снимаю свой плащ и укрываю её.

На миг мне кажется, что она уже не здесь, но маленькая жилка на шее продолжает пульсировать – жива.

Я ложусь позади неё, в снег, укрывший подстеленные еловые лапы, и осторожно, чтобы не разбудить, подсовываю свою руку ей под голову, а свободной рукой обнимаю её за плечи.

Я не дам тебе замёрзнуть, слышишь? Не вздумай сдаваться! Последний в этом мире дракон должен выжить.

3

Изольда

Наутро Убийца разбудил меня, предложив свою флягу. Я сделала глоток, и горло обжёг крепкий алкоголь. Следом накатил кашель, на снегу расцвели чёрные кляксы драконьей крови.

Убийца заставил меня сделать ещё несколько глотков: «Это не спасёт, но станет чуть легче». Я послушалась. По телу разлилось слабое тепло, голова закружилась, но боль была уже не столь жестока. Что ж, я готова продолжать свой путь.

Убийца всё так же молча, как и вчера, шёл следом. Но держался он ближе, совсем близко. Он подхватил меня, когда мои человеческие ноги изменили мне, и я едва не упала на острые камни.

В тот момент я впервые заглянула в его глаза. В тёмные, почти чёрные, словно драконья кровь, с отсветами золотого пламени в самой глубине бездонных зрачков. И поняла, что накрепко связало нас и что не позволило ему спустить стрелу. Я всё поняла…

Змееяд

Она смотрит на меня так, что становится не по себе. Так на меня ещё никто и никогда не смотрел. Ни в маске, ни без неё.

Я чуть отстраняюсь. Её губы дрогнули, будто она хотела что-то сказать, но в последний момент передумала. И я вижу, как на её щеках заблестели две мокрые дорожки, будто это вовсе и не слёзы, а ночной снег тает на ресницах.

И вдруг она обнимает меня, прижимается так крепко, что мне становится больно, и боль эта где-то глубоко внутри: колет под рёбрами и сдавливает горло. Я замираю и не успеваю ответить, она отстраняется раньше и, ни слова не говоря, продолжает свой путь. Мы продолжаем его вместе.

На равнине бушует холодный осенний ветер, полощет наши плащи в сером воздухе, обжигает лица и ладони.

– Нам туда, – она указывает на гряду холмов, прозванных Чёрными скалами. Не такие уж и скалы, но чёрные, да. Чтобы нам преодолеть их, понадобится день, не меньше. Мы пересечём равнину, но перед подножьем придётся заночевать.

– Что там? – спрашиваю, припоминая на картах за холмами озеро и ельник.

– Внизу, у озера, живёт тот, кто сможет исцелить меня. Драконий лекарь. Больше это никому не под силу.

Я вспоминаю что-то такое, какую-то не то сказку, не то легенду про человека с особым даром – исцелять драконов. Я киваю. Сейчас я больше всего хочу верить в то, что это – правда.

Изольда

Мы шли с каждым часом всё медленней, силы покидали меня, приступы кашля настигали всё чаще, становились мучительней, превращая и без того болезненные вдохи в пытку. Со мной были холод и боль. И его тёплые руки. А ещё надежда – отчаянная и ослепительная, с новой силой во мне разгоревшаяся. Последний дракон не умрёт. Последний – не умрёт.

Змееяд

Мы устраиваемся на ночлег у подножия чёрных холмов, разводим костёр. Во мне крепнет смутное чувство опасности, зародившееся с заходом солнца.

Она устраивается подле меня, закутанная в два плаща, и сразу засыпает – сидя, положив голову мне на грудь. Я смотрю на неё долго, очень долго. Так долго, что золото её волос начинает жечь мне глаза. Смотрю и боюсь отвести взгляд, будто лишь он держит теперь её в этом мире, и стоит мне моргнуть ‒‒ она исчезнет. Осторожно, чтобы не потревожить, убираю упавшую ей на лицо прядь, но она всё равно просыпается.

– Засыпай. Всё хорошо. Теперь всё будет хорошо, – говорит она мне.

И хочется верить. Но моё чутьё и моя тревога сильнее.

Я киваю, но спать и не думаю, сижу, прислонившись к холодному каменному боку Чёрных скал. Что-то близится, я чувствую это, а чутьё меня не подводит.

Изольда

Ночь прошла тихо. Утром мы начали наше восхождение.

Мы торопились, но мы, конечно, не успели.

Он подхватил меня на руки на середине пути, и рванулся к вершине холма.

Я оглянулась: равнина у подножия скал почернела от наводнивших её королевских воинов в воронёных доспехах. Преследователи настигли меня.

Змееяд

Король понял, что я не выполнил свою работу. Поэтому пришёл сделать это сам. И прихватил с собой всё своё воинство. Что ж, многие из них падут от руки Змееяда прежде, чем убьют меня. Но сначала я должен позаботиться о ней.

Я бегу по чёрным валунам, оскальзываюсь, разбиваю себе колени, но не выпускаю её из рук. Ледяной воздух рвёт мои лёгкие, сердце рвёт надсадная мольба о чуде. Чуде для неё. Последний дракон должен жить!

И мы всё же добираемся до вершины холма раньше, чем нас настигают первые стрелы.

Оттуда, с вершины, виден ельник, озеро и дом драконьего лекаря… спалённый дотла.

Огромный ком душной густой тьмы подкатывает к горлу, и я боюсь, впервые боюсь посмотреть на неё. Больше я ничего не могу для неё сделать, только перебить всю королевскую рать. Но разве же это – чудо?

– Укройся за валунами, – говорю ей, протягивая руку к арбалету, но она не слушает меня.

Изольда

Увидев сожжённую хижину, я поняла, что мой путь окончен. Это даже хорошо – не нужно больше никуда бежать. Я смотрю на Убийцу. Он ничего не знает: ни о себе, ни о том, что так крепко связывает нас. Даже не догадывается, кто он есть на самом деле. Но это сейчас и не важно.

Шагнув к нему, обнимаю его лицо ладонями.

Змееяд

Она смотрит мне в глаза долго и нежно.

– Последний дракон не умрёт, – наконец произносит она. – Пообещай мне, последний – не умрёт!

Но я могу лишь пообещать, что умрёт король. От моей руки. Король, так боявшийся быть убитым драконом. Король, до которого ни одному дракону не было дела, о котором драконы даже не знали до того, как всё началось. До того, как он сам всё начал.

И я ничего не обещаю ей. Я целую её губы, чтобы не отпускать, чтобы сохранить хоть какую-то частичку её в себе. Она отвечает на поцелуй и падает мне на руки: королевская стрела забирает её у меня быстро и бесшумно.

Я опускаю её мёртвое тело наземь и делаю шаг в сторону замурованных в доспехи воинов, над головами которых небо разъяснивается, сочится из разорванных облачных ран кровавым солнечным светом.

Я делаю ещё шаг и замираю. По лиловым обрывкам туч расплавленным золотом разливается закатный свет, словно отчаянный крик тонущего за горизонтом солнца. Я слышу её. Даже мёртвую, я продолжаю слышать её всем своим сердцем, всем своим существом. Я закрываю глаза и касаюсь пальцами шершавой и влажной от растаявшего снега поверхности серо-синих валунов совсем близко от её холодной белой руки.

Кажется очень странным то, что она остаётся здесь, на острых камнях, с небьющимся сердцем, с остановившимся взглядом. Для такой, как она, было бы гораздо естественней исчезнуть, раствориться, растаять, обратиться пеплом, да что угодно! Только не оставлять после себя здесь это холодное прекрасное тело, пугающее своей непохожестью на неё живую, оставить лишь слёзы наши, и боль мою, и память о себе прозрачной невесомой дымкой, призванной отныне застилать мой взор, с каждым днём отодвигая привычный мир всё дальше.

Я оборачиваюсь и смотрю вниз, в холодную черноту воронёных доспехов, и чувствую, как под узорчатыми панцирями человеческие сердца захлёбываются подкатывающим ужасом пред чем-то неминуемым. Они увидели, что произошло, раньше, чем я почувствовал. Странно, ведь произошло это со мной…

Я делаю ещё шаг, и из спины моей с болью раздираемой плоти выстреливают чёрные крылья, с металлическим лязгом расправляя острые, словно стилеты, маховые перья. Пальцы не в силах более удержать арбалет – они стали продолжением мощных, покрытых чешуёй лап с изогнутыми, размером с две человечьих ладони, когтями.

Я хочу закричать от боли – боли души и боли тела, но из моего горла вместо крика вырывается сокрушительная струя багрового, в цвет закатного солнца, пламени. Мощные задние лапы и увенчанный шипами хвост делают толчок, и моя тень, распластанная в долине, вбирает в себя всё королевское войско.

И я обещаю тебе: последний дракон не умрет! Но он исполнит пророчество – то, которого так боялся король, то, из-за которого я обрел и сразу потерял тебя…