Пантеон

Прозрачная капсула едва ли доползла до середины Шпиля, а многое уже становилось понятнеес.

Неужели я и вправду не похож на всех, кого только что презрел, как презирают насекомых, заметив их копошение в старой кладовой? Или же я лишь точно такая же несамостоятельная клетка гротескно-аморфного левиафана, которой раз в жизни по чистой случайности повезло возвысится над себе подобными? Но самый главный вопрос, который теперь терзал меня изнутри, словно ощерившийся крысеныш, загнанный в угол, звучал так: «А изменится ли что-то от моего сиюминутного прозрения, или мое сознание вновь растворит и подавит любой дискомфорт, вызванный мыслями, едва я спущусь вниз?»

Теперь, когда мне довелось в буквальном смысле взглянуть на Пантеон сверху, мое недавнее отрешенное безразличие сменилось разгорающимся любопытством. Вырвавшись из липкого оцепенения, которым, видимо пропитал меня город настолько сильно, что воспоминания растворились в туманном омуте сознания, я оказался над кутежной суетой остальных обитателей города. Единожды взглянув на всю эту круговерть со стороны, мне до жути захотелось если не познакомиться, то хотя бы издали посмотреть на человека, который наблюдал за Пантеоном лишь с такого ракурса. Кому как не человеку, вечно возвышающемуся над городом, вверенным ему в управление, быть единственным, кто сохранил рассудок в этом неоновом цирке безмыслия и пустословия?

Лифт замер на последнем этаже. Стеклянные двери бесшумно разъехались в стороны. Азильда тут же засеменила вглубь просторного кабинета, взмахом руки привлекая внимание единственного человека, находящегося здесь. Он степенно поднялся навстречу знакомой, поприветствовав ее лишь сухим кивком. Поспешив за своей невольной спасительницей, я на ходу с жадной страстью вцепился взглядом в помещение, в котором мне вдруг посчастливилось оказаться. В попытке подметить какие-то детали, чтобы цепко зафиксировать их в своем воображении, я переводил взгляд с одной стены на другую, но глаза мои не встречали чего-то определенного. Однотонные стены, практически прозрачные, изнутри светились матовым бирюзовым светом, отчего глаза расслаблялись и мое заостренное внимание притуплялось, будучи обманутым простым визуальным трюком. Острых углов в помещении не было, пол в неопределенный миг становился стеной, а та, устремившись на три человеческих роста вверх, сливалась с потолком того же цвета. Почему-то я был уверен, что потолок здесь будет полностью прозрачен, чтобы Управляющий чувствовал себя шагающим по лезвию, слева от которого была бы пропасть бестолковой суеты Пантеона, а справа – окаменевший в стазисе Космос, преисполненный величием вечности, которую он дарит лишь тем, кто осмелится посвятить ему свои стремления.

Помимо массивного стола, на котором располагалась широкая панель управления чем-то, мне неведомым, внимание в кабинете могло привлечь лишь окно, той же неопределенной формы, что и все в этом месте. Оно начиналось от пола так, что на его краю все еще можно было стоять, оказываясь словно в полусфере, выдающейся за пределы внешней стены Шпиля. Наверняка лишь вечера, проведенные в единении с самим собой и создании внутри себя симбиоза между вечным и суетным могли помочь не сойти с ума единственному человеку в Пантеоне, который мог взять и с радостью брал на себя ответственность за содеянное. Все остальные, кого я встречал, могли в лучшем случае лишь переложить обязанность принимать решение на кого-то иного, не желая быть повинным в чем-либо. Неопределенность и безответственность захватила умы жителей города, не желающих сопротивляться течению, несущих их в водосток умственного и нравственного разложения. Управляющий, знакомый каждому и, в то же время, скрытый от понимания, стоял и смотрел на приближающуюся Азильду. Я в смущении перевел взгляд на него – запечатлеть его образ в сознании в первую очередь, как-то не пришло мне в голову.

И вновь вопреки моим представлениям (хотя кто я такой, чтобы строить подобные представления?) Управляющий оказался человеком невысокого роста. Однако и назвать маленьким его было нельзя. Телосложения он был не сухого, как я того ждал, а чуть полноватого, не дотягивающего, тем не менее, до звания полного. Волосы на его голове и подбородке обрамляли невыразительное лицо, но не подчеркивали его черты. Они просто были. На краткий момент я застыл, оглушенный собственным открытием. Управляющий совсем не запоминался. Он был самым обычным. Заметив меня позади Азильды, он жестом подозвал меня.

– Азильда, ты не представила мне своего спутника, – сказал Управляющий, смотря при этом прямо на меня.

– Это мой временный помощник, бесполезно даже запоминать его имя. Прежний ни с того ни с сего удрал сегодня прямо перед Шпилем. Пришлось, знаешь ли, импровизировать.

– А Вы, юноша, из какого жилого сектора? – со скучающим видом бросил мой собеседник.

Я назвал номер и буквенный артикул.

– А-а… – неопределенно протянул Управляющий, – Это ведь довольно приличный квартал, насколько я помню.

Я кивнул. Мой сектор представлял собой тесные трущобы. Приличные кварталы находились ровно на другом конце Пантеона. Управляющий не имел ни малейшего понятия об устройстве собственного города.

– Разрешите вопрос? – осмелев, промолвил я под негодующе-испуганный взгляд Азильды.

– А Вы настырный. Конечно, спрашивайте, юноша. Мало у кого в этом городе за жизнь выпадает хоть одна возможность о чем-то спросить Управляющего.

– Дело в том… – я немного помедлил, собираясь с духом, и продолжил, – Дело в том, что я так и не понял Ваших конкретных обязанностей. Не хочу, чтобы это прозвучало грубо, но чем именно Вы здесь занимаетесь?

Управляющий хохотнул и весело глянул на Азильду. Та покрылась багровыми пятнами, неистово пробивающимися сквозь многослойную штукатурку на лице. Рот ее раскрылся в порыве выпустить какой-нибудь оправдывающий звук, но, оставшись немым, закрылся. Я продолжал молча стоять, всем своим наивным видом показывая, что никакого злого умысла в моем вопросе нет и быть не может.

– Рубите с плеча, скажу я Вам. – улыбаясь ответил Управляющий, – Не жалеете ни себя, ни спутницу. Да еще из всех возможных вопросов выбрали такой простой. Ведь ответ примитивен и односложен – я командую людьми. Наставляю их, и неустанно слежу, чтобы никто не позарился на мое место, ведь это, как Вы понимаете, плохо скажется на городе.

– Наверное Вы очень образованы, чтобы занимать такой важный пост?

– Образование, – нахохлился Управляющий, – не приводит к таким должностям. Мне хватило своего ума, чтобы пробиться на последний этаж Шпиля. А для того, чтобы разбираться, как там, внизу, все работает, здесь служат толпы клерков с корочками. Мне это не интересно. Грамотное руководство, а не знания – вот формула успеха. Глупо лелеять надежду достигнуть высот карьеры, отдав половину своей ничтожной жизни на зубрежку допотопных книжек. Надо уметь жить и вертеться, а иначе, – Управляющий нервно передернул плечами и раздраженно продолжил, – лифт в Шпиле не будет возить Вас выше офисных этажей для служащих средней величины. Надеюсь, я доступно ответил?

– Ой, вы простите! – залепетала Азильда, очнувшаяся от оцепенения, – Вообще он просто согласился помочь мне с вещами. Не слушайте его вздор. Если позволите, мы заберем все, что нужно и немедля оставим Вас наедине с работой.

– Вы правы, – ответил Управляющий, всплеснув руками, – что-то мы и вправду заболтались.

Он холодно кивнул Азильде и, не глядя на меня, указал на небольшую тележку с бумагами, притулившуюся в углу. Я незаметно улыбнулся, кажется, я слегка разозлил этого небожителя, уверенного в превосходстве изворотливости над знанием. Пусть покусает себе локти в неясной тревоге оттого, что какой-то прохожий заявился в его обитель и начал задавать неудобные вопросы, наплевав на его статус.

Забрав тележку, я не стал, как Азильда, распыляться перед Управляющим и медленно пятиться к выходу, рассыпаясь в благодарностях за радушный прием. Человек, которого я заочно чуть не возвел в статус величайшего деятеля этого города, оказался полной пустышкой. Оболочкой, скрывающей лишь то же бездумное цифровое сияние, заменившее душу, что теперь захватило абсолютное большинство жителей Пантеона. Главное лицо Шпиля ничуть не отличалось по масштабу мысли и действия от самого захудалого клерка или, скажем, того контроллера у входа. Гадостное чувство овладело мной, едва двери лифта сомкнулись, и капсула из полимерного стекла мягко начала движение вниз. Азильда предпочла ничего не высказывать мне и просто стояла, поджав губы и уставившись в дверь. Меня такой расклад устраивал, и я вновь развернулся лицом к городу. Горькое разочарование от мимолетно возникшей и настолько оглушительно рухнувшей надежды на настоящего Человека в Пантеоне досадно свербило в груди.

Видимо, даже если твой кабинет возвышается над суетой города, его безмыслие и торжество потребности получать над потребностью созидать все равно захватывает тебя и уносит в бездну стагнации личности. Никакой взгляд со стороны не способен зажечь искру разума там, где за ненадобностью давным-давно избавились от дров для костра Мысли. Не думать, не учиться, не создавать. Приспосабливаться, расслабляться, использовать. В этом городе нет места творцам. В Пантеоне нет места будущему.

1001

– Вы только посмотрите! – всплеснула руками Азильда, приникнув к окну, – Вот куда этот разгильдяй запропастился. Снижаемся, быстрее!

Искусственный интеллект автомобиля послушно рассчитал безопасную траекторию торможения в потоке, за доли секунды снизился и замер у пешеходного уровня. Азильда так стремительно выпрыгнула из машины, поправляя на ходу прическу, что я невольно задумался, откуда же столько прыти в такой масштабной особе. Я проследил за ней и обомлел. Растерянно пятясь от наседающей работодательницы, на тротуаре находился беглый камердинер, одетый в неестественно-желтую куртку. Я не мог не запомнить ее даже среди цветастой палитры жителей этого города. По совпадению или благоволящему мне року, наши пути с беглецом у Шпиля вновь пересеклись.

Я вынырнул из низкого авто на пружинящую мостовую. Вместо твердого пенобетонного покрытия, как на нижних уровнях, здесь дорога была устелена мягкой полиуретановой смесью. Звук моих шагов растворился в демпферном искусственном грунте. Я бесшумно подошел к Азильде, оставаясь незамеченным ее камердинером. Разум говорил мне, что вероятнее всего я ошибся и принял этого человека за тот фантом, за которым погнался часом ранее. Кто угодно мог ходить в одежде похожего цвета. Но я упрямо шел и чувствовал – я делаю именно то, что должен. Как только я выглянул из-за плеча Азильды, камердинер перевел взгляд на меня. Спустя мгновение он странно улыбнулся. И вдруг, едва я сделал шаг ему навстречу, он сорвался с места.

Перепрыгнув через грузовую платформу, беглец скрылся в переулке. Я бросился за ним. Вслед доносятся неразборчивые крики Азильды. На то, что она там кричит, мне уже решительно наплевать. «Решил опять убежать, зараза». Я кидаюсь в погоню.

Желтая куртка маячит перед глазами, расстояние между нами не сокращается. Едва я заворачиваю вслед за беглецом за угол, как его силуэт уже мелькает в конце переулка. Он очень быстр. Чертыхаясь, я рвусь через каменный лабиринт, а беглец и не думает сбавлять скорость. Поворот, еще один, за ним второй, третий. Дыхание сперло. Сердце яростно бьется в такт бесшумным шагам. Лестница. Прыжок – и я внизу. Искусственный грунт гасит звук приземления. Я вновь бегу настолько быстро, насколько способно двигаться мое тело. Но этого не достаточно. Беглец то становится ближе, то вновь одним махом опережает меня на дюжину шагов. Два коротких вдоха через нос. Резкий и сильный выдох ртом. Перед глазами появляются мушки. Звуки из приоткрытых дверей сливаются в какофонию, меньше всего настраивающую на бег. Руки расслаблены, вся энергия в ноги. Раз, два три. Толчок на выдохе правой ногой. Контроль ступни, падать нельзя. В голове пульсирует одна мысль. «Не упустить. Только не упустить».

Я заворачиваю за угол и вот он – стоит на краю уровня, не касаясь поручня. Смотрит вниз. Я перехожу на шаг, пытаясь отдышаться. Уйти из этого коридора можно лишь тем путем, по которому сейчас иду я. Попался. Баста. Догнал.

– Чего… чего бежишь-то? – судорожно хватая ртом бесценный кислород, просипел я, – Я ведь поговорить хочу.

Беглец обернулся. Он оценивающе присмотрелся ко мне и вновь отвернулся. Вдруг он схватился за поручень и перемахнул за край уровня. Проклянув его упорство, я бросаюсь к краю платформы. Ну, разумеется. На нижнем уровне гора рваного постельного белья. Вероятно, за соседней дверью скрывается прачечная. Обладатель желтой куртки неуклюже выползает из-под кучи тряпок. Он запутался в тряпье, надо прыгать. Иначе не догнать.

– Чертов рояль в кустах, не иначе, – пробурчал я, пытаясь хоть как-то себя подбодрить.

Разбежавшись, я отталкиваюсь ногой, заношу вторую, но в самый последний момент задеваю носком ботинка поручень. Потеряв равновесие, я кулем лечу вниз.

Падение выбивает из меня дух. Все же лучше, чем на мостовую. Приподнявшись на руках, бросаю тело вперед и скатываюсь с тряпичной горы. Беглый камердинер Азильды только встает. Я съезжаю прямо на него, вытягиваю руку, чтобы схватить, но в последний момент он вновь срывается с места. В который раз чертыхаясь, я вскакиваю и опять кидаюсь в погоню.

Я едва различаю того, за кем гонюсь. Мы спустились на нижний уровень. Здесь темно. На бетоне грязные лужи. Я перепрыгиваю через растянутые на коробках тела бездомных. Смотрю вперед. «Только бы не потерять». Редкие фонари больше слепят, чем улучшают обзор. Над головой раздается вой полицейских сирен. Беглец припускает, и я расходую последние резервы, чтобы не отстать. Мы стремительно удаляемся от шумных районов. Навстречу попадается все меньше вывесок. С каждым шагом мы все ближе к границе города. Еще немного, и огней не останется вовсе.

Желтый силуэт резко бросается в сторону, я еле успеваю за ним. Он выскакивает на дорогу. В метре над пенобетоном стремительно проносятся автомобили. Не думая, он ныряет вперед, чудом избегая столкновения. Не обращая внимания на опасность, я прыгаю следом. Первая полоса пройдена. В сантиметре разминулись с тяжелой грузовой фурой. Подныриваю под машины второй полосы, снижаю скорость, но пропускаю смертоносный поток над собой. На мгновение теряю беглеца из виду. Выпрямляюсь посреди дороги, ловлю взглядом желтый силуэт. Он уже на другой стороне. Бросаюсь за ним в образовавшийся разрыв. Слишком поздно ловлю истеричный визг сирен. Мерцающая красно-синими огнями автомобиль увиливает в сторону, я инстинктивно подставляю согнутую в локте руку. Легкое касание, умноженное на скорость, отбрасывает меня на несколько метров. Секунда в воздухе, глухой удар. Хруст. Вспышка боли. Успеваю заметить, как машина не снижая скорости, уносится дальше, преследуя прожектором желтый силуэт.

Я медленно встаю на четвереньки, отползаю подальше от дороги, затем, опираясь на стену дома, поднимаюсь на ноги. Правая рука безвольно висит. Любая попытка ее напрячь бьет хлыстом по нервным окончаниям. Перелом. Осматривая себя, обнаруживаю, что с ног до головы измазался в дорожной грязи. Одежда порвана в нескольких местах, оголяя кровоточащие ссадины от падения. Все, конец. Добегался. Пора остановиться. Все зашло чересчур далеко.

Не зная, что теперь предпринять, я бездумно побрел в ту же сторону, куда унесся полицейский патруль. С каждым пройденным кварталом поток машин сильно редел, пока, наконец, не иссяк вовсе. За моей спиной все еще слышался шум Пантеона, но город больше не имел здесь власти. Начались первые запертые двери, аккуратно опечатанные властями. Затем показалось разбитое окно, за ним еще одно, вкупе с грубо заколоченным входом. Лампы уличного освещения, которые некогда озаряли эти улицы, сиротливо стояли без подключения к общей энергосети. Скупой Шпиль не давал ни единого ватта энергии просто так. И плевать, что жители покинули эти районы именно потому, что Пантеон внезапно отключил все энергоснабжение. Бездарный управленец Шпиля подумал, что это нецелесообразно, содержать толпу живых людей, и нажатием кнопки выбросил их на улицу. Теперь на нижних уровнях прибавилось заросших грязью и плесенью бездомных, а на откуп непроглядной тьме на горизонте были отданы еще несколько десятков домов.

В заброшенных районах Пантеона нет источников света. Отсюда ушло всякое напоминание о жизни. Звуки города не доходят до мертвых кварталов. Поэтому было трудно не услышать взвизгнувшие полицейские сирены вкупе с отблеском сине-красных маячков на стенах домов через квартал от того места, где я шел. Прибавив шаг, я старался не обращать внимания на боль в руке. Несуразная погоня, судя по всему, была очень близка к своему завершению.

Когда я завернул за угол здания, на оставшихся стеклах которого маячили отсветы полицейских огней, моим глазам предстала небольшая площадь. Стиснутый бетонной клеткой умирающих зданий пятачок земли был непривычно многолюден. То и дело взвывающая сирена многократно отражалась от покрывающихся влажной плесенью стен и приобретала сюрреалистичную тональность. Этот звук был скорее похож на стон большого умирающего зверя, что очень символично для места, в котором он раздается.

Четыре полицейских автомобиля полностью опустились на мостовую. Служители правопорядка в синих комбинезонах суетливо бегали между машин, прожекторы которых были направлены на окно одного из зданий. Решив посмотреть разворачивающееся представление с первого ряда, я подошел поближе, благо, что в такой темноте меня было довольно трудно заметить. Мне не пришлось долго ждать. Вскоре из входного проема с выбитой дверью показалось несколько рослых фигур полицейских. Они тащили за собой беглого камердинера, руки которого были связаны за спиной. Расплывающийся под глазом синяк недвусмысленно намекал на неразумное сопротивление при аресте. Желтая куртка была измазана в пыли и побелке.

– Ты опоздал! – вдруг резко крикнул беглец и посмотрел прямо мне в глаза, – Все кончено. Ты уже ничего не изменишь!

От неожиданности я опешил. Не зная, что думать, я попятился, все сильнее скрываясь во тьме.

– Я кое-что сделал! – взвизгнул камердинер и истерично рассмеялся.

– Заткнись и лезь в машину, – прикрикнул на него полицейский.

– А его вы не хотите забрать? – хохотнул беглец и кивнул в мою сторону.

Я не стал дожидаться, как отреагируют на его слова полицейские. Когда, вероятно, они начали шарить прожекторами по площади, меня уже и след простыл. Отбежав на пару кварталов, я вышел к светящемуся шоссе и пошел вдоль него знакомой дорогой. Придерживая ноющую руку, я двигался в единственном направлении, которое взбрело мне в голову. Я возвращался в бар.

1010

Мне нужно было сесть и немного успокоиться. Желательно выпить. Если бы поблизости обитал благодарный собеседник, я вообще почувствовал бы себя практически счастливым. Насколько может быть счастлив человек со сломанной рукой.

На удивление, вокруг бара больше не терлась необъятная толпа. Улицы моего сектора вообще выглядели покинутыми. Лишь редкие прохожие попадались мне навстречу, да и те стремились как можно скорее исчезнуть во чревах многоэтажек. Я вновь вошел в бар, в котором был… сегодня.… Или вчера? Как мне разделить мое бодрствование на периоды, если над головой вечная тьма? Во всяком случае, на работе, про которую вспомнил только сейчас, я за это время был всего единожды. Правда это вряд ли могло служить маркером, отделяющим одни сутки от других. Все, что я увидел в Пантеоне – это бесконечная праздная ночь, заключившая в себе как долгие периоды бодрствования, так и перерывы на краткий сон. Границы суток здесь стерты, как тягостный архаизм, напоминающий людям об ограниченном сроке их жизни. Границы ушли вместе с времяисчислением, погрузив общество в застывшее сладкое безвременье, существовать в котором оказалось куда комфортнее.

Оправдав этими рассуждениями свои напрочь сбитые биологические часы, я с облегчением заметил знакомую фигуру за одним из столиков.

– Привет, – я осторожно опустился на стул рядом со знакомой девушкой.

– Смотрю, ты сполна вкусил жизни Пантеона? – кивнула она на висящую плетью руку.

– Не то слово, – усмехнулся я. – Рассказать, как так вышло?

– Валяй, – безразлично пожала плечами девушка и достала тонкую сигарету.

Спустя пару коктейлей, которые я заказал в процессе разговора, она узнала обо всем. За время рассказа лицо ее не менялось. Она лишь брала предложенный мной бокал, выпивала и молча курила, отстраненно блуждая взглядом по столу.

– … и, только его вывели, как вдруг он замечает меня, хотя я стою в абсолютной темноте, и кричит, что я опоздал. Куда я опоздал, он не объяснил. Естественно, я поспешил убраться оттуда. И вот я снова здесь.

Я залпом выпил содержимое бокала. Эмоциональный рассказ стал неплохим испытанием для непривыкших к длинным монологам связок.

– Я думаю, стоит разыскать его и поговорить. Мне нужно разобраться, что он имел в виду.

– Не стоит, – раздраженно прервала меня девушка. – Он прав, ты был чересчур медлительным. Все кончено.

– Что кончено? – непонимающе спросил я. – С чего такие громкие слова?

– Оглянись вокруг! – повысила голос моя собеседница. – Еще все нормально, а люди уже инстинктивно идут к Шпилю. Все! Вот-вот весь город отключат и жизнь закончится. Весь Пантеон превратится в заброшенный квартал. Знаешь, почему светящееся шоссе уходит в темный горизонт? Это дорога до Шпиля, которая раньше была главной магистралью. По всей ее длине были жилые кварталы города. Теперь же эта дорога уходит во тьму. Скоро она поглотит и нас.

– Но, подожди, – опешил я. – Причем здесь я? Ты говоришь, будто я виноват, хоть и не понимаю в чем.

– В том, что нужно было быстрее бежать, – горько сказала моя собеседница и встала. – Ты и правда, опоздал.

– Стой, но ведь… – я дернулся за ней, как вдруг свет в баре погас.

Пытаясь нащупать руками стены, я двинулся к выходу, окликая на ходу девушку. Но в ответ я ничего не услышал. Звуки вдруг резко перестали существовать. Воздух уплотнился. Я провел рукой там, где, по моим предположениям, стоял стол. Моя ладонь свободно прошла сквозь бесплотную тень. Собравшись с духом, я изо всех сил крикнул бартендеру, чтобы он принес мне счет. Однако я не услышал звука собственного голоса. Воздух, как теплые чернила, принял меня в свои объятия и вынес из бара. Хотя никаких зданий больше не существовало. Ни стен, ни улиц, ни города. Чернильная материя затекла мне в глаза и расцвела в них первозданной тьмой. Она обволокла каждый мой внутренний орган и мягким потоком наполнила до краев душу. Я потерял ориентацию и перестал чувствовать пола под ногами. Повсюду была лишь первозданная тьма. Теперь она безраздельно правила всем, что было вокруг меня и тем, что было внутри. Я почувствовал, что не причин сопротивляться ей. Нет смысла противиться неизбежному. Расслабив мышцы, я почувствовал, что рука больше не болит. Моя физическая оболочка стремительно истончалась, как чужеродный объект в кислотной среде. Я становился частью тьмы вокруг. «Я действительно должен был бежать быстрее», – промелькнула последняя мысль у меня в голове, и я полностью угас, растворившись в вечности.

1011

– Ну что, как там твоя нейросетка?

– Все могло быть и лучше, – вздохнул Захар и откинулся в кресле, поглаживая косматую бороду. – Куда лучше.

В этот час офис уже должен был быть закрыт, но сроки сдачи проекта поджимали настолько, что Захару вновь пришлось взять ключ у руководителя и работать допоздна. В полутьме кабинета раздавалось клацанье по клавиатуре всего двух пар рук. Вторая принадлежала коллеге из соседней команды. Над чем она работала, Захар не знал. Да и не было времени проявлять любопытство – работа действительно шла не очень удачно.

Простенькая нейросеть для фундаментального анализа разного рода данных поначалу работала идеально. Процесс машинного обучения ускорялся по экспоненте, позволяя оператору лишь закинуть ногу на ногу и следить за детищем цифрового прогресса, выполняющим муторную работу по изучению рынка инвестиций. Однако, в один момент, если разбираться в механизме действия программы, становилось понятно, что значения, выдаваемые нейросетью, начинают сильно отличаться от реального положения дел. Это продолжалось некоторое время, а затем система и вовсе, выдавала неизвестную ошибку, и перезапустить ее не было никакой возможности. Единственным вариантом было взять сохраненный на внешнем носителе исходный код и, по сути, заново создать нейросеть. В ее работе скрывался фатальный баг, который рушил всю сложную цифровую архитектуру программы. Для того чтобы его хотя бы найти, понадобились бы годы, поэтому Захару пришлось подключить быстро написанную им утилиту для поиска ошибки.

Однако на часах уже было почти одиннадцать вечера, а небольшой сторонний помощник опять не успел обнаружить проблему до появления ошибки, уничтожавшую два часа кропотливого поиска.