Очень небольшое возвышение земли над уровнем моря и его близость, убедили меня, что вырыть колодец будет просто. Я указал на это Лас-Моренасу, считая, что площадь является наиболее подходящим для этой цели местом и разумно объяснил ему мои подозрения. Он выслышал это предложение довольно невнимательно, сказав, что мы должны обсудить это с учителем. И он так и сделал, но последний, безусловно не желая говорить правду, утверждал, что уже предпринимались безуспешные попытки отрыть колодцы и поэтому мой проект был заброшен.

В ходе нашей борьбы против трудностей и изоляции, пришло время, когда у войск не осталось ничего, что могло бы стать светом в ночи – мы испытывали нехватку продовольствия, о чем я уже говорил, материалов для ремонта обмундирования в которых мы сильно нуждались. У нас не было в запасе ни одной пары обуви и нашим несчастным парням скоро пришлось ходить босиком.

Мы обращались с настойчивыми просьбами, пытаясь просто и логично объяснить необходимость всего этого, но (говорю это с горечью) нас даже не слушали.

Я полагаю, что для этого безразличия были веские причины. Я не пытаюсь требовать у них объяснений и не осуждаю их; но я просто хочу указать на тот факт, что с 12 февраля 1898 года, дня нашего прибытия в Балер, до 2 июня 1899 года, дня нашей памятной капитуляции, мы не получили, как я уже говорил, ни одного сентаво, ни одного сухаря, ни одного патрона.

Начало осады

Восстание продолжается. – Коммуникации отрезаны. – Побег заключенного. – Предупреждения о нападении. – Бегство жителей. – Без одежды. – Меры предосторожности. – Дезертирство. – Все в церковь. – Первый бой. – Осажденные.

События, уже упоминавшиеся в связи с убийством учителя, эти слухи о новом и гораздо более энергичном мятеже, которые зашли так далеко, что июнь считали месяцем его вспышки, распространялись с пугающей быстротой, как раскаты грома в небесах, отзывавшиеся эхом среди пиков и пропастей горного хребта.

В апреле 1898 года я узнал, что в Карранглане, Пантабангане и Бонгабоне идет призыв на встречу, которую собирались провести в Сан-Хосе-де-Лупао. Я пытался тайно выяснить, имел ли этот слух какие-либо основания на самом деле и через некоторых жителей самого Балера, которые ходили закупать рис в названных городках, мне удалось это проверить. «Они также пытались завербовать нас,» – сказали мои информаторы, -« и они предлагали нам хорошие деньги». Я немедленно сообщил об этом военно-политическому губернатору и командующему войсками, первый из которых сообщил мне, что он проинформирует Капитан-Генерала, а второй, что напишет командиру поста Пантабанган, чтобы тот мог принять соответствующие меры.

Во второй половине мая ситуация продолжала становиться все более и более тревожной (в последней почте, полученной по суше из Манилы, мы получили Gazette, из которой узнали о разрыве с Соединенными Штатами и катастрофе при Кавите). Силы, о которых только что говорилось, теперь стали достаточно многочисленными, чтобы выйти на поле сражения и они это сделали. Они завладели названными городами, в которых завербовали своих сторонников и отрезали нас от любой связи с остальной частью острова.

Вскоре мы выяснили, насколько бдительными были силы, используемые для того, чтобы блокировать нас. 1 июня мы отправили в Манилу отчет за май. Почта была перехвачена, а курьеры попали в руки противника, но через несколько дней им удалось бежать и вернуться к нам, предупредив о новых опасностях, угрожающих Балеру

Несомненно, что наш маленький отряд постоянно возбуждал алчность и тревогу у врага. Воодушевленные легкой победой в октябре, которая принесла им добычу в виде винтовок Маузера, победой во время высадки с «Манилы» и блокадой роты Ролдана; зная о нашей ситуации и ресурсах в деталях, о нашей практическую изоляции от морского побережья и стремясь получить известность победой над нами, было бы логично, по моему мнению, чтобы они с жадностью смотрели на Балер.

Они были уверены в соучастии и помощи жителей города. Они верили в свои способности и надеялись, что смогут захватить полсотни винтовок и множество боеприпасов. И прежде всего, это было желание отрезать наш отряд, желание, которое им не удалось полностью осуществить ранее и которое, как следствие, должно было чрезвычайно стимулировать их тщеславие; кроме того, они расчитывали, что это желание можно очень легко реализовать, потому что на их стороне было подавляющяя численность, а с нашей стороны – чрезмерное уныние и беспомощность.

Видя невозможность передачи информации о ситуации непосредственно Капитан-Генералу, Лас Моренас послал за жителем города и его бывшей главой Теодорико Новисио Луна, родственника знаменитого автора “Spoliarium” Луна Новисио, которого Испания удостоила почетной награды на выставке изящных искусств в Мадриде в 1884 году.

Лас Моренас спросил Луну, есть ли надежный человек, который передаст послание губернатору Сан-Исидро, чтобы переслать его в Манилу. Он ответил утвердительно и представил некого Рамильо, за которого, по его словам, он может поручиться. Этот человек получил сообщение в зашифрованном виде, которое закрепили на его бедре, чтобы предотвратить его обнаружение в случае захвата. Вскоре он вернулся и заявил, что враги задержали его, раздели и нашли сообщение, которое не смогли прочитать, а его происхождение он им не сообщил, после чего они порвали бумагу в клочья и не позволили ему идти дальше. Только он и Бог знают, было ли все это правдой или ложью. С моей точки зрения, эта идея привязать послание к ноге, что вероятнее всего и вызвало подозрения при обыске, была очень глупой.

Примерно в это же время из Бинангонана прибыли две pontines, которые привезли палай (неочищенный рис) для продажи нам в Балере. Возможность передачи донесения мы постарались не упустить и воспользовались ею, доверив бумаги человеку, ответственному за эти суда, с целью доставки его командиру гарнизона в Бинангоне. Они очень любезно приняли поручение и ушли, оставляя нас с приятной надеждой, что наше донесение достигнет Манилы.

Но наши надежды очень скоро закончились горьким разочарованием; поскольку как только суда ушли, завершив продажу своих товаров (и выполнив секретную миссию, которая, несомненно, была причиной их прибытия), появилась новость, основанная на информации, представленной экипажами, о том, что Бинангонан уже восстал.

Это было еще одним доказательством того, каким малым доверием могло пользоваться местное население, настолько сдержанными, когда они могли бы дать нам нужную информацию и таким общительным впоследствии, когда они возжелали раздражать нас новостями. В день Святого Иоанна (San Juán) у нас было еще одно плохое предзнаменование. Незадолго до этого в местной тюрьме сидели двое мужчин. Она была сожжена во время октябрских событий и их пришлось поместить в Tribunal, как здесь величалось одно из муниципальных зданий, где они и оставались, отбывая наказание или ожидая результатов суда. Я не знаю, какими были преступления, за которые они были заключены – возможно, не очень серьезными, но оба были местными жителями и были задержаны нами и, несмотря на представленные возможности, их «сограждане» не освободили их. Этот факт заслуживал тщательного рассмотрения.

Тем не менее, капитан взял одного из них, который назвался Алехо, в качестве своего слуги. Военно-политический губернатор не имел права брать одного из бойцов войскового подразделенияа для выполнения таких обязанностей. Поскольку поведение Алехо не вызывало подозрений, ему разрешалось ходить повсюду и, само собой разумеется, у него было много возможностей для наблюдения. И он оказался тем, кто дал нам сигнал о бегстве из города, сбежав 24 июня и прихватив с собой саблю, принадлежавшую нашему доктору сеньору Вигиль.

Лас Моренас поручил задержать Алехо некоему Моизесу, лидеру предыдущего восстания, который вскоре вернулся, сообщив, что Алехо присоединился к повстанцам в Пантабангане и 27-го числа к нам направился их большой отряд, чтобы казнить Новисио Луна, потому что тот отказался присоединиться к восстанию.

Можно предположить, что Новисио не знал об этих новостях, но, тем не менее, захватить его врасплох не удалось и дома его не нашли. «Он ушел в поле», – сказала его семья – «Он не вернется несколько дней». Теодорико Новисио Луна был, по сути, главнокомандующим всех сил мятежников в округе Эль-Принсипе и он направлялся, чтобы закупать оружие для группы, которая по его приказу совместно с повстанцами от Пантабангана должна была выступить против поста в Балере.

Теперь все стало ясным. 26-го наблюдалось бегство из города, что указывало на приближающее нападение, так же, как отлет некоторых птиц часто указывает на близость торнадо. Нужно было принять энергичные меры и в кратчайшие сроки.

Мы поняли это, наблюдая поведение населения на следующее утро, хотя мы все еще сомневались. На рассвете в городе больше не осталось ни одного жителя, было тихо и пустынно.

Но это было не самом худшим в конце концов, для нас лучше было видеть город оставленным, чем иметь плохих соседей; Нашими наибольшими и самыми чувствительными потерями являлись украденный сундук монаха Карреньо, содержавший триста пятьдесят песо, и, самое важное, что они похители всю униформу и нижнее белье, которые наши солдаты отдали в стирку.

Поскольку теперь нам пришлось признать и следовать неизбежному, мы получили приказ подготовиться к обороне в церкви. В течение дня (27-го) мы перенесли туда часть продовольствия, которые хранились в Комендатуре из-за лучшей вентиляции этого здания; а также около семидесяти каванов (каван содержит семьдесят пять литров) палая, которые священник купил с лодок, пришедших из Бинангонана, с целью продажи его с прибылью, не запрещенной законом.

В тот день мы обнаружили исчезновение местных служащих госпиталя, капрала Альфонсо Сус Фохаса и рядового Томаса Паладио Паредеса, а также моего слуги Вильядиего и рядового -испанца Фелипе Эрреро Лопеса. Той ночью мы заперлись в церкви с Вигилем, монахом Гомесом Карреньо и военно-политическим губернатором, чья власть исчезала, как дым.

То же самое происходило и с нашим энтузиазмом. Неоспоримым стал тот факт, что ситуация стала критической, враг был уверен и многочисленен, эти стены слабы, возможности обороны сомнительны, измена возможна, а помощь маловероятна. Короче говоря, наступил момент, всегда мучительный, когда голос чести громче звучит, побуждая к самопожертвованию и когда смерть кажется неизбежной, без другой славы, чем наша собственная совесть.

Пустынный океан, река – непроходимый ров, город пустынный и безмолвный, лес и горы, которые отрезали нас и заброшенность, которая стала для нас очевидной, – это безусловно, не те обстоятельства, которые внушали нам мужество и стойкость.

Утром 28-го я провел разведку с четырнадцатью бойцами без происшествий и в течение дня те из нас, которые были в этом не задействованы, занимались доставкой воды в церковь, наполняя двадцать tinajas (глиняных сосудов), которые мы притащили из разных городских домов.

29-го числа командир отряда мой товарищ Алонсо провел разведку с таким же количеством людей и все обошлось без потерь, кроме дезертирства солдата Феликса Гарсиа Торреса, который, похоже, бежал от «крушения», как крысы от падающих руин. В конце концов, это было не первое дезертирство и не последнее.

Затем мы занялись сносом так называемого женского монастыря, расположенного рядом с церковью, который на самом деле был только резиденцией приходского священника. Мы сложили в подвале всю древесину, полученную при сносе; намереваясь соорудить из нее corral (загон для животных) и подняли одну из стен подвала, чтобы она служила забором. Эта стена была каменная, высотой около двух метров.

Мы также поймали трех или четырех лошадей, чтобы в случае необходимости убить съесть их мясо. Но некоторые из солдат запротестовали, говоря, что они не будут есть это и Алонсо говорил то же самое, да и другим не очень понравилась эта идея, мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться приказу капитана и освободить лошадей.

На то была воля Бога, чтобы дата 30 июня 1898 года была отмечена кровью. До той поры нам приходилось отмечать только угрозы, предчувствия и страхи, в уныние приводили предательство и злобные насмешки, но в то утро облако накрыло нас (я говорю об этом без преувеличения) и мы почувствовали желаемое облегчением, хотя и с некоторым страхом. Облака сгустились и мы вздохнули с облегчением.

В ежедневную разведку я вышел только с четырнадцатью соддатами, как и в прежние дни. Везде стояла тишина. Мы шли с обычными мерами предосторожности и не замечали ничего, что могло бы вызвать беспокойство, когда, достигнув Моста Испании, расположенного в западной части города, внезапно попали под сильный огонь врага, расположившегося на берегу потока, протекающего под мостом, а затем они бросились на нас, пытаясь окружить.

Поняв их замысел и не видя другого выхода, мы начали отступать в церковь. Нам было необходимо срочно добраться до укрытия и мы с некоторым трудом добились этого, унося с собой капрала Хесуса Гарсия Кихано, тяжело раненного в ногу.

Мне выпало ответить на эти первые выстрелы и мне довелось ответить и на последние.

Мы оказались в осаде.

III

С первого по восемнадцатое июля

Первое письмо врага. – Подготовка к обороне. – Второе письмо. – Ответ Лас-Моренаса. – Строительство траншей. – Грегорио Каталан поджигает несколько домов. – Новая инициатива Наварро Леона. – Отражение атаки. – Перемирие. – Призыв к мятежу. – Письмо монаха Гомеса. – Предупреждение от Вильякорта. – Отказ от капитуляции.

На рассвете следующего утра мы нашли письмо, которое враг оставил возле церкви. В нем они предлагали нам сложить оружие, чтобы избежать бесполезного кровопролития, так как почти все испанские войска уже сделали это, и что дальнейшее сопротивление было бессмысленным. Они добавили, что их нынешнее силы состоят из трех отрядов, которые имеют подавляющее превосходство и готовы нас взять в плен. Это письмо не произвело большого впечатления на нас.

Что касается капитуляции почти всех испанских войск, то мы решили, что эта история не более чем глупая выдумка со стороны врага. Но поскольку проявления их силы были неоспоримыми, а факты, которые мы смогли собрать, показали, что ситуация стала критической, а опасность очень реальной, мы поняли, что это будет долгая история. Поэтому мы старались подготовиться к этому всеми возможными способами. Подозрение и нерешительность уступили место уверенности и решимости, в наших душах пробудилось нечто великое.

Со своей стороны я снова начал настаивать на рытье колодца, понимая, что при плотной осаде мы не сможем покинуть церковь, как это и произошло позднее и нам ничего не останется, кроме как сдаться. Лас Moренас продолжал верить упорно в то, что сказал покойный школьный учитель, но в конце концов разрешил мне действовать по моему усмотрению и я с пятью солдатами начал эту работу.

Результат показал очень скоро, что я не ошибался. На глубине четырех метров мы нашли изобилие воды, достаточной для всех жизненных потребностей. Теперь нам можно было не бояться жажды; но почва внизу была песчаной, а подземное течение очень сильным, поэтому колодец вскоре заблокировало песком. Нужно было закрепить стены колодца и для этого мы разобрали каменный столб из корраля. На самом дне мы установили половину винной бочки. Мой друг Алонсо с остальными бойцами тем временем занимался защитой дверей и окон – необходимыми приготовлениями к бою, которых противник меньше всего ожидал.

На следующий день (также утром, поскольку враг не приближался к нам, кроме как под покровом темноты) мы нашли второе письмо в десяти шагах от церкви, которое они оставили таким странным образом, что мы даже испытали, скорее приятный, шок. Он был помещен в полость куска ствола бамбука, один конец которого воткнут в землю, а другой был покрыт банановым листом, чтобы, без сомнения, не дать дождю намочить его содержимое.

Очевидно, они не хотели дать нам повод называть их сообщения просто «мокрыми бумажками». Второе письмо состояло в основном из жалоб на то, что мы не ответили на первое, и таким образом, что их словам, «не выполнили наши джентльменские обязательства». Затем они повторяли то, что они уже сказали в первом о победоносном прогрессе восстания, заверяя нас, что в их руках уже большинство провинций Лусона, а столицу Манилу осаждают 22 000 тагалогов (наиболее многочисленный народ Филиппин – прим. переводчика), которым удалось отрезать город от водоснабжения и теперь, чтобы избежать гибели от жажды, ему придется капитулировать.

Они, без сомнения, сообщили нам об этой ситуации в Маниле из-за подобного тяжелого положения, в которое, по их мнению, они поставили нас, отведя реку и думая, что теперь наши запасы воды ограничены и поэтому вскоре иссякнут.

Ответ Лас Моренаса был правильным и примирительным. «Манила не сдастся из-за недостатка воды», – сказал он им, – «так как можно использовать морскую воду, которая там есть в изобилии». Он продолжал советовать им, что вместо того, чтобы пытаться вводить нас в заблуждение. они должны вернуться под власть Испании и что он, военно-политический губернатор, примет их с распростертыми объятиями.

Он также порекомендовал, чтобы они не оставляли больше писем в окрестностях церкви, а для того, чтобы отправить их, они должны сыграть сигнал «внимание» и если мы ответим тем же сигналом, они должны послать человека с сообщением, но только одного и с белым флагом. Он также указал, каким образом же им будет передан ответ. Мы поднимаем белый флаг, играем «внимание», после чего они могут послать кого-нибудь, чтобы получить ответ.

Было решено, что мы не будем посылать солдат, опасаясь, что дезертиры могут распропагандировать их или заманить в ловушку. Один из тех негодяев, Фелипе Эрреро Лопес, который был моим слугой, имел наглость явиться, чтобы получить наш ответ. Я вышел сам, чтобы передать ему это и попытался убедить его вернуться к своим обязанностям, но, тот, схватив сообщение и не произнеся ни единого слова, вернулся бегом к своим спутникам в лагерь предательства и стыда.

3 июля они прислали нам еще одно письмо с дезертиром Феликсом Гарсиа Торрес, которое мы не приняли, сказав ему, что он должен дать врагу понять, что если в будущем они продолжат присылать эмиссаров такого рода, мы встретим их пулями. Я полагаю, что они так и поступили, потому что знали, что такие люди с большей вероятностью могут с нами сговориться, а также потому, что если бы с ними что-то случилось, это не было бы очень большой потерей, а возможно, они просто хотели нас раздражать. Но мы и не пожелали бы их принять. Их присутствие с посланием, призывающим нас спустить флаг, тот самый, который касались их предательские губы, их трусливое поведение, которое мы ни в коем случае не смогли бы стерпеть.

В тот же день из-за постоянной стрельбы врага стало невозможным выходить из церкви, поэтому мы использовали несколько каменных плит, чтобы соорудить печь в коррале, так как наши запасы хлеба иссякли через семьдесят два часа после того, как мы заперлись в церкви. Печь со всеми дефектами, которые только можно было представить, но столь поленая для приготовления столь ценного продукта, была закончена в тот же день. Чтобы облегчить стирку тех немногих предметов одежды, которые все еще оставались у нас (благодаря некоторым честным жителям, которые не унесли все это), мы распилили две пустые винные бочки, такие же, как использованная в колодце, и таким образом обеспечили себя двумя прекрасными деревянными корытами. Две жестяные банки из-под австралийских мясных консерв послужили ведрами для наполнения этих ванн. Теперь мы нуждались только в дополнительном запасе одежды, чтобы сделать наши процедуры стирки более приемлимыми, так как некоторые из нас должны были ходить голыми или полуодетыми, если мы хотели предаться роскоши чистой одежды.

Район боевых действий в Балере

Tribunal – здание суда

Trincheras Tagalas – траншеи тагалогов

Trinchera española – испанские траншеи

Pozo Negro – выгребная яма

Huerto – огород

Plaza del Pueblo con naranjos – деревенская площадь с апельсиновыми деревьями

Casas Fortificadas – укрепленные дома

В то время, когда мы предпринимали меры предосторожности, необходимые для длительного сопротивления, враг не проявлял особой настойчивости. Ограниченные пространством этой скромной церкви, где ничто не казалось более странным, чем поклонение Богу и где, несомненно, никогда не было, чтобы Бог более искренне призывался и почитался, чем в те дни, настолько горьких, когда нам приходилось смотреть изо дня в день на то, как траншеи осаждавших удлинялись, запирая нас, формируя нечто очень похожее на паутину, которую паук так умело ткет, чтобы предотвратить любую попытку побега своей жертвы.

Мы не могли противодействовать их действиям, потому что численное превосходство противника было велико и любая такая попытка с нашей стороны привела бы к бесполезным потерям, к катастрофе, материальной и моральной, которую мы не могли себе позволить.

Ни один из врагов не выдавал себя при строительстве траншей. Они очень хорошо понимали опасность этого и старались все делать под покровом ночи. Мы были начеку, чтобы стрелять в точку, где услышали шум, но шум волн близкого моря способствовал врагу. Таким образом, они смогли в некоторых местах приблизить свои окопы к пятидесяти шагам от нас, а в других – даже к двадцати, создав линию, хотя и не непрерывную, но прикрытую и защищенную в разных точках домами, ближайшими к церкви.

В местах, которые казались им наиболее уязвимыми, они снесли ряд жилищ, превращая это место в своего рода сельскохозяйственные поля, которые обеспечивали превосходную защиту от нашего огня и через которые они могли нас провоцировать в любой момент, используя построенный своего рода бруствер, отлично укрепленный и снабженный бойницами для стрельбы.

До этого момента мне уже пришлось зафиксировать не один случай самого позорного и отвратительного преступления, которое только может совершить солдат – дезертирства. И в противоположность этому трусливому поступку мне приятно отметить акт самопожерствования и героизма, достойного славы, совершенного совершенно ранее неприметным Грегорио Каталан Валеро (Gregorio Catalán Valero). Он стал первым в ряду самых достойных бойцов осады, одним из тех, кто заслужил особого упоминания.

Более всего мы опасались окончания строительства этой удавки траншей, которая приближалась к серьезному опорному пункту – казармам Guardia Civil, расположенным менее, чем в пятнадцати шагах от церкви, рядом с ее северо-восточным углом. Нам было совершенно ясно, что отсюда они смогут нанести нам большой урон, используя близость и прочность этого здания, а также его расположение.

Нужно было устранить эту угрозу любыми путями и Грегорио совершил это с невероятной смелостью. Он выскочил из церкви и, несмотря на яростный огонь противника, ухитрился поджечь не только казармы, но и школьное здание с таким уменьем, что все сгорело дотла, несмотря на рой инсургентов, которые, при их полном превосходстве, не осмеливались противодействовать этому, опасаясь оказаться под градом наших пуль.

Может быть, Грегорио Каталан еще жив*. Если он сможет прочитать эти страницы, то это станет хотя бы небольшим возмещением, того, что я смог бы добавить к своей благодарности.

Нашему солдату нужен пример, инициатива, которые поведут его куда угодно и, через несколько дней, другой солдат, Мануэль Наварро Леон (Manuel Navarro León), будущей жертве последующей эпидемии, от которой мы пострадали, удалось поджечь еще один соседний дом из которого нас обстреливал противник.

Видя наше упорное сопротивление и постоянную бдительность, которую мы старались использовать в своих интересах при любой небрежности противника и не позволяя ему действовать безнаказанно, что очень его раздражало и в результате вскоре мы заметили, что он готовится к штурму.

Тем временем мы также делали нужные приготовления, замуровав нижнюю половину каждой двери и защитив верхнюю часть скатанными одеялами или ящиками, заполненных землей. Окна были оборудованы таким же образом, чтобы никто не смог бы через них проникнуть и в них сделали бойницы.

Для того, чтобы мы могли выбраться наружу в случае необходимости, оставили небольшое отверстие в двери в восточной стене церкви. Таким образом, мы были настолько плотно заперты, что никакой злоумышленник не смог бы пробраться в наше убежище и при такой попытке его ждала бы смерть.

8 июля лидер мятежников Сирило Гомес Ортис направил нам письмо с просьбой приостановить военные действия, чтобы люди могли отдохнуть от непрерывных боев. Этот человек решил показать свою щедрость и, сославшись на информацию от дезертиров о том, что мы страдаем из-за нехватки продуктов, он предложил нам все, что нам может понадобиться, и предложил послать для этого двух безоружных солдат. В качестве подтверждения серьезности предложения он отправил с письмом небольшую коробку сигарет для капитана и сладости для каждого из солдат.

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3