Бас, Кулак и Гитара

– Ты знаешь, почему утонула Атлантида?

– Нет.

– Лед растаял, и она утонула.

– А почему ее не достанут?

– Ну так это ведь невозможно!

– Почему? А на лодке?

– Все равно нельзя!

– И на катере?

– И на катере невозможно!

– Все возможно!

– А это – нет!

– Так не бывает. Всегда все возможно! Ты вот в секцию записался, стал лучше плавать, правильно? А раньше совсем не умел. Значит, все возможно!

Белобрысый парнишка задумался, подбирая контраргументы. Белесые бровки напряженно сошлись на его переносице.

– Нет, не все, – упрямо повторил он. – Вот любовь, например, да? Ее за деньги можно купить?

– Нельзя.

– Вот видишь! А ты говоришь, все возможно. Атлантида – она, может быть, глубоко теперь. Как ты ее достанешь?

– А нырнуть?

– Так воздуха не хватит. Под водой же не дышат.

– Можно накачать воздух в шарик и с собой взять.

Белобрысый парнишка в отчаянии вновь задумался. Он чувствовал, что по сути он прав, но доказательств у него явно не доставало.

– Дяденька, – обратился он ко мне. – Вот скажите ему. Ведь Атлантиду уже не достать, правда?

– Скорее, нет, чем да, – уклончиво пробормотал я. – Но лучше бы вам спросить это у Лешего. То бишь, вот у того дяденьки. Он знает все и про все на свете.

Но обратиться с вопросом к Вараксину эрудированные дети не успели. Джон, решивший, что народ в достаточной степени дозрел, вдарил пятерней по струнам и грозно рявкнул:

– Милостивые дамы и господа! Трио из Екатеринбурга продолжает свои гастроли! Осмелюсь напомнить, что мы не миллионеры, поэтому не стесняйтесь проявлять свои добрые чувства. Перед вами вместительный цилиндр, некогда сидевший на голове самого Бальзака. Великий Оноре вас бы понял. Поэтому не жалейте пятаков, господа, а мы не пожалеем своих глоток…

Угадав короткий вступительный наигрыш, Вараксин тронул басовые струны, и гитара его молотнула по ушам собравшихся тяжким гулом. Публика послушно примолкла. Тех же, кто еще продолжал переговариваться, через секунду оглушил зычный вопль Джона:

Когда с тобою пьют,

Не разберешь по роже,

Кто – прихвостень и плут,

Кто – попросту хороший…

Слова принадлежали поэту Чичибабину, мелодию сочинил Леший. Начинался очередной концерт, детишки, сидящие по правую руку от меня, все до единого завороженно распахнули рты. Я подумал, что неплохо бы специально для них сбацать песню битлов про неподкупную любовь. Жаль, правда, не поймут по-английски. Или поймут, акселераты этакие?.. Чтобы не рассмеяться, глядя на восторженные детские рожицы, я отвел взгляд в сторону и сразу увидел моего «птенчика»…

***

Нельзя сказать, что это было какое-то наваждение, но концерт и впрямь проходил где-то вне моего сознания. Машинально работали руки, машинально пристукивал по асфальту каблук. Я вытягивал заученные фразы, но что-то мешало мне обуздать явь, стать ее полноправным хозяином. Мы замолкали, перебрасывались дежурными шуточками, Элиза с цилиндром обходила публику, а я все никак не мог оправиться. Несколько раз во время песен выдавал ляповые аккорды, и Вараксин бросал на меня вопрошающие взгляды. А я и сам не знал, что со мной творится. Девушка-птенчик стояла в каких-нибудь десяти шагах от меня, и я каждую секунду чувствовал ее взгляд. Черт его знает почему! На нас глядели десятки иных глаз, но то памятное по кафе ощущение сбивало мысли, мутило все в единое клубящееся облако. Как если бы на илистом дне, где лежала потерянная монетка, вдруг кто-то взял и взболтнул ластами. Место, где она стояла, превратилось в недосягаемую для зрения зону. Я видел все, что находится правее и левее, но вместо девчушки наблюдал какое-то размытое пятно. Она была там, и одновременно ее там не было. Кажется, с ней опять был сопровождающий – на этот раз высокий крепыш в бежевом пиджачке. На нас он взирал с откровенной скукой и безостановочно месил челюстями резинку.

Время не текло, – оно неслось вскачь, прыгая по песенным кочкам. Меня обдавало брызгами, смысл и мелодия доходили до сознания какими-то несвязными фрагментами. Когда мы уже подбирались к финальным песням, Элиза что-то шепнула Вараксину, и я понял, что в цилиндре вновь оказалась двадцатидолларовая купюра. То есть, понял я даже не это, а то, КТО же именно туда ее положил.

– Ты чего, Кирюх? Белены объелся?

Я очнулся. Если это говорил Джон, значит, и впрямь следовало брать себя в руки. Вараксин в таких случаях ограничивался одними взглядами. Встряхнувшись, я с решительностью огляделся. В самом деле, чего это я? Лет десять уже не мальчик, и вдруг нате вам, засмущался!.. Но ее уже не было. «Бежевый пиджачок» увел птенчика. И опять, как тогда в кафе, я ощутил смутное сожаление. Даже песня про кота Базилио, которая обычно захлестывала мою музыкальную персону от пят и до макушки, на этот раз меня почти не расшевелила. Молодежь кругом не жалела ладоней, карапузы на бетонном бортике тоже очумело хлопали. Джон с Вараксиным подобно аккумуляторам впитывали в себя все это буйство, трансформировали в тембр, в фонемы, ответно бомбардировали публику. Обычное дело! Артист – в роли рефлектора. У меня же на сегодня получалась лишь жалкая имитация, и я совсем не удивился, когда вместо запланированных «Кашалота» и «Братьев по Разуму» Джон принялся за старые проверенные песни Никольского и Бобби Вильямса. Парни заметили мое состояние и чуток подкорректировали программу. Ладно, хоть не стали петь какую-нибудь «Глюкозу». А то был у нас опыт – сбацали на улице пародию, и какие-то салажата-тинэйджеры нас же банками из-под пива и забросали. Оказалось, двенадцатилетние фанаты тоже умеют драться за своих кумиров…

Посреди концерта какой-то толстяк в тюбетейке, видимо, основательно подогретый пивом, прорвался к нашему солисту. Нет, драться он не хотел, – всего-навсего попытался заказать свою любимую частушку. Но Джон проявил твердость и решительно закрутил головой. И правильно. Дашь слабину одному, сядут и другие на шею. А мы сюда не зарабатывать приехали, а от-ды-хать. Как все прочие. И почему, спрашивается, прочие могут, а мы нет? В таком вот духе он и объяснился с хозяином тюбетейки.

Тем временем люди продолжали пританцовывать на тротуаре, многие подпевали. Против этого мы нисколечко не возражали, но на всякий случай Джон повторно извинился, громко объявив, что на заказ мы не поем. Только свое или то, что нам нравится. Публика поняла нас правильно, толстяка в тюбетейке за подол халата оттащили в толпу. Концерт благополучно приближался к завершению. В меру визжали девчонки, не слишком агрессивно рвались покорешиться с «клевыми музыкантами» какие-то столичные хиппи. Мало-помалу и я оклемался. Последнюю песню мы исполнили вновь в три голоса. Зрители, как мне почудилось, остались довольны…

– Ну-с?.. – подбил бабки Джон по завершению концерта. – Кирюха у нас сегодня был совсем убитый, однако денежки все равно собраны рекордные, что, кстати, тоже наводит на определенные размышления.

– Какие размышления?

– Да так… Сдается мне, если даже вы оба будете не в ударе, публика все равно ничего не заметит.

– Не лопни от величия, вашскородь!

– Да ладно!.. Нам бы еще девочку голосистую – вроде Кати Русаковой, тогда, верняк, всех бы за пояс заткнули.

– Да уж Катя – песенница что надо. Только она ведь свое поет.

– И пусть поет. Уж как-нибудь разобрадись бы…

– Да уж, богата земля уральская

Провода мы уже скрутили, гитары успели зачехлить. Элиза только что помогла Джону пересчитать заработанное. С нежностью наш вихрастый солист разглаживал на колене двадцатидолларовую бумажку.

– Только взгляните на эту физиономию! Какие глаза, какие букли! Отчего я его так люблю?

– Видимо, у тебя нездоровый интерес к мужчинам.

– Не ко всяким, заметь! Только к тем, кто изображен на зеленых купюрах. Тут я с Билом, пожалуй, согласен. Трудно любить плотины, музеи и памятники… Но самое главное, господа, – спонсор не дремлет! В итоге имеем двести семнадцать тысяч плюс фантик производства ю-эс-эй. Неплохо, а? И никаких тебе дурных налогов, никакого дележа!

– Не сглазь, ворона! – отозвался Вараксин.

– Это ты Билу скажи. А я так, братцы, полагаю, что сегодня вместо вечерних салатов мы можем себе позволить увеселительное заведение.

– Типа кафе или ресторана… Эй, Лизок, водятся здесь подобные заведения?

– Водятся, наверное.

– Ну вот! Устроим маленький, но удаленький банкет со скромным тостом за успех предприятия.

– И чтоб икнулось жадюге Клозету!

– Кстати, уверен, у него мы заработали бы меньше. И не было бы при этом никакого моря, никакого солнышка…

– Хлеб да соль, братишки!

Мы обернулись, и красноречие нас разом покинуло. Они неспешно выбирались из темного «опеля», и их было трое. Едва взглянув на непрошенных гостей, я сразу понял, что Джон сглазил. Налоги в стране советов успешно учились платить, а дележом россияне занимались сызмальства. Нынешние визитеры хотели нам об этом только напомнить.

Глава 3 РЭКЕТ КАК ЗЕРКАЛО МИРОВОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Более всего меня удивило то, что ребятишки даже не пожелали дождаться, когда разойдутся последние зрители. Видимо, горел план, – спешили. Вараксин, первый смекнувший, что к чему, успокаивающе положил ладонь на плечо Джона и буднично поинтересовался:

– Комбьен?

– Чего?

– Сколько, спрашиваю?

– А половинку, мы не жадные.

– Вот спасибочки! – Джон фыркнул. – Может, вам еще ящик каце подарить?

Я поморщился. И ежу было ясно, что с этими оглоблями следует держать себя иначе. Впрочем, двое грудастых и плечистых, застывших чуть в стороне, меня мало интересовали, толковать нужно было с причесанным типчиком в джинсовом костюмчике. Хуже всего было то, что я его узнал. Тот самый гриф-мафиозо из кафе. Впрочем, на грифа, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, он вряд ли тянул. Этакий малогабаритный кощей – ростиком не выше нашего Джона, с узкими плечиками, совершенно без шеи, что и создавало ощущение птичьей нахохленности. Джинсики, впрочем, этот кощей носил вполне стильные, да и цепь на шее была явно из желтого металла. Смуглое лицо южноамериканского индейца, колючий взгляд, неровный стежок шрама поперек правой брови. Аккуратный, надо сказать, стежок, – явно поработал хирург-косметолог. У наших парней в секции рассечения получались куда более безобразными. Не те капиталы, не те возможности. У этой птички-невелички с возможностями дела, как видно, обстояли неплохо. Так или иначе, но я всеми фибрами ощутил проистекающую от мужчины опасность. Грифом он, возможно, не был, однако к разряду коршунов принадлежал наверняка.

Помню, сходное чувство захлестнуло меня, когда четыре года назад приятели тайком показали мне на присутствующего в зале Каспия. Я еще не знал, кто он такой, но пленочка пота сама собой выступила по всему телу. Передо мной находился убийца, я ощутил это с оглушающей ясностью. Все равно как увидел на светофоре мигающий красный. Об этом, кстати, тоже трепался как-то Вараксин. «Желтых» людей, по его словам, насчитывается подавляющее большинство. Они серы, невзрачны, умело и не очень умело маскируется, хотя зачастую и маскировать-то им нечего. «Зеленых» людей мы чувствуем по глазам, по улыбке. Именно с ними тянет на разговор, на исповедь, именно их хочется иметь в числе первых друзей. Они распахнуты и открыты, готовы полюбить весь мир. Иное дело – категория «красных». Эти отпугивают на дистанции, неосознанно вызывают желание ощетиниться. Почему? А черт их знает! Возможно, потому, что становится очевидным: они не просто могут ЭТО сделать, они ЭТО делают. Вот и у Каспия угадывалась некая аура ужаса, отражающаяся на лицах окружающих легкой паникой. Помню, Каспий возжелал тогда пожать руку Банькову, тогдашнему нашему чемпиону города. Рукопожатие состоялось, но я по сию пору не забуду, как икал побледневший чемпион, держа в своей лапище тощую и волосатую кисть блатного. Ничего не страшащийся на ринге, боец тоже ощутил окативший его холодок безжалостности. Кстати, именно тогда я понял, чем отличается хладнокровное убийство от убийства, совершенного в состоянии аффекта. На аффект так или иначе способен каждый, хладнокровно уничтожают только такие, как Каспий, – волки, неведомым образом затесавшиеся в людскую стаю. Кощей, стоявший перед нами мало напоминал Каспия внешне, однако знакомый запашок заставил ворохнуться в памяти поросшие плесенью воспоминания. Он тоже был одним из НИХ.

Лихорадочно я все еще перебирал в голове оптимальные варианты поведения, когда снова заговорил непоседа Джон. Златокудрый наш ангел по собственной инициативе решил поиграть в крутого.

– А вообще-то ты кто? – он фамильярно похлопал «индейца» по плечу. – Крыша? Так у нас все давно оформлено.

– Поясни? – выражение лица «индейца» ничуть не изменилось.

– А чего тут пояснять? Отстегиваем, да не тебе. Есть эцелоп покруче. Из ментовки, ясно? А ясно, значит, гуляй.

«Индеец» полуобернул голову, и в одну секунду его плечистые помощнички очутились рядом. То, что последовало дальше, наглядно доказывало, что рейтингом мы обладаем нулевым, и церемониться с нами никто не собирался. Огромный детина с золотыми печатками на пальцах игриво толкнул Джона в грудь, чуть не сшибив с ног, хотя было ясно, что толкнуть он мог раз в десять сильнее. Обтягивающая торс футболка наглядно демонстрировала пользу ежедневных занятий на тренажерах «Кэтлер». Мальчик был безусловно красив и весил, должно быть, не менее центнера. Где-нибудь в блокадном Ленинграде он запросто накормил бы своим мясцом добрых полсотни людей. Угораздило же его родиться здесь!..

– Ты чего гонишь, в натуре? Какая ментовка, пенек? – тонкую шею Джона сграбастала мощная пятерня. – Мы же вас уроем! Не сходя с места! Хочешь сдохнуть?

– C-est trop fort! – пробормотал Леший и рванулся на выручку. Он был прав, ребята хватили через край, хотя им самим так, разумеется, не казалось. Напарник красавца, загорелый малый с необъятной шеей и татуированными кистями, оказался проворней Лешего. Основанием ладони он довольно профессионально хлопнул Вараксина в висок и, ухватив за шиворот, медленно опустил на бортик. Краем глаза я заметил, как стремительно рассасываются вокруг остатки публики. Что-то хотела сказать Элиза, но, ступив вперед, только немо распахнула ротик. Страх достал и ее. Татьяны и вовсе след простыл. Где вы, где вы, времена самоотверженных декабристок?.. Меня, впрочем, по-прежнему беспокоил только «индеец». Прямо таки печенкой я чувствовал, что ссориться с ним категорически возбраняется. И оттого грусть с печалью все сильнее завладевали моим сознанием. Ешкин кот! Если бы они не обращались с нами столь грубо! Нельзя же загонять крысу в угол. Мы, конечно, не крысы, но тоже можем укусить. Не со злости, так со страха…

Так и не придумав убедительной речи для неожиданных гостей, я сделал первое, что пришло на ум. Скакнув к «индейцу», взял его горлышко в замок и пятачкой накатил по копчику красавцу. Качественно накатил! Потому как не фиг душить людей! Руки прочь от Джона!.. Ударчик был из разряда подлых, но действовал безотказно. Если, конечно, попасть куда нужно. Я попал, и, вырвавшись из ослабевших пальцев верзилы, Джон с яростью униженного обрушил град ударов на посиневшее лицо противника. Тот так и застыл, чуть полусогнувшись, не делая ни единой попытки сдвинуться с места. Джон моментально разбил ему нос и губы, брызнувшая кровь часто закапала на асфальт. Сомневаюсь, впрочем, чтобы красавец что-либо чувствовал. Хороший удар по копчику способен вызвать такой шок, что можно смело укладывать на операционный стол, без всякой анестезии удалять аппендицит, почки и прочие сомнительные органы – пациент ничего не заметит.

– А ты, фофан, отползи чуток влево, – объяснил я второму. – Иначе через секунду получишь вместо мяча головенку своего шефа.

Дабы усилить эффект сказанного, я малость ужесточил хватку. Я бы не удивился, если «индеец» выдал бы хрипатого петушка, однако он лишь прикрыл глаза. Стойкий, стервец! Было видно, что ему плохо и больно, но он продолжал молчать. Впрочем, «фофан» все понял и послушно отрулил в сторону. На безопасной дистанции, задыхаясь от злости, выпалил:

– Вы покойники! Слышите? Покойники все до одного!

– Иди ты!.. Фильмов насмотрелся? – я фыркнул. – Что еще скажешь?

– А тебя мы сегодня же достанем, не веришь?!

– Верю, а как же!.. – я чуть напрягся и ступни миниатюрного босса закачались над тротуаром. На этот раз играть в героя ему стало по-настоящему трудно. Практически я подвесил его за шейку, и «индеец» с натугой прохрипел:

– Заткнись! Ублюдок!..

«Фофан» испуганно замолк и даже, как мне показалось, чуть вытянулся. Худшие из моих опасений подтверждались. «Индеец» определенно принадлежал к красной гвардии. Можно было смело ставить крест на всей нашей экспедиции, на Черном Море и на гостеприимном Бусуманске. Хорошо, если успеем на ближайший рейсовый автобус. Хотя какой там автобус? На какие шиши?.. Я мысленно выругался.

– Ну? – я осторожно поставил «индейца» на землю. – Что будем делать?

Очумело мотая головой, поднялся с земли Вараксин.

– Может, сдадим их в милицию?

– Чушь! – это просипел мой пленник.

– Выдвигай свои предложения, мы послушаем.

– Ты знаешь, кто я такой?

– Чего тут знать! Беня Крик какой-нибудь. Из местных эцелопов.

– Могу просветить…

– Можешь, но лучше не надо. Нам ведь это по барабану. Парни вы серьезные, и так видно, а потому выхода у нас нет. – Я неинтеллигентно циркнул слюной. – Короче, выбирай, эцелоп. Либо я тебя кончаю прямо здесь и сейчас, либо мы мирно разбегаемся.

– Без денег?

– Без, – ты угадал. Мы не рокфеллеры.

– Дурачок, – протянул он с усмешкой. – Все платят.

– Это их проблемы. Значит, есть чем делиться. У нас, к сожалению, нечем… – я вздохнул. – Словом, так: вы обидели нас, мы – вас, все в расчете. Ты даешь слово, что второй серии не будет, мы расходимся.

– Неужели веришь людям на слово?

– ТЕБЕ, так и быть, готов поверить.

– Тогда лучше сразу меня кончай, – этот заморыш криво улыбнулся. – Давай, если сможешь.

– Тварь! – я поневоле сдавил его шею. – Думаешь, не смогу!

– Тогда делай!.. – просипел он.

Я мысленно матюкнулся. Сукин сын загнал меня в ловушку и прекрасно это сознавал. Мы проиграли по всем статьям, и оставалось только бессильно ругаться.

– Бил! – предупреждающе проговорил Вараксин. – Бил, не надо!

Он мог бы этого и не говорить. К разряду «красных» я не принадлежал.

– Сволочь ты! – я расцепил пальцы и отпихнул от себя «индейца». – Сволочь и гад, понятно?

Второй молодец немедленно подскочил к боссу, выжидающе глянул на него, потом на меня.

– Успеется, – малорослый начальничек оправил на себе джинсовый пиджачок, пальцами огладил массивную цепь. – Лучше займись приятелем.

«Приятель» уже выходил из комы, но каждое движение причиняло ему жуткую боль. Постанывая, он едва переступал своими накаченными ногами.

– Надеюсь, это пойдет ему на пользу, – устало произнес я.

– Надеюсь, пойдет, – «индеец» кивнул. – Я не прощаюсь с тобой, герой. Теперь ты у нас в списке под номером «уан».

– Тогда занеси туда и собственное имечко. Не забудешь?

Кисло скривив губы, он зашагал к машине. Мы молча смотрели уходящим в спины. Скользнув на сиденье возле водителя, движением кисти «индеец» поторопил ковыляющую пару. Буйвол покорно взвалил «красавца» на плечи, в два прыжка подскочил к автомобилю. Взревел мотор, и темный «опель» рванул с места, по пути опрокинув столик одного из торгашей. Только сейчас я заметил, как пусто стало на площади. Даже торговцы отсиживались в зарослях акации. Никто не спешил собирать рассыпавшиеся по асфальту стекляшки. Мне по-прежнему было скучно и грустно.

***

Мы уже почти собрали манатки, когда к нам приблизился бородатый очкарик.

– Адольф, – не тратя времени, представился он. – Отчество и фамилию опускаю. Бывший коммерсант, а ныне астроном. Живу в горах, сюда спускаюсь по выходным – пожевать свежего хлебушка, попить пивка.

– Что дальше?

– Классно играете, парни. А еще лучше поете…

– Извини, браток, только некогда нам, – я за локоток отодвинул Адольфа в сторону.

– Вы не поняли! – он перешел на шепот. – Я же не просто так, я – помочь!.. У меня фазенда. То бишь – обсерватория. В горах. Всего три часа ходу. Я же видел, с кем вы тут собачились…

– Ну-ка, ну-ка! – оживший Вараксин шагнул к астроному. – Ты знаешь, чей это «опель»?

– Ясное дело, знаю! Потому и подошел! Это Мула!.. – Адольф обернулся ко мне. – Ты, браток, не кого-нибудь, – самого Мулу за кадык потрогал.

– Да кто он, черт подери?

– Как кто? Считай, здешний хан. Все побережье в кулаке держит. Так что вам туточки оставаться никак нельзя. Либо на материк, либо ко мне. А я, парни, музыку люблю. Играйте хоть каждый день. У меня там – как в банке, тихо, никого, чистая благодать.

– Вот что, Адольф, – Джон взял бородача под руку. – Ты, я вижу, мужик отважный, но лишний час вряд ли что-нибудь решит, так? Вот и давай зайдем в кафе, обмозгуем все без свидетелей, идет?

– Может, не стоит? – Вараксин глянул на меня исподлобья. – Как ты считаешь, Бил?

– А мне уже все трын-трава. Сам слышал, занесен в список под номером «уан»…

– Вы что, сдурели? – вынырнувшая невесть откуда Татьяна с необъяснимой злобой накинулась на меня. Ее буквально трясло, губы кривила плаксивая дуга. – Кто тебя просил драться? Кто?! Идиот безмозглый! Дали бы им денег, и все! Что теперь с нами будет, ты об этом подумал?

– С тобой ничего, милая, – я холодно кивнул ей. – Свободна, подруга!

Взбурлившую мою душеньку все еще несло и крутило на перекатах, и неизвестно, что в большей степени меня разозлило – недавняя стычка с Мулой или выходка вчерашней подружки.

– Идем в кафе? – я подхватил с земли сумку с аппаратурой, с нарочитой беззаботностью приобнял Адольфа. Должно быть, Леший почувствовал мое состояние, потому что воздержался с советами и неожиданно поддержал:

– А что? Перекусим перед дальней дорожкой. Что нам в горах с деньгами-то делать?

– И я с вами! – Элиза решительно шагнула вперед. Раскол происходил прямо на наших глазах. Даже Адольф, явно не пылавший желанием задерживаться с нами в кафе, что-то сообразил, потому что с неожиданным миролюбием согласился:

– В кафе – так в кафе. Если не возражаете, могу понести какую-нибудь гитару…

Мы не возражали.

***

Расшалившиеся нервы следовало успокоить, и мы заказали пару бутылок «Ночных Грез» с салатами на закуску, с затейливым заливным. Стограммовые стаканчики, принесенные официанткой, одобрили все. Рюмок в нашей суровой компании не любили. Первая бутыль пролетела в сухую, тостов не произносили.

– Ничего, крепкая штучка!

– Хэх!.. Чего ж я стал бы предлагать, если б не знал!..

– Ты другое скажи, знаток. Кто он – этот Мула?

– Мула-то? А фиг его знает! Я же говорю, местный хан и бай. Ясное дело, и бизнес какой-нибудь крутит. Они ж сейчас все бизьнисьмены!.. Другое странно – что он самолично к вам подрулил. Это ж не его уровень. Мулу можно углядеть где-нибудь в казино или ресторане. Да и то – не здесь, – в Ялте какой-нибудь, в Алупке. Там они любят оттягиваться. А тут у них просто кусочек территории, своего рода филиал.

– Как полагаешь, что он может с нами сделать?

– Ну… За такое… – Адольф мутно глянул на меня. – За такое, пожалуй, все что угодно сотворит. Надо будет – и пришить не постесняется. Он человек авторитетный, а авторитет необходимо подкачивать.

Усваивая информацию, мы оглушили еще по стакашку.

– Мда… Значит, подкачивать, говоришь?

– Ну так, конечно!

– Вообще-то он уркаган или нет?

– Вроде нет. Хотя с ментами и блатными у него вроде полный ажур. Никаких разборок вот уже второй год. И мэра он частенько сопровождает. Совсем как пес.

– А кто у нас мэр? – поинтересовался Вараксин, вонзая вилку в заливное.

– Принципиально не помню! – гордо ответил Адольф. – Я им что, нанялся, знать их имена и фамилии? Пусть мою сперва выучат, тогда, может, и я… – он дребезжаще хихикнул.

– Тогда за оптимистический задор? – Джон с мрачным лицом поднял свой стаканчик.

– За него! – я присоединил свою посудину. – Где, кстати, твоя обсерватория, Адольф? Ее с моря-то видно?

– А як же! Если отойти к самому берегу или отплыть, скажем, на катере, то обязательно разглядите. Такой белый шарик.

– Ага, видел такие! Не помню где, но видел.

– Так они здесь всюду. Возле той же Ялты их чуть ли не дюжина, а здесь она одна-единственная.

– А почему – шарик?

– Хрен там, шарик! Это издалека, а вблизи… Вблизи моя обсерватория – все равно что задница. Белая и пухлая!

– Как в той сказке, да? Шел мужик, попу кивал. Чем мужик попу кивал?

Адольф рассмеялся.

– Да нет, правда! Глянешь иногда утром, и прямо оторопь берет. Торчит этакая среди гор и лыбится! А после доходит: это ж вызов, парни! Самый натуральный!