Контрабандисты

– Очень рад! – Замдиректора, не сводя немигающего удавьего взгляда с Веры, вышел из-за стола и указал на кресла в углу комнаты. – Чай, кофе предложить не могу, извините, секретарша на вакэйшн14 в Амстердам свалила. А вот что-нибудь покрепче: мартини, виски, коньяк – пожалуйста. – Скользнул к шкафу и распахнул дверцу бара.

Освещенное скрытой лампой чудесное окно в мир западного изобилия путеводной звездой вспыхнуло в полумраке кабинета. «Все правильно… Туда, скорее туда», – синхронно подумали контрабандисты. Забелецкий, не дожидаясь ответа, налил в два треугольных бокала по полтора сантиметра Мартини и протянул гостям.

– А ведь ты, Эд, мне все еще не представил свою очаровательную спутницу.

– Ах да, конечно. Познакомьтесь, Вениамин, это Вера. Вера, это Вениамин.

– Очень приятно.

Новые знакомые обменялись рукопожатиями.

– Вы, Верочка, учитесь или работаете? – не отпуская руки красавицы, спросил замдиректора бархатнейшим голосом.

– Не то и не другое, – очаровательнейше улыбнулась та в ответ.

– И чем же тогда занимаетесь?

– Ну-у… В основном мечтаю.

– Как это мило… О чем же, Верочка, если не секрет?

– Не секрет, Вениамин. У вас работать.

Буржуин, сразу бросив руку, раскатисто захохотал.

– Надеюсь, вы не за этим осчастливили меня визитом. Все готов сделать для такой прелестницы, но это, увы, не в моих силах. – Он подошел к бару, налил полстакана коньяка. – Видели уборщицу в холле? Любимая дочь второго секретаря горкома. Наш директор – его лучший друг, и то еле-еле устроил. Москва… Сам тут еле держусь. Со всех сторон шатают. – И залпом выпил.

– Да нет… Вера пошутила… Вовсе мы не за этим пришли. – Эдуард сердито зыркнул на подругу. – Ей некогда работать… – Хотел добавить, что домохозяйка и что у нее с мужем много хлопот, но вовремя осекся. – Мы насчет Кубы поговорить…

– А… А я думал, ты долг отдать. А что Куба?

– Ну, помнишь, ты у Моргуновой говорил, что на Кубу зимой никто ехать не хочет? Так вот, мы можем тебя выручить.

Буржуин опять заржал:

– Выручить! А ты забавный, Эд.

Контрабандисты переглянулись.

– Ну ты что, Вениамин? Забыл? Еще говорил, что два места у тебя есть… своих собственных.

– Ну, есть, предположим, – резко перестал смеяться замдиректора. – А при чем тут вы?

– Так купим их у тебя и все такое. Я в долгу не останусь, ты же меня знаешь, – подмигнул ему Эдуард.

Забелецкий поглядел на часы. Рабочий день кончался. Потом на пустые бокалы посетителей.

– А что это Мартини? Квас итальянский… Может, вам коньячку налить или нет… рому кубинского?

– Коньячку или рому можно, – обрадовался Эдуард, – только не уиски. Мы тут недавно пузырь литровый раздавили Джони Уолкера, так голова потом три дня болела.

– А ваш фрэнд15 – гурман, Верочка. – Забелецкий разлил всем из пузатой бутылки. – А я вот армянский предпочитаю. Всякого полно. – Он небрежно махнул в направлении бара. – В дьюти-фри напокупал… А пью армянский, пять звезд. Люблю. Что уж тут поделать.

– А я портвейн люблю, – разоткровенничался в свою очередь Эдуард. – Пью, конечно, и водку, и коньяк, и уиски иногда, но… мне противно. А вот портвейн всегда с удовольствием. Можно и вермут, но портвейн лучше.

– Я же говорю – гурман. – Замдиректора снял пиджак, расслабил галстук и поднял свой стакан. – Верочка, – прижал руку к груди, – пью за вашу красоту. Вы пронзили мое сердце с первого мгновения нашей встречи! – Сделал вид, как будто сейчас заплачет. – Не знаю, как буду дальше жить с такой серьезной раной, но… Все равно счастлив, что познакомился с вами.

«Как умно я поступил, взяв в команду такую сексапильную телку, – подумал Эдуард, закусывая найденной в стоящей на столе вазочке печенюшкой. – Этот хорек Забелецкий раньше такой важный был, что за руку брезговал здороваться, а тут, глядите-ка, коньяком угощает и слюнями брызжет…»

– Ты всегда мне нравился, Эдуард. – Замдиректора осушил вторые полстакана, алкоголь добрался до его мозга, и он решил открыть карты. – Модный такой, молодой, борзый. Девчонки у тебя всегда – высший класс… – Выразительно поцокал языком, глядя на голые Верины коленки. – Далеко пойдешь, в общем…

– Ты тоже, Вениамин, умеешь жить. Как вошел сегодня в контору… Мы с Веркой аж присели. Думали, бог какой-то с неба спустился. Костюм! Шузы! Короче, полная колбаса, – не остался в долгу Эдуард.

– А… Спасибо, это я еще так, в рабочей, можно сказать, одежде… – Лесть пришлась замдиректору ко двору. – А вы Верочка, почему не пьете? – Захотев налить по новой, обнаружил он, что у красавицы в бокале практически ничего не изменилось. – Мы напьемся, и вам с нами неинтересно будет. Давайте, давайте, допейте. Тогда я и нам налью.

– Да… Давай, Вера, не подводи, – нахмурился Эдуард.

Девушка пожала плечами и сделала большой глоток.

– Ну вот, хотя бы, – улыбнулся замдиректора, тут же разливая по новой. – Давайте выпьем за случай… за счастливый случай или за удачу, что ли… Даже не знаю, как это выразить словами. – Он схватился за лоб. – В общем, чувствую, что вы неспроста появились в моем кабинете, и хочу выпить за то, чтобы этот случай стал счастливым. – Он взял стакан и, даже как-то смущаясь, потянул к гостям.

Контрабандисты снова переглянулись, чокнулись и выпили.

– Какой мягкий коньяк, – подал голос Эдуард. – У тебя неплохой вкус, Вениамин… И все-таки что с Кубой?

– А что с Кубой? Девятьсот за путевку плюс по пятьсот с рыла, пардон, с прекрасного облика, – к влюбленному взгляду на Веру Забелецкий добавил сложенные в мольбе извинить ладони, – за услуги. Думайте.

– Почему по пятьсот?!.. – возмутился руководитель банды. – Сам говоришь, никто не едет зимой…

– Зимой?! Подумаешь, небольшой ливень после обеда. Нам бы такое лето, как там у них зима, – улыбнулся спекулянт. – Пятьсот по знакомству, Эдик. За вашу красоту делаю скидку, а так, вообще, лохам – две цены. Плюс к этому райком партии – двести и помощь в КГБ – триста, а сложные случаи, как у тебя, Эд, например, от пятисот до тысячи…

– А что это вдруг у меня сложный случай? – возмутился Эдуард.

– А то что, тебя только из-за одной твоей фотокарточки не выпустят… Ты посмотрись в зеркало. Где там комсомолец, образец советского человека для братьев из социалистической республики? И ты комсомолец ли, кстати?

– Ну нет… – Смущенно потер нос Эдуард. – Исключили, когда первый раз из института уходил, а при чем здесь это?

– Ну вот, что я и говорю… Это еще тыща, короче. – Вениамин снова всем налил. – И это по дружбе… Лохам такая услуга недоступна.

Они выпили. В комнате повисла тишина. Замдиректора строил глазки Вере, в то время как атаман банды калькулировал в уме расходы и прикидывал, из каких источников их можно было бы покрыть.

– А вас чего на Кубу-то потянуло, ребята? – Забелецкий уже изрядно захмелел. – Был я там… Ничего особенного. Такой же совок, только еще обшарпаннее. Ничуть не лучше нашей Анапы или, скажем, Пицунды. Такая же беднота и черножопые кругом. Зачем это вам? Тем более за такие деньги?

– Ну как?.. – рассеянно возразил Эдуард. – Просто хочется за границу съездить. Мы с другом всегда мечтали там побывать. Остров Свободы, Луис Корвалан и все такое… Вот и Вера тоже…

– Постой, постой, – перебил его Забелецкий. – Ты, друг и Верочка… Три, что ли, путевки надо?

– Ну, типа…

– Ой, ребята, что-то вы мне не нравитесь. – Замдиректора окинул контрабандистов проницательным взглядом. – Бежать, что ли, намылились?

– А что сразу бежать? – изобразил возмущение Эдуард. – Что, нельзя просто попутешествовать съездить?

– Ну да… Попутешествовать… Не смеши. Я тебя знаю. В жизни из области не выезжал – денег жалел, а тут за бугор, да еще за две с лишним тонны.

– Ну вот… точно ты говоришь… Может, я копил, а сейчас поеду, наконец, мир посмотрю.

– А… – Лицо Забелецкого ожесточилось. – Это интересно… Так вот почему ты мне еще с весны за пакеты деньги не отдал. Сколько там? Двести двадцать? Немного, конечно… А вот Седой мне недавно гундел, что ты ему за штаны пятихатку должен. Макарону, Моргуновой, кто там еще у нас?.. Эпифану… Ну и так далее. То-то они все обрадуются, когда узнают, где их денежки.

Эдуард, не найдя, что ответить, схватил бутылку, неумело налил всем, взял свой стакан и залпом выпил. Наступила неловкая пауза.

– Но вы же его не выдадите, Вениамин? – пришла на помощь другу Вера. Она придвинула свою босоножку к ботинку замдиректора и, глядя прямо в глаза, проворковала: – Вы же не можете быть таким жестоким?

Ход получился сильным, Забелецкий мигом забыл все претензии, подобрел, одутловатое лицо его сложилось в сальную улыбку.

– Верочка. А почему мы все еще на «вы»? Надо срочно исправить эту досадную ошибку. Давайте-ка мы с вами выпьем на брудершафт.

Он взял ее коньяк и рванулся через стол подать, не сдвигая при этом ногу, чтобы не прервать предложенный красавицей контакт. Сдавленное этим движением содержимое его многолитрового пуза резко хлынуло наверх, кнопки на рубашке расстегнувшись, обнажили покрытую рыжей растительностью грудь. Вере стоило большого труда не рассмеяться.

– Не выдадите? – переспросила, принимая бокал.

– Да как скажете, моя прелесть… – Лицо у заметно запьяневшего замдиректора то ли от спиртного, то ли от любви полыхало, волосы на груди шевелились. Он сверкал глазами и хищно облизывал губы. – Так что, на брудершафт?!

Выглядело это весьма угрожающе. Вера на несколько секунд замерла в замешательстве.

– Ну да, да… Сваливать собрались из этого совка вонючего, – прорезал тишину голос Эдуарда. – И не просто так, а с баблом. С большим баблом. С миллионами.

Признание атамана мигом переключило внимание аудитории. Забелецкий, резко остыв, повернул голову в его сторону, а Вера той же босоножкой больно пнула болтуна под коленку.

Он ойкнул, но не замолчал:

– Поможешь с путевками возьмем тебя с собой. Поедешь с нами, Вениамин?

– С миллионами, говоришь, – ухмыльнулся замдиректора, застегивая рубашку. – Интересно… – Посмотрев на просвет, нашел бутылку почти пустой, поднялся взять другую. По пути к бару вылил остатки коньяка в себя.

– С миллионами, с миллионами, чувак, не сомневайся. Будем жить как люди, а не какие-нибудь там негры.

Пока контрабандисты за его спиной перестреливались взглядами, Вениамин принес из шкафа Метаксу, сел на место, разлил. Все выпили до дна, даже Вера. Угостил из пачки «Кэмел». Закурили.

– А все-таки «Кэмел» гораздо вкуснее «Мальборо», – почмокал губами Эдуард, выпустив в потолок дым от первой затяжки, – мягче намного.

– Да, да… Ты давай, миллионер, зубы не заговаривай. Выкладывай, что там у тебя. Клад, что ли, нашел?

– Ну, типа… – И руководитель экспедиции не спеша, к месту и не совсем помогая себе жестами, ввел замдиректора в подробности операции.

Тот внимательно выслушал, не перебивая, а по окончании доклада изрек:

– Да-а, молодежь, с вами не соскучишься… – Задумчиво почесал затылок. – Если все так и есть… Очень, очень даже может все неплохо получиться. Русский авангард сейчас у них в цене… И с чемоданами это вы хорошо…

– Это я… я придумал, – гордо поднял нос начальник экспедиции.

– Нихт шлейхт16, – похвалил его Вениамин. – Надо только, чтобы этот ваш, как там его?..

– Леха, – хором помогли контрабандисты.

– Чтобы Леха покрепче все приделал. Швыряют там этот багаж бедный со страшной силой. Не приведи господи, порвут шедевры.

– За это не парься, у парня золотые руки. За это и держим. Сделает все на высшем уровне, – успокоил его Эдуард. – Лично проверю.

– Проверишь, говоришь? Молодец. Ну и что? – вонзился замдиректора в собеседника вопросительным взглядом.

– А то… Выберемся – одна картина тебе.

– Хм… А почему одна? Две.

– Чего? – завелся Эдуард с пол-оборота. – Одна, я сказал! Одна.

– Мне это будет очень дорого стоить. Две. Последнее слово.

– Чего? Сколько стоить? Семь тысяч… сам же сказал. Так-то, если рассудить, тебе и этого много. Вон у Веры с Лехой, вообще, по половине, и им хватает. А у тебя целая. Это миллион, не меньше!

– Им хватает, а мне мало. Что такое миллион в мире капитала? Тьфу… Я был там и неоднократно. Там все так дорого. Сказал, две – значит, две… и не меньше.

– Да пошел ты! – не переставал горячиться Эдуард, несмотря на болезненные пинки подельницы из-под стола. – Без тебя обойдусь… Достану деньги, продам одну, наконец… заплачу тебе за твои сраные путевки и сам поеду, без твоей вонючей помощи!

– О да, конечно, конечно. О чем звук? Поезжай… Только я вот возьму их тебе и не продам! Ни за какие деньги. И вообще…

– А я тебе столько дам, что ты их мне в зубах притащишь! – Вскочил с дивана атаман. – А не ты, так директор твой. Зайду к нему и бахну на стол десятку красных, мало будет – две. А ты удавишься от жадности, когда узнаешь, что такой навар прощелкал. Я твою еврейскую душу знаю…

– Ах ты, сучонок! – Забелецкий тоже покинул кресло. – Душу он мою еврейскую знает! А не знаешь ли, что я ко всему прочему еще и офицер КГБ в отставке и могу сейчас же тебя как опасного врага взять за жабры и…

– Эй, эй! Хватит! Заткнитесь! – громко закричав, не дала ему закончить Вера. – Подумайте. Что делите-то, кретины?! Шкуру неубитого медведя…

Ее замечание подействовало. Спорщики замолчали и сели на свои места. Забелецкий разлил.

– Ну, хорошо… Полторы.

– Одну.

– Почему тебе… – Замдиректора произвел вычисления в уме. – Четыре, а мне одну? Несправедливо…

– Потому что это мое! Мой отец это скоммуниздил и мне оставил. А ты тут ни при чем. Тебе просто повезло. Я тебе почти за просто так даю миллион… зеленых. Бери, бля, пока я добрый! А то, ей богу, плюну на все и отнесу это говно в ментовку…

– Ничего себе «за просто так»!.. Да если бы ты знал, как это все трудно! Путевки, менты, парткомы… Всех оближи, помажь, везде нервы… Неси сдавай, что ж. Только имей в виду, не успеешь, я тебя первый сдам.

– Хватит! – закричала Вера, видя, что они снова начали вставать. – Мы с Лехой отдаем одну треть от нашей доли тебе, Вениамин. Одной с третью тебе достаточно?

Переговоры заходили в тупик, и предложение красавицы поступило очень своевременно. Замдиректора секунду посоображал и решил, что больше ему со своих деловых партнеров уже не выжать.

– Ладно, так и быть. Я привык уступать очаровательным женщинам. Договорились. – Он взял бокал и, победоносно улыбаясь, поднял над столом: – Давай, Эд, забудем наши разногласия и выпьем же, наконец, за эту Богиню. – На лице коммерсанта снова засияла обольстительная улыбка. Он, украдкой глянув под стол, определил там местонахождение Вериной босоножки и двинул туда свой ботинок. – Нам с тобой повезло, что она не только необыкновенно прекрасна собой, но еще и мудра, и щедра… – Он елозил ступней по полу, но ноги прелестницы не находил.

– Давай. – Эдуард, тоже восхищенный напарницей, обрадовался такому разрешению назревавшего было конфликта. – Она классная, согласен…

– А за такой тост, Верочка, нужно пить только и исключительно на брудершафт. Так что… – Замдиректора снова заерзал и заоблизывал губы.

– Да это уже ни к чему… – усмехнулась красавица. – Теперь можешь и без этих глупостей называть меня на «ты», Венек…

8

Придя в понедельник на фабрику, Леха получил в отделе кадров новенький пропуск и, подойдя к одной из четырех серьезно укрепленных кабин на проходной, предъявил его высунувшейся из окошка здоровенной тетке.

– Алкаш? – хмуро спросила та, внимательно изучив документ.

– Это что, там так написано? – усмехнулся промдизайнер.

– А что, нет? – Вахтерша ощупала его холодным взглядом. – Все вы, мужики, алкаши… А это что? Ну-ка подойди ближе. – Она одной рукой ловко поймала подозреваемого за воротник, другой бегло обыскала. – Показалось… – выдохнула с видимым разочарованием.

– Вы что, тетя, охренели? – возмутился Леха.

– Побазарь еще мне, племянничек… Сам виноват: вырядился в пинжак в такую жару… Заруби себе на носу: проносить спиртные напитки на предприятие строго запрещено! Найду, – она поднесла под нос контрабандисту солидный, пахнущий луком кулак, – напишу докладную… Проходи.

Конструкторским отделом оказалась просторная комната с яркими шторами, задрапированными в стиле «Помпадур». Везде, где можно, красовались горшки с растительностью, стены украшали обои в цветочек, а на полу блестел грубо имитирующий паркет линолеум. Помещение можно было бы принять за гостиную в квартире какой-нибудь старой девушки, если бы оно не было так густо заставлено рабочими столами, за которыми сидели и прихорашивались симпатичные работницы.

Молодой специалист сразу забыл про неприятности на проходной. Полные и стройные, светлые и смуглые, молодые и уже пожившие. Четырнадцать голов насчитал он в этом цветнике, и все были пригодны для обмена жидкостями. Восемь вполне подходили для продолжительных половых отношений, а одна так вообще вылитая Вера, только пониже, ну и не такая красивая, конечно.

Так он и доложил с нетерпением ждавшему его после первого трудового дня Эдуарду.

– Тебя туда, баклан, что размножаться отправили? – зло перебил главарь банды, не дав новоиспеченному кожевнику закончить описание своего счастья. – И не думай даже. Никаких там шашней. Вот ведь, половой агрессор, раскатал губы. С одной рога замочишь – и все, больше она тебя ни к кому не подпустит. Это женский коллектив, у него свои законы, – учил опытный в таких делах товарищ. – Береги патроны для решающего выстрела. Если уж и подкатить к кому яйца – так по делу, к начальнице какой-нибудь или кладовщихе в чемоданном цехе. Ясно, развратник?

– Да как же так? Там такая малина… Вообще нельзя? Что я, импотент, что ли? – спросил Леха разочарованно.

– Ты что, глухой или дурак? – разозлился Эдуард. – Вообще нельзя! На улице телок тебе мало? Узнаю – убью. Будешь обо всем мне рассказывать. Когда надо будет и кого – сам скажу. Понятно или нет?!

– Ладно… что уж там, – согласился Леха с неохотой. – А то я мог бы парочку и сюда привести.

– Все, закончили об этом, придурок. Что еще там было интересного?

– Тетка была интересная на проходной. С тебя ростом, только раза в два шире. Обшманала меня очень тщательно, особенно на выходе. – Парня передернуло от воспоминания об ее жестких пальцах у себя в паху. – Ох, не знаю, как мне оттуда шесть чемоданов вынести удастся.

– Вот… Эту бабенцию и трахни, – оживился Эдуард. – Да так ей засади, чтоб она только о тебе и мечтала. И тогда она тебе сама что угодно вынесет.

– Ты что серьезно? – заржал горе-кожевник. – Она же старая и страшная… Да и ненавидит и меня, и весь род мужской.

– Ну, это я так, к примеру, как вариант… А так думай, решай, смотри по сторонам. В чемоданный цех ходил?

– Не успе-ел…

– Не успе-ел, – передразнил подчиненного атаман. – Весь день на телок пялился. Давай соберись, чувак. Немного погорбатимся – зато потом всю жизнь в шоколаде валяться будем. Сделаем дело – будет у тебя таких сосок сотня, еще и получше. Помнишь, как в журнале? – Взяв ладонями свои воображаемые огромные груди, он с чувством потряс ими. – Забелецкий уже путевки выбил. Осталось меньше двух месяцев. Вера сегодня спрашивала, как у тебя дела идут.

– Успеем, боцман, не ссы, – оживился Леха при упоминании напарницы. – Что она еще спрашивала?

– Да так, ничего особенного… Ну ладно, все на сегодня. Иди домой, отдыхай.

Директора «Красной кожевницы» Клавдию Михайловну Завальню в молодости обольстил и бросил какой-то сельский ловелас, с тех пор она ненавидела мужчин. Возможно, поэтому, а может, по причине мизерных зарплат, трудились там в основном женщины. Этакое феминистское царство: женщины начальницы, грузчицы, шоферицы, охранницы. Даже такой исконно мужской пост, как сантехник, занимала Зоя Муравьедова, вечно мокрая, спешащая куда-то с грязным тросом на плече стодвадцатикилограммовая амазонка. Из-за того, наверное, все отхожие места на предприятии и пребывали в полном порядке.

Мужчины на фабрике, конечно, тоже работали, но все какие-то немужественные и с различными изъянами: кто алкаш, кто инвалид, а кто просто, как начальник отдела кадров, пыльным мешком пришибленный. Каста ленивых, вечно недовольных жизнью изгоев. Они редко попадались на глаза, но они в наличии имелись. Обитали в подвалах, в различных каморках и подсобках, прятались, чтобы их не засекли и не заменили на таких же, но нормальных женщин.

Главная художница, она же начальник конструкторского отдела Зоя Павловна Гробарь-Первомайская была с директором на половой вопрос совершенно идентичных взглядов. И, как только первый раз увидела перед собой нашего промдизайнера, так сразу только по одному его облику поняла, что перед ней бездарь и лентяй, а по едва уловимому запаху перегара (в понедельник утром), что еще и алкоголик. Рабочих единиц, однако, в отделе не хватало, а парень имел редкий по тем временам диплом с хорошими оценками. «Что же, делать нечего, – подумала она, – нужно уметь работать с тем, что есть». Скрепя сердце приняла его в коллектив и даже решила поручить главное дело года – разработку макета фирменного настенного календаря.

С тех пор прошло две недели, и она с каждым днем все более и более убеждалась, что жестоко ошиблась.

– Ну вот что вы, Алешенька, мне опять принесли? – Старушка сморщилась, насколько позволил слой нанесенной на лицо штукатурки. – Я же просила вас побольше души, побольше чувственности, что ли… Если вы меня понимаете. А это снова…

– Нет, не понимаю, Зоя Павловна, – перебил ее промдизайнер. – Я и так уже, как вы просили, почти полностью передрал ваше любимое произведение. Осталось только год тот же поставить – и один в один будет.

– Ах, Алешенька, дорогой. Ну что же тут непонятного? Ну не смотрится… Понимаете? Не смо-три-тца… Вот посмотрите сами, вы же дизэйнэр… Она взяла его макет, кряхтя, вылезла из-за стола и приложила к стене рядом с аляпистым плакатом в зелено-сине-красных тонах:

– Леночкин календарь смотрится, а ваш не смо-три-тца… Неужели вам самому не видно?

– Извините, не видно. Одна хрень, что та, что эта, – промдизайнер едва держал себя в руках. – Компоновка та же, орнамент ваш деревенский – один в один, цвета такие же, шрифт на сетке идентичный… Что еще не так?

– Зря вы ругаетесь, Алеша. – Старуха снова села за стол и, приветливо улыбаясь, уставилась на подчиненного злыми глазами. – Леночкина работа, между прочим, всем понравилась и собрала многие восторженные отзывы на фабрике. Сама Клавдия Михайловна восхищалась и повесила этот календарь у себя в кабинэте и даже дома. А ведь Леночка институтов не заканчивала. И уж, конечно, никаким дизэйнэром, – она неодобрительно покачала головой, – не была. Сама всему научилась. Самородок, если вы меня понимаете. Все детство рисовала в Доме пионэров, а потом сорок лет отдала нашей фабрике. Начинала простой проклейщицей, а дошла до моего заместителя по кэнструктэрскому отделу…

– А ведь вы, Зоя Павловна, если я не ошибаюсь, тоже ничего такого не заканчивали. – Леха наводил недавно справки. – Торговый техникум не считается. Почему же вы меня, дипломированного по этому профилю специалиста, учите, что и как мне делать? Откуда вы можете это знать?

– А укорять не надо, молодой человек, что у меня нет высшего обрэзэвания. – Благообразное лицо старушки резко превратилось в оскалившуюся крысиную морду. – Некогда было мне учиться, не до институтов было, знаете ли… Шла война, а потом разруха… А учу я вас, непутевого, потому, что лучше знаю, что нужно, что понравится людям и нашему дирэктору, и потому, что если вдруг что-нибудь не так получится, отвечать придется лично мне начальнику, а не вам. Вы хоть и дипломированный, но молодой, зеленый и ничегошеньки в нашем искю-юсстве не понимаете… Вот Леночку я бы учить не стала, мы с ней друг друга понимали без слов. Жалко, что она покинула этот мир, а то бы…

– Нет, ошибаетесь, не покинула она этот мир. – Леху понесло. – Она живет здесь: в этом календаре, в этом мусоре, – он схватил несколько рекламных листовок, лежавших на крае стола, и подбросил в воздух, – в этих шторках, в сотнях архаических поделок, нашлепанных вашей фабрикой по ее эскизам. Ее затхлый дух везде в этой конторе. Ваша Леночка была, несомненно, способной, а когда-то, наверно, и актуальной, но она и вы вместе с ней безнадежно отстали. В мире уже никто так не работает… Я же приносил вам, показывал графику, вещи импортные в журналах, какие сейчас в моде. Вы посмотрите на них и на это, – он ткнул в календарь, – на то, что производите. Небо и земля…