Азар. Огонь в Ираке. Книга 1

Но впечатление омрачало горькое послевкусие от сегодняшней поездки. Я не могла уснуть, несмотря на усталость. Перед глазами вновь и вновь мелькали картины раненого города. И глаза этих женщин. Чьих-то жен, матерей, дочерей или сестёр. Мне даже сейчас кажется, что я слышу их крики…

Крики. Нет, это не галлюцинация. Я правда слышу чей-то приглушенный крик, полный отчаяния. И это женский голос. Кому-то необходима помощь!

Не раздумывая, Кетрин набросила на плечи лёгкую куртку с капюшоном, спрятала волосы, которые как огонь маячили в темноте, намереваясь привлечь к себе внимание. Она двинулась на звук, выйдя из палатки и направившись по дороге мимо других временных жилищ. На шее на шнурке болталась камера, которую Кетрин попросту забыла снять. Она медленно приближалась к источнику звука, – мычащие стоны женской боли стали громче. К ним примешивались выкрики и смешки мужчин. Постепенно в сознании Кетрин нарисовалась картина того, что ей предстоит увидеть. По спине пробежал холодок, желудок сжался от нехорошего предчувствия.

В темноте, на расстоянии метров 10, глаза различили кучку солдат. Кетрин бесшумно подошла ближе, и тут увидела всё. Она судорожно закрыла рот рукой, чтобы не закричать от ужаса. В центре круга из солдат на четвереньках стояла голая женщина арабской внешности, явно местная. Её пытались насиловать сразу трое: один в рот, другой традиционным способом, третий – рукой в задний проход. Остальные солдаты весело улюлюкали и выкрикивали непристойности, подбадривая насильников. В воздухе витал крепкий запах спиртного. Ничего более омерзительного и жестокого Кетрин не видела за всю свою жизнь… Женщина уже не могла активно сопротивляться, лишь глухо рычала, как зверь, угодивший в капкан и потерявший надежду на спасение.

Кетрин потеряла дар речи от вопиющей картины. К горлу подступило содержимое желудка, отбежав на пару шагов, её вырвало. Она наспех вытерла рот рукавом и бросилась на помощь несчастной, готовая разорвать этих ублюдков на куски! Внезапно кто-то зажал ей рот, сгрёб её в охапку и оттащил в сторону: «Нет, мисс Коулби, пожалуйста, не встревайте!»

Кетрин отчаянно сопротивлялась, пытаясь вырваться: «Нет, отпусти, Джеймс! Я убью этих пьяных выродков!».

Джеймс оттащил её довольно далеко, и встряхнул за плечи, неожиданно став взрослым и серьёзным.

– Это пленница, её поймали сегодня на шпионаже. Она перерезала горло нашему дежурному! Вы ей уже ничем не поможете. Поймите же это. А пьяные солдаты могут и вас… обидеть. Успокойтесь. Прошу!

– Но как они могут?! Они же люди, а не звери!!

Кетрин перестала вырываться и только лишь беззвучно плакала. Её сердце разрывалось от жалости к пленнице и от собственной беспомощности. Она ничего не может сделать против стада обезумевших от похоти мужчин. Хотя, кое-что она может.

Кетрин включила камеру и трясущимися руками стала снимать: «Я покажу это всем, и их матерям в первую очередь!». Джеймс печально передёрнул плечами: «Вы ничего не в силах изменить, мисс». Он ушёл, а Кетрин снимала. Вскоре она почувствовала, что силы её на исходе, она не может более выносить это, и направилась в свою палатку.

Этой ночью она поняла, куда попала. Война – это катализатор, который высвобождает все самые худшие человеческие пороки. Какой бы ни была цель, она не оправдывает подобные средства. После поездки сюда что-то изменится внутри неё. Меняется прямо сейчас. Многие вещи придётся переосмыслить…

Утром полковник Лостнер приветливо кивнул Кетрин за завтраком. Та едва заметно кивнула в ответ, но улыбаться, как бывало раньше, не стала. Он наверняка знал о случившемся ночью. И предпочитал делать вид, что ничего не произошло.

Она навострила уши, весь завтрак солдаты обсуждали предстоящую вылазку в город Эль-Фаллуджа, что западнее Багдада. Решение поехать туда даже не обсуждалось в голове Кетрин с её советчицей, которая была категорически против. Кетрин сосредоточилась на беседе Лостнера с каким-то военным:

– Армия Махди уничтожила весь наш отряд, отправленный патрулировать окрестности. Возьми лучших, выступаем сегодня как стемнеет.

– Есть. Но они не единственные, кто борется за землю. Я слышал, люди Джехана так же заинтересованы в противостоянии.

– Их внутренние группировки меня не волнуют. Основная задача – зачистка территории от боевиков. Огонь открывать по всем «несогласным», поддерживающим их, без колебаний. Ясно?

– Так точно.

– Мы должны продержаться до прибытия морпехов и отряда снайперов, тогда уже мы сможем организовать полноценную блокаду города и атаковать повстанцев. А пока наша цель – сократить численность врага.

Кетрин внутренне оскалилась. Интересно, а женщины и дети, по мнению полковника, тоже «несогласные»? Ей необходимо поехать. Но полковник никогда в жизни не разрешит ей присоединится. Значит, придётся поиграть в переодевания!

На протяжении дня Кетрин то и дело общалась с Джеймсом, выясняя у него обстоятельства предстоящей поездки. К концу дня она была полностью готова совершить то, что задумала. Она предложила Джеймсу выпить холодного чаю перед дорогой, предварительно подмешав туда лошадиную дозу снотворного. Затем, когда тот отключился, уложила его на свою постель и накрыла покрывалом. Выкрав у него жетон и ключи от шкафчика, Кетрин прокралась в мужскую раздевалку, пока там никого не было, и взяла всю амуницию Джеймса, выданную для предстоящей операции.

В своей палатке она переоделась, не забыв натолкать ваты в жесткие ботинки, перетянуть грудь бинтами, натянуть на голову специальную маску, через которую видны были только глаза. Теперь вроде порядок! Нужно спрятать камеру и не забыть молчать, голос её сразу выдаст. И походка, конечно! «Просто представь, что у тебя есть яйца!».

Кетрин улыбнулась, мысленно представив, что бы сказал её друг, преподобный отец Лайонелл, увидев свою подопечную в подобном виде! «Ты всю жизнь будешь попадать во всякие передряги. Такова уж твоя сущность. Так постарайся хотя бы извлечь из этих ситуаций уроки». – Сказал как-то ей священник. Как в воду глядел!

Небо темнеет. Этот факт сыграл в её пользу. Перед отъездом – построение и перекличка. Затем погрузка в фургоны. Кетрин запрыгнула внутрь одной из последних. Внутри темно, жарко и тесно. Бинты на груди мешают дышать. К счастью, в основном все молчат. Едем долго, сильно качает, сквозь прорези в брезенте ничего не разглядеть – кромешная тьма. Кетрин начало клонить в сон. Она стала кусать губу, чтобы не уснуть.

– Внимание! Приготовились, подъезжаем!

Кетрин вмиг очнулась, навострив уши. Все зашевелились, почувствовалось всеобщее напряжение.

– Приготовиться к высадке! Три, два…

Грузовик резко остановился и солдаты быстро стали выпрыгивать из фургона и куда-то бежать, распределяясь по разным направлениям.

– Эй! Не туда! – крикнул мне кто-то и схватил за руку, таща в противоположную сторону. Добравшись до угла одноэтажного дома и пригнувшись, солдат принялся материть меня, затем присмотрелся и спросил: «А где твоя винтовка?».

– Забыла в машине. – Машинально ответила я.

Тот вытаращил глаза, услышав женский голос. В следующий миг он сорвал с моей головы шлем и маску.

– Твою мать!!! – взревел солдат, глядя на копну рыжих волос, рассыпавшихся по моим плечам.

Откуда-то с неба на нас обрушился грохот, от которого заложило уши. Я не сразу сообразила, что по нам стреляют. Солдат сгрёб меня в охапку: «Пригнись! В укрытие, живо!». Он оттащил меня к стене здания, за которым мы скрылись, и стал отстреливаться. Я только сейчас огляделась по сторонам.

Мы в каком-то посёлке или маленьком городе, по обе стороны дороги тянутся одноэтажные полуразрушенные дома. Напротив нас, через дорогу, толпа военных иракской армии. Или это боевики, не понятно. Я не различала их. По мне, так все на одно лицо! У всех одинаковый камуфляж, чёрные бороды, покрытая голова. Они что-то кричали на арабском и стреляли в нашу сторону. Рядом с нами, за каменным выступом, отстреливался еще один американский солдат.

Я тихонько попыталась подползти к нему и начала снимать, лежа на земле. Он заметил меня и выругался. Я подумала, что действительно совершила большую глупость, тайком отправившись сюда. Но сейчас уже поздно думать об этом. Дрожащими руками я попыталась выровнять изображение на крошечном экране камеры. Если удастся выжить и доставить материал Дику – он озолотит.

В висках лихорадочно пульсировало от напряжения, я почти не слышала, что кричат солдаты друг другу. В воздухе запахло кровью и порохом. Мне нужно найти оружие. Тут я вспомнила про нож в ботинке. Я достала его и крепко зажала в руке. Второй рукой держала камеру, продолжая снимать. Тут краем глаза я уловила фигуру ребенка. Он находился метрах в десяти от нас, сидел на корточках и плакал, толкая безжизненное тело мужчины, лежавшего перед ним в луже крови. Видимо, это был его отец.

Я крикнула ему: «Малыш! Иди сюда! Прячься! Иди ко мне, скорее!». Мальчик услышал и посмотрел в нашу сторону. Его детское лицо исказила гримаса боли и ненависти. Он схватил пистолет с земли и стал беспорядочно нажимать на курок. Солдат, находившийся рядом со мной, машинально открыл огонь в ответ на стрельбу извне. Ребенок упал. «Нет!!! Не стреляй, там ребёнок!!» – заорала я, намереваясь броситься к мальчику. Солдат схватил меня за шкирку и грубо толкнул на землю:

– Куда?! Лежать! Мы и так из-за тебя чуть не погибли!

Он отвернулся. Я не знаю, видел ли он, в кого стреляет. Осознанно или случайно, но он для меня – убийца. Я не знаю, что на меня нашло в этот момент. Ослеплённая яростью, я с воплем бросилась на него и воткнула нож ему в шею, где не было защиты. Видимо, случайным образом попала в артерию, поскольку в этот же миг из раны фонтаном хлынула кровь. Солдат ошарашенно выпучил глаза, глядя на меня диким взглядом, полным ужаса и непонимания, повалился на землю. Пару секунд его тело сводила судорога, затем он затих, остекленелыми глазами глядя в пустоту. Я роняю нож на землю, в оцепенении смотрю на труп, но осознание ещё не пришло. К горлу подступает ком, затошнило.

Слышу шум шагов, поднимаю глаза и успеваю увидеть только чёрные глаза и бороду. От сильнейшего удара по голове падаю в темноту. «Это конец» – мелькнула последняя мысль, перед тем как отключиться.

Глава 3

Я очнулась от непривычного ощущения холода и сырости. Лежу на скользком, ледяном полу. Невероятно! Наконец-то мне холодно, впервые с моего пребывания в этой знойной стране. Попыталась немедленно открыть глаза, но не смогла – голова раскалывалась, от малейшего резкого движения кружилась, к горлу подступала тошнота.

Всё же спустя несколько секунд я сосредоточилась и открыла глаза, осмотрелась.

Я в подвале. Темно, сыро, бетонные стены и пол, тусклая полоса света из коридора. Нет окон. Ржавая решетка. Эта картина живо напомнила мне об ужасной ночи из моего детства, когда я оказалась заперта на всю ночь в сыром подвале с крысами.

Чувствую, как паника цепкими когтистыми лапами сжимает моё горло. Делаю глубокий вдох, пытаюсь успокоиться. Я попробовала пошевелиться, но не тут-то было: ноги и руки связаны. На мне нет бронежилета, моей камеры, удостоверения журналиста и ножа. Холодно, пальцы заледенели! Очень болит голова. И рёбра! Меня били? Или волокли по земле… Я этого совершенно не помню, но тело помнит отчётливо.

Сколько же я здесь провалялась? Как хочется пить…

Я облизала губы, начала думать, что я могу предпринять. И в тот момент, когда в моей голове зашевелились мысли, вместе с ними пришёл запоздалый, леденящий душу страх.

Осознала всю безысходность ситуации. Я заложница у боевиков, их враг – американка, ещё и женщина. Повезёт, если убьют сразу. Но этого не будет. Все знают об их жестокости и о пытках, которым они подвергают пленных.

Голова пошла кругом, когда я осознала, что меня может ожидать. Я вспомнила женщину, которую насиловали американские солдаты тогда ночью. И я ничем ей не помогла. Видимо, карма не заставила себя долго ждать.

В голову пришла мысль убить себя первой. Тогда они не смогут издеваться надо мной. «Но чем, как… Нет, стоп! Я никогда не сделаю этого, это смертный грех! Буду стоять до конца, сколько смогу!». Сердце колотилось как бешеное, в ушах шумело, мысли путались.

Внезапно послышались приближающиеся шаги и отрывки арабской речи. Я кое-как поднялась на ноги, опираясь о стену. Двое мужчин восточной внешности подошли к решетке и не глядя на меня, стали отпирать замок. Оба были в военном камуфляже, головы покрыты платками, сами увешаны оружием. Один был моложе и без бороды, за счёт чего показался мне человечнее. Второй – с густой черной бородой и маленькими крысиными глазками. Когда эти глаза остановились на мне, моё тело прошиб холодный пот. В этих жестоких и пустых глазах я прочла свой приговор.

Аббас подошел к пленнице и влепил ей пощёчину: «Опусти глаза, ведьма!» Девушка вскрикнула от обжигающей боли, но в следующий миг подняла на него глаза вновь. Аббас озверел от такой наглости, и ударил её кулаком в лицо.

Кетрин упала, из носа потекла струйка крови. Он схватил девушку за горло и рывком поднял с пола: «Скоро от твоей гордости ничего не останется, американская шлюха!». Его английский был с сильным акцентом, но смысл этих слов она поняла.

Прежде чем Кетрин успела подумать о последствиях, в её зелёных глазах вспыхнул огонь презрения, а рот открылся и произнёс: « Такой мрази, как ты, не дано узнать, что означает иметь гордость!». Мужчина замер, затем резким движением прижал её к стене и приставил к горлу холодное лезвие ножа: «Сейчас ты предстанешь перед Аллахом!».

– Аббас! – окликнул его второй мужчина. – Хозяин ждёт пленницу. Живой.

Хватка ослабла, она смогла сделать вдох.

– Ты прав, Масуд. Но после допроса он отдаст её мне. И тогда придётся сполна ответить за своё оскорбление.

Затем добавил уже тише, глядя девушке прямо в глаза и повертев ножом перед её лицом, – Я отымею тебя во все отверстия, и не только членом, но и этим.

Он с удовлетворением заметил страх, промелькнувший в зеленых глазах, и отпустил её. Второй мужчина подошел, накинул ей на голову мешок, перерезал веревку на ногах, и толкнул вперед: «Иди!».

Я зашевелилась, ступая в темноту. Скрипнула дверца решетки. Масуд шёл рядом, толкая меня в нужную сторону. Голова гудела от напряжения, тошнило, в месте удара Аббаса кожа горела огнём. Я с трудом могла соображать. Это к лучшему, – в моём положении лучше вообще не думать!

Мы шли по ступеням вверх, становилось теплее, сквозь холщовый мешок пробивался дневной свет.

«Кэти, когда-нибудь твой взбалмошный характер доведёт тебя до беды. Ты должна бороться со своими демонами внутри, и тогда Господь не оставит тебя!» – вечно твердил мне отец Лайонелл. Вот я и в беде.

И похоже, исправиться мне не удалось и Господь всё-таки решил, что мне не место на этой земле. Память показала мне мою мать, как она поджимает губы: «Ты так похожа на своего отца! Такая же сумасбродная, неуправляемая! Когда-нибудь ты плохо кончишь, так же, как и он!». Мам, твоя мечта сбылась. Скоро ты избавишься от меня и я не стану портить очередной семейный рождественский ужин в доме отчима своей кислой миной. Но я ни о чём не сожалею. Я такая, какая есть, и не стану другой никогда.

Мысленно я прощалась со всеми, понимая, что это мои последние минуты…

– Стой здесь.– Сказал Масуд, грубо вырвав меня из собственных размышлений.

С головы сдернули мешок.

Кетрин перестала дышать, увидев, где находится. Она посреди зала, полного вооружённых мужчин. Они стояли вдоль стен, все похожи друг на друга: смуглые, с черными бородами, одетые в чалму и джуббу, увешенные автоматами и гранатами. Все смотрели на неё с презрением и издёвкой.

Впереди, на стуле сидел пожилой мужчина. По обеим сторонам от него стояло двое мужчин помоложе, видимо, приближённые. Его борода была седой, а взгляд более осмысленный, нежели у других. Молча сканировал её пронзительным взглядом умных глаз, от которых ничто не могло укрыться. По его манере держаться было ясно, что он здесь главный.

– Я – Джехан, кто ты такая? – прогремел его голос.

Кетрин собрала остатки мужества: «Моё имя Катерина. Я журналистка».

Голос предательски дрожал. Кетрин из последних сил попыталась сосредоточиться. Она чувствовала кожей, как сотни чёрных глаз ощупывают её тело, придумывая как можно его использовать для собственного развлечения. Или это её воспалённое воображение?

Ей казалось, что всё это происходит не с ней. Сейчас она проснётся в своей уютной съёмной квартирке на Fulton Street в Нью-Йорке, и поймёт, что это был только сон. Но время шло, а она не просыпалась. Капли холодного пота совершенно реально струились по спине, ноги дрожали от напряжения, а рёбра надсадно ныли после побоев, простреливая тупой болью.

Она действительно в заложниках. И очевидно, что живой отсюда ей не выбраться.

Прикусив губу, которая беспорядочно тряслась, Кетрин вновь подняла глаза на старика.

В этот момент её внимание привлёк мужчина, стоявший по правую руку от Джехана. Он отличался от других присутствующих своим внешним видом, чем невольно заставил Кетрин задержать взгляд.

Высокий, крепкий, стоит в расслабленной позе, скрестив руки на груди, будто ему скучно. Это явно обман. По рельефу его мускулов и осанке сразу видно, что он в любой момент готов к действию, по острому взгляду – что он ничего не упускает. Кожа смуглая, лицо худощавое, без бороды, короткие тёмные волосы. Голова не покрыта, как у остальных. Что странно.

Глаза явно светлые, но издалека не видно, какого оттенка. Они резко контрастируют со смуглой кожей. Буравит пристальным взглядом, который трудно выдержать.

Кетрин торопливо переводит взгляд, исподтишка рассматривая его дальше. Черты лица резкие, рельефные скулы, на левой щеке, ближе к виску, рваный шрам, нос явно не единожды был сломан. От шеи вниз и на руках видны татуировки, скрывающиеся под чёрной футболкой.

Кетрин встречала мужчин такого типа на боях без правил, куда ходила однажды со своим бывшим. Но у тех был абсолютно пустой, звериный взгляд. У этого же мужчины взгляд нереально тяжелый, но далеко не пустой. Подавляющий своей энергетикой, прямой и жёсткий.

Кетрин поёжилась от его взгляда, ей показалось, что он видит её насквозь и буквально слышит, о чём она думает.

«Кто он вообще такой? Почему выглядит не так, как остальные? Почему стоит при этом рядом со стариком? Почему так внимательно смотрит на меня?»

– У нас не принято разглядывать мужчин, и в целом поднимать глаза без разрешения! – раздался властный голос Джехана.

Кетрин спохватилась и послушно опустила глаза. Сейчас не время показывать свой характер. Нужно думать, прежде чем что-то делать и говорить, – возможно, этот человек помилует её, если она проявит благоразумие?

– Ты солгала. Твоё имя Кетрин, а не Катерина. Так? – спросил он.

– Я не лгу. Моё родное имя Катерина. – Коротко ответила девушка.

Джехан нахмурился, повернулся к незнакомцу справа от него и что-то спросил. Тот склонился к Джехану, и что-то шепнул на ухо в ответ.

– Ренат говорит, что это русское имя. Объясни.

В душе шевельнулось что-то, похожее на надежду…

– Да, это так. Меня увезли в Штаты в детстве, против моей воли. Там изменили имя на Кетрин, фамилию на Коулби, по отчиму. Я работаю журналисткой и коплю деньги, чтобы самостоятельно вернуться на Родину. Поэтому я здесь.

Кетрин была честна, как никогда. Как же легко и приятно говорить правду! И, похоже, это верный путь, – взгляд старца стал менее враждебным.

– Значит, ты здесь ради денег?

– Да.

– Почему ты убила солдата-соотечественника?

– Потому, что он застрелил ребенка.

– Ты решила отомстить за иракского ребенка? – старец недоверчиво изогнул бровь.

– Я полагаю, у ребенка не может быть национальности, это просто маленький, ни в чём не повинный человек, – твёрдо заявила Кетрин, глядя мужчине прямо в глаза.

Она вновь ощутила боль, заново переживая момент, когда на её глазах застрелили мальчика. И с ужасом осознала, что собственноручно убила человека. У того солдата ведь тоже была семья. Получается, чем она лучше любого из этих бандитов?

Незнакомец склонился и шепнул что-то Джехану. Тот согласно кивнул. Тогда Ренат заговорил по-русски: «О чём твой репортаж?»

Его глаза голубые! Наконец увидела. Холодные, пронзительные. Взгляд острый, как сотни ножей. А голос резкий и глубокий, под стать взгляду. При этом интонация очень спокойная, но когда он заговорил, в зале повисла тишина. От звука его голоса из центра груди во все конечности прокатились разряды.

Услышав уверенную русскую речь, я окончательно растерялась, не в силах вымолвить хоть что-то членораздельное.

Пауза затянулась, Ренат повторил вопрос иначе: «Ты пишешь о подвиге американской армии?».

– Нет. Я… хотела бы открыть миру правду. – Наконец последовал ответ.

Незнакомец словно сканировал меня, и я выдержала его взгляд, хоть это было непросто. Для меня сейчас это противостояние глаз как спасательный круг. Я отвлеклась, тело перестало неумолимо вибрировать от страха, подбородок перестал дрожать.

Его взгляд держал меня на плаву, не давал окончательно захлебнуться в собственной панике. Где-то в глубине души, на сакральном уровне, я ощущала связь с этим человеком. Он и пугал, и притягивал одновременно.

Раздался голос Джехана, и я перевела взгляд на него: «Меня интересуют все сведения, которые ты знаешь: кто главный, как штаб охраняется, численность личного состава и единиц техники. Всё, что ты знаешь».

Повисла пауза, Кетрин наконец спросила то, что её мучило: «А если я скажу? Что будет со мной?».

Джехан звучно рассмеялся, а вместе с ним и все остальные. Ренат усмехнулся. Моя надежда рухнула. Пощады не будет.

– «Если» ты скажешь?? Поверь, ты расскажешь нам всё в любом случае. Есть немало способов заставить тебя это сделать. А потом тебя казнят. – Успокоившись, размеренно объяснил Джехан.

Мужество покинуло Кетрин, она почувствовала, что ещё немного – и она потеряет сознание. Она в отчаянии бросила взгляд на Рената. С чего-то решила, что он может помочь. Напрасно. Голубые глаза были непроницаемы.

Внезапно он наклонился к Джехану и что-то ему сказал. Кетрин затаила дыхание. Тот молчал, видимо, обдумывал.

Ренат добавил ещё пару слов. Джехан ответил, Ренат утвердительно кивнул. Повернувшись ко мне, Джехан бегло осмотрел мою фигуру, словно я была диковинным товаром на базаре и он прикидывал, какой цены товар.

Затем произнес, растягивая слова: «Я передумал. После допроса ты будешь собственностью Рената. Он волен делать с тобой всё, что пожелает. И время твоей смерти он решит сам, когда ты ему наскучишь».

Кетрин в замешательстве уставилась на Рената, не зная, радоваться или огорчаться такому повороту событий. «Собственностью Рената»… Это ещё что означает??

Но лицо Рената по-прежнему было непроницаемо и она не могла прочитать ответы на свои вопросы. Кетрин посетила странная, совершенно неуместная мысль – он когда-нибудь улыбается? Что способно его рассмешить? Или вывести из себя?

В любом случае, Господь подарил ей время. А вместе с тем и шанс. Когда она сможет здраво мыслить, она найдёт способ сбежать от своего тюремщика!

– Робби Джехан (мой господин Джехан – прим. автора), позволь мне слово! – раздался знакомый голос, от которого всё моё тело прошиб озноб.

Аббас выступил вперёд. Джехан удивлённо посмотрел на него: «Говори».

Аббас метнул взгляд в мою сторону, и заговорил что-то на своём языке. Я сжалась в комок, прекрасно догадываясь, о чём он просил. Он хочет забрать меня себе. Ведь это он приволок меня сюда. Я всем своим нутром чувствовала, что оказаться в его руках означало долгую и мучительную смерть. Лучше сразу перерезать себе горло!

Хотя перспектива стать «собственностью Рената» мне также не нравилась, но попасть в руки к такому, как Аббас, внушало самый настоящий ужас. Я с замиранием сердца переводила взгляд от одного к другому, пока они решали мою судьбу.

Джехан что-то ответил, видимо передав право выбора Ренату, так как Аббас обращался теперь к нему. Ренат отрицательно покачал головой. Аббас повысил голос и стал спорить с ним. Ренат спокойно ответил отказом, – я слышала решимость в его ровном голосе, интонация которого всегда была одинаково спокойной. Одновременно с этим, уловила истерические нотки в голосе Аббаса.

Джехан вмешался и резко что-то ответил Аббасу. Тот молча склонил голову и замолчал. Он не смог заполучить меня! Я посмотрела на Рената почти с благодарностью. Однако в ответ получила всё тот же непроницаемый взгляд, который начинал меня порядком раздражать.

– Ты будешь допрошена сейчас. Масуд, отведи в переговорную. Я приду позже.

Допрос был долгий и изматывающий, но я решила рассказать всё, решив для себя, что собственная жизнь важнее лжепатриотизма.

Наконец Джехан встал из-за стола: «Мы закончили. Ренат, забирай свой трофей. Девчонка не сможет идти, бледная вся, сейчас отключится».