Мир, который не вернуть. Том 2: Год Первый

– А ю дон? Тоже хочу, тут холодно жесть…

– Да, выходим! Костя, пойдём. Сейчас умоемся, и поедем, – проговорила Света, толкая меня к выходу одной рукой, а в другой держала банку консервов с вилкой.

Миша быстро залез в кабину, передавая бутылку с водой, и закрыл за нами дверь. Я только начал согреваться внутри, как снова пришлось выйти на холодную улицу.

– Если хочешь в туалет, сейчас последний шанс. Потом остановок не будет, – проговорила Света.

Мы обошли кабину спереди. Лёша стоял в стороне, докуривая. Увидев нас, он ещё раз твёрдо посмотрел на Свету, а затем отошёл. Света вздохнула, отошла в другую сторону, достала вилку и выкинула банку подальше за обочину. Она открыла бутылку и обмыла вилку.

Я пошёл вниз, к кустам, чтобы сделать свои дела. После этого вернулся, Света ждала меня у машины с бутылкой в руках.

– Держи, – протянула она бутылку. Я взял и слегка обмыл руки, умылся. Вода была ледяная – казалось, будто руки отказывают. Так же оказалось, у меня было очень грязное лицо.

– Закончил? – спросила Света. Я кивнул. – Тогда пойдём.

Мы пошла обратно внутрь машины. Я сначала попытался открыть дверь в кузов, но Света взяла меня за руку:

– Поедешь с нами в кабине.

– Но там же нет места, – возразил я.

– Есть, – ответила Света. – Просто ты не знаешь.

Света открыла дверь в кабину и начала залазить внутрь:

– Миша, лезь назад. Костя с нами поедет.

– Виф ас? – спросил Миша, поправляя очки. – Пусть едет сзади, в кузове… Почему мне лезть?

– Давай без возражений. Лезь, – твёрдо сказала Света.

– Лёша, тел хёр… – но Лёша ничего не сказал. Он вообще не смотрел на нас, игнорируя. Наконец, негр сдался и недовольно проговорил: – Файн… Вечно как что-то, так Миша, энд вен ай нид эни хэлп… ох, годнес!

Недовольно бурча, Миша, всё-таки, залез назад. Мне было неловко, но, всё же, я залез внутрь.

Ни слова не говоря, Лёша завёл машину. Загудел мотор, машина, качнувшись, сдвинулась и поехала по абсолютно пустой дороге.

Через несколько часов в окна начал бить, крупными хлопьями, снег.

«Первый снег этой зимой» – подумал я.

Видимость заметно упала, ехать пришлось медленнее. Ещё через несколько часов снег перерос в метель. Света спала, слегка склонив голову на моё плечо, от чего я ещё больше стал чувствовать себя неловко. Её ровное дыхание эхом отдавалось в моей голове. Она выглядела очень спокойной. Лёша тоже заметил, как она спит. По лицу было видно, что ему есть, что сказать, но он всё так же молчал. Через несколько часов я сам захотел спать. Мы останавливались несколько раз, чтобы поесть, выйти в туалет. Заправки старались объезжать, не останавливаясь.

* * *

Поднявшаяся резкая метель продолжалась несколько дней. Прошла она так же резко, как и началась.

Почти всё время мы ехали, лишь изредка останавливаясь для еды и пополнения бака. В кузове оказались несколько канистр с бензинов и ещё пару пакетов с едой, которые кончились сегодня.

Всё это время я почти ни разу не заговорил. Несколько раз Света спорила с Лёшей, так ли важно ехать в Номир или лучше сразу в Кантер, но Света стояла на своём. В остальном же, обстановка была спокойная. Миша несколько раз спрашивал у меня о Максиме, но больше нормально мы не разговаривали, несмотря на его слова что мне нужна помощь.

С неба на нас ярко светло солнце, мощно отражаясь от снежного покрывала. Полдень был в самом разгаре. Я лежал сзади, вытянув ноги, и смотрел в водительское окно: вдали, за стеной деревьев, что-то поднималось. Что-то рукотворное, человеческое.

«Город», – догадался я. Вместе с этим, внутри что-то оборвалось. Я понял, что моменты спокойствия путешествия были сочтены, а неизвестность будущего хранила множество скелетов, которые вряд ли все увидят. Вполне возможно, что рядом уже есть один из «скелетов».

«Ты ведь знаешь, что обречёшь их на смерть – зачем же мучить?» – спросил Голос.

Последние дни он начал снова появляться. Я быстро отогнал эти мысли зная, что он сам никуда не уйдёт.

Когда ты находишься в уединении, наедине с мыслями и неизмеримой скукой, время ломается, извивается, удлиняется настолько сильно, что тебе за ним никогда не угнаться. Ты лишь смиренно ползёшь позади. Медленно и неуверенно. В это моменты лучше всего понимаешь фразу: «У тебя есть время всего мира». Так сейчас я и пролежал какое-то время. Спустя, кажется, целую вечность (на деле – всего около получаса), мы оказались внутри огромного бетонного лабиринта – города.

Я не знал, что это за город – табличку на въезде полностью залепило снегом. Дорогу покрылась толстым слоем снега – ехать приходилось медленно, неуверенно, чтобы случайно не съехать в кювет.

Мы ехали как троянский конь, который тащили люди, кряхтя и обливаясь потом. Двигатель грузовика втаскивал нас, живых, в город, но сам этот город был логовом мёртвых.

«Такие слова у тебя в голове проносятся… поэзия. И ведь не подумаешь, что тебе всего шестнадцать», – сказал чужой голос.

– Кто ты? – тихо спросил я.

В уединении есть и плюсы: никто тебя не услышит, что бы ты ни сказал. Точнее, кто-то всё равно услышит – хотя бы ты сам. На заднем сидении меня было не слышно.

«Твой ангел-хранитель», – голос усмехнулся.

– Я не понимаю…

Никто не ответил. Где-то в интернете я читал, что голоса в голове – одни из самых непостоянных вещей.

Спустя неизвестно насколько растянувшееся время, машина остановилась.

– Костя, вылазь, – сказала Света, выходя из машины. – И рюкзак возьми.

Накинув куртку и схватив рюкзак, я пролез между сидений, перебираясь на передние, а затем вылез из машины. Снег, что доходил выше щиколотки, попадал в ботинки и больно морозил ноги, тут же превращаясь в холодную воду. Да и сами мои кроссовки были осенними – быстро промокнут. Пришлось идти аккуратнее.

Мы остановились посреди переулка. По бокам, стенами, стояли дома-высотки.

– Оставим пока машину здесь. Здесь и выезжать удобно, и магазин недалеко, – сказал Лёша.

– Лучше будет разделиться, – сказала Света. – Я с Мишей, а ты, – она посмотрела на Лёшу, – с Костей. Смотри, что бы с ним ничего не случилось. С вами обоими.

– Не бойся. Твой ребёнок вернётся в целости, – ответил Лёша.

Проводив взглядом Свету, он пошёл вперёд молча. Я следовал за ним. Оказалось, что лучше будет идти «нога в ногу» – то есть идти по его следам. У него были крупные ботинки, мои ноги туда попадали без проблем, и идти стало гораздо легче.

Спустя пару минут, мы стояли перед небольшими белыми дверями. Вывеска сообщала: «Добро пожаловать» – это был продуктовый магазин.

Лёша дёрнул за ручку – дверь была закрыта.

– Конечно… – недовольно сказал он. – Будем действовать другими методами…

Лёша посмотрел на меня:

– Не мешайся.

Я послушно отошёл в сторону, а он достал что-то из рюкзака, и склонился над замком. Он снял перчатки, и начал свои махинации. Несмотря на то, что мы с первых же дней брали чужое имущество, мне всё ещё было стыдно вламываться.

Через минуту возни, дверь открылась, давая доступ ко всем скрытым вещам внутри. Лёша положил свои вещи обратно, надел перчатку и взял из рюкзака фонарик. Он вошёл первым.

Внутри стоял противный запах. Даже не так. Внутри стояла смесь самых противных запахов. Тут была вонь на любой вкус: кислая, тухлая, непонятно какая. Мерзкий липкий запах прилипал внутри носа, не отпуская, от тухлого – к горлу подкатил рвотный ком.

Лёша слегка скривился, но пошёл вперёд. Он осветил зал: полки, нетронутые ни временем, ни людьми; пустые кассы (сразу нахлынули воспоминания по тому, что прежде считалось настолько обычным делом, что никто не придавал этому никакого значения). На самих же полках лежали разноцветные пачки различных круп и макарон, слегка покрытые пылью. Некоторые блестели, когда по ним случайно скользил свет. Чуть дальше были другие отделы.

– Бери с полок всё, что жрать можно. И общаемся шёпотом, – прошептал Лёша. Он пошёл дальше, а я начал быстро всё складывать в рюкзак.

Взяв несколько пачек, я заполнил весь рюкзак. На полках оставалось ещё много.

Стало заметно тяжелее и, хоть в зале и царил лёгкий сумрак, оставаться одному было страшно – я пошёл к Лёше. Он уже стоял впереди.

– В молочном и мясном не смотри – там всё, – Лёша ждал меня возле двери на склад. – Всё взял?

– Что вместилось, – ответил я.

Позади что-то упало. Я обернулся – ничего не было.

– Посвети, – сказал я, пытаясь разглядеть темноту.

С улицы внутрь задувал небольшой ветер. Вместе с ним в зал влетали, кружась, мелкие крупицы поздней зимы.

– Забей. Это от ветра. Пошли, – Лёша вошёл на склад.

Коридор, который шёл вперёд, разделялся на множество ответвлений, кончаясь огромными дверями. Мы прошли, не сворачивая, до самого конца. Внутри оказалась большая куча коробок.

– Стой на шухере, – Лёша прошёл вперёд, а я остался у входа. Идти внутрь совсем не хотелось.

Внезапно, коробки посыпались. Тишину разрезали мычание и стоны.

– Что за?.. – сказал где-то вдалеке Лёша. Я бросился вперёд, но сразу же последовал крик и слова: – Блять, снимите с меня это!

И ещё один крик, который почти сразу захлебнулся. Когда я подбежал, то увидел, в свете маленького фонарика, как на полу, среди коробок, лежал Лёша. Верхнюю часть завалило коробками, а живот был вспорот и рядом сидел восставший, копавшийся там и поедая внутренности. Я отшатнулся. По телу прошёлся неприятный холодок, чуть не стошнило. Я поспешно закрыт рот рукой.

Лёша смотрел на меня, как будто не понимая что происходит. Он тяжело дышал и сильно стонал.

– Что это за… мелкий, что там?.. Помоги… – он пытался махать свободной рукой, но это несильно удавалось. Я попятился назад. Я не мог оторвать от него глаз. Коробки зашевелились, затем Лёша снова истошно закричал, но ненадолго – другой восставший впился ему в глотку, отрывая от неё куски. Лёша из последних сил повернулся ко мне, и застыл: в его глазах больше не было жизни.

Я развернулся и бросился к выходу, но споткнулся посреди коридора и упал, больно ударившись коленкой.

– Агх, – вырвался стон. Позади послышался грохот и возня. Мычание приближалось. Сделав волевое усилие, сквозь стон, я встал и побежал, прихрамывая, к выходу.

В зале тоже уже было не так пусто: двое восставших двигались ко мне. Я побежал в сторону от них, и, пробежав весь зал, вылетел на улицу. Я задыхался. Грудь всё ещё болела, а воздух был каким-то тяжёлым, густым, как сироп.

Я быстро свернул в сторону и пробежал несколько переулков. Восставшие выли где-то позади, но я знал, что они идут за мной. По сугробам было тяжело бежать, я постоянно спотыкался, руки горели от холода. Наконец, я добежал до нужного переулка.

У машины стояла Света. Она курила. Увидев меня, бегущего, хромающего и измученного, она сразу же бросилась навстречу:

– Машину… – я пытался кричать, но это не удавалось. Кажется, она поняла, и побежала к водительскому месту.

Я пулей влетел в кабину и захлопнул за собой дверь.

– А где… Где Лёша? – только сейчас спросила Света. В её глазах была тревога.

– Он… он… – слова застревали в горле.

Миша тоже уставился на меня с задних сидений. Я не знал как сказать.

– Вот хэппенд? – спросил Миша почти в истерике.

Это был их друг. А я пришёл один.

– Надо ехать… – сказал я наконец.

Света непонимающе посмотрела на меня.

– Говорю же, надо ехать! – крикнул я. – Там…

– Энсер! – сказал Миша. Он начал вылезать. – Где Лёша?!

– Уезжаем! – крикнул я, пытаясь посмотреть назад – восставших ещё не было. Говорить было тяжело – я всё ещё не мог отдышаться.

– Я никуда не поед… – начала говорить Света.

– Он умер! – резко сказал я. – Восставшие… они… – я сделал паузу. Вдох, выдох. – И сейчас… поехали! Они сюда… идут сюда!

– Как… – тихо сказала Света. Слеза прокатилась по её щеке. Она тупо посмотрела на меня, затем на Мишу. – Надо…

В пространстве послышался крик вдалеке. Резкий, как будто кто-то разрезал воздух ножом – это был крикун.

– Что это? – спросила Света.

– Поехали! ПОЕХАЛИ! – начал я. – Они… они собираются, вы не слышите?! Надо ехать! Прошу!

Следом прозвучал ещё один крик, но уже ближе.

– Нет, нам… – Миша полез к двери. – Нам надо похоронить его.

Света мощно пихнула его обратно.

– Ай, Света! – простонал Миша.

– Нет! – громко крикнула она, и завела машину. На щеках её стояли слёзы. – Ты слышал их. Мы не можем пойти. Не сейчас.

– Но Свет… – начал Миша.

– Нам надо ехать. Уже нечего хоронить, – ответила она, вытирая слёзы, и пустила машину на полный ход.

Никто больше не сказал ни слова.

Восставшие вылезли из переулка, как мы уже были в конце улицы.

– Что произошло? – спросил Миша.

– Там… – начал я. У меня было состояние, будто в трансе. – Мы шли через зал. Ничего не было. Мы пошли на склад… Лёша сказал постоять на выходе. Потом… потом… из ниоткуда… крик, он… они… и потом я побежал.

Руки дрожали.

– Как вы их не увидели? Как их можно было не увидеть?! – кричал Миша.

– Миша, успокойся, – тихо сказала Света.

– Хи… хи ис лаин, Света!

– Их не было, – сказал я, смотря в окно. Я не мог смотреть на них. – Они… они как будто ждали нас и прятались.

– Что? – спросила Света. – Что ты сказал?

– Я не знаю. Но они как будто ждали в коробках.

– Как такое может быть?.. Стоп… Почему ты не рассказал об этом?

– Я не знал. Я не знал что они так умеют делать.

– А крики эти… это что?

– Это крикуны. Я же говорил – кто-то из них может делать громкий крик, и тогда они быстро собираются… Простите меня. Пожалуйста. Я… если хотите, я уйду. Я честно – я не хотел. Но я не мог. Я не мог ничего сделать.

– Нет. Хватит с меня на сегодня жертв, – ответила Света. – Мне… мне надо это обдумать.

На заднем сидении тихо заплакал Миша.

Весь оставшийся день у меня в голове была лишь одна картина: как в последний раз посмотрел на меня Лёша. Его мёртвые глаза как будто корили меня за то, что я ничего не смог сделать.

«Моя ошибка стала его смертью. Я должен был пойти с ним. Должен был что-то сделать. Должен был. А я просто смотрел… смотрел на то, как они его убивают. Как мне теперь смотреть им в глаза?»

«Я же говорил. А это только начало. Ты ещё увидишь, если и дальше будешь сопротивляться», – сказал Голос.

День 92

― Аккуратнее… давай сюда… Да, – Света ползла впереди.

– Нам точно сюда? – спросил Миша жалобным голосом. Он остановился.

– Да что ты ноешь? – гневно прошипела Света. – Испугался что ли?! – она сердито повернулась и посмотрела на него. Миша продолжил ползти.

Я полз позади всех. Наконец, мы выбрались из вентиляционной шахты.

– Здесь посвети… – сказала Света, и я направил туда свет фонарика. Она открыла небольшой ящичек и достала маленькую оранжевую коробочку: – Аптечка.

Здесь было подозрительно тихо. Тишина даже как-то успокаивала, будто всё ненастоящее. Будто толпы мёртвых бывших людей где-то позади нас – просто сон. Но неприятный холодок прошёлся по спине. Что-то меня настораживало.

Коридор… Нескончаемый коридор с бесконечными боковыми деревянными дверями. Где-то вдалеке, впервые, послышался посторонний шум – пронзительный крик. Он пробирал до самых костей, где те резонировали, заставляя тело дрожать. Света тоже насторожилась, а Миша и вовсе побледнел – это выглядело довольно жутко.

– Что это было? – спросила Света.

– Свет, летс гет аут оф хиа… Что-то тут нечисто, – Миша отступил на шаг назад.

– Подо… – новый крик прервал Свету – он был сильнее, громче, ближе. – Валим!

Мы развернулись и принялись бежать, но это была невероятная задача – вокруг не было света, а на полу везде валялся какой-то мусор. Фонарик куда-то исчез. Даже рук не было видно.

Я споткнулся и пролетел пару метров носов вперёд, раздирая лицо до крови. Света и Миша убежали вперёд. Я лежал на груде метала, и она больно впивалась в тело.

– Не сбежишь. Воскликнул хрипящий голос за спиной. Холодная, стальная хватка сжала ногу. Я сделал последнее движение, понимая, что дело моё плохо – перевернулся и нащупал рукой что-то продолговатое: фонарик. Нужно было, хотя бы, увидеть то, что за мной гналось – последнее желание.

В слабом луче света, возникло худое лицо с мёртвыми белыми глазами. В открытых гнилых ранах на щеках копошились черви – в некоторых местах даже из-под кожи торчали тёмные кости. Это был Лёша. Кожа на шее его была разорвана.

– Не сбежишь… – сказал он со свистом в голосе, а затем замахнулся и вонзил свою руку прямо мне в грудь…

* * *

― А-а! – крикнул я, и сразу же понял, что это был всего лишь сон. В груди бешено стучало сердце. По телу, тяжёлыми холодными каплями, стекал пот. Я постарался перевести дух, успокоится. В окно можно было увидеть то, как утренний свет нового дня начинал медленно пробиваться сквозь темноту прошедшей ночи – она нехотя отступала.

Почти каждую ночь один и тот же сон…

«Как же надоело», – я сидел и испытывал злость из-за собственного бессилия. Мне было горько от вины, но при этом я не знал что сделать чтобы избавиться от этого.

Тело затекло и отдавало неприятной покалывающей болью при движении. Даже было каким-то деревянным. Света тихо спала на задних сидениях. Даже во сне лицо её было каким-то напряжённым. Вчера мы удачно выбрались в соседнюю деревню. За последние дни она сильно извелась, с тех пор, как с Мишей стало происходить что-то неладное – его уже два дня не было видно.

«Ты же знаешь, что пока ты рядом с другими людьми – их жизнь предопределена», – сказал Голос. Уже пару дней я его не слышал.

– Заткнись, – зло шепнул я, но Голос не ответил.

Около недели, как мы стали жить в деревне с другими выжившими. Света говорила, что эта деревня находится посередине между Владимирском и Номиром. Мы наткнулись на них совсем случайно. Сначала в машине что-то сломалось, и мы ехали два дня очень медленно. По счастливой случайности, рядом проезжала машина из этой деревни. Они очень удивились, увидев нас, и согласились помочь. Выяснилось, что заело какой-то клапан в движке, а разобрать получится только у них в деревне. Остальные тоже очень удивлённо нас рассматривали, когда мы приехали. Двигатель нам починили почти сразу, но как-то так получилось, что мы остались до сих пор. С тех пор мы здесь и остались. Мне нравилось снова быть в окружении людей, чувствовалась безопасность, но Света постоянно хотела уехать. Ей не нравится старейшина этой деревни. Она постоянно говорит о том, как лучше быть уехать отсюда, но всё никак не соберётся. За неделю меня это так достало, что даже думаю остаться здесь, если она с Олегом уедет.

В лёгком сумраке проскользнуло несколько силуэтов. По спокойному движению, сразу узнал в них местных – они шли на утреннюю службу.

Спать совсем не хотелось, и я решил пойти за ними. Свете, в частности, очень не нравились эти службы. Чтобы она снова меня не отчитывала, я тихо выбрался, аккуратно прикрыл дверь и пошёл за местными в «храм», в самый центр деревни. Сложно было назвать это обычным храмом: с виду он не отличался от старых деревянных бревенчатых домов, которых много ещё осталось в деревнях и небольших городах.

Улица обдала меня потоком холодного ветра. С непривычки он больно обдувал лицо, и пробивал насквозь. Я прикрылся шарфом, который мне дал один из жителей, и пошёл дальше.

На подъездах к деревне стояло много заброшенных машин, которые были аккуратно поставлены как преграда. Несколько жителей мне ответили, что так и было до их прихода.

«Когда мы собрались – тут уже так всё и было» – примерно так и отвечали. Вообще, жители неохотно шли на разговор и старались побыстрее уйти.

На входе мне кивнул крупный мужчина и открыл дверь. Я прошёл внутрь, и сел на один из стульев у входа. Все садились вперёд, на первые ряды стульев, но я не очень хотел привлекать к себе внимание, поэтому сел у самой стены.

Здесь собрались почти все местные: около двадцати человек. Я слышал, что сюда приходят каждое утро все кто может – кроме тех, у кого дежурство.

В самом конце комнаты, перед скамейками, стояла самодельная, криво сделанная, деревянная трибуна. Там, в тени, стоял невысокий мужчина в чёрном балахоне – Старейшина. Он, видимо, готовился к утренней речи. Люди впереди перешёптывались.

В окна, что были позади трибуны, медленно, словно ленивый паук, начало проникать утреннее яркое солнце. Позади этого дома не было ничего, кроме огромного заснеженного поля, поэтому свет лился внутрь вовсю.

– Пора… – громко сказал Старейшина, и встал за трибуну. Шёпот резко оборвался. – Друзья мои, товарищи, братья, сёстры salve! Salve, parochiani!

Все люди, будто по команде, встали, приложили руку к груди и громко ответили:

– Salve! Diu vivere Deo!

Я смущенно забился в угол. Люди сели и пристально уставились на Старейшину. Прихожане выглядели истощёнными, бледными, но на лицах было полнейшее удовольствие. Сейчас это было заметно лучше всего.

– Отлично! Отлично! – сказал, улыбаясь, Старейшина. Он выглядел на порядок здоровее остальных, даже был немного полноват. На лице была ещё небольшая борода. – Надеюсь, все сегодня хорошо спали, и готовы нести крест нового дня во имя всеобщей помощи и Господа нашего? – Старейшина вознёс руки над головой.

– Amen! – громко сказали прихожане и захлопали.

Старейшина жестом остановил овации.

– Вижу, среди нас появился новый человек. Новая душа ищет спасения, – он сложил руки на груди, смотря на меня. А потом отвернулся: – Отлично! Замечательно! Давайте поведаем ему наши заповеди и правила «вознесённой» жизни! Ну же, кто? – Старейшина спустился к рядам стульев, и пошёл в мою сторону. Он быстро осматривал весь зал. Все люди поднимали руки, желая выступить. Мне стало как-то совсем не по себе, но уходить было уже поздно. Наконец, его взгляд остановился на мужчине с залысинами.

– Петя, давай ты, – сказал Старейшина. Мужчина встал и повернулся ко мне – это был невысокий тощий мужчина средних лет.

– Какие наши главные враги? – спросил Старейшина. Всё взгляды теперь были устремлены на меня, от чего я чувствовал себя неловко ещё больше, как загнанный в угол зверь.

– Наши враги – это мы сами! – с силой продекламировал мужчина.

– Прекрасно, – с удовольствием отметил Старейшина, – а что же конкретно?

– Самый главный враг – наша всепоглощающая, уничтожающая всё, гордыня!

– Верно, – подтвердил Старейшина. – Дальше.

– Наша безмерная алчность, вечная жадность до большего, – в глазах мужчины загорелся какой-то внутренний огонь. Его слова обжигали меня, разжигая что-то внутри. Что-то внутри откликалось на его слова.

– Именно, – сказал Старейшина. – И что ещё?

– И наша чудовищная зависть, что толкает против Бога, себя и общества.

– Замечательно, – заключил Старейшина, расплываясь в улыбке. – А же нам даёт гнев?

– Гнев даёт нам силы. Гнев – это необходимое зло. Только огнём наших душ мы сможем отчистить всю скверну этого мира, – было видно даже, как мужчину немного трясёт.

– Именно так, – сказал Старейшина. – Только гнев сможет нам помочь в борьбе с нашими пороками и ленью, которая стала непозволительной роскошью. Садись, Петя, ты сегодня у нас молодец.

Мужчина, улыбаясь, сел обратно. Старейшина снова поднялся к трибуне.

– Всё верно. Библия говорит нам: смертные грехи – это гордыня, алчность, зависть, гнев, похоть, чревоугодие и уныние. Но мне было дано виденье! Я научил вас обращать грех против греха, что бы вы могли быстрее идти к цели, что была указана свыше!

– Amen! – прокричали люди. Некоторые голоса выделялись на фоне остальных. Петя был одним из них.

– Посмотрите, до чего же дошли люди! Посмотрите, до чего мы дошли, стремясь к Дьяволу! Теперь многие из нас просто сосуды для его демонов! Демонов чревоугодия! Они ходят по святой земле и пожирают души наши, делая новые сосуды для греха! Бог видел это, и послал мне виденье! Он дал мне виденье о том, что будет, и как нужно жить, чтобы заслужить прощение!

– Amen!

– Братья и сёстры, Бог сказал мне: «Веди их, ибо они не ведают, что творят, и даю я тебе право на зло, иначе они не смогут»! Бог милосерден!

– Amen! – люди подняли руки. Начался всеобщий гул.

– Он сжалился над нами! Даже сейчас, когда мы настолько от него отвернулись! Все мы – дети его!

– Amen!

Старейшина сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух. Зал наполнился какой-то странной энергией. Стало даже как-то светлее. Волна людских эмоций была такая сильная, что, казалось, я начал тонуть. Руки поднялись сами по себе и начали двигаться во всеобщий такт.

– Поэтому, братья и сёстры, не нужно огорчать отца нашего! Нужно жить его словом, и стремиться к высшему, помогая братьям и сёстрам нашим павшим – избавлять их от страданий!

– Amen! – я кричал уже наравне со всеми.