По ту сторону пропасти

Он сгорел за три дня.

Не спасли.

С этого момента жизнь в семье Саблиных как-то кончилась разом.

Мать стала истеричной кликушей. Она билась, билась, билась, и ей пришлось пройти курс принудительной психотерапии. После этого она присмирела, но страшное горе выжгло из её сердца остатки тепла. Нинин отец и сама Нина осиротели окончательно, и в их жизнях всё стало серым, пыльным и пустым. Нина росла, как сорная трава, дралась с мальчишками, таскала из школы тройки и двойки, мать лупила её тряпкой, веником – что под руку попадало, а Нина рвано огрызалась и пряталась за отцовской спиной. Но её слабохарактерный, добрый отец ничего не мог поделать с норовистой дочкой с вызывающе поблёскивающими чёрными глазами – ни защитить, ни направить, ни наказать толком не мог.

Когда Нина стала угловатым юрким подростком, мать познакомилась с женщиной-прихожанкой из местной церкви. И та уговорила её сходить к батюшке, причаститься, исповедоваться, благо Людмила Сергеевна, Нинина мать, оказалась крещёной. И присоветовала привести непутёвую дочку. Мол, батюшка Алексий славится своим умением видеть насквозь людские души, и для каждого находить верный и добрый совет.

Нина до сих пор отчётливо помнила высокие своды, мрачные тёмные иконостасы и пылинки, кружащиеся в столбе света, падающего из узких прорезей-окон под куполом храма. Ноздри щекотал непривычный запах оплывшего воска, ладана, старины и людской печали.

Их провели через боковой вход в храмовую пристройку, где располагались служебные помещения. Там, в небольшой выбеленной и почти не обставленной мебелью комнате с немногочисленными иконами, их встретил батюшка Алексий, – высокий статный мужчина в простом чёрном облачении. Мать цепко держала Нинину руку, хотя надобности не было – Нина оробела и смутилась. Батюшка приветливо поздоровался с матерью, но не дал ей и слова молвить, отправив домой. А матери было что сказать, долго она перед этим перечисляла Нине все её многочисленные прегрешения!..

Но ослушаться батюшку не посмела. К этому времени религия уже начала ласково, исподволь заполнять выжженную в сердце пустоту…

Нина и священнослужитель остались вдвоём. Какое-то время он молча и ласково смотрел на худенькую девчушку с чёрными косами и понурыми остренькими плечами. Нина упёрлась глазами в недавно покрашенный, глянцево поблёскивавший пол и обречённо ждала.

Отец Алексий молча взял её за руку, подвёл к столу и, слегка нажав на плечи, усадил на простую деревянную лавку. Прошёл куда-то в угол и вернулся с кувшином и двумя красивыми глиняными кружками.

– Выпей, дочка, – ласково сказал он, разлив по кружкам тёмно-розовую жидкость. – Морс брусничный. Слабость моя, – и он усмехнулся в красивую рыжеватую бороду. – Выпей, выпей, а то в горле-то сухо у тебя.

Нина и вправду давно уже пыталась сглотнуть сухую колючую слюну, накопившуюся во рту. Она осторожно прихлебнула необыкновенно вкусную, прохладную, словно из розовых утренних снов сотканную жидкость… И, не удержавшись, осушила кружку до дна.

– Ну вот, – в золотисто-карих глазах священника мелькнули весёлые искорки. – Понравилось?

Не дожидаясь её молчаливого кивка, снова наполнил кружку. Присел рядом, не напротив, как ожидала и боялась Нина, и сам со вкусом отхлебнул. И даже зажмурился от удовольствия.

Нина вдруг почувствовала, как холодная, сжавшая сердце рука, ослабила хватку. Она улыбнулась и тут же смущённо потупилась.

Отец Алексий какое-то время смотрел на неё ласково, но внимательно, а потом спросил:

– Ну, дочка, расскажи, что за беда у тебя с мамой твоей?..

Нина от удивления до боли стиснула пальцы на глиняной ручке.

И туг слёзы сами собой крупным горохом посыпались на серый подол старенького платья…

Так началась долгая необычная дружба девочки и священника.

И сейчас, возвращаясь домой в сопровождении самого удивительного молодого человека, когда-либо встречавшегося ей на жизненном пути, ей вспоминался ласковый взгляд и тёплое участие отца Алексия.

Тогда, в его присутствии, она впервые ощутила себя не досадной обузой, не непонятным недоразумением, не закоренелой грешницей и непутёвой дочерью, а… человеком. Нормальным, и даже хорошим человеком.

Именно отец Алексий когда-то подарил ей две зелёные книжки про Анастасию, впоследствии перевернувшие всю её жизнь.

Уже давно нет батюшки на этом свете, идёт своим скучноватым чередом жизнь, а ощущения этого удивительного тепла и заботы так и не довелось ей больше испытать…

Вплоть до сегодняшнего дня.

– Гриша, – сказала она, остановив его на углу сквера, на который выходила окнами её многоэтажка. – Дальше не провожай. И… не спрашивай, почему.

– Чего тут спрашивать, – отозвался Григорий и осторожно, самыми кончиками пальцев погладил её руку. – Ты не хочешь, чтобы меня увидели из окна твои родители.

Нина отчаянно покраснела и до боли стиснула руки на сумке.

– Мама, – пробормотала она. – Мама… Ты не поймёшь.

– Думаю, ты ошибаешься, – заметил Григорий спокойно и сложил на груди загорелые руки.

Смеркалось, длинные тени полосами расчертили асфальт. Высоко в густом розовеющем мареве цвиркали быстрокрылые ласточки. На город опускался душноватый летний вечер. Григорий смотрел ласково, а у неё от стыда горели уши.

– Я не собираюсь у тебя ничего выспрашивать, не беспокойся, – мягко улыбнулся он. – Захочешь – сама расскажешь.

Пора было прощаться, но Нина словно потеряла способность складывать слова в предложения и вообще издавать членораздельные звуки. Пальцы беспомощно тискали несчастную сумку.

Да что это с ней? Сколько ж ей всё-таки на самом деле лет? Она осторожно подняла глаза, и снова его улыбка пронзила её до пят солнечным, золотистым теплом. Она чувствовала почти физически, как сползает с неё привычная маска холодной деловитости, показной бравады, обнажая…

Что обнажалось, она не знала, не могла даже предположить.

Кто она есть на самом деле?.. Разве она может быть по-настоящему кому-то интересна?..

– Гриша… – промямлила она, совершенно не в силах придумать что-нибудь остроумное, свежее, что раньше ей давалось без всяких усилий. – Я… очень давно так хорошо не проводила время… спасибо, – и она как-то по-детски улыбнулась.

Остро захотелось забиться в какую-нибудь маленькую норку и уснуть. Это просто сон, правда?.. и не надо потом с этим жить…

– Я очень рад, – просто ответил он. – Когда ты в следующий раз освободишься?

– Гриша… – снова забормотала она в последней отчаянной попытке стряхнуть наваждение, – может, всё-таки… не надо?.. Ты хорошо подумал?..

Он взял её за руку – вот завёл привычку! И осторожно, но крепко сжал её пальцы. Остатки её воли и самообладания скорчились в агонии, словно клочок бумаги в пламени свечи.

– Это не обсуждается, Нина, – в его мягком голосе вдруг что-то упруго звенькнуло. – Так когда?..

– Послезавтра, – выдохнула она, тихо ужасаясь тому, что говорит.

– Отлично. Во сколько? Где?

– К… одиннадцати… Давай здесь же…

О, святые небеса!..

– Захвати с собой старые джинсы или брюки. Верх тоже какой-нибудь простенький. И бейсболку или плотную кепку.

– Что?.. – совершенно растерялась она. – Зачем?…

Григорий загадочно и, как ей показалось, слегка снисходительно улыбнулся.

– Это ты узнаешь послезавтра, – Он снова легонько сжал её пальцы. – До встречи, Нина. Береги себя. И спасибо за чудесный день.

Пройдя несколько шагов, он легко развернулся на ходу, и улыбка снова озарила его лицо.

Он помахал ей и скрылся за углом.

Она стояла как истукан, с трудом приходя в себя. Долго смотрела вслед, борясь с желанием броситься за ним. Без его улыбки стало холодно и пусто, словно посреди лета дохнуло зимней стужей… И со страшной силой вдруг захотелось лечь на асфальт, как тогда, в их первую странную встречу, раскинуть руки и раствориться в пламенеющих небесах, расчерченных грациозными силуэтами ласточек. И позволить свободно течь жгущим веки непролитым слезам.

Она только сейчас осознала, что даже не попрощалась с Григорием.

Глядя в небо, она медленно подняла руки и прижала холодные ладони к пылающим щекам.

– Батюшка Алексий… Я, кажется, влюбилась, непутёвая…

Вечерний свет переливался мягко, впитывался в ничего не соображающий мозг.

Нестерпимо хотелось лечь… Раскинуть руки…

Что же теперь делать?.. Подскажи, ты один меня понимаешь… лучше меня самой.

Молчали небеса, погружаясь в близкую ночь. Вяло шелестела истомлённая солнцем листва. Цвиркали ласточки. Дома ждала сердитая донельзя мать, и потихоньку беспокоился папка. Она слышала их беспокойство, словно назойливый мышиный шорох на задворках сознания…

Это была её привычная жизнь. А что будет теперь?..

«Может, только теперь твоя жизнь и начинается, дочка…», вдруг послышался ей тихий, такой родной голос. Она резко обернулась, но… никого. Совсем никого, только вдалеке на лавочке обнимается молодая парочка.

Она постояла ещё немного, с замирающим в робкой надежде сердцем.

Ничего. Только шелест листвы и ласточки в вечернем небе.

Она покачала головой, невесело улыбнувшись. Потом закинула на плечо сумку и потихоньку побрела домой.

Глава 5

Конь смотрел на неё темным выпуклым глазом, выгибал, играясь, гордую лебединую шею, и под глянцево-чёрной шкурой буграми перекатывались литые мышцы. От него остро и волнующе пахло, широкое, как тарелка, копыто гулко бухало в землю, роскошный хвост хлестал по блестящему боку.

Нина стояла, остолбенев, обо всём на свете позабыв. Краса и гордая стать великолепного животного вызывала благоговейный трепет.

Ну не бывает таких красивых зверей!.,

Когда-то в детстве у неё была любимая книжка про Конька – Горбунка, и она заворожённо разглядывала изображённых талантливым художником чудо-коней. И мечтала – не о том, чтобы ездить на таком, ей даже в голову это не приходило – она мечтала СТАТЬ таким конём, бесконечно красивым, сильным и свободным… И вот, ожившая иллюстрация стоит прямо перед ней и с любопытством выкатывает лиловый глаз…

Конь всхрапнул, потянулся к ней, и она моментально отпрыгнула. Ледяной волной прокатился по телу страх. Красота красотой, но размерами зверюга тоже впечатляла… В тот единственный раз, когда она решилась подойти к лошади, норовистая кобылка, которая, видимо, была очень не в духе, саданула задом, в сантиметрах от Нининого уха просвистело копыто… и Нина с тех пор зареклась приближаться к этим животным слишком близко.

– Не бойся, – Григорий ласково потрепал коня по носу. – Он не кусачий и вообще спокойный. Просто он подумал, вдруг у тебя что-нибудь вкусное припрятано. Хочешь – угости его корочкой с солью, у меня тут есть.

Он полез в спортивную сумку, висящую на плече. Конь обрадованно потянулся туда мордой. Григорий засмеялся и оттолкнул тяжёлую лошадиную голову. Коня это не смутило, и он снова, шумно и влажно пыша ноздрями, толкнулся в сумку.

– Погоди, Раджа, охламон, – сказал Григорий наигранно-сердито, но сам тут же потёрся лбом о конский лоб. – Торопыга…

Нина замерла, впитывая глазами и всей душой открывшуюся ей картину.

Конь и человек любили друг друга, и это было… в этом было… В груди как-то странно покалывало, словно она прикоснулась к древней истине, к святому источнику. И она смотрела, боясь моргнуть. В этом странном молодом человеке открывались всё новые удивительно тонкие грани… Словно она рассматривала драгоценный камень, любуясь брызгами света, преломлённого прозрачной глубиной…

…Он ждал её на углу сквера около своей чёрной пантеры-машины, хотя одиннадцати ещё не было. В простой антрацитово-серой футболке и серых же потёртых джинсах, в которых, впрочем, намётанный глаз определил бы фирменные «Левисы», он всё равно выглядел аристократично и интригующе. И Нинино сердце опять совершило дурацкое сальто и неуклюже плюхнулось куда-то в живот. Она уже собралась отвесить себе очередную мысленную оплеуху, но внезапно передумала.

Раз уж ей так повезло, надо радоваться и послать все сомнения к лешему! Прежде, чем…

Стоп, Нина Савельевна. Стоп, дорогая. Об этом мы думать не будем. Пока…

– Ты взяла джинсы и футболку? – спросил он вместо приветствия и вдруг наклонился и легонько поцеловал её в щёку. Нина от изумления замерла, как вкопанная, но, видимо, в глазах её плеснулось такое недоумение, что Григорий отчётливо покраснел и сбивчиво забормотал:

– Прости… Я просто привык… э…Ты… такая красивая… Я не думал, что…

– Ладно, – прервала его опомнившаяся Нина. – Я просто… хм. Да ладно!.. Вообще-то доброе утро. Я взяла всё, что ты просил. И всё же хотелось бы знать, для чего это всё?..

Вместо ответа Григорий облокотился на машину, уткнулся в сгиб локтя и приглушённо рассмеялся.

– Я совсем не так планировал эту нашу встречу, – сообщил он, всё ещё смеясь. – Но когда я вижу тебя, у меня мозги превращаются в кисель. Я начинаю пороть чушь. У меня руки трясутся, честное слово! И только сейчас понял, что даже не поздоровался…

Весёлое недоумение плескалось в его глазах.

– Простите меня, сударыня!.. Доброе утро. Но ты и вправду необыкновенно красива в этом платье. И ты пахнешь… волшебно. Сумасбродно ты пахнешь!..

Нина ошеломлённо тряхнула головой, ощущая, как жарким румянцем наливаются щёки.

– Перестань, пожалуйста, Гриша. Ты что, маньяк?… Я уже начинаю думать, что ехать с тобой неизвестно куда… – она нервно скомкала пояс шёлкового платья, в которое всё-таки вырядилась, после весьма изнурительной схватки с самой собой.

Но в этом платье, сшитом на заказ по её собственной задумке, она выглядела…

Ну, в общем, правильно выглядела. И получила именно тот результат, на который втайне рассчитывала…

Вот только чьи, спрашивается, мозги превратились в кисель?…

Григорий смотрел на неё и словно разучился говорить вовсе.

Он был так уверен в себе, пока ехал… готовился быть безупречным, в меру остроумным и деловитым. Продумывал моменты…

И всё полетело кувырком, когда он увидел её в этом удивительно женственном платье… Оно делало её похожей на хрупкий прекрасный цветок. И словно кто-то невидимый тронул струны в сердце, и оно взволнованно отозвалось протяжным, гулким аккордом.

Женщина – цветок, женщина – кинжал. Острая хрупкая нежность…

А он тут со своими ужимками!..

И он забормотал потерянно, словно оправдываясь:

– Нин… Я не маньяк, честное слово… хотя, конечно, какой маньяк тебе честно скажет, что он – маньяк!..

Он поднял тёмные глаза, и в них было знакомое доверчивое тепло.

– Ты действительно очень мне нравишься. – просто сказал он. – Ты и сама прекрасно знаешь… Но я торжественно обещаю тебе, что наши встречи будут чисто дружескими, пока… Пока сама не захочешь большего. Если, конечно, вообще захочешь…

Какое-то время они неловко молчали. Мимо шли прохожие, иногда с любопытством косясь на них. Маленькая девочка, сжимающая в пухлом кулачке красный воздушный цветок на палочке, широко улыбнулась им.

Григорий мрачно размышлял о том, что эту встречу нельзя было испортить более основательно, даже если бы он специально старался. Но Нина Саблина действовала на него, как нервно-паралитический газ, заставляя выписывать невероятные кренделя. Такое с ним случилось впервые в жизни… Растеряться немудрено, но если она сейчас решит послать его ко всем чертям, он вполне её поймёт.

И что тогда?.. Петь серенады под её окном, рискуя получить по черепу тяжёлым предметом от рассерженной мамаши?.. Что ж, и на это он готов. Не мог же он столько ждать, найти её и вот так запросто потерять!..

Но тут Нина, донельзя истеребившая пояс платья и обуреваемая тысячей малознакомых ей женских эмоций, вдруг потянулась и взяла его за руку.

Григорий замер. Её взгляд был серьёзным, строгим и в то же время необыкновенно притягательным, а от тепла маленькой крепкой ладони его сердце заколотилось ещё быстрее, хотя это казалось невозможным…

– Ловлю тебя на слове, Григорий, – сказала она тихо, но твёрдо. – И поправлю – пока мы вместе не решим, что хотим большего. Только вместе. Других отношений я не признаю.

Он серьёзно кивнул. Потом распахнул перед ней дверцу.

Она уселась в сверкающую чёрную машину, чувствуя странное, слегка пугающее спокойствие в душе и расслабленность во всём теле. Как будто происходило что-то очень правильное, но от этого не менее непостижимое и волнующее…

И вот теперь она со странной щемящей ноткой наблюдает, как общаются человек и конь.

Он будет прекрасным отцом, вдруг поняла она отчётливо, пронзительно. Самым лучшим на свете. Ей представилось, как легко он подсаживает в седло вихрастого розовощёкого мальчишку, как буйным восторгом горят детские глазёнки, и в ответ мягко и гордо лучатся глаза отца.

Она провела по лицу рукой, стараясь вырваться из сладкой грёзы, облепившей её, словно тягучая паутина. Григорий, ободряюще улыбаясь, протянул ей сумку. Нина покорно вздохнула, запустила руку внутрь и нашарила пакет с хлебными корками. Боязливо протянула одну коню, стараясь унять трепыхающееся сердце.

Конь потянулся. Её пальцы подрагивали. Григорий затаил дыхание.

Мягкими, бархатистыми, словно шляпки молодых боровиков губами, Раджа нежно прихватил корочку и энергично сжевал, обдав её руку тёплым влажным дыханием. Нину захлестнул трепет и восторг, словно она снова стала маленькой девочкой, когда-то столько грезившей лошадьми!..

– Гришка, – сказала она изменившимся голосом. – Он такой… добрый. Как ты.

И, осмелев, провела рукой по лоснящейся чёрной шее.

– При чём тут я? – спросил Григорий слегка ошеломлённо.

– Я так чувствую, – улыбнулась Нина и расхрабрилась потрогать коню нос. Раджа фыркнул, слегка вздёрнул голову, и Нина осторожно отвела руку, а потом снова погладила бархатные ноздри. – Потому что вы с этим конём одинаковые. Красивые, сильные, добрые. И вы как бы связаны… невидимыми нитями… А, не обращай внимания, – засмеялась она при виде его изумлённой физиономии. – Ты вот стихи читаешь, с людьми их ассоциируешь… а я-то тоже «с тараканами». Я иногда просто… ну как… – она вздохнула, силясь подобрать нужное слово, – «вижу». И почти всегда правду. У меня бывают сны, которые потом сбываются. На человека могу сон посмотреть, если попросит. Людей вижу легко, намерения их могу понимать. Не всегда, правда… – она немного смутилась. – Тебя, например, не очень-то могу понять. Особенно не понимаю, зачем тебе я.

Григорий задумчиво и ласково перебирал пряди конской гривы. Раджа замер и прикрыл глаза, наслаждаясь лаской.

– Я тоже чувствую и вижу людей, – ответил он, наконец. – Может, не так… мистически, как ты, но ведь у большинства людей довольно примитивные мысли, там и чувствовать нечего. А в тебе… – он прислонился к коню и осторожно глянул на Нину из-под чёлки, – в тебе я вижу дух редкой красоты и высоты. Я впервые встретил такое в женщине…

Нина фыркнула так громко, что Раджа испуганно вскинулся. Григорию пришлось повиснуть у него на шее, успокаивая его присвистом и тетешканьем. Нина попятилась, уткнулась спиной в ограждение.

– Извини, – пробормотала она. – Лошади такие вроде большие, а пугливые…

– Да ничего, – слегка запыхавшись, ответил Григорий, всё ещё крепко сжимая поводья под самой мордой коня. – Просто он к тебе не привык ещё. И к тому же, пора продолжать сюрприз… Катя!.. Выводи Светлую!..

Из длинного приземистого здания напротив, являвшегося загородной частной конюшней, вышла худощавая темноволосая девушка, ведя в поводу великолепную белую лошадь. Когда они приблизились, Нина не сумела сдержать восторженного восклицания и взволнованно прижала руки к щекам…

Это была кобыла с прекрасными грустными глазами, ступавшая спокойно, с внутренним достоинством. Девушка передала поводья Григорию, кокетливо подмигнула ему, повернулась и пошла обратно, игриво покачивая туго обтянутой синими джинсами попой.

Кобыла вдруг фыркнула и будто осуждающе тряхнула гривой. Нина безудержно расхохоталась. Катя обернулась на ходу, одарила Нину отнюдь не ласковым взглядом, и пошла дальше. Нормально пошла.

Григорий усмехнулся в гриву Светлой, похлопал её ласково по холке. Раджа приветственно обнюхал подругу и потёрся о её шею. Светлая чуть вскинулась, но в целом приняла ласку благосклонно.

Нина любовалась, обо всём позабыв… Она и не думала, что в ней может поместиться столько восхищения сразу, оно распирало грудь, лезло наружу восторженными переливчатыми пузырями.

– Гришка! – воскликнула она и как девочка захлопала в ладоши, – я никогда, слышишь, никогда не видела ничего более прекрасного, чем эти кони!.. Душу можно заложить за такую красоту!..

– Не надо душу, – усмехнулся Григорий, изо всех сил стараясь скрыть самодовольство, которое грозило выгнуть ему грудь колесом. Его план-сюрприз, который заключался в трёх немудрёных словах «поразить, восхитить, очаровать» претворился в жизнь с блеском!

– Это Нина, – сказал он кобыле. – А это Светлая Радость – самая красивая лошадь в мире. Она тоже орловский рысак. Будьте знакомы, обнюхайтесь и поцелуйтесь, – пошутил он, но замер в восхищении, когда увидел, как Нина грациозно поклонилась лошади, понюхала гордую лебединую шею, а потом осторожно поцеловала кобылу между ноздрей. И Светлая, которая, как он знал, всегда была себе на уме и могла выкинуть какой-нибудь финт при случае, одобрительно закивала и потёрлась лбом о Нинину руку.

– Вот это да!.. – восхищённо выдохнул Григорий и тоже захлопал. – Она тебя признала! Сразу!.. Нина, я впервые вижу такое! Это же та ещё штучка!..

– Она тоже твоя?.. – спросила Нина хрипло.

К её глазам вдруг подступили непрошеные слёзы. В груди что-то остро тюкало. Господи, что это с ней?..

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.