Шайка идиотов

Из всех видов предпринимательства меня всю жизнь влекло только одно: самому издавать книги. Причем свои собственные. Мысль ужасная мне душу омрачала всю сознательную жизнь: почему, написав книгу, сдав ее на проверку цензуре, ничего антисоветского, я не могу отнести рукопись в типографию, заплатить и издать. За свои деньги. Которые найду где угодно – это моя проблема. Без издательства с его планами на пять лет вперед и редакторов с их идиотскими советами и поправками. Ну почему нельзя?!

Так вот, закон о кооперативах имел массу ограничений. В частности – запрет на любую издательскую деятельность. Чтоб к множительной и типографской технике близко частника не подпускать: мало ли что он напечатает!

Человек пятнадцать в Союзе одновременно сообразили, как этот запрет обойти. Ты регистрируешь фирму, акционерку, товарищество: папка с уставом, печатью и банковским счетом покупалась в юридическом кооперативе за гроши; там это поставили на поток. В протокол собрания акционеров впечатывали твою фамилию директором этой шарашкиной конторы, плати и иди.

А шел ты к директору издательства, государственного, советского, и объяснял ему, что принес чистую прибыль без хлопот. Вы заключаете договор подряда на исполнение вспомогательных издательских работ. И перечисляете списком абсолютно все, из чего издательская работа состоит. Но юридический издатель – он, госиздательство. Издательство выдает тебе доверенность на все твои вспомогательные операции. А что оно имеет? Десять процентов чистой прибыли! Пять – на счет издательства, а еще пять – в фонд целевого материального поощрения сотрудников. Сотрудники – это директор, главный бухгалтер и начальник юридического отдела. Обычно так.

Денег издательство не дает тебе ни копейки. Только получает. Но – нужна репутация, тебя должны знать и поверить.

Первая бумага – бесплатно – нашлась прямо в одной типографии. Четыре тонны сэкономленной неучтенки. Ее согласились уступить за двойную цену, при условии что и оплата печати будет по хозрасценкам – 200 %. Им это было страшно выгодно.

Так я издал 100 000 «Фермы зверей» Оруэлла – кажется, первым в Союзе. Макет сделал знакомый газетный верстальщик, типографские гранки вычитывала жена, журналист по образованию, слайд для обложки изготовил знакомый же художник. А я всем звонил, отвозил, привозил, подгонял, увязывал и посильно контролировал.

А еще надо было найти книготорговца-оптовика, желательно в Москве. Помогли московские друзья (я тогда жил в Таллине). И надо было с ним договориться: я его за месяц предупреждаю, что и когда пришлю, сколько экземпляров и тонн. И какая будет цена.

И заранее договориться с транспортным предприятием, чтобы в нужный день фуры – обычно камазы-восьмитонники – подъехали к складу готовой продукции типографии, а их пропустили и быстро загрузили.

После получения книг в Москве мой контрагент-книготорговец в течение трех дней телеграфом переводил мне всю сумму на банковский счет.

И вот тогда! Я переводил деньги издательству, типографии, транспортникам, рассчитывался за бумагу и налом платил художнику и верстальщику. (Я раздавал пачки купюр из набитого кейса, и по городу шли слухи о моем богатстве.) Плюс директору издательства и директору типографии я относил конверты. О них заранее не заикались, но людям было приятно и полезно, а хорошие деловые отношения необходимо укреплять.

После чего я оставался с суммой, которую в жизни и близко не видел.

Деньги стали иначе выглядеть! Я мог походя, случайно заметив, купить жене дорогую тряпку. Ездил только в СВ. Впервые в жизни мы слетали в Пицунду! Проблема авиабилетов исчезла: проходишь мимо очереди к окошку кассы, бросив насчет своего первого класса, и показываешь девочке вниз за прилавок два пальца: плачу двойной тариф. Случая не было, чтоб билет не нашелся!

Эта система пост-оплаты и работа на доверии была прекрасна. Тебе не нужен стартовый капитал! А за хорошее отношение всегда платишь чуть больше обещанного. И все довольны, и у всех стимул трудиться.

Тебя начинают знать в типографиях и на складах. С тобой хотят иметь дело: он обязателен и хорошо платит. Никого я никогда и близко не подводил. И лишь два человека за все время остались мною недовольны. Один – фотомонтажник в типографии, которого я трижды заставил переделывать картинку на форзац: ему ясно был написан на конверте со слайдом размер в миллиметрах и процентах увеличения – а этот шизофреник лудил нечто собственное и кричал, что он думал про другой формат. А это расход ценной пленки, это брак цеха цветной печати, улетело полтонны глянцевой форзацной бумаги, дикий скандал с начальником цеха. Все непросто, ребята.

А второй недовольный – полковник, зампотыл военной базы. Они себе в незапамятные времена выбили фонды на типографскую бумагу, ну просто удалось – так надо же брать: и накопилось ее пятьдесят пять тонн в ролях, рулонах то есть. А что делать – не знают. А рядом деньги ходят! А как пристроиться к деньгам – не знают.

Я взял его бумагу за 50 % прибыли от книги. Мы подписали договор – чуть обстоятельнее Варшавского пакта. На этой бумаге я напечатал в Ленинграде первое издание «Приключений майора Звягина». Там было много приключений. С кражей части тиража. С выставлением типографией, славный «Печатный Двор», неправильной цены на обложку. (Потом пришлось нанимать специально склад, бригаду и все 100 000 экземпляров разбандероливать, забивать черной плашкой цену вручную и запаковывать обратно. А это 50 с гаком тонн книг, представьте железнодорожный вагон под крышу забит!) Расчет был налом, конечно, я прибавил за срочность и хорошее отношение, люди были довольны.

Тираж был сдан за шестьсот тысяч, двадцать процентов торговец удержал себе, после расчетов со всеми исполнителями нам с подполковником осталось тысяч триста пятьдесят. И тут он стал скулить и ныть, как пленный: мало ему пополам, дай больше. За что?! Ну, ведь бумага моя. Где бы ты ее продал за три тысячи тонна?! У тебя навар три конца! Эта тварь не желала вникать, что я просыпался ночью в поезде – и не понимал, в какую сторону еду. Бумагу туда, книги сюда, машины отсюда, макет там, обложечная бумага здесь, корректура уже, слайд на обложку еще не, за цветной печатью проследить, за контрольными оттисками проследить, потом уже ничего не докажешь… И только когда деньги на твоем счету в банке – можно перевести дух.

Предпринимателем быть не просто и не легко, господа голодранцы.

Несколько раз за три года моей издательской деятельности подруливали желающие тоже стать издателями. То работяги из типографии, то торговец сникерсами. Чуют же: ходят деньги, а как взять – не знают. Просто же! Но как?

Они не понимали рынок. То есть не разбирались в книгах вообще. Что интересно, кому что надо, что пойдет – не представляли. Ты объясняешь, а он смотрит и не верит: скрываешь секрет, удачливая сволочь.

Один предприимчивый бригадир шабашников потерял все деньги: издал «Катынский расстрел» с фотографиями и еще что-то Колымское. Это было его представление о бестселлерах эпохи, но книги были очень скучные, третьеразрядные, и тиражи встали. Он все у меня допытывался: «Что издать? Я хочу тебя проверить». Не понял, что информация – это капитал. А купить за 10 % прибыли готовый макет хита – отказался, жалко, за что? Хотя это был тогда стандартный вариант.

…Может, вам это неинтересно. Но так начинался русский капитализм. Честный, без прихватизации. Издательский бизнес был одним из способов быстро разбогатеть. Книжный рынок глотал любые тиражи всех интересных книг. Страна изголодалась по настоящей литературе – то есть пусть и коммерческой, и пустой развлекаловке, американских детективах и любой фантастике, но и классике истории, философии и беллетристики, которой мы были лишены всю свою советскую жизнь. Бизнес в этом плане был легок и прост: издал – продал.

Вопрос: то, что делал я – мог сделать любой сотрудник типографии, издательства или склада бумаги. Почему они не издавали сами? Ведь денег хотели. Ответ: мозги не те. Энергия не та. Предприимчивость не та. Желания большого нет, которое все преодолевает.

Что я вкладывал в процесс? Энергию, которая систематизировала разные элементы в единую систему издания книги. Энергию интеллектуальную, эмоциональную и чисто физическую. Я продуцировал информацию и обеспечивал организацию материальных процессов по этой информационной модели. Во всем процессе издания книги заменить можно было любой элемент, любого человека и предприятие – кроме меня. Я мог сказать: издательство «Пароль» – это я. И благодаря мне многие люди имели работу и хороший заработок. А я делался сравнительно богат.

И как только вы вставите меня в план и уровняете мне зарплату – бумага опять будет пропадать, типографии опять будут недогружены, а хороших и нужных книг опять будет не достать.

Интересно: я не имел ни малейшей собственности на средства производства. Но моя информация и сугубо организационная деятельность были тем моим капиталом, без которого колесо не крутилось.

Сугубо теоретически: я мог купить типографию, магазины и бумажную фабрику. А мог арендовать их. А мог эпизодически размещать на них заказы. Степень «эксплуатации», она же «облагодетельствования» всех работников, от этого не менялась. Все равно я бы получал намного больше. Но если бы я пролетел – без заработка остались бы все работники. Понимаете, о чем я говорю, да?

…Я понимал, что через несколько лет все осмотрятся, сообразят, и прибыли разделятся между бумажниками, типографщиками и торговцами. Выживать будут отдельные издательства, мощные или маленькие любительско-целевые.

А потом деньги съела гайдаровская инфляция, и я уже ничем не отвлекался от писания книг.

Битва ложки с лопатой

Боевая птица цвета ультрамарин

Литература! Художественность! Беллетристика – прекрасное письмо! Чтобы чувства потряслись человеческими драмами, чтоб сладко щемило сердце от проникновенных картин бытия, чтоб глаз не мог насытиться красками, а ухо – звуками. Чтоб пела душа сладкозвучной арфой, рассыпалась клавишами фортепиано и грохотала грозным боевым барабаном: слушайте музыку всемирного построения счастья.

А чтоб помочь им вспоминать, пришлось топтать их и пинать, по спинам их гуляли дубинки и ремни; к ним возвращалась память, но – они не вспомнили одно: где спрятано оружие не вспомнили они.

Счастье всех эпох ломится в наши окна и вышибает двери. Свобода сносит все преграды, пролетарии теряют свои цепи, евреи свою национальность, негры свой цвет, а гомосексуалисты все мыслимые и немыслимые сексуальные ориентации: все равны. А если Бог создал людей неравными – мы упраздняем такого Бога. Незаменимых у нас нет.

Равенство! Могучий асфальтовый каток равенства с палкой-копалкой, рыхлящей путь впереди. Копалка выдергивает наверх всех, кто ниже общего уровня – и следом каток закатывает заподлицо, в плац, в асфальт! – всех, кто торчит выше прочих. Гении и лидеры не нужны нам, народу, и ликующая толпа до горизонта празднует освобождение от неравенства.

Ну и, конечно, братство. Что может быть прекраснее, чем бандит и нищий в объятиях приезжего террориста, отдающиеся братской любви. И слезы умиления на глазах у трех богатырей.

Вы видите эти лазурные небеса с жемчужными тучками? Зелень шелестящей листвы? Разноцветные блузки, знамена всех цветов радуги, сияющие глаза и белоснежные зубы? Причем не отдельно от лиц, а все вместе, в комплекте, как удостоверение… э-э… ну, молодости, здоровья, оптимизма и уверенности в завтрашнем дне. Да. Именно в завтрашнем. А над головами их парит и трепещет птица счастья завтрашнего дня.

Любой дурак может написать, что Маша любит Колю, а Коля любит Васю, а Вася любит Россию. А вот ты покажи, как омоновец читает нетленный шедевр Булгакова: нога хрясь! – и пополам! Крупно: нога, крупно: «Мастер и Маргарита», крупно: судья – «сам себе сломал, да еще себя и высек».

Нюхни, чем пахнет обезглавленная статуя Колумба, Адмирала Моря-Океана: как тяжкий бронзовый истукан рушится с постамента, вминаясь в асфальт, как раскалывается мраморный памятник, рушась на цементную площадь, как потом, парфюмом, травкой и восторгом пахнут разгоряченные молодые тела социалистов.

Крупным планом, пожалуйста: камера панорамирует по недоуменным лицам. Лидеры коммунизма вздрогнули, воинствующие атеисты неожиданно и неумело перекрестились – и вот они уже олигархи, акулы капитализма, угнетатели. А народ, от Москвы до самых до окраин, проходит как хозяин мимо всего своего народного добра и получает роль в знаменитом романе «Принц и нищий». Одежда народа, запах народа… нет? простите, это запах бомжей? черт, а еще вчера они тоже были народ.

Но это позавчерашняя газета. А вот свежий номерок, завтрашний, еще краской пахнет. Неужели: беломраморные виллы, голубые бассейны, преданная охрана, а за периметрами хозяйских поселков – нищий вымирающий плебс всех стран, никому не нужный и кормящийся подачками? Вот – литература! Вот – изобразительный ряд! Художественный прием, который ни разу не художественный. Улыбчивые лица злодеев – крупно! Серые облики простолюдинов – общий план!

Литература – это когда тебе нечем кормить семью, а босс ездит на «майбахе», и ты мечтаешь о гранатомете, и подробно воображаешь, как взрывается комом огня черная лакированная коробка. Это когда ты смотришь в телевизоре, а хоть и в компьютере, Багамские острова, зная, что никогда там не будешь. Литература – это когда богатство, слава, здоровье и красота достались не тебе – и ты идешь на оружейный сайт.

Ростов – город контрастов: вчера шел дождь, а сегодня зарезали. Контрасты – это: простой деревенский парень получил бесплатное образование и стал академиком – а его сосед, тоже простой деревенский парень, сгинул в концлагере на Колыме.

Литература – это о человеке: его мысли и чувства, его счастье и страдания, надежды и планы. Былое и думы. Взгляд в будущее. Это постижение: почему несправедливость? Почему за добро не воздают по заслугам? Ты хороший, работящий и добрый – где обещанное счастье, отданное подонку?

Все восстания и надежды мира, все победы и поражения, все попытки постичь смысл жизни и дать счастье, каждому, бесплатно, и пусть никто не уйдет обиженным! – и каждая черточка на каждом лице, каждая складка одежды, каждый звук голоса и шорох кустов, звяканье гильзы и звон бутылки, стук дубины и вздох любви – все это и есть литература.

И с древнейших времен излюбленнейшая ее тема – человек, вступивший в борьбу с роком за обладание счастьем.

Не раз и не десять эта борьба приводила к взрыву, сметавшему все вокруг и рушившему народы и царства. И гордо реял буревестник, безмозглая, в сущности, птица, пока ему не подрезали крылья и не съедали вследствие бескормицы.

Вы чуете поднявшийся ветер? Вы слышите крики толпы? Вы видите крушение устоев?

В общем, здесь пара слов о том, что с нами происходит – и произойдет в ближайшем будущем. И каков шанс этого избежать и выжить.

НЕТ В ЖИЗНИ СЧАСТЬЯ

Эту татуировку любой старик в России видел не раз. На плече или на груди, или на ином каком месте – синие буквы на белой или смугловатой коже. Баня, берег речки, снятая рубаха. И буквы эти означали битую-тертую судьбу, скорую готовность к драке и усмешливый стоицизм одиночки, не верящего в подарки и умеющего не отдать свое.

Почему же его, проклятого, нет? В смысле обещанного счастья?

Вот мужчины нашего рода охотились на кабана, а он прорвался и распорол мне ногу – а хромой теперь не охотник и не воин. Спасибо, что есть мне место у огня, и в сытный год покормят; а в голодный – убьют, или бросят в переходе на новую стоянку.

А вот сияют под солнцем ослепительные храмы и уходящие в небо пирамиды, слаженными ударами весел гребцы гонят по Нилу корабль, в тени под навесом сидит знатный писец, раб наливает ему ячменное пиво для утоления жажды – а мы, рабы, в палящем зное отбиваем глыбы в каменоломне.

А вот наступило светлое будущее всего человечества – благодатный феодализм. Гордые рыцари ломают копья на турнирах, и прекрасные дамы слушают песни трубадуров. И слуги ведут в замок сеньору на первую ночь мою принаряженную невесту, перед тем как жить ей голодную жизнь в соломенной хижине бедняка.

Но справедливое равенство ремесленников и торговцев смело феодалов, прогрохотали городские – буржуазные – революции, и капитализм уравнял в возможностях всех. И так эти возможности удивительно распределились, что у хозяина огромный дом, конюшня и сотня слуг, а мои дети откатывают вагонетки в шахтах, потому что мне их на свой заработок не прокормить…

Тысячелетиями копилась праведная злоба униженных и оскорбленных! И самые непокорные убегали в горы и леса, пели песни о свободе и резали глотки господам. И безымянные пахари слагали легенды о благородных мстителях.

…Итак, вы вспомнили основы школьного учебника истории. Там еще много подробностей. Как крепостные кормилицы выпаивали грудным молоком хозяйских щенков. Как бесправных солдат прогоняли сквозь тысячный строй шпицрутенов и забивали насмерть. Как вешали детей за кражу поросенка и сжигали соседей за неправильную молитву.

Вот карикатура: пузатый капиталист во фраке, цилиндре и полосатых штанах. А вот живопись: Париж, бульвар, за столиком кафе рантье-бездельник пьет аперитивы, и тенистый каштан шелестит над его головой – а на тротуаре голодный Гаврош просит хлеба. Гравюра: голодные лионские ткачи топят фабриканта.

А вот и Эжен наш Де Ла Круа! Крестовский то есть, из старого дворянства, зря ему фамилию в одно слово слепили. Свобода уже среди нас, она на баррикаде, грудь ее обнажена и открыта и выстрелам, и выкармливанию народа живительным соком свободы, и эстетике, наконец!

Присмотритесь внимательней: за ней много теней, туманных силуэтов, далеких фигур!.. Вот Спартак с коротким фракийским мечом во главе гладиаторских легионов, вот Робин Гуд с луком, не дававшим промаха, вот Маздак со своими распределителями всего добра поровну, а вон там Гильом Каль, потрясая копьем, ведет толпу разъяренных крестьян на штурм замка.

Дальше, смотрите дальше, сощурьтесь, если плохо разбираете! Вот ряды крестов вдоль дороги, а вот виселицы, вон те маленькие фигурки – это палачи похаживают на плахах, разминая плечи перед работой.

А здесь, в левом дальнем углу – невольничьи рынки: Александрия, Багдад, Рим… без счета мелких и разных.

В общем, вы все уже поняли. Жизнь вечно была поганая. То есть кому хороша, а кому не очень. Одни сладко жрали, классно пили, наслаждались сексом с лучшими партнерами, выражаясь сегодняшним суконным языком полицейского протокола и рецепта слабительного, и проживали в прекрасных дворцах. Другие пахали по-черному, не смели даже приблизиться к господину, питались отбросами и умирали в нищете. И – странно! – но им это не нравилось. И сильно не нравилось.

Они думали не менее десяти тысяч лет. С тех пор, как произошла неолитическая революция – но это была еще не та революция, о которой мечталось пламенным сердцам и холодным головам, не говоря о чистых руках – неолитическую революцию чистыми руками не сделаешь. Землю пахать надо.

Они стали пахать землю, сеять и жать – и вместе с семенами посеяли каждый свои возможности, после чего вместе с урожаем пожали неравенство. Появились богатые и бедные, сильные стали отбирать у слабых, образовалось государство, и остальные десять тысяч лет люди мечтали, чтоб это государство было справедливым – а еще лучше, чтоб его не было вовсе. И тогда будет счастье на базе всеобщего равенства, причем равенства в процветании и доброте.

Через десять тысяч лет они додумались до социализма. С чем можете их и поздравить.

Победные грабли социализма

Карл Маркс испытывал такую личную неприязнь к капиталистам, прямо кушать не мог. Простите старую шутку, да ведь и Маркс немолод. Его расчисленная и аргументированная ненависть к капитализму подстегивалась искренним чувством: они присваивали труд наемных рабочих, а он жил в бедности, и все присылаемые Энгельсом деньги мгновенно расходились на что угодно, только не на домашнее хозяйство. Этих крепких хозяйчиков просто надо удавить!

Терзаемый безжалостной рукой безденежья Маркс пророчил в светлом будущем отмену денег вообще. Все будут братья, и работать будут исключительно из потребности трудиться и любви к коллективу. Без денег. Все плоды трудов своих сложат в общую кучу, из которой каждый возьмет себе что потребно. Без излишеств. Но сначала – о, сначала! – надо все отобрать у всех и поделить поровну! Конечно, буржуи будут сопротивляться. И пролетарская диктатура – первый этап рабочего государства, а после второго этапа оно само отомрет и настанет коммунизм! – сначала пролетарская диктатура беспощадно подавит сопротивление буржуазии и отберет у нее все, поскольку это все сделано рабочим классом.

Но сейчас мы не будем вдаваться в построения социалистических теорий; еще наступит время. А окинем вдохновенным взором его сияющие вершины и кратко-кратко вспомним необыкновенные достижения. Смеяться не надо.

Итак – исторический 1917 год! Социалистическая геволюция, о необходимости котогой так долго говогили большевики, свегшилась! М-да, а теперь дискотека…

Запретили все партии, кроме собственной. Закрыли все газеты, кроме своих. Экспроприировали все вклады. Национализировали все банки. Объявили свою монополию на все виды внутренней и международной торговли. Учредили карательное ведомство для подавления любого сопротивления своего народа. Запретили владение оружием. Закрыли церкви, репрессировали священников. И – венец! – отменили частную собственность на средства производства. Все наше, народное, государственное!

Разруха и голод наступили в считаные месяцы. Предприятия встали. Крестьяне не отдавали свой хлеб задаром. Наводили ужас карательные экспедиции. Представителей буржуазии – вплоть до учителей и машинисток – сгоняли в группы трудовой повинности, брали в заложники и расстреливали, увольняли с работ и выселяли из городов. Крестьян согнали в «колхозы» и превратили в государственных крепостных. Народ реально обнищал! Но страна ковала горы оружия, через двадцать лет танков и самолетов в СССР было больше, чем в развитых западных странах, вместе взятых!

Про концлагеря, Колыму и Соловки, Дубровлаг и Норильск, 680 тысяч расстрелянных за один только 1937 год и миллионы зэков – и так всем понятно.

В 1941 году, начало страшной войны – за 6 первых месяцев из состава Красной Армии сдались в плен 3,8 миллиона человек, а еще 1 миллион исчез: разбежался по лесам, разбрелся по деревням, без вести пропал. Еще 1 миллион во время войны служил в вермахте: воевал против СССР в боевых и вспомогательных частях; и это не считая полицаев!

Еще в 1960 году в советских газетах печатались сводки и таблицы: как мы приблизились к уровню производства 1913 года и превзошли его!

…Нет смысла повторять горестную историю: как не пускали граждан за границу и жили за железным занавесом; как всего не хватало; как гордились оружием и летали в космос, пока не кончились заделы и наработки трофейных проектов, немецких инженеров и коллективов сталинского времени. Но главное: пикнуть не смели! слова сказать против генерального курса Партии не смели! и знали, что и дети с внуками так жить будут!

Ну, потом все рухнуло. Всем этот цирк за колючей проволокой надоел.

Главное – что? Производительность труда в 5–7 раз ниже, чем у капиталистов. Плановое хозяйство заставляет производить то, что никому не нужно, и хренового качества. И всем на все плевать: а не твое, а все равно ничего не изменишь.

Социалистическая Монголия: те же скотоводы-кочевники, только сдавать план по мясу и шерсти государству, все не твое, плюс госбезопасность. И населения – 700 000 человек на 1,5 миллиона кв. км – 1 человек на 2 квадратных километра то есть был до войны.

Социалистический Китай! 30 миллионов человек умерли от голода, миллионы были уничтожены и репрессированы во время «культурной революции». И был страной третьего мира – пока не ввел элементы рынка и частной собственности на средства производства. То есть: экономическая модель Китая – корпоративное государство типа, близкого к фашистскому (не клеймо, но определение): государство планирует и рулит, но частники также инвестируют и производят, в том числе и главное – на крупных промышленных объектах.

Ортодоксально-социалистическая Северная Корея. Нищая, тоталитарная, голодная и фанатичная. Существует только за счет Китая: она та булавка, которой Китай покалывает в зад «мировое сообщество».

Социалистический Вьетнам. Жесточайшими военными методами объединил страну и за десять лет привел ее к ужасающей нищете. Тогда разрешил приватизацию предприятий, провел рыночные реформы, экономика стала смешанной под общим контролем Партии, и уровень жизни резко поднялся.

Куба! Процветающая Куба! Богатейшая была страна Западного полушария после США и Канады. А вот и социализм: нищета, диктатура коммунистической партии, расстрелы, милитаризация. Из 11-миллионного (в 1959 г было 6,9 млн) населения Кубы 2 миллиона сбежало после социалистической революции.