Три небылицы за постой

И решил Яков остаться у ручья, никуда от него не уходя. Вода в ручье есть, желудей на дубах в достатке, прокормиться можно. А там, глядишь, может быть и сжалится над ним судьба? Но, как видно, Нужда Беспросветная ни на минуту о нём не забывала. Дня через два утром услышал Степан звук охотничьих рогов и лай собак. Понял он, что это царь со своей свитой выехал на охоту, и теперь ему надо думать, как бы ноги унести. А то ведь затравят его собаками и заколют охотничьей рогатиной – чего ещё ждать дикому зверю от охотников?

Но будь на месте Степана обычный дикий кабан, он бы побежал наутёк куда понесут ноги, и неминуемо был бы настигнут сворой гончих. А Степан-вепрь мог думать и размышлять по-человечески, и поэтому решил пойти на хитрость. Побежал он по ручью навстречу охотникам, чтобы сбить собак со следа, а потом выбрался на берег и кинулся в сторону болота, где схорониться было легче лёгкого. Всё, как он задумал, и вышло. Добежали собаки до ручья, пометались взад-вперёд и, не найдя следа, отправились дальше, искать другую добычу. Казалось бы, на этом и делу конец. Но не тут-то было! Свежий след вепря заметил подручный главного царского егеря, и тут же сообразил, что секач где-то рядом. А что, если никого не известив, самому настигнуть кабана и добыть его единолично, старым охотникам на зависть? Ведь тогда его и в настоящие егеря перевести могут!

И, изготовив рогатину, подручный отделился от всех прочих и поскакал вслед за секачом. А Степан-вепрь добежал до болота и слышит – сзади доносится конский топот. Не мешкая, затаился он в кустах и смотрит – кто же это за ним гнаться надумал? И почти тут же из лесу на всём скаку вылетел молодой охотник с рогатиной наизготовку. А вепря-то и нет! Стал подручный егеря оглядываться по сторонам – куда ж это зверь делся? Не покажется ли, не попадётся ли он на глаза?

Вепрь и показался. Да только не с той стороны, откуда ждал его охотник. Выскочил он из кустов позади коня, и с рыком свирепым накинулся на него. Конь перепугался, взвился на дыбы и метнулся в сторону. Не удержался помощник егеря в седле, и улетел прямо в болото, в зыбун по самые плечи провалился. Рогатина ещё раньше него в трясину булькнула. Чует охотник, что и он сейчас уйдёт следом за ней – под ногами топь бездонная, ни опереться, ни зацепиться хоть за что-нибудь. Понял охотник, что смерть подходит неминучая, что меньше минуты жить ему осталось. Заплакал он, стал звать на помощь. А кого звать-то? Кто его услышит в этом месте пустынном? Разве что, вепрь, который на берегу стоит и его погибели дожидается? Понял охотник, что нет ему никакого спасения, и стал прощаться со своей молодой женой, с детьми малыми, со стариками-родителями…

И тут, глазам своим не веря, увидел он, как вепрь начал подрывать своими бивнями корень осины, растущей на берегу. А потом навалился на неё боком и повалил так, чтобы её вершина легла прямо рядом с ним. Известное дело – утопающий и за соломинку хватается. А тут – целое дерево судьба послала. Не помня себя, схватился подручный егеря за ветки, и начал выбираться к берегу. Кое-как выполз, весь в тине и грязи болотной, никак не может поверить в то, что жив остался. Пока он выбирался, вепрь ушёл в лес, а конь ещё раньше убежал. И пошёл охотник, шатаясь и спотыкаясь, на звук рогов и лай собак. Вскоре увидел он, как в его сторону скачут егеря.

– Ты куда запропастился? – спрашивают. – Почему такой грязный?

Не стал подручный кривить душой, всё как есть рассказал – и как желая отличиться и, попасть в старшие егеря, один отправился добывать секача, как упал в болото, и как его, неведомо почему, спас от неминуемой смерти тот самый секач, которого он хотел убить. Удивились егеря – сколько уже лет охотятся, а такого дива ни с кем ещё не случалось. Дали подручному лошадь, поскакали с докладом к царю. Тот тоже удивился и задумался: что бы это могло значить?

– Не иначе, – рассудил он, – тут замешано какое-то колдовство. А потому, до особого моего приказа охоту в этом лесу запрещаю.

Тут же приказал протрубить конец охоты и велел всем возвращаться назад.

А Степан-вепрь, едва к своему ручью вернулся, чтобы напиться чистой, родниковой воды, на его берегу прямо перед собой увидел Нужду Беспросветную. Сверкает старуха злобными глазами, шипит по-змеиному, трясущимися руками свой клубок мотает.

– Эх ты, глупец! – скрипит Нужда, головой мотая. – Не считала я тебя шибко умным. А ты и вовсе, полным дураком оказался. Ладно, там, с огородов бедняцких кабанов прогнал. Ладно, там, у волчьей стаи оборвышей деревенских отбил. Так, что ж ты надумал спасать того, кто тебя самого убить собирался? Не послушал моих наставлений? Так, пеняй же на себя. Будь же с этого часа вороном, вестником бед и несчастий. И не вздумай своевольничать! Иначе потом трижды об этом пожалеешь!

Завыла она, замахала руками и топнула ногой. По лесу ветер пошёл, откуда-то чёрный вихрь налетел. Вепря подняло, закружило, и тут же обратился он в чёрного ворона. Закаркал Степан-ворон, взмахнул крыльями и взлетел на дерево. А старуха погрозила ему кулаком и снова исчезла.

Сидит Степан на дереве в облике ворона и вздыхает горестно. Как ни скверно он себя чувствовал став вепрем, но за эти-то дни малость притерпелся и даже привыкать начал к жизни кабаньей. Теперь же – всё начинай сначала. Поесть бы, да вороны желудей и кореньев не клюют – им чего-нибудь палого подавай. А Степан, и став вороном, даже помыслить не мог о том, чтобы питаться тем, что любят есть обычные вороны. Однако же, сиди – не сиди, а лететь куда-то надо. Взмахнул он крыльями и полетел над лесом, горестным карканьем с неба весть о себе подавая.

Вдруг видит – сидят на дубе пять чёрных воронов. Смотрят они куда-то вниз, о чём-то меж собой разговаривают. Сел рядом с ними Степан, тоже вниз глянул. А под дубом какой-то путник уснул, как видно, человек небогатый. Всего-то и добра при нём – котомка холщёвая с краюхой хлеба да посох дорожный. А через кусты, что вдоль дороги, в его сторону крадутся два дюжих мужика недоброго вида с ножами в руках. Сразу Степан-ворон понял, что убить они его собираются, чтобы его нищенской котомкой завладеть. Один из воронов своим приятелям говорит:

– Вот радость-то нынче! Сейчас разбойники убьют этого бродягу, и он нам достанется. Эх, и попируем!..

У Степана-ворона над самым ухом кто-то тут же проскрипел: «Не вздумай лезть, куда не просят!» Однако сколь ни бит был он прежде, в облике кабаньем, но и теперь не утерпел. С громким карканьем сорвался Степан-ворон с дерева, когтями вцепился путнику в плечо и клювом крепко ущипнул за ухо. Вскрикнул тот и вскочил на ноги. А злодеи-то – вот они, уже прямо перед ним. Зубы оскалили, их острые ножи сверкают… Но не сплоховал путник – тёртым калачом оказался. Схватил свой посох, и давай их со всего размаху угощать! Те и ножи побросали, и, хватаясь за голову, кинулись наутёк. Тут же в лесу раздался злобный хриплый вой, а по лесной дороге пробежал чёрный вихрь

Степан-ворон сразу же, не мешкая, поспешил скрыться в ближайшем орешнике. Знал он, что не поздоровится ему теперь. А вороны и в самом деле рассердились не на шутку – что это за дурак, который спас какого-то там человечишку и оставил их без обеда?! Кинулись они в погоню за Степаном, грозя и когтями его исцарапать, и клювами исклевать, общипав до последнего пёрышка, да только он сумел затаиться так, что зря они чуть не до самого вечера искали его по всему лесу. А как только суматоха утихла, да ещё и свечерело, Степан – тишком, украдкой, от берёзки – к берёзке, от осинки – к осинке, выбрался в чистое поле, и полетел прямо в стольный град. Летит и думает: «Эх, глянуть бы на свой дом, проведать, как там мои поживают?..»

Отправился он на тот край города, где на ремесленной улочке стоял его дом, залетел во двор, сел на изгородь и увидел, что дверь и окна досками заколочены, во дворе тихо и пусто, как на кладбище. И ни у кого не спросить, ни от кого не узнать, где сейчас его жена с сыновьями и дочкой. Горько ему стало, и закричал он в крайней горести:

– Где моя семья? Куда они ушли?! Что с ними сейчас?!!

Только люди-то слышат одно лишь воронье: «Кар-р-р! Кар-р-р! Кар-р-р!» Услышав это, выбежал сосед, стал в него камнями кидать, приговаривая:

– Улетай, проклятый ворон! Улетай! Нечего нам несчастья накликать!

Поднялся Степан, и полетел к старой берёзе, что росла неподалёку. В гуще её ветвей скоротал ночь, а с рассветом полетел искать свою семью. Решил так, что будет летать над городом до тех пор, пока кого-нибудь не увидит. Так и сделал. Долго он кружил, то над улицами и переулками, то над садами и огородами, то над речками и озёрами. Но нигде-нигде никого из своей семьи найти ему не удалось. Утомившись, ближе к полудню сел он немного передохнуть в чьём-то саду на старую яблоню. Глянул, а в тени под яблоней стоит детская кроватка, в которой недвижимо лежит мальчик, похожий на его старшего сына. И сразу же он понял, что ребёнок очень болен и жить ему осталось совсем немного. Горем убитая мать ребёнка увидела ворона и заплакала:

– Ну, вот уж и чёрный ворон прилетел. Знать, смерть совсем уже близко…

Хотел Степан улететь, чтобы упрёков напрасных не слышать, но тут до его слуха донёсся тихий шёпот яблони, человеческим ухом неслышимый:

– Если сорвать мой плод, что прямо над ребёнком висит, и дать ему отведать, в тот же миг уйдёт болезнь и смерть.

И понял тут Степан, что снова ему придётся выбирать: или улететь и этим заслужить благосклонность Нужды, или помочь больному, и ещё больше её разозлить. К тому же, снова услышал он шипение ведьмы: «Не смей своевольничать!» Но, подумал он, подумал, да и решил: «Не быть по-твоему, ведьма проклятая! Как я потом своим детям в глаза глядеть буду?» Спустился он пониже, сорвал клювом яблоко, и бросил его к изголовью больного. Удивилась женщина увиденному, и одолели её тяжкие сомнения: а к добру ли взять яблоко, сорванное вороном? Для чего это он сделал? Но, поразмыслив, как видно, решила, что хуже уж, наверное, и не будет. А яблоко-то, может быть, и ко благу? Дала она его сыну. Тот с трудом едва смог надкусить яблоко, но на его щеках тут же заиграл румянец. Ещё раз откусил он от яблока – ушла из тела лихорадка. А откусил третий раз – сам поднялся с постели, словно и не болел никогда. И в тот же миг где-то в стороне словно кто-то хрипло застонал, а по улице пролетел чёрный вихрь. Обрадовалась мать чудесному выздоровлению сына, от счастья ног под собой не чует. Хотела поблагодарить ворона, да только он уже улетел неведомо куда.

Летит Степан-ворон над людными улицами городскими, а сам размышляет про то, что если ещё раз сделает не так, как этого хочет ведьма, то превратит она его в козявку неприметную. Тогда уж – точно, никого не сможет найти, ни жену, ни детей. Поэтому, пока не найдена семья, может быть ему и в самом деле ни в какие дела больше не ввязываться? Может быть, хватит злить ведьму, и заречься от добрых дел?

Но – это в мыслях. А вот на деле-то получилось совсем не так, как он думал, а потому никак не удалось ему исполнить свой зарок. Пролетая над царским дворцом, увидел он огромную стаю городских воронов, кружащихся в небе, и услышал, как они радуются тому, что скоро будет ужасная сеча, и все окрестные поля будут усыпаны убитыми людьми. А всё из-за того, что в это царство войдёт войско султана, правителя страны Турзямской, которое все города и сёла выжжет дотла.

Смотрит Степан-ворон, и видит, как из городских ворот выходит царская рать и идёт в полуденную сторону, чтобы сразиться с вражеской силой. Вороны тут же стаей полетели следом. Полетел вместе со всеми и Степан. Слышит, внизу ратники разговаривают:

– Глянь, сколько воронья слетелось! Видно, чуют, что много людей останется на поле брани… Эх, устоять бы нам перед неисчислимой силой орды султанской. Случись, не одолеем врага – пройдёт он по нашей земле, не пощадит ни старого, ни малого.

Скверно стало на душе у Степана. Был бы человеком – сам бы пошёл с врагом биться. А так – чем он сейчас свой рати поможет в облике ворона? «А, была – не была! – думает. – Полечу-ка я к войску султанскому, гляну, что это там за сила. Авось, что-нибудь и придумаю».

Обогнал он воронью стаю и что есть духу помчался к высокому холму, на котором даже издалека был виден сверкающий золотом султанский шатёр. А вокруг шатра – войско, кажущееся бесчисленным. Почитай, раза в три больше царской рати. Стоит эта орда и ждёт приказа наступать. А Степан-ворон летит, и словно слышит скрипучий голос старой ведьмы: «Ты опять?!! Ой, поплатишься, Степан! Ой, поплатишься!» Но он и не подумал назад повернуть. Наоборот, ещё быстрее полетел. Видит, над войском султанским тоже стаи воронов кружат, тоже добычи дожидаются. Заметили они чужака и кинулись его бить – чего, мол, сюда притащился? На чужой каравай – рот не разевай! Но Степан вовремя это приметил, прошмыгнул меж лошадьми, под повозками обоза, и – прямо к шатру султана. Там стража – в три ряда понаставлена. Только, что ворону стража? Взлетел он на верхушку шатра, в ней – большая круглая отдушина, чтобы, значит, свежим ветерком в шатёр задувало.

Заглянул Степан внутрь и видит, что в самом центре на троне сидит султан, а вокруг него на коврах расселись его визири. Советники, значит. Перед султаном стол, на котором лежит карта, где план сражения нарисован. Взял султан перо, обмакнул в золотую чернильницу и собрался что-то подписывать. Как видно, приказ о начале битвы. Не мешкая, Степан сорвался вниз и, схватив когтями чернильницу, опрокинул её прямо на середину карты. План тут же залило – ничего на нём не разобрать. Визири крик подняли, кинулись к столу, чтобы изловить зловредную птицу. И, гляди-ка, удалось-таки главному султанскому воеводе-паше в последний миг схватить ворона за ноги. Только зря он это сделал. Ворон извернулся в его руках, да со всего размаху как клюнет пашу в правый глаз! А левого-то глаза у паши уже лет десять как не было – во время прежнего нашествия, царский ратник попал ему в глаз меткой стрелой.

Заорал паша как резаный, ворона выпустил, за глаз хватается. Как ему теперь султанское войско в бой вести?! Полководец он был – и не описать, какой заслуженный. Сколько сражений выиграл – уже и сам не помнил, сколько городов осадой и приступом взял – на руках и ногах пальцев не хватит, чтобы счесть. Наград на его халате висело дюжин пять, а то и больше. Без него, можно сказать, и войско – не войско. А потому в шатре султанском настали горесть и уныние. Визири охают, лекари с примочками бегают, стражники как ошпаренные мечутся… А уж паша – горемычнее всех. Ладно бы, второй глаз потерял в бою, а то ведь какой-то ворон его выклевал! Стыд и позор! Хоть домой не возвращайся…

Опечалился султан: десять лет он к этой войне готовился, а теперь – как сражаться, если и плана нет, и лучший паша остался без последнего глаза? Глядя на него визири совсем приуныли. Стали советовать султану заключить с царём вечный мир. Повздыхал султан, повздыхал, а пришлось-таки ему отправить к царю гонца с бумагой о том, что обещает больше не никогда не нападать.

– Видно, не судьба мне победить это царство… – глядя вслед гонцу, печалится султан. – Недаром, когда я выезжал из дворцовых ворот, мой любимый конь споткнулся…

Рать, тем временем, уже и пушки медные зарядила, и копья с мечами изготовила, ждёт только приказа воеводы. Тут – глядь, скачет к ним гонец султанский, и просится на приём к царю. Прочитал царь присланную ему бумагу, хоть и сильно удивился, но рассудил, что вечный мир – не сравнить, как лучше, чем вечная война. Подписали они с султаном договор, и пошли войска, каждое в свою сторону. И снова над полем кто-то невидимый – то ли простонал, то ли прохрипел, а там, где должна была случиться битва, взвился чёрный вихрь и тут же рассыпался в прах.

Людям-то, конечно, от того, что сражение закончилось даже не начавшись, только радость, а вот воронам, которые ждали сечи кровавой, горесть одна. Стали они разбираться: что это за дурак, который помешал начаться войне? А на султанской стороне тоже вороны горемычатся. Ищут того супостата, что выклевал глаз паше и не дал начаться битве. Ищут те, ищут эти… И как-то так вышло, что султанские вороны посчитали виновными царских воронов, а царские – султанских. Слетелись они над полем, и давай меж собой драться. Перьев друг из друга нащипали – хоть перины набивай. Как будто на поле чёрный снег выпал. Так с той поры оно и стало называться Вороньей Сечей.

А Степан-ворон летит к стольному граду, и заранее знает, что теперь не миновать ему превращения в какую-нибудь козявку. Но всё равно надеется, что пока он в облике ворона, пока может летать, вдруг ему удастся разыскать жену и детей? Хоть бы краем глаза кого-то из них увидеть, хоть бы что-то о них узнать. Пролегал его путь мимо царского дворца, и как только он с ним поравнялся, то сразу почувствовал, что отчего-то не стали держать его крылья. Камнем полетел он к земле, и упал на траву дворцового сада. С трудом поднял голову, и тут же увидел трясущуюся от злости Нужду Беспросветную. Правда, сразу же заметил и то, что с той поры, как видел её в последний раз, намного хуже она стала. И исхудала до костей, и глаза ввалились, и сгорбилась вдвое, против прежнего.

– Ну, что, Степан, я гляжу, ничему тебя жизнь и кабанья, и воронья не научила? – скрипит злая ведьма. – Всё своевольничаешь? Стань же тогда муравьём, и оставайся им до скончания дней своих. А осталось тебе жить – всего три дня и три ночи.

Завыла она, замахала руками, топнула ногой, и прилетевший чёрный вихрь закружил ворона, обращая его в муравья. Старуха исчезла, а Степан оказался в густом, дремучем лесу. Сразу-то и не сообразил, что лесом для него стала трава, растущая в саду. Стоит он в этой травяной чащобе и думает: что же теперь делать? Куда и зачем идти? И тут вспомнилось Степану-муравью, как когда-то рассказывали ему про волшебный цветок, способный разрушить злые чары, который растёт в царском дворце,. И решил он идти искать тот цветок. Правда, будь он человеком, до дворца от этого места дошёл бы меньше, чем за полчаса. А муравью, прикинь, и дня с ночью на этот путь маловато. Но деваться-то некуда, надо идти. И он пошёл. Не описать словами, сколь нелёгок и труден оказался этот путь, сколько всяких опасностей подстерегало его на каждом шагу. Ведь его растоптать мог даже кроха-воробей… Два раза на него чуть не наступил царский садовник, раз пять – гулявшие в саду придворные …

Лишь на следующий день добрался Степан до царского дворца. По его стене взобрался наверх, увидел перед собой открытое настежь окно каких-то богато убранных покоев. Смотрит, служанка там убирается, пыль стирает, шторы поправляет. Кончила работу, открыла шкатулку и, смеясь, начала примерять драгоценные украшения. Только этот смех ей очень скоро слезами обернулся. Нитка жемчужного ожерелья отчего-то вдруг лопнула, и весь жемчуг рассыпался по полу. Испугалась служанка, расплакалась, стала его собирать, а тут и её хозяйка вошла – то ли княгиня, то ли графиня. Как узнала эта благородная дама, что произошло, стала браниться – иному сапожнику на зависть, грозить служанке плетьми и заточением в подвале. Особенно потому, что одной жемчужины найти так и не удалось. Хозяйка из-за этого совсем осатанела, кричит:

– Если не найдёшь жемчужину – с тебя сегодня же шкуру спустят и отправят в заточение!

Снова служанка поползла по полу, разыскивая пропажу. Жалко её стало Степану. С подоконника спустился он на пол и быстро разыскал пропажу в самом дальнем и тёмном углу как будто кто-то нарочно её туда закатил. Хоть и тяжела жемчужина оказалась для его муравьиной силы, но выкатил он драгоценность на видное место. Увидела её служанка, обрадовалась. Кричит хозяйке:

– Госпожа! Вот она, нашлась!

Та пофырчала, пофырчала, а всё-таки служанку отпустила. Правда, оплеуху напоследок ей, всё же, отвесила дама благородная – как же без оплеухи-то обойтись?! А Степан, видя это, очень даже сильно озадачился. Раньше ему всегда казалось, что грубо браниться и распускать руки могут только в простонародье. И то, не все, а лишь те, кого судьба добротой и совестью обделила. А уж во дворце-то, считал он, живут люди души особой, деликатной да изысканной. А на деле-то, оказывается, самая скандальная базарная торговка не бранится и не дерётся, как эта княгиня-графиня.

И отправился он дальше по наружной стене, искать волшебный цветок. Как увидит на каком-нибудь подоконнике вазу с посаженными в ней цветами, так сразу же спешит к ним взобраться и дотронуться – а вдруг, повезёт, а друг, это тот самый, что ему нужен? Только время шло, а нужного цветка найти всё никак не удавалось. Ближе к вечеру перебрался Степан-муравей на другую стену дворца, и опять начал искать цветок с самых нижних окон.

На самом низу покои были не шибко богатыми. Там, как видно, проживала дворцовая прислуга. Забрался он в одну небогатую светлицу, где, как видно, проживала дворцовая стража. Там на подоконнике нашёл он куст герани. Взобрался на неё, а чары так и не рассыпались. И тут увидел он молодого стражника, который, как видно, за столом что-то писал, да и уснул, уронив голову. Разобрало Степана любопытство: что же у него там такое? Какое-нибудь прошение или донесение?

Взобрался он стражнику на плечо и при свече, которая горела на столе в простом подсвечнике, глядя сверху, прочитал то, что было написано: «Дорогая матушка! С низким поклоном передаю тебе свой привет. Как ты меня и напутствовала, службу свою исполняю с честью и совестью. Есть тут у меня хорошие товарищи, что и поддержат, и случись такое, в бою не подведут. Одно плохо – не знаю с чего, завёлся у меня недруг тайный. Распускает про меня чёрную клевету, как видно, хочет меня погубить. Не хотел я тебе писать об этом, чтобы ты душой не изболелась, но заранее хочу тебя известить: что бы со мной ни случилось, что бы обо мне ни сказали, знай: служу я верой и правдой, ничем нашу семью не запятнал, не опозорил…»

Только успел Степан дочитать до этого места, как дверь светлицы без шума приоткрылась, и из-за неё вьюном в светлицу проскользнул какой-то человек в лакейской ливрее с недобрым, воровским лицом. Он что-то прятал у себя за пазухой. Степан сразу же понял, что лакей задумал какое-то недоброе дело. А тот взял со стола свечу, даже не заметив, как на его рукав быстро взобрался лесной муравей, и на цыпочках поспешил к простому, дорожному дощатому сундучку, стоящему у стены. Поднял лакей крышку, начал доставать из-за пазухи и совать в сундучок золотые кубки и серебряные ложки. Понял Степан, что это и есть тайный недруг молодого стражника.

«Ах ты мерзавец! – рассердился он. – Хочешь неповинного человека вором выставить? Так, получи же от меня!»

И как вопьётся в руку лакея! Хоть и мал муравей, да, видно, очень больно укусил, потому как тот вскрикнул, выпустил крышку сундучка и уронил ложки на пол. Громко стукнула крышка, зазвенели ложки. Услышал это молодой стражник, вскочил на ноги и выбежал из-за стола. В последний миг он успел схватить за руку злодея, который был уже у самой двери, и тут же позвал подмогу. В момент прибежала дворцовая стража. Начальник стражи как узнал в чём дело, немедля приказал отвести лакея под замок.

И снова Степан отправился странствовать по дворцу, разыскивая волшебный цветок. Ведь ему, как сказала злая ведьма Нужда Беспросветная, осталось жить, теперь уже, всего завтрашний один день. Уже поздней ночью попал он в богато обставленную палату, с позолотой и хрусталём на стенах и потолке, где за большим дубовым столом, накрытом бархатной скатертью, сидел толстый человек, одетый в кафтан, шитый золотом. Озираясь по сторонам, толстяк отдавал тайное распоряжение своей прислужнице. Та должна была пробраться в кабинет придворного лекаря и высыпать в лекарство, приготовленное для царевны, колдовское снадобье, приняв которое, девушка должна была стать то ли ящерицей, то ли жабой.

«Ну и ну! – продолжает удивляться Степан. – Прямо, не царский дворец, а змеиный клубок какой-то. Что ж тут так много злых и подлых? Вроде, живут в богатых хоромах, не голодают, не раздеты, не разуты… А таких, что норовят подстроить кому-нибудь пакость – пруд пруди…»

И вдруг подумалось ему: а может быть, насчёт царевны ему и не стоит беспокоиться? Что, если она, как и многие тут – злая, своенравная, жестокая? Да и пусть станет жабой. Ему-то что? К тому же, если он не станет вмешиваться, глядишь, Нужда и вернёт ему облик человеческий? Но, поразмыслив, сам с собой Степан-муравей не согласился: здесь подлости, чаще всего, подстраивают не подлым, а тем, кто добр и честен. Не стал же поганец-лакей замышлять своё гнусное дело против кого-то из своих, таких же, как и он сам, приятелей? Выставить вором он решил достойного, неподкупного стражника. Так что, надо бы царевне как-то помочь…

Прицепился он сзади к платью служанки толстяка и вместе с ней вскоре оказался в большой комнате, где пахло лекарствами. Всё там было заставлено шкафами, в которых стояли бутыли, банки, склянки, всякие коробки и ларцы. Подойдя к самому большому шкафу, служанка достала из него ларец, подписанный «Для царевны Алёны». Дрожа от страха (за такое, поди, и голову могут отрубить!) она открыла его и всыпала внутрь какое-то зелье из баночки, которую ей дал толстяк. Потом поставила ларец на место и закрыла шкаф.