Само совершенство

Джудит Макнот

Само совершенство

Judith McNaught

PERFECT

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Curtis Brown, Ltd. и Synopsis.

© Judith McNaught, 1993

© Перевод. Я.Е. Царькова, 2012

© Издание на русском языке AST Publishers, 2013

Пролог

1976 год

Маргарет Стенхоуп стояла у распахнутых дверей веранды и с выражением ледяного презрения на породистом лице наблюдала за тем, как дворецкий обносит напитками ее внуков, только что приехавших на летние каникулы из престижных и весьма недешевых учебных заведений, призванных дать своим питомцам солидное конкурентное преимущество на старте. С высокой веранды открывался вид на утопающую в зелени долину, в которой уютно расположился Риджмонт, штат Пенсильвания, – небольшой городок с просторным торговым центром, ухоженным городским парком и извилистыми улицами, обсаженными аккуратно постриженными деревьями. Чуть правее от города, среди разбитых на зеленых холмах площадках для гольфа можно было разглядеть сооружения, принадлежавшие привилегированному загородному клубу. И в самом центре долины, в центре города билось его сердце – разместившийся в неприметных постройках из красного кирпича и занимавший солидную территорию промышленный комплекс «Стенхоуп индастриз». Именно эти принадлежащие Стенхоупам промышленные предприятия кормили большинство живущих в Риджмонте семей.

Как это часто бывает в провинциальных городах, Риджмонт имел четкую и отлаженную систему общественной иерархии, в которой семейство Стенхоупов было подобно шпилю на куполе здания, представляющего собой социум городка. И, что весьма символично, особняк Стенхоупов также возвышался над городом на недосягаемой высоте, венчая собой самый высокий холм в окрестностях Риджмонта. Отец Маргарет был далеко не самым последним человеком в городе, как, впрочем, и мать, но, выйдя замуж за Стенхоупа, Маргарет, безусловно, поднялась на самую верхушку шпиля.

Однако сейчас Маргарет Стенхоуп мало занимала красота открывающегося с веранды вида. Не радовало ее и сознание того, как высоко удалось ей подняться над окружающими. Мысли Маргарет были сосредоточены на том сокрушающем ударе, который она готовилась нанести трем своим никчемным внукам. Самый младший из них, шестнадцатилетний Алекс, хоть и поглядывал с вожделением на бокалы с холодным шампанским на серебряном подносе, заметив, что бабушка наблюдает за ним, сделал выбор в пользу чая со льдом. Что он, что его сестра – два сапога пара, презрительно подумала Маргарет, окинув их обоих уничижительным взглядом. Оба были избалованны, бесхребетны и безответственны. И Алекс, и его сестра слишком много развлекались, слишком много тратили и слишком мало трудились. Вседозволенность их испортила. Они понятия не имели ни о самоограничении, ни о самодисциплине. Впрочем, их сладкой жизни скоро будет положен конец, с удовлетворением подумала Маргарет.

Она проследила взглядом за дворецким, который сейчас предлагал напитки Элизабет, одетой в желтое обтягивающее летнее платье с возмутительно глубоким вырезом. Почувствовав, что за ней наблюдают, семнадцатилетняя бесстыдница, окинув Маргарет взглядом, в котором вызывающая надменность мешалась со столь же вызывающим презрением, взяла с подноса два бокала шампанского, не ведая о том, что в своем стремлении доказать собственную зрелость демонстрирует типичное подростковое упрямство и желание досадить старшим. Маргарет воздержалась от комментариев. Девчонка вся пошла в мать – такая же пустышка, с удовольствием выставляющая напоказ свое сексуальное тело. Восемь лет назад, так ничего и не поняв в этой жизни, ее мать погибла в автомобильной аварии. За рулем спортивной машины, потерявшей управление на обледеневшем участке шоссе, был тогда сын Маргарет. Он не только лишил жизни себя и свою жену, но и оставил сиротами четверых детей. Согласно полицейскому отчету, оба они в тот момент были пьяны и ехали с большим превышением скорости.

А шесть месяцев назад случилась еще одна трагедия: погиб муж Маргарет. Невзирая на преклонный возраст и нелетную погоду, он отправился на собственном самолете на рыбалку, захватив с собой двадцатипятилетнюю модель – очевидно, для того, чтобы было кому насаживать наживку на крючок, с холодным безразличием подумала Маргарет.

Аварии со смертельным исходом являлись закономерным следствием развращенности и беспечности, которыми отличались представители мужской половины Стенхоупов на протяжении нескольких поколений. Каждый из этих самовлюбленных беспутных красавцев жил так, словно никто и никогда не мог призвать их к ответу за прегрешения, словно молодость, здоровье и сама жизнь давались им навечно.

И пока ее распутный муж транжирил состояние, потакая своим порочным склонностям, и учил внуков жить так, как привык жить сам, Маргарет мертвой хваткой держалась за то, что осталось от ее попранного достоинства, выработав с годами железную самодисциплину и самоконтроль. В прошлом году муж ее привел проституток в их с Маргарет семейный дом, и, пока она спала или делала вид, что спит, в спальне наверху, муж в гостиной первого этажа забавлялся с этими женщинами вместе с внуками. В оргии приняли участие все мальчики. Все, кроме Джастина. Ее любимого Джастина…

Интеллигентный, умный, трудолюбивый, Джастин единственный из внуков пошел в ее родню, и Маргарет любила его всеми фибрами души. Но сейчас Джастин был мертв, в то время как его брат Захарий благоденствовал, и сам этот факт вызывал у Маргарет возмущение своей вопиющей несправедливостью.

Повернув голову, она проводила взглядом Захария, торопливо поднимающегося по каменным ступеням на веранду, куда она их всех позвала. Маргарет чувствовала, как грудь распирает от ненависти. Этот мутный поток был готов выплеснуться из нее в любой момент. Один вид высокого темноволосого юнца восемнадцати лет от роду был для нее невыносим. Непроизвольно она сжала в руках бокал, с трудом подавив желание выплеснуть содержимое в его загорелое лицо.

Захарий Бенедикт Стенхоуп-третий, названный так в честь мужа Маргарет, выглядел в точности так, как выглядел в его возрасте дед, но Маргарет презирала его не из-за этого. На то у нее имелась более основательная причина, и Захарий отлично знал, в чем состояла причина ее нелюбви. Однако через пару минут ему наконец придется ответить за содеянное. Разумеется, он отделается, так сказать, малой кровью. Маргарет не могла заставить его заплатить полную цену, и она презирала себя за беспомощность почти так же сильно, как ненавидела Захария.

Маргарет дождалась, пока дворецкий подал ему бокал с шампанским, и вышла на веранду.

– Вы, вероятно, хотите знать, зачем я созвала этот маленький семейный совет? – спросила она.

Захарий, прислонившись к балюстраде, наблюдал за ней. По его лицу трудно было понять, что он обо всем этом думает, но Маргарет успела перехватить взгляды, которыми обменялись Алекс и Элизабет, сидящие за столом под зонтиком, спасавшим от палящего солнца. Они явно были раздражены и испытывали скуку. Этим двоим, вероятно, не терпелось сбежать отсюда к дружкам и подружкам, таким же, как они, типичным представителям золотой молодежи – лишенным всяких моральных ориентиров охотникам за адреналином, беспринципным прожигателям жизни, уверенным в своей полной безнаказанности. Зачем задумываться о последствиях своих поступков, если знаешь, что у родственников хватит денег на решение «проблемы», в какую бы неприятную историю они ни угодили.

– Вижу, вы теряете терпение, – сказала Маргарет, повернувшись к Алексу и Элизабет. – Ну тогда перейду прямо к делу. Я уверена, что никому из вас не приходило в голову задуматься о таком будничном и скучном предмете, как ваше финансовое положение. Однако факт остается фактом: ваш дед активно занимался «общественными делами» и был слишком уверен в своем бессмертии, чтобы, составив завещание, позаботиться об обеспечении будущего собственных внуков, оставшихся сиротами после смерти родителей. В результате теперь я являюсь единственной полноправной хозяйкой его состояния. На случай если вы хотели бы знать, что это означает, потороплюсь вам разъяснить. – Не скрывая злорадного удовлетворения, Маргарет объявила: – При условии, что вы оба продолжите учиться, будете получать хорошие оценки и станете вести себя так, как я считаю приемлемым, я продолжу оплачивать ваше обучение и позволю вам сохранить ваши дорогие спортивные автомобили. На этом точка.

Первой реакцией Элизабет было скорее удивление, чем тревога.

– А на что я буду жить? На следующий год я начну учиться в колледже! Мне придется снимать квартиру, покупать еду, одежду, и вообще…

– Тебе не придется снимать квартиру. Ты будешь жить и учиться здесь, в местном профессиональном двухгодичном колледже. Если за время твоей учебы выяснится, что ты способна получить высшее образование, тогда, и только тогда, я позволю тебе уехать учиться в другой город.

– Местный профессиональный колледж, – скривившись от ярости, повторила Элизабет. – Ты меня разыгрываешь!

– Испытай меня, Элизабет. Только попробуй нарушить хоть одно из моих условий, и я выброшу тебя из дому без единого цента. Если только до меня дойдет слух о том, что ты была участницей очередной пьяной оргии, ты больше не увидишь от меня ни доллара. – Посмотрев на Александра, Маргарет добавила: – На случай если у тебя имеются сомнения, это в равной степени касается и тебя. И еще, ты не вернешься в Экзетер следующей осенью, а продолжишь учебу здесь.

– Ты не можешь так поступить с нами! – возмущенно воскликнул Алекс. – Дедушка никогда бы тебе этого не позволил!

– Ты не имеешь права указывать нам, как жить! – взвизгнула Элизабет.

– Если тебе не нравится мое предложение, – с металлом в голосе проинформировала ее Маргарет, – тогда могу посоветовать тебе устроиться официанткой или найти себе богатого покровителя, поскольку в настоящий момент ты готова только к этим двум родам деятельности.

Маргарет с удовлетворением отметила, что оба они, и внук ее, и внучка, побледнели.

– А как насчет Зака? – угрюмо пробурчал Александр. – У него-то с учебой все в порядке. Ты же не станешь заставлять его перевестись из Йеля в местный колледж?

Момент, которого она так ждала, наконец настал.

– Нет, – сказала Маргарет, – я не стану этого делать.

Повернувшись к Захарию так, чтобы можно было видеть его лицо, Маргарет процедила сквозь зубы:

– А ты убирайся! Убирайся вон из этого дома и никогда больше не возвращайся сюда. Я не хочу видеть тебя и не желаю больше тебя знать.

Если бы не заходившие под скулами желваки, Маргарет могла бы подумать, что ее слова не произвели на него никакого впечатления. Он не стал требовать от нее объяснений, поскольку в таковых не нуждался. На самом деле он, без сомнений, ждал этого приговора с того момента, как она заговорила с сестрой. Он молча расправил плечи, отошел от балюстрады и протянул руку к ключам от машины, которые лежали на столе. Но едва коснулся их, голос Маргарет словно хлестнул его по пальцам, и он замер.

– Оставь их! Ты не возьмешь с собой ничего, кроме той одежды, что сейчас на тебе.

Зак убрал руку и посмотрел на сестру с братом, ожидая от них поддержки. Но либо они были слишком заняты собственными переживаниями, либо слишком боялись разделить его судьбу, чтобы найти в себе смелость выступить против бабки.

Трусость и малодушие младших вызывали в Маргарет бесконечное презрение, но при этом она все же осталась довольна тем, что расчет ее оказался верен: ей удалось подавить их волю, и теперь ни один из них троих ни в чем не осмелится ей перечить.

– Если кто-нибудь из вас когда-либо войдет с ним в контакт или позволит ему связаться с вами, – предупредила она младших, которые боялись даже посмотреть вслед старшему брату, – если вы когда-либо окажетесь с ним под одной крышей, будь то дом общих знакомых или иное место, вас ждет его участь. Это ясно? – Уходящему внуку она бросила вслед: – Захарий, если ты рассчитываешь на жалость кого-то из своих друзей, то можешь об этом забыть. Предприятия Стенхоупов – единственное место, где можно работать в Риджмонте, и теперь все, до последнего кирпича, принадлежит мне. Ни один из тех людей, что живет здесь, не захочет тебе помогать. Они побоятся навлечь на себя мой гнев и потерять работу.

Захарий обернулся на последней ступени и посмотрел на Маргарет с ледяным презрением. И только тогда она с запозданием поняла, что он никогда бы не подумал просить милости у друзей. Но что действительно тронуло ее за живое, так это то, что успела она заметить в его глазах до того, как он повернулся к ней лицом. Что это было? Тоска? Или гнев? Или страх? Она от всей души надеялась, что это было и то, и другое, и третье вместе.

Фургон притормозил и остановился перед одиноким пешеходом, идущим по обочине шоссе, закинув на плечо спортивного покроя жакет. Шел он, наклонив голову, словно против сильного ветра.

– Эй, – крикнул Чарли Мердок, – подвезти?

Парень поднял янтарные затуманенные глаза. Выражение глаз у него было такое, словно он не понимал, где находится, но уже через мгновение взгляд его прояснился, он кивнул и забрался в кабину, Чарли обратил внимание на дорогие песочного цвета брюки своего пассажира, отличные туфли из натуральной кожи с подобранными в тон носками и модную стрижку, что, естественно, навело его на мысль, что он подобрал богатенького студента-первокурсника, который по каким-то причинам разгуливает без машины. Уверенный в том, что наблюдательность и интуиция его не подвели, Чарли спросил дружелюбно:

– В каком колледже учишься?

Парень судорожно сглотнул, будто в горле у него застрял ком, и отвернулся к окну, но когда заговорил, в голосе его не было дрожи.

– Я не учусь в колледже, – сказал он с холодной отчужденностью человека, желающего поставить точку в разговоре.

– Наверное, твоя машина сломалась и стоит где-то неподалеку?

– Нет.

– Твоя семья живет где-то рядом?

– У меня нет семьи.

Несмотря на резкость, если не грубость, тона пассажира, Чарли, имеющий трех взрослых сыновей, которые сейчас жили в Нью-Йорке, очень хорошо понимал, что парнишка держит себя в руках из последних сил. Он помолчал несколько минут, а потом спросил:

– Но имя-то у тебя есть?

– Зак, – ответил паренек и после неловкой паузы добавил: – Бенедикт.

– Куда ты направляешься?

– Все равно куда. Если не возражаете, то туда же, куда и вы.

– Я еду на западное побережье. В Лос-Анджелес.

– Прекрасно, – ответил Зак тоном, который отбил у Чарли всякую охоту продолжать беседу: – Лос-Анджелес ничем не хуже другого места.

Прошли часы до того, как молодой человек в первый раз заговорил по своей воле:

– Вам понадобится помощь, чтобы разгрузить этот фургон, когда вы доберетесь до Лос-Анджелеса?

Чарли посмотрел на него искоса, проверяя свои первые впечатления об этом парне по имени Зак Бенедикт. Одет он был, как сынок богатых родителей, и говорил, как мальчик из богатой семьи, но этот конкретный богатенький мальчик, очевидно, оказался без денег, чувствовал себя не в своей тарелке и переживал далеко не самые счастливые времена. И еще этот избалованный холеный юнец был готов, забыв о гордости, выполнять тяжелую физическую работу, что, по мнению Чарли, указывало на то, что у парня имелся характер.

– Судя по твоему виду, ты не надорвешься, поднимая тяжести, – сказал Чарли, окинув оценивающим взглядом крепкие мускулы парня. – Занимаешься в спортзале с утяжелениями или что-то в этом роде?

– Я раньше занимался боксом в… Я раньше занимался боксом.

«Ага, в колледже», – мысленно добавил про себя Чарли. И возможно, потому что Бенедикт чем-то напомнил ему собственных сыновей, когда они были в таком же возрасте. Тогда они тоже переживали не лучшие времена, пытаясь найти свою дорогу в жизни… Или, возможно, потому что он почувствовал, что Зак Бенедикт и впрямь оказался в отчаянном положении, Чарли проникся к парню симпатией и решил помочь ему с работой. И, приняв это решение, Чарли Мердок протянул ему руку.

– Меня зовут Мердок. Чарли Мердок. Я не могу платить тебе очень много, но по крайней мере у тебя появится шанс увидеть студии, где делаются знаменитые фильмы, когда мы доберемся до Лос-Анджелеса. Мой грузовик нагружен декорациями для «Эмпайр студиос». Я работаю у них водителем.

Угрюмое безразличие Зака к его словам убедило Чарли в том, что его пассажир не только оказался на мели, но, вероятно, и не представляет, как поправить положение в ближайшем будущем.

– Если будешь хорошо работать, то, возможно, я смогу замолвить за тебя словечко в отделе по найму «Эмпайр студиос», если, конечно, ты не откажешься орудовать метлой или таскать тяжести.

Пассажир его повернул голову к окну и вновь уставился в темноту. И как раз в тот момент, когда Чарли уже усомнился в том, что составил верное представление об этом парне и что тот, вероятно, считает себя выше того, чтобы заниматься физическим трудом, молодой человек заговорил голосом, хриплым от эмоций. И в этом голосе Чарли услышал облегчение, смущение и благодарность.

– Спасибо. Большое спасибо.

Глава 1

1978 год

– Моя фамилия Боровски, я сотрудница Ла-Салльского детского дома, – объявила женщина средних лет с фирменным пакетом Восточного рынка в руках и гордо прошествовала по ковру к столу секретарши. Кивнув на щуплую одиннадцатилетнюю девочку позади себя, она холодно добавила: – А это – Джулия Смит. Доктор Тереза Уилмер назначила ей встречу. Я вернусь за ней после того, как схожу за покупками.

Секретарь улыбнулась девочке:

– Доктор Уилмер встретится с тобой чуть позже, Джулия. А тем временем ты можешь здесь посидеть и заполнить анкету – напишешь, сколько сможешь. Я забыла дать тебе эту анкету в прошлый раз.

Стыдясь своих потрепанных джинсов и неряшливой куртки, Джулия тревожно обвела взглядом элегантную приемную со статуэтками из тонкого фарфора, расставленными на антикварном журнальном столике, и дорогими бронзовыми скульптурами на мраморных постаментах. Обогнув стол с хрупкими безделушками по широкой дуге, Джулия направилась к стулу возле громадного аквариума, в котором тропические золотые рыбки с трепещущими плавниками лениво проплывали между плавно колышущимися, похожими на зеленые кружева растениями. Оказавшись у Джулии за спиной, миссис Боровски просунула голову в дверь и предупредила секретаршу:

– Джулия крадет все, что намертво не прибито гвоздями. Она на редкость проворная, так что не спускайте с нее глаз.

Сгорая от унижения и гнева, Джулия сперва съежилась на стуле, потом с вызывающей вальяжностью вытянула ноги перед собой, явно пытаясь придать себе вид независимый и скучающий, словно сказанное миссис Боровски не оказало на нее ровным счетом никакого влияния. Увы, чувства ее выдавал лихорадочный румянец, а вальяжная поза выглядела как-то неубедительно, поскольку ноги Джулии не доставали до пола.

Чуть погодя Джулия, устав от неудобной позы, распрямилась и с ужасом и отвращением посмотрела на регистрационную карту, которую передала ей для заполнения секретарша. Зная, что все равно не разберет слов, Джулия тем не менее решила хотя бы попытаться. Высунув язык, она впилась глазами в напечатанные на карточке слова. Первое слово начиналось с буквы И, как на вывеске магазина, витрина которого неизменно собирала малолеток. «Игровые автоматы», а как же еще мог называться этот магазин. Вторая буква была «м», как в слове «Америка», но только это слово было совсем другим. Джулия крепче зажала в пальцах желтый карандаш, стараясь побороть знакомые чувства отчаяния и гнева, которые всегда накатывали на нее, когда от нее требовали что-то прочесть. Она училась писать слово «кот» в первом классе, но с тех самых пор ей ни разу не приходилось его ни читать, ни писать – никто от нее этого не требовал! Угрюмо разглядывая непостижимо загадочные слова, Джулия в который раз в бессильной злобе спрашивала себя, зачем учителя учат детей писать дурацкие слова, такие как «кот», если никто никогда не пишет слово «кот» нигде, кроме как в тупых книжках для первоклассников.

Но книжки не были тупыми, напомнила себе Джулия, как не были тупыми учителя. Другие дети ее возраста могли бы, пожалуй, запросто прочесть эту дурацкую карточку! А она не могла разобрать на ней ни слова, и это она была тупой – а не они.

С другой стороны, сказала себе Джулия, она знала немало о том, о чем другие дети не имели представления, потому что она приучила себя замечать все вокруг. И она заметила, что когда люди дают тебе что-то, что ты должна заполнить, они всегда рассчитывают на то, что ты напишешь там свое имя.

С величайшим тщанием она вывела «Джулия Смит» печатными буквами на верхней строчке карточки, но на этом пришлось остановиться, потому что она не знала, что написать в других графах. Джулия почувствовала, что снова начинает злиться, но, вместо того чтобы расстраиваться из-за этого дурацкого листка, она решила подумать о чем-то приятном, о том, например, как щекочет лицо весенний ветерок. Она представила, что стоит, раскинув руки, под раскидистым деревом с густой зеленой кроной, смотрит на белок, которые перепрыгивают с ветки на ветку у нее над головой… Но тут любезный голос секретарши вывел ее из сладкого забытья, и Джулия в тревоге подняла голову. Она чувствовала себя так, словно ее застали за чем-то нехорошим, стыдным.

– Что случилось, Джулия? Карандаш не пишет?

Джулия обломила грифель о джинсы.

– Он сломался.

– Возьми другой.

– У меня рука сегодня болит, – солгала она, спрыгивая на пол. – Мне не хочется писать. И еще мне надо сходить в туалет. Где он?

– Рядом с лифтом. Доктор Уилмер совсем скоро освободится. Не уходи надолго.

– Я быстро, – послушно ответила Джулия.

Закрыв за собой дверь приемной, она обернулась, посмотрев на табличку с названием, и внимательно изучила первые несколько букв, чтобы узнать эту дверь, когда будет возвращаться.

– «П», – прошептала она, чтобы не забыть, – «С», «И».

Удовлетворенная, она направилась в другой конец длинного, застеленного ковром коридора, повернула направо в конце и подошла к фонтанчику с питьевой водой, однако, когда дошла наконец до лифтов, увидела там не одну, а две двери с табличками, на которых были слова. Она была почти уверена, что это двери в туалет, потому что успела заметить, что в большинстве крупных зданий на дверях туалетов ручки особенные, не такие, как на дверях в офисы. Проблема состояла в том, что ни на одной из этих дверей не было слов «Мальчики» и «Девочки». Эти слова она знала. Не было на них и фигурок с изображениями мужчины и женщины, по которым такие, как она, могли бы сориентироваться и войти в нужную дверь. Очень осторожно Джулия нажала на ручку одной из дверей, чуть приоткрыла и заглянула внутрь. Она в ужасе попятилась, заметив там смешные унитазы на стене, потому что она знала то, что, вероятно, не знали другие девочки: мужчины пользовались этими странными на вид унитазами. И они злились, если девочка открывала дверь в тот момент, когда они этими штуковинами пользовались. Джулия открыла другую дверь и вошла туда, куда ей было нужно.

Понимая, что ей надо спешить, Джулия вышла из туалета и торопливо пошла назад. Вскоре она оказалась в той части коридора, где должен был находиться кабинет доктора Уилмер. И тогда она принялась усердно изучать таблички на дверях. Слово на двери доктора Уилмер начиналось с букв «П», «С», «И». Она увидела «П», «Л», «А» на двери, решила, что неправильно запомнила буквы, и быстро ее распахнула. Незнакомая седовласая женщина подняла голову от печатной машинки.

– Что тебе?

– Простите, я ошиблась дверью, – пробормотала Джулия. – Вы не знаете, где кабинет доктора Уилмер?

– Доктора Уилмер?

– Да, вы знаете – кабинет доктора Уилмер… он начинается с «П», «С», «И»!

– «П», «С», «И»… О, ты, наверное, имеешь в виду психолога! Это кабинет двадцать пять – шестнадцать, дальше по коридору.

При обычных обстоятельствах Джулия бы сделала вид, что поняла, и продолжила бы хождение по кабинетам до тех пор, пока не нашла бы нужный, но сейчас она слишком сильно разволновалась из-за того, что опаздывает, и не стала делать хорошую мину при плохой игре.

– Вы не могли бы это сказать по цифрам?

– Что, простите?

– Цифры скажите! – в отчаянии попросила ее Джулия. – Скажите их вот так: три-шесть-девять-четыре-два.

Женщина посмотрела на Джулию как на круглую дуру. Впрочем, Джулия и так знала, что она круглая дура, но ей очень не нравилось, когда это замечали другие. Раздраженно вздохнув, женщина сказала:

– Номер кабинета доктора Уилмер два-пять-один-шесть.

– Два-пять-один-шесть, – повторила Джулия.

– Четвертая дверь налево, – добавила женщина.

– Ну, так бы и сразу! – возмущенно воскликнула Джулия. – Почему вы мне сразу этого не сказали?!