Журавли Афгана

Сергей Прокопьев

Журавли Афгана

Песни Афгана

Журавли

Эта была войсковая операция «Магистраль», проводилась с целью прорыва многолетней военной и экономической блокады округа Хост. Моджахеды планировала отторжение провинции от Афганистана, создание на её территории исламского государства. Операция велась в период с 23 ноября 1987-го по 10 января 1988 года на широком фронте в зоне афгано-пакистанской границы с привлечением значительных сил и средств. В результате операции было деблокировано и взято под контроль советских войск стратегически важное шоссе Хост–Гардез, сорваны планы верхушки моджахедов по созданию исламского государства.

Участвовал в операции и 334-й отдельный отряд спецназа ГРУ, базировавшийся в Асадабаде. Лейтенант Игорь Чуклин, заместитель командира роты по вооружению 334-го, ехал на БРТ. В ту ночь они проводили, протокольно говоря, поисково-засадные действия, вторую их часть – засадную. Одну группу бойцов забирали, другую оставляли в безлюдном месте, та уходила в горы на охоту за караванами, идущими из Пакистана с оружием, наркотиками, случалось – с мешками денег на продолжение войны.

Двигались колонной из четырех машин – два БТР и два БМП. Духи сработали чётко – подорвали первую и четвёртую, но в бой не вступили. По логике за этим должны были ударить из всех стволов. Однако после взрывов не зачастили пулемёты, не поднялись из укрытий гранатомётчики, ни одного выстрела не сделали духи по замершей колонне. Ночь ли им помешала или что…

Чуклин сидел с правой стороны на ресничке (бронированная пластина, в походном положении поднята, в боевом опускается и закрывает от пуль и осколков окно обзора). Из чёрного неба сыпал редкий снежок, металл реснички тянул из тела тепло. Игорь попросил механика-водителя что-нибудь подстелить под себя, тот подал ватную солдатскую подушку. Игорь положил на ресничку, поёрзал задницей, усаживаясь поудобнее, и не успел бросить водителю: «Другой коленкор», – как раздался взрыв.

Они пересекали сухое русло, шириной метров десять, в него духи заложили фугас. Возможно – управляемый. Засели поблизости в ожидании своего часа. Взрыв был такой силы, что колесо БТР разлетелось вдребезги, его бортовой редуктор пробил броню – верхняя бронированная плита разошлась по сварочному шву. Замыкающий колонну БМП тоже подорвался на фугасе. И у него броня разошлась по сварочному шву, как консервная банка.

Механик-водитель, подавший Игорю подушку, остался без глаз. Командир третьей роты старший лейтенант Юрий Боровских отделался контузией – он сидел на башне БТР.

Взрыв ударил в правое колесо, Игоря швырнул вверх, он по крутой наклонной траектории взмыл над машиной и упал под колёса. БТР, потеряв управление, двигался по инерции. На счастье Игоря, почва сухого русла была мягкой, колесо наехало на скрещённые крест-накрест голени, вдавило их в землю. БТР всеми колесами проехался по конечностям. Будь дорога каменистой, раскрошило бы кости вдребезги.

Ничего этого Игорь не помнил. Ни полёта, ни падения – ничего. Очнулся, в госпитале. Первая мысль: что с глазами? Будто матовое стекло поднесли к лицу, сквозь его муть видел окно, стены, соседнюю кровать. Пришёл врач с медсестрой, медсестра держала в руках историю болезни, начала читать, он услышал: «Олег, не женат».

– Кто этот Олег? – спросил Игорь.

– Как это «кто»? – удивился врач. – Вы! С ваших слов записано.

– Вот бы Наталья услышала, – сказал Олег, – у меня дочери пять лет. Я – Игорь, женатый при том.

Память восстанавливалась с трудом. Игорь обнаружил: из головы вылетела часть недавно написанной песни «Журавли Афгана». Много раз исполнял её. Песня нравилась ротному, Юра Боровских часто просил, когда удавалось посидеть тесным кругом:

– Игорь, давай «Журавлей!»

Не подпевал, хотя сам хорошо пел, слушал молча, наклонив голову.

В госпитале Игорь без напряжения вспомнил первый куплет.

Журавли в синем небе над горами летят1,

В небо смотрят солдаты и, прощаясь, молчат,

С журавлями любимым отправляют привет,

Чтобы милые знали только мирный рассвет.

На втором куплете запнулся, раз и другой повторял первый, дабы разогнаться, заставить память по инерции воскресить стёршиеся слова, достать из глубин памяти, зацепиться за них и пойти дальше, но вновь и вновь останавливался, стоило дойти до второго куплета. Не хотел он воскрешать. Даже не мог вспомнить, о чём говорилось в нём.

В Хайратон, где располагалась база армии, Игоря командировали из Асадабада на списание техники. Война всё спишет – не про афганскую. За каждую утраченную ротой единицу техники он, заместитель командира роты по вооружению, писал подробную объяснительную. В тот раз он отчитывался за всех, 334-й потерял за отчётный период пять БМП, четыре БТР.

В Хайратон Чуклин прибыл во второй половине дня, определился с местом в казарме, а после ужина пошёл смотреть фильм. Тёплый вечер, кинозал под открытым небом, перед экраном собралось человек сто солдат и офицеров. Закатное солнце ушло за горы, откуда прощально освещало небо, а над землёй по южному быстро сгущались сумерки. Игорь, чтобы не топтаться по ногам на тот случай, если фильм не понравится, сел с краю. На экран упал свет кинопректора, побежали титры…

Прошло минут десять, и вдруг мальчишка-солдат, сидевший рядом, резко задрал голову, Игорь невольно повторил движение, да и все сто человек забыли о фильме – в вышине, куда ещё дотягивались последние лучи вечернего солнца, курлыкая, летели журавли… Летели домой, летели в Россию, она была совсем рядом: короткие километры и государственная граница, а за ней Чирчик, где нет боёв, нет душманов, нет смерти, – ты дома. В Чирчике находилась учебка спецназа, большинство солдат, служивших c Игорем в Асадабаде, прошли её.

Киномеханик почувствовал состояние зала, остановил киноаппарат. Птицы – большие, сильные, вольные – шли в небесной дали красивым клином. Летели они в Сибирь или в Забайкалье, может, на Урал… Игорь краем глаза увидел слезу на щеке солдата-мальчишки. У него самого запершило в горле. Солдат поспешно провёл рукой по лицу, убирая горькую влагу…

Тишина повисла над военной частью, лишь крик птиц в вышине нарушал её… Громкий, пронзительный, достающий до сердца… Кому посылали курлыканье журавли? Прощались с солдатами, остающимися на войне, или предупреждали о скором своём прилёте тех, кто на Родине ждал вестников весны?

Клин превратился в точку, наконец и она растворилась в небе… Киномеханик выждал паузу, затем включил аппарат, ожило экранное действо… А в ушах ещё стоял тревожный журавлиный крик…

Начальные строчки песни написались легко, по пути из Хайратона в Асадабад.

Журавли в синем небе над горами летят,

В небо смотрят солдаты и, прощаясь, молчат,

С журавлями любимым отправляют привет,

Чтобы милые знали только мирный рассвет.

Сразу легла на эти слова мелодия и, казалось, песня напишется на одном дыхании. Но второй куплет не получался. И так и сяк крутил его. Уже и третий записал, а этот не давался.

И в госпитале долго не мог восстановить второй. Память отказывалась слушаться, подсовывала не то. Наконец, зацепил первую строчку. Днём между процедурами забылся, а вынырнув из сна, обнаружил в голове:

Белый клин улетает в край российский родной…

И застопорился. Точно так было со вторым куплетом, когда писал песню: слова ускользали, не ложились нужным порядком. И после ранения не давались…

Белый клин улетает в край российский родной…

Там птенцам будет счастье, светлый мир и покой.

В палату привезли парня, без ноги. Занял соседнюю койку. Разговорились, Саня Зайцев оказался земляком из-под Омска. Воевал в 56-й отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригаде, стояла в Гардезе.

– Как я не хотел идти на ту операцию, – рассказывал Саня. – Никогда такого не было. Не верил, когда говорили о каких-то предчувствиях. Какие предчувствия, считал, болтовня всё это. За год у меня столько боевых выходов было, здесь – не хочу. Мы шли в боевом охранении. Шестнадцать человек, шаг в шаг. С учебки в Фергане к этому приучены. А там лягушка стояла. Сам знаешь, могут пятьдесят человек пройти по ней, а на пятьдесят первом рванёт. Не знаю, каким был по счёту… В середине шёл, не один человек до меня наступил… Сразу и не понял, в первое мгновенье боли не почувствовал, а култышка в ботинке отлетела…

– А у меня чуйка в день подрыва на фугасе ничего не подсказала, – сказал Игорь. – Об операции заранее знал. Ехал как обычно. И вот лежу здесь. А мог бы, запросто, в цинке оказаться.

– Обидно, – Саня никак не мог примириться со случившимся, снова и снова терзал себя, могло ведь быть иначе, – шагни чуть в сторону, ничего бы не случилось…

– Должен радоваться, что так, – пытался отвлечь разведчика от тяжёлых мыслей Игорь. – У нас был случай. Идём колонной, впереди сапёры. Один с минно-розыскной собакой. Она садится. Но села не до мины, как должна, а после. Сапёр делает шаг к собаке, поднимает руку, поворачиваясь к нам, предупреждая тем самым: колонна, стой, внимание – мина. Сам наступает на неё. А там не лягушку заложили. Госпиталь был не нужен.

– Ты, знаешь, – признавался Саня, – хотел с медалью прийти домой. Пусть не с орденом, хотя бы с медалью. На войне был не при кухне, воевал честно. А вернусь без ноги. Обидно.

– А у меня память после контузии клинит, песню не могу вспомнить.

– Какую? – встрепенулся Саня. – Может, я знаю. Я много песен помню.

– Свою песню забыл.

– Ты песни пишешь? – Саня приподнялся на кровати.

– Есть несколько.

– Про Афган?

– Ну-да!

– Ух ты! – Саня восторженно посмотрел на Игоря. – А я на гитаре немного играю. Спой, а.

Игорь без запинки спел первый куплет, начал второй, у него получилось:

Белый клин улетает в край российский, родной,

Там птенцам будет счастье, светлый мир и покой.

Чтоб птенцы их не знали, что такое война.

– Нет! – остановился Игорь. – Не так было. Птенцы второй раз. Повторы – не есть хорошо!

– Да не придирайся ты! – сказал Саня. – Здóровская песня!

– Нет, я должен правильно вспомнить…

В школе Антонина Васильевна, учитель литературы, часто указывала на повторы слов в его сочинениях. Хвалила, хорошо раскрывал тему, а стиль грешил неряшливостью. «Со словом надо бережно обращаться, – учила, – не абы как».

Наконец, восстановил второй куплет. Так ли было в оригинале или нет, не мог сказать, но вроде бы складно.

Белый клин улетает в край российский, родной,

Там птенцам будет счастье, светлый мир и покой.

Чтоб их дети не знали, что такое война,

Как сердца наполняет страшной болью она.

Пред глазами встала картина пролёта журавлей над Хайратоном. Солдат, вытирающий слезу. Не у него одного повлажнели глаза в тот вечер…

Может кто-то из нас с клином так полетит,

Навсегда свои души в белых птиц поселит,

Как нам хочется мира и дороги домой,

А пока мы седеем, обжигаясь войной.

Как нам хочется мира и дороги домой,

А пока мы седеем, обжигаясь войной.

Третий куплет написал почти сразу, и в госпитале вспомнил без напряжения. Спел Сане. И всё же второй куплет Игорю не совсем нравился, казалось, требует доработки. Саня успокаивал:

– Брось ты маяться ерундой. Всё отлично! Как хорошо, что мы с тобой в одну палату попали.

– Как бы снова не забыть.

– Я железно не забуду, – уверенно сказал Саня. – Запоминаю с двух раз.

– Ты это ты, а у меня память косячит после контузии.

– Сейчас задокументируем! – весело произнёс Саня.

Он попросил у медсестры листок бумаги и ручку, записал «Журавлей» и вручил Игорю:

– Держи!

Десять дней они лежали в одной палате. Саня выучил весь афганский репертуар Игоря. Сам знал всего Владимира Высоцкого, много песен Александра Розенбаума, об Афганской войне – все. У Сани был отличный слух, приятный баритон. Они завели правило петь перед сном. Старались негромко, но однажды наехала медсестра.

– Мужики, вы чё сдурели – пить в госпитале! – прогремела с порога.

– Да трезвые мы, как тузики! – возмутился Игорь.

– А чё горланите?

– У нас, тётя, – назидательно сказал Саня, – хорошее настроение!

– Какая я вам тётя? – возмутилась медсестра. Ей было чуть за тридцать, но габаритами – тётя.

– А мы какие тебе мужики! – сказал Саня. – Мы – гвардейцы!

– Ладно, гвардейцы, – сбавила тон медсестра, – потише, у нас сегодня больно сердитый врач дежурит. Разорётся ещё.

В середине девяностых Омское общество воинов-афганцев организовало концерт афганской песни. Более двух часов исполняли свои песни воины-афганцы – омичи, иногородние авторы. Концертный зал Омской филармонии вмещавший тогда, до реставрации, за тысячу зрителей, был забит до отказа. На девяносто процентов заполнен теми, кто прошёл Афган. Многие в военной форме. Десантники, танкисты, пограничники, лётчики. Для них концерт стал грандиозным мероприятием. После распада Советского Союза тему афганцев старались отодвинуть подальше, афганцы были неудобны новой власти, к их объединениям относились с опаской. Подобного масштаба концерт состоялся в первый и последний раз в городе. Зал зачастую подпевал, или даже пел вместе с исполнителями. В едином порыве встал, когда объявили минуту молчания в память погибших.

За полчаса до концерта Игоря за кулисами нашёл Саня Зайцев. Они ни разу не виделись после госпиталя в Гардезе.

Обнялись.

– Молодец, что пришёл! – сжал Санину руку Игорь.

– Ты тогда меня здорово поддержал! Спасибо! «Журавли Афгана» будешь петь?

– Собираюсь!

– Спой, обязательно спой! Классная песня! Я её часто пою.

– А давай вдвоём! – неожиданно для себя предложил Игорь.

Они уединились в дальнем углу и устроили репетицию.

– Отлично! – сказал Игорь. – Никуда не уходи, я сейчас организатору доложу. «Журавлей» дуэтом споём.

– А вдруг не разрешит?

– Как это «не разрешит»? – сказал Игорь. – Куда он денется!

Игорь был в форме капитана, он ещё служил, Саня – в костюме-двойке. Примерно одного роста, крепкие парни они не без волнения шагнули из-за кулис на большую, ярко освещённую сцену и пошли к микрофону. Оба хромали. Правая нога Игоря постоянно давала о себе знать, большей частью было терпимо, но периодами, начинала ныть, болью отдаваясь при ходьбе.

– Доковыляли, – весело в микрофон сказал Игорь. Зал в ответ разразился аплодисментами.

– «Журавли Афгана», – объявил Игорь, и они запели:

Журавли в синем небе над горами летят,

В небо смотрят солдаты и, прощаясь, молчат…

Асадабад

С Петей Бойко Игорь Чуклин столкнулся в Тюмени на вокзале. Игорь возвращался в Омск из Тобольска, гостил у родственников, а Петя ехал на вахту в Сургут. Игорь не узнал однополчанина, тот раза в полтора увеличился, хотя толстым не выглядел, живот не торчал, равномерно расширился во все стороны. Этакий шкаф.

Игорь сидел в вокзальном кресле, вдруг над головой рявкнуло:

– Чук! Здорово!

Игорь поднял голову, Петя нависал над ним с протянутой для рукопожатия рукой.

– Боёк! – поднялся с кресла Игорь. – Ну, ты размордел!

– Пока толстый сохнет, тонкий сдохнет! – захохотал Петя. – А я смотрю: Чук или нет. Ты такой же тонкий, гонкий и жилистый как в Афгане!

– Да уж не такой! Тоже килограммов десять прибавил. А зря – нога донимает. Ранение даром не прошло.

– Долбануло тебя тогда… Честно говоря, думал всё, во всяком случае, останешься без ног – шутка ли БТР проехал! А ты обратно вернулся!

Они стояли друг перед другом, оба наполовину седые, постаревшие – тридцать лет миновало. Им доставляло удовольствие называть себя именами, которыми после Афгана никто их не называл. Они как бы возвращались в те времена, едва не самые лучшие в жизни.

– Слушай, Чук, я тут откопал запись концерта афганцев, что у вас в Омске состоялся. Ты тоже там.

– Было такое. Давно. У меня, кстати, нет той записи.

– Давай свою электронку – пришлю. Ты там «Асадабад» поёшь, добрая песня. «Уходим» – тоже класс. Её после выхода написал?

– Да, в Чирчике, ты-то за три месяца до этого сменился. «Асадабад» написал ещё позже.

– Ты молоток, Чук! Жаль, «Асадабад» плохо записался. Про наш отряд ведь. Первый куплет и половина второго есть, а дальше слов не разобрать. Так жалко.

На концерте афганской песни, после того как они спели с Саней Зайцевым «Журавли Афгана», Саня пошёл со сцены в зал, Игорь представил его:

– Александр Зайцев, Гардез, 56-я отдельная гвардейская ДШБ.

А потом представился сам:

– Игорь Чуклин, Асадабад, 334-й особый отряд спецназа ГРУ.

И ударил по струнам:

Подступают к пятам горы серой стеной2,

И Кунар омывает здесь серой волной

Город Асадабад и пятак, где стоит

Легендарный наш бат и где солнце в зенит.

Игорь Чуклин в 1985 году окончил Омского высшее танковое командное ордена Красной Звезды училище и поехал служить в Забайкальский военный округ, а через полтора года был отправлен в Афганистан. Сначала в Кабул, откуда его направили в 334-й отдельный отряд спецназа ГРУ. Отряд сформировали на рубеже 1984–1985 годов в Белоруссии, в городке с поэтичным названием Марьина Горка. Вскоре его перебросили в Асадабад, административный центр провинции Кунар. Небольшой по величине город Асадабад был расположенный всего в пятнадцати километрах от Афгано-Пакистанской границы. По легенде прикрытия (спецназа, якобы, не было в Афгане) 334-й именовался как 5-й отдельный мотострелковый батальон. В то время в бандформированиях, действовавших в провинции Кунар, по данным советских советников, работавших в Асадабаде, насчитывалось порядка семи тысяч бойцов. Не только спецназ противостоял им, но спецназ, это показало время, дал самый существенный результат в борьбе с моджахедами.

На пятый год войны в Афганистане, в 1984-м, высшее советское командование пришло к выводу: надо менять тактику боевых действий, работать на опережение. Перекрывать пути поставки оружия и уничтожать караваны с ним, идущие из Пакистана, не где-то, а сразу в приграничных районах. В Пакистане в многочисленных лагерях подготовки обучались сотни и сотни новых душманов, пополняющих бандформирования. Их тоже следовало уничтожать как можно ближе к границе, чтобы не просачивались вглубь страны. За годы войны моджахеды создали немало баз, укрепрайонов, складов с оружием и боеприпасами в провинциях Кунар и Нангархар. В Джелалабаде, административном центром провинции Нангархар, разместился ещё один отряд спецназа ГРУ – 154-й.

Перед спецназом стояла задача в короткое время перехватить инициативу у противника, сделать так, чтобы душманская жизнь мёдом не казалась. Для этих задач нужны были настоящие волкодавы, разведчики экстра класса – рэксы. С приходом 334-го отряда в Асадабад, 154-го в Джелалабад, земля стала гореть под ногами бойцов полевого командира Ахмад Шаха Масуда, который орудовал в этих краях. Спецназовцы работали по всем направлениям. Само собой – уничтожение караванов, живой силы, баз, укрепрайонов моджахедов, а ещё работа по захвату в плен главарей крупных банд. Специальная группа занималась этим. Частенько спецназ уходил на работу по темноте, совершая ночью дерзкие вылазки. Много чего героического натворил 334-й отряд. На один из юбилеев вывода войск Советской Армии из Афганистана Ахмад Шах Масуд прислал спецназовцам в подарок коробку шляп пуштунок. И посетовал, дескать, шурави настоящие воины, достойный противник, не то, что американцы. Да и советские командиры высказывались о 334-м отряде, как об одной из наиболее мобильных и боеспособных единиц Советской Армии в Афгане.

В таком отряде воевал Игорь.

Он прибыл в 334-й в 1987 году, в феврале, был тридцать вторым офицером отряда за время его существования. Кто-то выбывал по ранению, другие, отбыв своё, менялись, третьи погибали. На должности зам командира роты по вооружению Игорь заменил однокурсника по военному училищу Андрея Трутнева. С тяжёлым ранением тот был отправлен в Советский Союз.

Про ранение Андрея ходили анекдоты. Из серии: и смех, и грех. Спасая офицера во время боя, подчинённый едва не задушил командира. Группа попала в серьёзный переплёт неподалёку от местечка Суруби. В бою Трутнев получил осколочное ранение в висок. Кровь хлещет, бой в разгаре. Сержант-сапёр мгновенно оценил ситуацию – надо срочно накладывать жгут офицеру, остановить обильное кровотечение. И остановил. Ему бы с обратной стороны от раны что-нибудь твёрдое под жгут положить, он напрямую набросил на шею и затянул. Подрастерялся: кровь из головы фонтаном, бросился унимать фонтан. Артерия, известное дело, параллельно горлу проходит, а жгут не избирательно работает. И артерию надёжно передавил, и горло. К тому же сапёр парень не из хлипких, ручищи, как лопаты, чуть поднапрягся и унял фонтан крови вместе с доступом воздуха…

Игорь после Афгана встретил Андрея и давай расспрашивать. Из первых уст хотел услышать историю, ставшую весёлой легендой отряда. Андрею в госпитале пластину поставили на месте отверстия в височной кости.

– А чё рассказывать? Ещё бы маленько и полный капец! – засмеялся Андрей. – Чувствую, улетаю! После взрыва обожгло, кровища пошла. Генка Петров первым подскочил, засуетился. Слышу: «Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, потерпите, сейчас жгут наложим». А сам душить начал. Ну, натурально, перекрыл кислород. Я готов был грудь свою разорвать, до того глотнуть воздуха захотелось перед смертью! Силюсь, а никак. Сознание уходит, я в полуобморочном состоянии схватил обеими руками жгут, оттянул и так хорошо – дышу… Генка потом оправдывался: «Вы так напугали, боялся, вся кровь уйдёт, ну и затянул». Короче, умер бы не от потери крови, а от кислородного голодания!

Подобные ситуации, когда и смех, и грех, бывали не раз.

Душманы всячески старались насолить спецназовцам. Устраивали засады, заманивали в ловушки. Старались держать под неусыпным контролем все перемещения шурави. На какие только ухищрения не приходилось идти бойцам, чтобы незаметно покинуть свой лагерь, отправляясь на операцию. За каждым кустом мог сидеть соглядатай, который с большим удовольствием (информация оплачивалась) доложит духам о маневрах русских. Встретит группа, идущая на задание, сопливого мальчонку, мирного старика-пастуха с баранами, дехканина с мотыгой в поле, будь уверен на девяносто девять процентов, информация о твоём передвижении уйдёт по назначению. Поэтому на задания уходили ночью, чтобы ни одна душа из местных не видела группу. С рассветом залегали в горах, прятались, чтобы ночью продолжить маршрут до нужного района. Банд хватало в округе, но штурмовать гарнизон спецназа в Асадабаде духи не решались. Но и в покое не оставляли. Досаждали артобстрелами. Били от границы с Пакистаном, били с ближайших гор. Поднимали на ишаках реактивные установки – двенадцатиствольные, шести- и трёхствольные. Посылали наводчиков с рацией, те корректировали стрельбу.

Один раз за сутки положили на лагерь, он располагался на берегу реки Кунар, едва не тысячу реактивных снарядов и тяжёлых мин. Миномёты у моджахедов были 88-миллиметровые и 120-миллиметровые. Никто, конечно, не загибал пальцы: один снаряд разорвался, второй… тысячный. Говорили даже о полутора тысячах снарядов, упавших на городок. У статистики, как известно, глаза велики. Как бы там ни было: тысяча или полторы, а досталось отряду изрядно. Были и двухсотые, и трёхсотые. Раненных вывозили на танке под обстрелом. Подлетит Т-72 к бойцу, загрузят и скорее в мёртвую зону оказывать помощь.

Досталось казармам отряда. Строили их спецназовцы из саманного кирпича. Старшина третьей роты после обстрела упал от отчаяния на колени у развалин своей казармы и заплакал. Его казарму уничтожили в пыль. Если другие менее пострадали, его до основания. До слёз было жалко положенных трудов. Сами глину месили, кирпичи делали… Старшина с головой ушёл в эту работу. За годы Афгана истосковался по мирному делу. Когда-то вот также всей деревней строили саманные дома. На глазах вырастали стены, поднималась крыша. Там, где утром была ровная площадка, вечером стоял дом. А как слаженно, радостно, весело работалось в такой артели! И в Асадабаде его бойцы на раз поставили казарму. Это тебе не палатка. И вот дуб, мочало – начинай всё сначала.

– Ну, сволочи! – вытирал слёзы старшина. – Мочить их надо и мочить!

Слава Богу, подобной интенсивности артобстрел, когда тысяча снарядов прилетело, единственный раз был, о нём даже «Красная звезда» написала. А сколько рядовых, которые не заинтересовали центральную прессу, случилось за три года пребывания отряда в Асадабаде. Собственно, и пару десятков умело выпущенных снарядов может дел натворить. Один обстрел Игорь навсегда запомнился комичной картиной. Накануне ночью Игорь и Петя Бойко ходили с группой на операцию – охотиться за караваном. Караван был небольшой: шесть верблюдов с наркотой и товаром для местных торговцев. Возможно, его послали для проверки маршрута. Пройдёт беспрепятственно, следом отправят оружие. Те же ПЗРК «Зингер». Моджахеды, наученные горьким опытом разгромленных спецназом караванов, шли на всякие уловки. Большой караван с оружием, идущий из Пакистана, у границы разбивали на несколько маленьких – даже если «забьют» какую-то часть из них, другие, глядишь, и проскочат.