О ком молчит Вереск. Вторая часть + бонус

– Смерч…хороший мальчик. О Боже! Как? Как ты узнал меня? Ты еще жив? Мой старичоооок. Как же я рада тебя видеть!

Трепала его за ушами, тискала за жилистую, старческую шею, прижалась к ней лицом, и в ту же секунду сердце ухнуло в крутую, черную пропасть. Запах лайма. Такой отчетливый, едкий от жесткой шерсти волка. Как будто…как будто его обнимал кто-то еще до меня. Вскочила на ноги, оглядываясь по сторонам, не обращая внимание на радостное повизгивание волка, сжимая руки в кулаки, чувствуя, как от напряжения болит каждый нерв.

Но вокруг меня тишина, вокруг деревья и прошлое. Оно кружится картинками в воздухе, смехом, музыкой, и я близка к истерике, мне кажется, я схожу с ума.

– Мама! Вот ты где! Мама! Не двигайся! Мамааааа!

Чезаре увидел волка, и его глаза широко распахнулись от ужаса, рядом появился Марко и тут же выхватил пистолет, а Смерч пригнулся, закрывая меня от них, оскалился и утробно зарычал.

– Нет! Нет, не стреляй. Это…это Смерч! Слышишь? Ты помнишь его?… он хороший. Он меня не тронет. Марко! Нет!

Но Марко меня словно не слышал, он дернул затвором и прицелился. Волк прыгнул, и Марко бы выстрелил, если бы Чезаре не схватил его за руку и не направил ее в другую сторону. Пуля просвистела где-то в кроне деревьев, волк убежал, а я, вся дрожащая, смотрела, как мой сын отшвырнул руку отца, а потом бросился ко мне и крепко обнял, прижимая к себе.

– Ты что, пап! Ты напугал маму!

– Это дикое животное. Кто знает, на что оно способно! – проворчал Марко, пряча пистолет, и я видела по его глазам – он узнал Смерча, но предпочел сделать вид, что это не так. – За нами приехала машина. Мне нужно срочно выезжать. У меня до вечера есть дела. Китайцы перекрыли мне кислород в Риме и Венеции.

Глава 3

Я буду ждать тебя всегда

Назло всему и бесконечно

Не завтра, не вчера, а вечно

Где никогда не видно дна

Нет никакой исходной точки

Из ниоткуда в никуда

Без права доступа, фатально

Как апокалипсис… глобально

Отбиты наши имена…

И я всегда найду тебя

В еще одной твоей вселенной

Или дождусь я, непременно

Когда отыщешь ты меня…

(с) Ульяна Соболева

Обратно домой мы ехали в полной тишине. Сын сжимал мои пальцы, а Марко говорил по сотовому. Показушная идиллия. Видимость семьи и мира, игра при посторонних в счастливую пару, сон в разных спальнях, но входим всегда в одну, чтобы слуги не судачили. За пятнадцать лет я не позволила даже прикоснуться к себе. Пятнадцать лет отвечала «нет» на предложения о венчании.

Нет, это не был страх предать того, кто давно меня предал, я не хранила верность подлецу и убийце. Я просто не могла. Мысль о другом мужчине вызывала у меня тошноту. Чужой запах, чужое тело, чужие руки. Я была создана только для одних. Возможно, со мной что-то не так, и я психически нездорова, но мое тело омертвело и отзывалось лишь на грязные сны и ненавистные фантазии о проклятом Пауке. Я не могла быть с Марко из жалости или в виде подачки, а изменять ему с кем-то было бы ниже моего достоинства.

Как всегда, Марко на телефоне. На пальцах блестят кольца, сверкают золотые часы на запястье. Между ног зажал трость с таким же золотым набалдашником. Он любил все вычурное, громоздкое, как будто подчеркивал свой статус и великолепие. Если что-то дарил, то обязательно огромных размеров. Чтобы все видели его щедрость и возможности. Это была черта, которая мне не нравилась. Но мне так же было все равно. Не мне воспитывать Марко ди Мартелли. У меня для этого есть сын. Я вкладывалась лишь в него и лишь в нем видела смысл своего существования.

– Что значит весь товар исчез? Каким образом? Я не понимаю! Вы взяли деньги, а товара больше нет? Ты с ума сошел? Нам не нужны разборки с Цяо! Это было мирное соглашение против этого неуловимого Чжичжу Линя! Найди товар! Найди его так быстро, как только сможешь, иначе я тебя живьем сожгу! Сукин сын… откуда он взялся этот Чжичжу?!

– Марко!

Посмотрел на меня и отвернулся к окну. Мне не нравилось, когда такие приказы отдавались при нашем сыне и при мне, и мой муж прекрасно знал об этом.

– Я сказал, разобраться!

Выключил сотовый и дернул галстук, освобождая горло.

– Включи кондиционер! Мне жарко! – рявкнул водителю, но его сотовый снова зазвонил.

– Да! Чтоооо? Почему отказались? Мы дали выгодные цены и… Что? Опять Чжичжу Линь? Я не знаю, кто это! Скажи им, мы опустим цены еще ниже, или пусть убираются с нашей земли и торгуют, где хотят, но не в Риме! Значит, будем воевать! Мы на своей земле!

Отключил звонок.

– Проклятые китайцы. Что ж им неймется. Где только взяли столько поддержки от Гуетццо и Алессио, кто за них поручился! Какая тварь пошла против меня!

Скорее, сам себе, чем кому-то. Потом посмотрел на меня, и его яростный взгляд смягчился.

– Прости, что в такой день я о делах. Но это касается всей нашей семьи и нашего будущего.

– Что-то серьезное?

– Нет… не настолько, чтобы испортить твой день, любимая. Просто слишком много всего навалилось.

Любимая. Он называл меня так много лет. И я позволяла ему это делать, но в ответ никогда не сказала даже «дорогой». Только по имени. Я не любила все эти пафосные уменьшительно-ласкательные.

– Папа, когда ты введешь меня в курс дела? Когда состоится посвящение? Я хочу помогать тебе! Хочу быть частью клана!

Горячо воскликнул Чезаре, и я увидела, как усмехнулся Марко. Он явно наслаждался этими просьбами.

– Твоя мама против. Давай вернемся к этому разговору после твоего совершеннолетия.

И перевел взгляд на меня, я слегка кивнула. Да, еще рано. Пусть Чезаре успеет побыть ребенком, успеет пообщаться со сверстниками, заниматься музыкой и языками, успеет полюбить девушку, а не влезть в кровавое месиво… как когда-то влез его родной отец, которого уже в пятнадцать боялись и называли Пауком.

***

Я все еще не любила гостей. Меня напрягали чужие лица, лебезящие рты, лицемерные комплименты. Но статус обязывал устраивать не просто банкеты, а целые пиршества с фейерверками, музыкантами, певцами, грандиозными шоу и фонтанами, принимать десятки людей в своем доме, обеспечивая им ночлег и шикарные завтраки на утро. Жена капо должна была позаботиться об уюте, достатке, стиле. И Марко было не в чем меня упрекнуть. Я всецело выполняла свою часть договора, как и он свою. И мне искренне жаль, что ничего больше этого я дать ему так и не смогла.

Мами помогала мне надеть светло-бирюзовое платье с пышной юбкой, открытыми плечами и такими же пышными рукавами. Невесомая, тонкая ткань создавала иллюзию брызг воды и морской пены. Она уложила мои волосы в высокую прическу, выпустив несколько прядей у шеи и на висках.

– Девочка. Совсем девочка. Ваш сын рядом с вами смотрится, как ваш ровесник.

– С годами ты льстишь все больше и искусней.

– Да чтоб мне сгореть на месте.

Мами поправила воланы на рукавах и сдула невидимые пылинки.

– Идите. Гости уже шумят в нетерпении.

– А ты? Выйдешь к гостям?

– Я прислуга, а прислуге не пристало шастать среди леди и джентльменов.

– МАМИ! – я повысила голос и нахмурилась. – ТЫ НЕ ПРИСЛУГА! Ты член нашей семьи. Поняла? Мы все относимся к тебе, как к родной, и любим тебя. Переодевайся и выходи к гостям. Я буду ждать.

– И я!

Чезаре заглянул в комнату, восхищённо присвистнул на мое платье, получил подзатыльник от МАми за свист и тут же подставил мне руку.

– Пришел сопроводить самую красивую женщину во Вселенной.

Мы спустились по ступенькам вниз, к гостям. На меня набросились с поздравлениями, со льстивыми речами и поцелуями. В следующем году я попрошу Марко в этот день улететь на необитаемый остров, подальше от всех.

– Какая красавица. Чезаре напоминает вашего жениха, а не сына.

– У меня уже есть муж. – лучезарно улыбаясь, ответила наглой особе с белокурыми локонами. До меня доходили слухи, что она – любовница Марко. Но слухи – это последнее, что меня интересовало.

– Это правда, что в честь вас создана статуя в Венеции?

– Статуя? – удивленно спросила и обвела взглядом гостей, выискивая Чезаре.

– Да. Так говорят. Я только что оттуда, и вы действительно на нее похожи.

– На кого?

Сын обещал сопровождать меня весь вечер и не оставлять здесь одну.

– На статую. Она называется «Юлия на рассвете».

– Как мило.

– Ее привезли из Китая, она создана из розового мрамора.

– Всего лишь просто похожа.

Прошла мимо двух щебечущих о статуе женщин и направилась к сыну, как вдруг раздался характерный треск в микрофоне, и все голоса стихли.

– Любимая!

Я обернулась и увидела Марко, стоящего на возвышенности с торжественным выражением лица.

– Любимая, сегодня очередная самая важная дата в моей жизни. День, когда на свет появилась такая невероятная женщина, как ты. Моя любимая, моя подруга, сестра, мать моего сына, мое все!

Боже! Как же я не любила весь этот пафос, в котором Марко напоминал мне своего отца Альфонсо. Зачем все это? Зачем показное счастья выпячивать еще больше?

– В этот счастливый день я решил сделать подарок нам обоим и… вознести нашу любовь еще на один уровень выше.

Улыбка пропала с моего лица… и только сейчас я заметила, что рядом с ним стоит мужчина в сутане. Марко все же решил надавить на меня, заставить принять его предложение прилюдно, не дать мне возможности отказаться.

– Ввиду обстоятельств мы с тобой стали мужем и женой только перед людьми, но пришло время стать ими и перед Господом Всемогущим! Я, Марко ди Мартелли, хочу обвенчаться с тобой, моя Юлия.

Он протянул руку с открытой коробочкой вперед, бриллианты засверкали под ярким светом огромных хрустальных люстр, под аплодисменты и умиленные возгласы, под стук моего сердца.

– Скажи, ты обвенчаешься со мной? Да или нет?

– Соглашайся, мам! – шепот Чезаре на ухо.

Тяжело дыша от злости, от ярости, что заставляет вот так подло, с таким сильным нажимом, при сыне, при гостях, при членах семьи. Ступила еще шаг и вдруг услыхала этот звук. Его услышали все. Свист. Вначале тихий, потом нарастающий руладой. Кто-то насвистывал Марш Мендельсона. И внутри меня все холодело, мое сердце перестало биться, оно зашлось в немом, сумасшедшем крике. Все тело наполнилось инеем, а потом враз отмерзло, загорелось, запылало адским огнем. Я смотрела на смертельно бледное лицо своего мужа, на вытянутые лица гостей и медленно поворачивалась на свист… чтобы мгновенно сорваться в пропасть и полететь в нее на адской скорости, чтобы на дне свернуть себе шею, чтобы изрезаться там на куски о ЕГО взгляд, который вспорол все эти годы, как острое, окровавленное лезвие.

Он стоял там… у распахнутых настежь дверей и издевательски улыбался. Сальваторе ди Мартелли вернулся.

Глава 4

Свист прекратился, и он громко захлопал в ладоши. Эхо разнеслось под сводами дома и задребезжало у меня в ушах.

– Браво. Какой прекрасный подарок на День рождения. Позвольте присоединиться к поздравлениям невест…ке.

Зловещая, гробовая тишина все еще висела в воздухе и дребезжала мягкими, вкрадчивыми нотами в его бархатном голосе. Я была близка к обмороку и вцепилась в руку сына. Я понимала, что давлю ему пальцы, но ничего не могла с собой поделать. Я смотрела на лицо Сальваторе и задыхалась. Сколько раз думала об этой встрече, представляла ее себе, но и на секунду не приблизилась к реальным ощущениям, которые испытывала сейчас, пожирая его лицо, его фигуру, его всего. Изменился. Пятнадцать лет поставили отпечаток на нем, поцеловали седыми ниточками его виски, пролегли морщинками в уголках глаз, спрятались в сильном подбородке, под аккуратной щетиной, отразились в его фигуре. Он стал мощнее, больше…и намного опаснее. Я эту опасность ощутила каждой мурашкой на своем теле. Эту матерость, эту глубину чудовищной бездны, которая засасывала всех окружающих адской харизмой. ОН поработил каждого одним лишь взглядом своих дьявольских черных глаз, в которых отразилась мрачная тень прошедших лет, как осадок из пепла на дне сгоревшего абсента.

И этот осадок подходил ему, добавлял шарма и красоты. Черной, тяжелой, той, от которой больно дышать и хочется стать на колени. Волк превратился в опасного, дикого, заматеревшего зверя. И мне отчего-то стало жутко. За себя, за Чезаре и за Марко. Потому что я видела на дне этих глаз темноту, заволакивающую, злую темноту, и в ней притаилось чудовище, которое вернулось, чтобы сожрать нас всех.

– Кто…кто это, мама?

Тихий шепот Чезаре, но его, казалось, услыхали все присутствующие.

– Ооо, я так ошарашил твою мать и своего брата, что они проглотили языки и не могут меня представить племяннику. Я – Сальваторе ди Мартелли, малыш, я – твой дядя. Вернулся из далекого путешествия и поспешил к самым дорогим мне людям, которые так меня ждали.

Сказал с издевкой, не прекращая смотреть мне в глаза и не прекращая улыбаться. И эта улыбка была невыносимой, адской, чудовищной.

– Ну что ты так оторопел, братишка. Это же я. Твой Паук. Твой старший брат. Иди обними меня! Или ты не рад мне?

Раскрыл объятия моему мужу и пошел навстречу быстрой, грациозной походкой. Какой ужасающий фарс. Какое страшное представление.

– Сальвааа, – словно пришел в себя Марко и раскрыл объятия в ответ. Они обнялись крепко, как давние друзья, похлопывая друг друга по спине. – Чертов ты! Проклятый подонок. Где ты был все эти годы? Гдеее? Я готов застрелить тебя за пятнадцать лет молчания!

Напряжение спало. Гости начали аплодировать, приветствуя Сальваторе, пожимая ему руки. Тяжело дыша, я продолжала сдавливать пальцы сына. Все так просто? Он заявился через пятнадцать лет и …все должны обрадоваться? Какой камень за пазухой принес этот жуткий гость, или там целый камнепад? И как скоро эти камни посыплются на наши головы?

– Мам… что с тобой? Ты такая бледная. Тебе плохо?

– Н…нет…просто здесь очень душно. Принеси мне воды, пожалуйста.

Стиснув руки, сжимая пальцы так, что, казалось, все суставы трещат, я смотрела, как Сальва знакомится с окружением Марко. Как ему жмут руку, как он продолжает улыбаться. А я готова зарыдать. Громко, оглушительно. Так, чтобы лопнули стекла во всем доме. Мне больно. Мне настолько больно внутри, что нет сил терпеть эту боль.

– Мам, вот вода.

Чезаре вручил мне бокал, и я жадно его осушила, не сводя глаз со своего мужа и… с того, кто звался моим мужем до него. Какая идиотская ирония.

– Ты представляешь? Дядя Сальва жив! Он вернулся! Отец сияет от радости. Я слышал, как дядя рассказывает, что провел много лет в Индонезии, а последний год жил России. Отец ворчит и ругается… Черт! Я так хотел его увидеть!

Значит, это правда… он просто бросил меня умирать и сбежал. Сбежал устраивать свою жизнь, развлекаться, наслаждаться свободой. Марко был прав… он, оказывается, знал своего брата намного лучше меня.

– Дядя Сальва, он такой крутой. Мам, ты слышишь? У него за поясом индонезийская сабля, и он…

– Хватит… мне, правда, очень душно. Помоги мне выйти на свежий воздух.

Чезаре взял меня под локоть и тут же с тревогой заглянул мне в лицо.

– Ты вся дрожишь. У тебя температура? Ты заболела?

– Куда так торопится моя невестка?

Голос прозвучал так близко, что я застыла как вкопанная, сдавив пустой бокал, и медленно обернулась. Марко и Сальва подошли ко мне. Голова закружилась, и все расплылось перед глазами на доли секунд.

– Зачем же так быстро убегать? Не поздороваешься со мной, Юлия? Не поприветствуешь старого друга?

Тяжело дыша, подняла на него взгляд. Издевается. Я вижу этот триумф в глубине его глаз, вижу эту поддевку, эту прелюдию к апокалипсису.

– Разве мы были друзьями?

– Вместо «здравствуй» такие сложные вопросы о взаимоотношениях? Зачем ворошить прошлое? Какая разница кем мы были, правда? Это ведь теперь не имеет никакого значения.

Хитро улыбается. Чувственный рот такой сочный, порочный… Хотел взять мою руку, но я спрятала ее за спиной.

– Кто старое помянет, тому глаз вон? – сказал по-русски практически без акцента.

– А кто забудет – тому два, – ответила сухо тоже по-русски, еде сдерживаясь, чтобы не закричать. – Мои отец и мать не позволяют мне иметь плохую память.

– Как жаль, что ты такая злопамятная. Я рассчитывал на более теплый прием. Разве мы не одна семья?

– Юлия взволнована твоим возвращением, как и я. Поэтому не совсем готова раскрыть тебе объятия.

Сальва обернулся к Марко и, не переставая улыбаться, вкрадчиво сказал:

– Конечно взволнована, ведь ей придется мне ответить – почему она раскрыла эти объятия тебе.

Я сдавила бокал с такой силой, что он раскололся на части и порезал мне ладонь.

– Мама! – воскликнул Чезаре. – Ты порезалась! У тебя кровь!

– Принеси бинт или салфетки, – ровным голосом сказала я и даже не обернулась на сына, когда он побежал в сторону кухни.

– Думаю, нам всем нужно многое обсудить…, – примирительно сказал Марко, – давайте отпустим гостей и поговорим в моем кабинете.

– Конечно, я не стану мешать прямо сейчас. Ведь вы собирались обвенчаться? Вперед. Падре заждался… Только не забудьте ему рассказать о том, что она уже венчана!

Вот он – первый камень. Ударом прямо в сердце.

– Она или Маргарита Варская? Разве есть хотя бы один свидетель ее венчания с кем-то другим? – спросил Марко, и Сальва перевел на него взгляд. Несколько секунд молчания, и на губах Паука снова заиграла улыбка. Марко выглядел напряженным и очень бледным. Он понимал, что мы оба сейчас ходим по краю лезвия.

– Пятнадцать лет тебя не волновал этот вопрос! Мы считали тебя мертвым!

– Это ведь так удобно! Верно… не она. А все, кто могли бы быть свидетелями, давно мертвы. Разве я стал бы жениться на дочери убогого, презренного русского торгаша, которому пустили кишки за его предательство? Я мог только ее трахать!

Марко вытянулся и почернел, а Сальва слегка откинул полу пиджака и положил руку на рукоять сабли. Мой муж судорожно сглотнул. Я ожидала, что сейчас он сцепится с Сальваторе, но этого не произошло, потому что Паук умиротворительно потрепал брата по плечу.

– Но, кто помянет старое… поэтому оставим в прошлом все, что теперь не имеет никакого значения. Я вышвырнул – ты подобрал. Пользуйся на здоровье.

– Ты..! Как ты смеешь оскорблять Юлию? Какого черта ты явился в мой дом, Сальва? Чтобы начать ссору?

– Ну что ты, братишка, какая ссора. Это так мелочно.

Марко стал между нами, и его пальцы сильно сдавили набалдашник трости.

– Всего лишь заехал поздравить твою жену с днем рождения и сказать вам, что я вернулся и теперь часто буду вас навещать. Вам пришлют приглашение на мое новоселье на днях. Хорошо отметить… а я откланяюсь. Я помню, что меня не приглашали.

Чезаре прибежал с бинтом, оглянулся на Сальваторе.

– Вы уже уходите, дядя?

Паук остановился напротив моего сына, и я вся внутренне сжалась, превратилась в натянутую струну, которая вот-вот порвется. Как два отражения. Как две копии. Одна моложе, одна старше. Словно оба смотрятся в зеркало. Пусть никто этого не увидит кроме меня.

– Мы еще обязательно встретимся…племянник!

На этом слове он посмотрел мне прямо в глаза и уже не улыбался. Чернота заглянула мне прямо в душу, и чудовище, которое в ней спряталось, злобно оскалилось.

Глава 5

Это единственное место, где я могла укрыться, спрятаться от самой себя, от людей, от Марко. Моя мастерская, наполненная скульптурами, кувшинами, вазами и маленькими статуэтками. Все эти годы я находила отдушину здесь, наедине с глиной, гипсом или воском, когда мои руки ваяли, а мысли витали где-то далеко…где-то в прошлом, где-то, где нет боли и страданий.

Когда-то, более десяти лет, назад я увидела, как посреди площади мастер в старой одежде, оборванном фартуке ваяет скульптуру парня. Я долго смотрела за ним. Приезжала туда и наблюдала, как постепенно комок глины приобретает человеческие черты, как из нее появляется лицо, туловище, руки и ноги, как губы статуи изгибаются в улыбке. Она оживает. Она напитывается душой художника.

Мастера звали Джузеппе Веацо, и он согласился дать мне уроки по лепке. На самом деле он согласился не умирать от голода, так как жизнь в его маленьком сарае скорее походила на медленную смерть. Около трех лет он жил в нашем особняке и учил меня лепить…Но я лишь мяла глину, но не пыталась что-то создать. Мне казалось, я не сумею.

Пока однажды не увидела сон…Как будто наяву, я прочувствовала каждое мгновение этого сна, каждую секунду. Я еще была Вереском, мои волосы заплетены в две косы, у нас дома на заднем дворе живет волк и по ночам я вылезаю из окна, чтобы стрелять из рогатки по бутылкам из-под пива, расставленным Верзилой вдоль бревна.

– Спорим ты не пройдешь по краю забора, зассышь, малая.

– Спорим ты дурак, Верзила, и ты мне проиграешь.

– На что спорим?

– На что?

– Упадешь с забора – поцелуешь жука.

– Фуууу…А если не упаду, то ты залезешь на макушку вон того дерева и спрыгнешь оттуда.

Улыбка не сходит с его чувственных губ, наоборот в глазах появляется блеск озорства.

– Сорвусь оттуда и весь переломаюсь.

– Ну в этом весь смысл. Если я не струшу, то и ты не струсишь. Или струсишь, Сальваторе ди Мартелли?

Глаза юного дьявола сверкнули, и я поняла – вызов принят.

– Давай, малая, полезай на забор.

Я сама вскарабкалась наверх… а потом шла по узкому поребрику, переставляя босые ноги, и думала о том, что не упаду. Я сто раз здесь ходила вот так и представляла себя гимнасткой из русского цирка, на который мы ходили смотреть зимой. Но если я не упаду этот дурак полезет на макушку дерева и свернет себе шею. Падать с забора не так опасно, как с дерева. Нарочно споткнулась и полетела вниз, чтобы ощутить, как сильные руки схватили меня за талию, не дав упасть, как подхватил, прижимая к себе. Как же близко сейчас его черные глаза с золотой каймой, как сильно пахнет от него лаймом, как ветер треплет его волосы…касаясь там, где мечтала коснуться я. Плохой ветер, ворует его у меня. Трогает то, что мне тронуть нельзя. Я ревную его даже к воздуху, которым он дышит.

– Ты чего, малая?

Потянулась и чмокнула его в щеку.

– Ты что сдурела? – рявкнул и тут же выпустил меня из рук. А я расхохоталась.

– Паууууук. Ты – Паук. А я должна была поцеловать жука! Ты вполне подходишь!

Он гнался за мной, я бежала так быстро, как могла, а когда догнал вдруг очень серьезно сказал.

– Когда-нибудь ты будешь целовать меня, Вереск. По-настоящему.

Какие темные у него глаза, какую сладкую муку они обещают и как же я хочу узнать, что значит быть любимой этими глазами.

– Скорее небо упадет на землю!

– Значит, оно упадет!

Я проснулась с этим цветущим чувством в груди, с этим ощущением полета, жизни и …любви. Чистой, нежной и дикой. Из глины начал рождаться ОН…Мастер помогал мне ваять лицо, помогал лепить тело, подсказывая и направляя, изучая со мной анатомию человека…Но зачем мне анатомия, если перед глазами стоит тот самый образ с развевающимися волосами, которые нельзя трогать.

Марко, в очередной редкий визит в мастерскую, вдруг задержал взгляд на скульптуре и задумчиво спросил:

– Кто это?

– Не знаю. Просто скульптура.

Быстро ответила и завесила работу покрывалом.

– Она на кого-то похожа…, – задумчиво сказал он и хотел сдернуть покрывало, но я не дала, завезла скульптуру в подсобку и прикрыла дверь.

– Да? Не знаю. Просто леплю из головы, а Джузеппе мне помогает.

– Молодец Джузеппе. Когда закончит давать тебе уроки, я поищу для него работу.

– Он может остаться у нас. Например, работать садовником или дворником, а? Он хороший и очень добрый. Мы ведь можем забрать его к себе?

– Я подумаю об этом.

Потом Джузеппе исчез…Просто испарился. Я искала его, Марко искал и его люди, но мастер пропал. Люди моего мужа предполагали, что он утонул в реке, когда рыбачил. Именно так и было. Его тело нашли по весне. Обглоданное рыбами с веревкой на шее. Полиция сказала, что Джузеппе покончил с собой. А все статуи, которые он лепил были реинкарнациями его умершего от пневмонии сына. Джузеппе так и не смирился с утратой. А я ужасно горько оплакивала мастера. Мне было до безумия его жаль, я тосковала по его добрым глазам, косматым седым волосам и надтреснутому голосу, который слышался мне в пустой мастерской, мне казалось, что я брошена одна и больше не смогу тронуть глину, не смогу ваять без него…ТУ скульптуру.

Марко предложил очистить мастерскую от художеств Мастера, вывезти глину и сделать там оранжерею…Но именно в тот день я вернулась к лепке сама. У меня получилось…Моя первая ваза появилась в прихожей особняка, наполненная полевыми цветами…