Надуйте наши души. Swell Our Souls

Ветер усилился. Завертелись деревья, задрожали и рухнули склоны, окружающие предметы столкнулись друг с другом и, разбившись, рассыпались брызгами. Земля больше не давала опоры, воздух не оказывал давления, голова, отбросив контроль над телом и отвергнув все мысли, стала невесомой. С дерзостью наркомана врывалась Илайя в этот чужой мир, не задумываясь, что может наткнуться на какие-то барьеры, не веря в них. Она ступала сюда без тени сомнения в том, что это место принадлежит ей, что она заслужила его своей любовью, неудержимым стремлением к нему.

Открыв глаза, Илайя почувствовала в них песок. Ветер полностью стих. Смеркалось. Её мокрые вещи лежали поблизости. Луны она не нашла. Несколько камней на берегу, один из которых ей захотелось поднять. Она лежала без единой мысли, пока не стемнело, а потом поднялась, отряхнула песок и двинулась в сторону санатория.

Анна и Леонард в кухне играли в шахматы.

– Тебя не было четыре часа. Мы уже начали волноваться, – сказала Анна, на секунду отрывая взгляд от доски.

– Я думала, меня не было несколько лет, – сказала Илайя.

– Купалась? – спросил Леонард, нашаривая кружку с чаем.

– Катала душу на волнах, – усмехнулась Анна, коротко глянув на Илайю. – У тебя не постелено. Возмёшь постель в нашем шкафу? Или подожди меня: сейчас мой ход, а потом я тебе помогу.

– Не нужно, Анна, я справлюсь.

Домик, выделенный Леонарду по должности, насилу натягивал метров на шестьдесят и был разделён на кухню, прихожую и три комнаты. Туалет и душ располагались во дворе, там же была и деревянная веранда. Забора перед домом не было: от нежелательных гостей он был защищён невысоким, но довольно крутым обрывом, который можно было обойти по пологой тропке, спрятанной под склоном. И отсюда ничего не стоило пробраться в Асседию: достаточно было немного спуститься по склону, перейти условную границу и подняться уже в санатории. Илайя давно открыла этот маршрут и, предвкушая ночные вылазки, попросила занять тёмную комнатушку, в окно которой эта тропка упиралась.

Зайдя в спальню Анны и Леонарда за постельным бельём, Илайя узнала шкаф – старинный, дубовый, с резьбой – в детстве он служил ей и подземным бункером, и космическим кораблём, и вагоном метро, и неприступной крепостью, и алтарём фантазий. Теперь же верхнюю полку занимали вещи отца, три нижние – вещи Анны. В одном из ящиков Илайя нашла пухлый незапечатанный конверт, на котором стояла дата – примерно три года после развода родителей. Вытянув находку, Илайя села на пол и стала доставать из конверта сокровища: книжечку с правилами дорожного движения, компакт диск группы Квин, блокнот с латинскими пословицами, дюжину поздравительных открыток, детские рисунки, обрывки журналов и газет, пару засохших ручек, кучу скрепок, кнопок, верёвок и резинок, несколько неудачных фотографий отца и одну – матери. Молодую Ольгу с роскошными чёрными локонами, аккуратными густыми бровями и ярким улыбающимся ртом можно было принять за диву со старой голливудской афиши. Великолепная и бессовестная, женщина на снимке была недосягаема как Фортуна и так же великодушна. И, глядя на неё, казалось так просто добиться того, чтобы она выслушала Илайю, поняла и простила каждое её неуместное слово, каждый нелепый поступок. И раскрыла благословляющие объятья и озарила путь светлой, пусть и чуть снисходительной, улыбкой. Но образ на фотографии обнажил иглу упрёка, вонзившуюся точно в её чувство вины.

Илайя спрятала обнаруженные артефакты обратно в конверт, нашла в нижнем ящике бельё и укрылась в своей комнате. Засыпая, она долго ворочалась: вспоминала фотографию из конверта и не могла поверить, что женщина на ней была её матерью. Однако целительные силы безмятежности, в конце концов, привели её к мысли, что размолвка с матерью, хоть и не исчерпана, но осталась в прошлом, а впереди ждёт фантастическое лето.

В одиннадцать утра Анна разбудила её стуком в дверь.

– Я на пляж. Ты со мной?

– Дай мне пятнадцать минут, – прозевала Илайя.

– Завтрак у меня с собой.

Она взяла с собой большую подстилку, термос с кофе, ряжанку, картонные стаканчики и бокс с творожником. Они уселись вдвоём лицом к морю и приступили к завтраку.

– Да, жизнь определённо удалась, – сказала Анна и закурила. – Если бы десять лет назад кто-то показал мне меня в тридцать три в этом райском местечке, без ненавистной бухгалтерской рутины, рядом с любимым мужчиной, я решила бы, что это сам дьявол-искуситель.

– Разве ты веришь в дьявола? – с любопытством спросила Илайя.

Анна расхохоталась с видимым удовольствием.

– Обожаю твою серьёзность по отношению ко всему, что ты слышишь и видишь, Илайя. Но, откровенно говоря: нет, я не верю в дьявола.

– А вдруг это как раз его работа? Вдруг он сейчас демонстрирует тебе воплощение твоей мечты, чтобы после потребовать расплаты? – Илайя ухмыльнулась в ответ на новую довольную улыбку Анны.

– Нет, – Анна благосклонно покосилась на Илайю. – За этим воплощением стоят тысячи выверенных шагов и десятки выстраданных решений. Это моё воплощение. На сто процентов. А дьявол – всего лишь изобретённый человеком способ снять с себя ответственность за свои помыслы и поступки.

– А что тогда Бог?

– Бог – это надежда на прощение, – подумав, сказала Анна. – Я знаю, о чём ты думаешь: если религия, какую ни возьми, совершенный вымысел, то откуда же она черпает силу, которая позволяет ей так долго и прочно владеть умами людей

– Я думала не об этом, но мне интересно, как ты ответила себе на этот вопрос.

– Религия основана на проницательной догадке о поголовном человеческом чаянии: человеку требуется некто более совершенный, чем он сам; некто, на кого останется уповать в минуту самого горького разочаровании; некто, принимающий решение, когда все до единого растерялись; некто, способный оценить в человеке неоценённое, – Анна бросила сигарету на дно пустой бутылки. – Неисчерпаемый и бесперебойный источник спасения и утешения, бессрочное обещание счастья. Бог, как олицетворённая совокупность этих абстрактных ожиданий, появлялся везде, где жил человек: в самых диких, удалённых от цивилизации уголках, где знать не знали о Вишну, Иегове, Иисусе и Аллахе. Я думаю, фантазировать о боге – это одно из базовых свойств человеческой психики. В этих фантазиях кроется колоссальная мотивация. Но нашему мышлению сложно работать с абстракциями, и поэтому абстрактные фантазии о боге стали приобретать конкретные формы – так родились всевозможные божества. Их образы лишены гибкости, которая свойственна фантазиям, но зато практически пригодны для выращивания вокруг них всевозможных поведенческих концепций – то есть, различных религий. Но, как я уже сказала, в корне религиозной склонности человека остаётся его инфантильное стремление, с одной стороны, уйти от ответственности, с другой – довериться тому, кто лучше него.

– Ты сказала, что фантазии о Боге – естественное свойство человеческой психики. Откуда же оно берётся? Почему человек, независимо ни от каких условий существования, ищет эту связь?

– Я не знаю, Илайя. Но точно знаю, что ответы, которые предлагают религии, меня не удовлетворяют, – Анна улыбнулась мечтательной увлечённости на лице Илайи. – Сама-то ты уже поняла, во что веришь?

– Я верю в человеческое предназначение, – Илайя пожала плечами, как бы признавая наивность своих слов.

– Надеюсь, объясняя матери выбор факультета, ты не использовала этот аргумент? – Анна подмигнула хохочущей Илайе. – Затрудняюсь представить, какие у Ольги отношения с богом, но не удивилась бы, если бы она сделала его завсегдатаем своих раутов и постаралась переубедить… – она обернулась, заметив, что Илайя выпрямилась и заглядывает ей за спину. – Что там?

На краю небольшого плато, нависающего над склоном, стояла женщина. Волосы почти полностью заслоняли её лицо, но в напряжённой позе ощущалась воинственность.

– Как она туда забралась? – удивилась Илайя. – Такая странная…

– Не более чем одна моя знакомая любительница маринических пейзажей.

Женщина на плато, похоже, заметила, что стала объектом внимания, и через секунду исчезла. Илайя тщетно ждала, пока та спустится с плато или выглянет снова, – никто так и не появился.

Анна, тем временем, намазала ноги кремом для загара, надела наушники и улеглась на спину. Илайя окинула взглядом её тело, на котором не было ни одной лишней складки, как на коже – ни одного изъяна, и стала думать об Анне: как всё у неё выходило безусильно, незамысловато и ладно. Действия её, будь то приготовление еды или уборка квартиры или помощь Леонарду с отчётностью санатория или обработка фотографий после очередной фотосессии или обычный маникюр, были неуловимы. Заметен был только результат – словно возникал по взмаху волшебной палочки. Илайя знала, какой нервотрёпки и суеты стоили её матери подбор гардероба, сочинение меню, декорирование клуба, организация развлекательной программы и прочие хозяйские заботы, у Анны же житейские дела улаживались словно сами собой. Её одежда не могла стоить дорого, но смотрелась на ней безупречно. Держа в уме её провинциальное происхождение, её нельзя было уличить в безвкусице, как и в примитивном следовании тенденциям. Недаром Ольга с её небрежностью, некоторой даже неопрятностью, прониклась к Анне уважением и придавала её мнению особое значение.

Обед они пропустили, и поэтому решили ужинать пораньше. Ужинали, как обычно, на веранде. Леонард, хотя его рабочий день формально кончился, торопился вернуться в административный корпус Асседии и продолжить разбор бумаг, чтобы скорее войти в курс дел, но Анна удержала его анонсом яблочной шарлотки, и, как только все расправились с гречкой и бефстроганов, собрала грязную посуду и отправилась за десертом в кухню.

Илайя уложила подбородок в ладонь и защекотала надгубье.

– О чём так самозабвенно думаешь? – спросил Леонард.

– Я думаю: разве возможно, чтобы атеисты действительно существовали?

– Анна поделилась с тобой своими размышлениями? – усмехнулся Леонард. – И они тебя смутили…

– Нет, не смутили. Скорее, показались неправдоподобными. Потому что когда я пытаюсь увидеть мир глазами человека, отрицающего невидимые взаимосвязи, мне чудится подвох. Атеисты напоминают мне активные металлы. То есть, в чистом виде могут существовать только в лабораторных условиях. А в природе к ним тут же присоединяется кислород и… они уже минералы.

Леонард вздохнул.

– Анна не атеист. В этом ты права, Илайя. Она очень умная женщина, и, как положено мыслящему человеку, строит фундамент для своего мировоззрения. И для такого конструктивного и оптимистичного человека как Анна богоотрицание – слишком шаткая опора. Это не финальный результат её изысканий. Скорее, этап. Как жёлтый свет на светофоре. Неопределённость. Рано или поздно ему на смену придёт нечто более устойчивое.

На пороге появилась Анна с шарлоткой в одной руке и подносом с чашками в другой. Леонард поднялся помочь ей.

– Я кое-что нашла в кухне, – Анна сняла с подноса почтовый конверт. – На твоё имя, Илайя.

– Я совсем забыл о нём! – воскликнул Леонард. – Пришло в адрес санатория с остальными письмами.

Илайя взяла конверт, на котором не было данных отправителя, сунула в карман и встала из-за стола.

– Спасибо за ужин, Анна. Очень вкусно, как всегда. Я буду у себя.

– По крайней мере, пока не соскучишься по морю, – крякнул Леонард.

Прошмыгнув в комнату, Илайя вскрыла конверт. Внутри был тетрадный листок с надписью от руки: «Илайя! Жду тебя послезавтра, пятнадцатого мая, в 18:00, в библиотеке Университета. Очень важно. Будущий друг».

После дневного затишья разразилась гроза. Только успела унестись вдогонку севшему солнцу дуга облаков, словно ожившая корона, оборонённая монархом, как стало темно. Ливень лупил по стёклам, как пьяный хозяин, ошибившийся домом. Сквозь растрескавшееся небо сочился огонь.

Дождавшись ночи, Илайя выбралась из дома, промчалась по прогулочной аллее притихшего, погасившего огни под этой блокадой санатория, понеслась вниз по лестнице, глотая дождь, задыхаясь от ветра и волнения, за считанные секунды достигла пляжа и остановилась на пороге хаоса. Душа её рвалась смешаться с ним, нырнуть, вынырнуть, взлететь в потоке лунного света, медленно снизиться, чтобы строптивые гребни пощекотали ступни, но Илайя стояла на месте, плача от величия зрелища и проклиная собственную трусость.

И вдруг в свете луны она увидела, как из моря выходит женщина. И хотя Илайя не могла знать этого наверняка, она почувствовала, что это та самая женщина, которая нынче днём виднелась на склоне. Она надвинулась на Илайю, не совершая попыток скрыть свою наготу, не проявляя ни одного признака того, что испытывает холод после купания, – словно волна из её сна, и, точно как та волна, бездеятельно замерла. Глаза её, сверкающие и кипящие, полные неизведанные жизни, были похожи на мутные стёкла, за которыми таится нечто чрезвычайное.

– Море не тронуло вас, – пробормотала Илайя.

Таинственная женщина сонно мигнула.

– Я не тронула его.

И с этими словами исчезла как сон.

Глава 4. Наверное, это чудо

Будущий друг ждал её у входа в университет. Довольно высокий человек с покладистыми чёрными волосами, он был одет в джинсы и коричневую рубашку поверх серой футболки. Как только Илайя сошла с трамвая, он зацепил её взглядом и повёл между тающими группками студентов мимо примарафеченных пихт к раздвижным дверям. При встрече он пожал ей руку.

– Здравствуй, Юлий.

– Ты же догадалась, с какой целью я пригласил тебя? – строго спросил он.

– У меня была только одна идея…

– Тогда идём, познакомлю тебя с альма матер.

Они поднялись на второй этаж и пошли в конец коридора, где сверкали стеклянные двери библиотеки.

– Кафедра социальных наук, деканат философского факультета, – кивал по сторонам Юлий. – А там – гордость университета: зал синхронного перевода, активно используется властями и дипломатами для приёма иностранных делегаций. А вот, обрати внимание, лаборатория геофизиков. Когда-нибудь она будет названа в честь моего приятеля. Он настоящий гений! Проводит геотермические испытания, моделирует тепловые поля. Когда мне всё осточертеет, я спускаюсь сюда со своей кафедры на третьем и наблюдаю, как он работает. Это лучшее средство от хандры. Прямо под лабораторией – студенческое кафе. Кухня у них так себе, но кофе отличный, а главное – круглосуточный. Иногда по вечерам мы с Костей сходимся там и травим пошлые анекдоты – отлично помогает проветрить мозги. Вот такие подробности аспирантских будней, – Юлий пропустил её перед собой в библиотеку.

Это было просторное, сильно освещённое помещение с множеством лэптопов на крошечных столиках. Людей там было немного. Юлий провёл её через читальный зал к столику, на котором возвышались две стопки книг. «Энциклопедия символов», прочла девушка на верхней обложке.

– Чтобы собрать всё это, – Юлий хлопнул по одной из книжных стопок. – Мне пришлось обойти пять библиотек. И это только начало.

Он подвинул ей стул, и она заёрзала, усаживаясь удобней.

– Дай-ка руку, – Юлий нетерпеливо схватил её ладонь и, снова увидев сплетение линий, удовлетворённо кивнул. – Во время своего мини-расследования я вспомнил, что видел этот знак дважды, а не однажды, как сказал тебе. Получается, ты – это уже третий случай.

– Так что же он означает?

– Однозначного ответа я ещё не нашёл – пока только фрагменты истории. Но давай по порядку. Вот, – он снял одну из книг, раскрыл её в месте закладки и придвинул к Илайе. – В этой книге собрано самое подробное описание всевозможных спиралевидных символов. Ты увидишь, что многие значения не имеют между собой ничего общего, но и вариаций спирали существует не меньше, чем значений. Тогда я стал искать идентичную спираль, и это кое-что прояснило, – Юлий раскрыл сразу две книги и показал два рисунка. – Твоя спираль называется энергетической.

Илайя перевела взгляд со своей ладони на изображение и кивнула.

– Отличительная особенность нашей спирали: она вписана в круг и как бы приплюснута сбоку. Видишь?

– Ну да.

– Тогда я зачитаю самое важное из того, что нашёл: «последние документальные сведения об энергетической спирали обнаружены в китайском томе восемнадцатого века „Религиозная отметина“. Автор заметки неизвестен, но она написана от первого лица, что довольно странно, учитывая энциклопедический характер книги». Так, – Юлий пропустил кусок текста. – Вот. «Энергетическая спираль – спираль, вписанная в круг, завитая по часовой стрелке. Витки спирали имеют эллипсовидную форму. Древние китайцы связывали этот знак с управлением силами стихии. Энергетическая спираль окрашена у них в зелёный цвет, в чём наблюдаётся намёк на божественного зелёного дракона. Подобный знак использовали также синды – одна из древних народностей Северного Причерноморья; по некоторым данным, он символизировал у них бога ветра, и его часто изображали на носах кораблей. История знака уходит на тысячелетия в прошлое, точное время его рождения неизвестно», – Юлий снова перескочил. – «Из „Религиозной отметины“ следует, что подобная спираль – знак колоссальной энергии. А различные намёки в этой книге в совокупности с данными И. А. Грачова и Стивена Ф Мангейма позволяют сделать вывод о принадлежности такой энергии ветру», – Юлий коротко глянул на слушательницу и включил планшет. – Сразу же, без паузы, прочту тебе статейку из интернета: «Адвокат ответчика объяснил в суде, что термин „Артеос“, который его клиент использовал для названия компьютерной игры, не может считаться нарушением прав истца на торговую марку, поскольку этот термин был заимствован его клиентом из верований бушменов в людей, управляющих ветром. Известны случаи, когда отчаянные представители племени вырезали у себя на груди или на животе характерную спираль, а зажившие шрамы выдавали за великое знамение Артеос, благодаря чему становились почитаемы как божества». Дальше статья сводится к судебным баталиям. Я пытался нарыть в сети подробности о верованиях бушменов, как и самом Артеос, но там ничего. Мой следующий шаг – электронные библиотеки, – он отложил планшет и кивнул, как бы приглашая Илайю прокомментировать услышанное.

– Ты говорил, что дважды встречал этот знак. Где именно?

– В одном египетском поселении вблизи пирамид есть необычный храм. Он посвящён богам разных культур и народов. Но всех этих богов объединяет одно – они правят ветром. Там имеются статуи и атрибуты и египетского Шу, и шумерского Ишкура, и славянского Стрибога, и греческого Эола. У входа в храм выдавлена такая же спираль. Второй раз это знак встретился мне на могиле человека в Германии. К сожалению, я не помню ни имени, ни даты смерти, да и вряд ли бы вообще обратил внимание на ту могилу, если бы прежде уже не встречал этот знак.

Илайя озадаченно выдохнула.

– Значит, энергетическая спираль… Энергия ветра…

– Или для ветра, – пробормотал Юлий. – Если твоя спираль – не просто символ, а заключает в себе какое-то физическое свойство, то, мне кажется, ты должна его чувствовать.

– Хотела бы я чувствовать!

– Значит, не чувствуешь… Но я намерен продолжить расследование и задать тебе ещё много вопросов, если ты готова…

– Я готова!

– Рад слышать, – Юлий встал и выразительно качнул головой, как бы одобряя собственное решение. – Ладно, пойдём.

– Куда?

– Провожу тебя домой – давно не наведывался в Асседию, – он выбрал несколько книг и сгрёб их в кучу. – Дай мне четыре половиной минуты – отнесу это к себе.

Пока они ехали в трамвае, Илайя украдкой наблюдала, как вздрагивают его ресницы от витиеватых кроссов глаз по узенькой лагунке, как деформируются поры, когда их стягивает к переносице, словно невидимая рука застёгивает невидимую змейку на оси лица, как съёживаются клетки от мимических спазмов губ, как взмывает в воздух фонтан волосков, ошмётков отмерших тканей, капелек пота и неорганической крупы от лёгкого хлопка по плечу:

– Мы приехали!

Сходя с трамвая, Юлий выдал привычку ходить одному, не подав ей руки и ринувшись вперёд, но вовремя опомнился и вернулся исправиться. Оказавшись на центральной аллее Асседии, он стал шумно вдыхать воздух и вертеть головой.

– А ведь место, и правда, волшебное! Я и забыл, как здесь хорошо. И ведь знаешь – мой прапрадед проектировал этот санаторий.

Илайя недоверчиво улыбнулась.

– Участвовал в проектировке, если быть точным, – уязвлённо поправился Юлий. – Я вижу, тебе требуются доказательства. Изволь! Здесь есть потайные места, о которых тебе не расскажет никто, кроме меня.

– Да ладно! Я сама знаю Асседию как свои пять пальцев!

– Угу, – закивал Юлий. – А что скажешь насчёт Николаевской колокольни? Ага? – он ухватил хвост вопроса, мелькнувшего в её глазах.

– Николаевская колокольня… В смысле, развалины Южной башни?

– Пфффф, развалины Южной башни! Ты о том горе-памятнике погранпункта над бывшим прудом? Об этом вот – метр на метр – перевёрнутом вверх дном колодце? Южная башня! Как бы она не лопнула от важности после этих слов. Я говорю о колокольне Николая Чудотворца, спрятанной во впадине между Собачьим холмом и забором свалки, прямо под эстакадой. Вижу, что ты не знала о ней.

– Удивительно, – согласилась Илайя.

– А ведь казалось бы! В полукилометре от пляжа, в двухстах метрах от туристической зоны и в пятидесяти – от автобусной остановки. Фокус в том, что она находится ниже уровня склонов, да ещё перекрыта эстакадой, к ней нет открытых подъездов, и если кто не знает, что она там есть – то случайно обнаружить её практически нереально. Раньше она стояла на одной высоте с городской застройкой и относилась к монастырю: её возвели, чтобы дублировать колокольный звон основной монастырской колокольни – так создавался стереоэффект, но когда строили эстакаду, склон пополз вниз, и утянул её за собой. А постройка-то изумительной красоты! Трехъярусная свеча из розового кирпича – словно перст, указывающий в небо. С арочными окнами, скошенными гранями и уже, увы, без крыши. Жемчужина под грудой урбанистического мусора. И ведь таких мест, о которых даже коренные жители забыли, в нашем городе десятки. И я не вижу причин, чтобы не сходить туда прямо сейчас.

– В колокольню? – Илайя вскинула взгляд поверх его головы, и её вдруг обдало настоящим позднеосенним холодом. И краски поблекли, и небо затянулось. А стены административного корпуса, закрывающие горизонт, качнулись и растворились в этой неожиданной мгле, и на их месте появился силуэт башни, точь в точь, как её описал Юлий, только более величественной и мрачной, похожей на отвергнутую деву, которая так долго оплакивала своё одиночество, что от горя стала бессмертной.

Илайя опомнилась, заметив что, повинуясь какой-то силе, движется к выходу из Асседии, а Юлий, держа её за руку, идёт на таран Анны и Леонарда, которые, видимо, только что вышли из административного корпуса.

– Свободный ход на выход? – спросила Анна, своими словами останавливая Юлия.

– Добрый вечер, – сказал Леонард.

– А вы опять так поздно задержались, – сказала Илайя, почувствовав, наконец, свободу в руках – Юлий отпустил её.

– А, кажется, я понимаю, – пробормотал Юлий с еле скрываемой досадой.

Он поймал любопытно-оценивающий взгляд Анны, в то время как Леонард проследил за Илайей, глядящей поверх голов со столь непривычной для её лица тенью тревоги.

– Сегодня вечером приходил курьер, – сказала Анна, повернувшись к Леонарду. – Я ожидаю, что это, наконец, мой жасминовый чай, который из-за каких-то злоключений не может попасть к нам уже две недели. Между прочим, из Китая. Я почти уверена, что это он. И очень кстати. Пирогом, к сожалению, сегодня не побалую, но горячие сэндвичи с сыром и шпротами будут готовы через пятнадцать минут. Пойдёмте, – Анна взяла мужа под руку, и они обогнали Юлия и Илайю, которые с видом разоблачённых заговорщиков поплелись следом.

– Довольно скромное должностное жилище, – позволил себе заметить Юлий, когда они расселись в кухне. – Всё же, директор такого санатория – важная персона. Топ-менеджер, можно сказать. А условия, мягко говоря, далеки от конкурентных.

– Ну, моя специальность и мой опыт не позволяют мне слишком перебирать условиями, – мягко возразил Леонард. – Как и моя неприхотливость, благодаря которой я вполне доволен располагать этим пристанищем.

Юлий кивнул, как бы выражая почтение к такой позиции.

– А ваша специальность?

– Инженер-энергетик. Не очень подходящая для такой должности – так вы подумали?

Юлий уклончиво повёл головой.

– Я наверняка не открою для вас Америку, если сошлюсь на слух, будто бы Асседию хотят довести до банкротства, чтобы потом продать под жилую застройку.

Леонард нахмурился.

– Слухи тем и хороши, что не запрещены законом. Но прежде чем повторять эту идею, задумайтесь вот о чём: санаторий самоокупаемый. Он не приносит большой прибыли, но и не убыточен. Чтобы довести это хозяйство до банкротства, потребовался бы грамотный финансист, но на должность директора берут инженера-энергетика, перед которым ставят задачу модернизировать устаревшие коммуникации. Город лоббирует дотационную программу, которая позволит нам обновить основные средства, не привлекая кредитов, после чего мы перейдём к задаче номер два: пересмотру коммерческой политики и повышению ликвидности. К чему я веду: если бы вы, сидя в верхах, вынашивали идею банкротства – стали бы вы прилагать усилия для поддержания жизнеспособности санатория? Вряд ли, правда?