Полная версия
Неевклидовы люди
– Люди нарисовали, откуда…
– А… здесь же людей не было никогда, вы сказали.
– Не было, откуда здесь люди, кто ж на пустую планету попрется…
– Но люди нарисовали.
– Нарисовали.
Звезда.
Нет, не звезда.
Вернее, звезда, но не такая звезда. Не семиконечная, которую мне шеф показывал, а какая-то о шести концах, два треугольника, положенные друг на друга, это называется… сейчас вспомню… звезда Давида это называется, вот как.
Не то.
Еще сердце, пронзенное стрелой. Еще какие-то каракули, с трудом угадываю слова, Алексей… Иваничко… 2013 г.р….
Не то.
Отчаянно стараюсь отогнать от себя проклятую мысль, что не может здесь быть никаких надписей, потому что людей здесь не бывало… никогда…
Голем.
Вот как это называется. Голем. Было что-то такое в пражских легендах, существо какое-то глиняное, ходило туда-сюда, неприкаянное, вернее нет, сначала своему хозяину служило, а потом, когда хозяин умер, Голем ходил-бродил сам по себе…
Или нет, он убивал кого-то вроде…
Надо же, я еще думать могу, я еще что-то вспоминать могу, еще стою, вспоминаю, когда нужно дать деру, и чем быстрее, тем лучше, если вообще успею от него убежать…
Если успею…
Он приближается ко мне. Шаг-шаг, шаг-шаг, тум-тум, тум-тум, беззвучно ударяет ногами в песок, беззвучно, потому что здесь нет воздуха, но я ногами чувствую его шаги по песку, тум-тум, тум-тум, тум-тум…
Голем.
Бегу. Надо бы еще подумать, откуда здесь Голем, только некогда додумывать, бежать надо от каменного чудовища, бежать…
Тум-тум. Тум-тум.
Так бывает в страшном сне. Когда надо проснуться, и не просыпаешься, спотыкаешься, падаешь в песок, встаешь, снова бежишь, бежишь, бежишь…
Портал.
Он кажется бесконечно далеко, он и есть бесконечно далеко, до него бежать и бежать, легко сказать – бежать, когда страх парализует тебя…
Нет, к этому меня не готовили. Учили, что делать, если разгерметизация, если портал сдох, если обесточивание, если на планете озера с серной кислотой горят, а скафандр на жару такую не рассчитан, это учили.
Но про такое как-то не рассказывали, что за мной Големы будут бегать.
Сворачиваю налево, направо, плутаю в лабиринте камней, черр-р-рт, где этот проклятый портал, должен быть портал. С размаху впечатываюсь в стену, откуда здесь стена, не было же стены, да как не было, всегда была, дорогу правильную надо было выбирать…
Тум-тум, тум-тум, тум-тум.
Там. Сзади.
Оглядываю стену, должен же быть выход, выход-выход-выход, стена, расступись… Стена не расступается, оглядываю надписи на стене, вижу семиконечную звезду, вот она, родимая, да-а-а, поздновато я её увидел…
Тум-тум, тум-тум-тум-тум.
Совсем близко.
За спиной.
Оборачиваюсь, смотрю на груду камней, которая приближается ко мне.
– Чего надо-то?
Не сразу вспоминаю, что он меня не услышит.
Тум-тум, – Голем проходит мимо, утыкается в стену.
Рисует на стене семиконечную звезду.
И еще одну.
И еще.
Спохватываюсь, выхожу на связь.
– Слушаю вас.
– Я… это… я звезды нашел. Семиконечные.
– Много?
– Порядочно.
– Так. Теперь меня слушайте. Внимательно. Вы посмотрите, где этих звезд больше всего…
– …и кто их рисует, я тоже нашел.
– Да вы что?
– Ага… Голем.
– Го… чего?
– Голем… ну… чувак такой каменный в Праге…
– А-а-а, ну-ну… Вот что… вы этого Голема ко мне привести можете?
Вздрагиваю.
– А… он же…
– Чего?
– Убьет он Меня. И вас.
– Чего он меня убьет, он что, на людей бросается?
– Да нет…
– А нет, так чего боитесь-то…
– А он на стенах рисует…
– Пусть, пусть рисует…
Хочу спросить, а зачем ему вообще тогда доску покупали, если все равно все стены изрисовал.
Не спрашиваю.
Не мои проблемы, в конце-то концов.
– Вы там смотрите хорошенько, что он рисует…
– Звезды. А вот, еще буквы пишет, А, Эл…
– Алюминий?
– Не-е, по-русски…
– Ну следите, следите…
Не выдерживаю.
Спрашиваю то, о чем хотел спросить с самого начала:
– А… а Голем откуда взялся?
– А, Голем-то… Вы извините, мы вас туда работать забросили, даже толком не сказали, что к чему… долгая история…
– А я истории люблю. Особенно долгие.
– Ну что… с квантовой физикой дружим?
– Ага, выпиваем вместе по пятницам.
– Вот-вот. Ну так вот… Есть такое дело, свойства одной частицы можно передать другой частице… на расстоянии.
– Ага.
– Чего ага, по физике-то в школе что было?
– Тройка.
– Ну вот, целая тройка была, значит, поймете. Ну и вот. В прошлом веке то же самое с людьми делали…
– Чего делали?
– Сознание одного человека могли передать другому… и неодушевленному предмету тоже могли передать.
– Я такое в книжке какой-то читал, там ужасы всякие были.
– Ой, молодец, книжки читает, по чтению-то поди пятерка была?
– Тройка.
– Ну вот, целая тройка. А по астрономии что?
– А не было у нас астрономии.
– Правильно, зачем её учить, Земля же на трех слонах стоит…
– На четырех. А те на черепахе.
– Вот-вот… Ну вот, находили в космосе планету… для исследования…
– Ну-ну…
– Находили на ней глину какую или песок…
Догадываюсь:
– И в неё сознание человека подключали, да?
– Вот-вот. Много таких вылазок было…
– А сейчас чего так не делают? А-а-а, ну да, порталы же появились.
– Ну да, во-первых, порталы. А во-вторых секрет утерян.
– Ничего себе, это кто ж так технологию продолбал…
– Да никто не продолбал, жива технология, мы всё по ней делаем, и не получается ни хрена…
– А разработчик…
Не договариваю, уже догадываюсь, что случилось с разработчиком.
– Умер.
– А вы, значит, голема хотите разобрать? Посмотреть, как он устроен там?
– Не догадались. Думаем, думаем… Чего по логике-то было?
– Тройка.
– Ну вот, целая тройка, значит, догадаетесь…
– А-а-а… это и есть разработчик этот?
– Он самый. Вот и надо из него инфу вытянуть…
Осторожно, бочком-бочком подбираюсь к Голему:
– Э-э-э… Вы нам помогите пожалуйста… вы эту телепортацию открыли… квантовую… ну, не квантовую, не знаю, какую…
– Не слышит он вас.
– А как ему, написать надо?
– Никак ему не надо, не поймет он…
– Тогда как же…
– А вот. Смотрите, что пишет… может, напишет чего…
Голем старательно выводит на стене звезду о семи лучах.
– А мне биографию его посмотреть можно?
– Да нету там ничего, смотрели уже.
– А всё-таки… посмотреть хочу…
– Друг мой, а ничего, что сейчас три часа ночи? У вас по поведению что в школе было?
– Двойка.
– Ну вот, целая двойка была. А старого человека среди ночи будите. Так что вы хотели-то?
– Он всё на стенах пишет А-Л-И…
– И?
– Так я тут биографию его посмотрел… была у него такая, Ализабет.
– Жена его?
– А черт их знает, я только фотку ихнюю нашел…
– И при чем она тут?
– А вот… он всё на стенах пишет, Али, Али…
– Шеф фыркает.
– Скучает.
– Ну…
– Так может, это… найти её, дамочку-то?
– Так в сырой земле уже лежит тел двадцать как… Хотя… постой. Найдем мы девчонку его… найдем…
– Ну что, парень, ты у нас задания сложные выполнять умеешь, я вижу…
Настораживаюсь. Не люблю я, когда так говорят, не люблю.
– Дамочку-то мы его нашли…
– …в земле?
– Не-ет… тут другое. Дамочка-то эта тоже космос исследовала…
– Она там? На той же планете?
– Да в том-то и дело, что не на той же. Вот теперь её ищи-свищи…
– Буду искать… свистать.
– Ну, молодец… удачи…
Слышу иронию в его голосе, мол, ну-ну, чёрта с два ты чего найдешь…
– Ну что… идите ко мне…
Это шеф. По интонации понимаю, что ничего хорошего меня не ждет. Иду, еще надеюсь, что обойдется, интересно, как оно обойдется…
– Как вы дамочку-то его упустили?
Делаю вид, что очень удивлен.
– Какую дамочку?
– Да его дамочку, какую, какую…
Опускаю голову.
– Виноват.
– Чего виноваты, вы только вид не делайте, что её не узнали.
– Честно. Не узнал.
Не умею я врать, не умею, видит он, что я вру, насквозь видит…
– Так зачем вы её упустили-то?
– Да… растерялся как-то…
– Врите больше, растерялся он, никогда не терялся, а тут нате вам… Так всё-таки, что случилось-то?
– Я…
Понимаю, что не смогу ответить.
– Ладно, неважно, всё равно поймали её уже…
Меня передергивает.
– К-как поймали?
– Да другие-то в отличие от вас ушами не хлопают, или чем вы там хлопали, почему упустили…
– Вы… постойте, вы их вместе не…
– …свели, свели, устроили им свидание…
– Разгоните их… немедленно разгоните, слышите?
– Да что такое, они же…
– Разгоните! Разведите их по комнатам, немедленно! Где они? Где…
– Да вон, в комнате…
Распахиваю дверь, смотрю на груду камней.
– Опоздали, чер-р-р-т…
– На что… опоздали?
– На что, на что, вы хоть понимаете, что это она разработками занималась, а он так… на подхвате?
– Ну да?
– Да ну. Он её убил потом… из зависти…
– Это вы с чего взяли?
– С того… записи их разбирал, документы старые… он потом все её разработки себе присвоил, типа он такой крутой…
– Слушайте, вы меня разыгрываете…
– Если бы… так что напрасно вы их вместе свели, теперь мы вообще никогда ничего не узнаем…
Мой начальник вздрагивает.
– Узнаем. Всё узнаем. Еще соберем её, еще склеим… может быть…
– Легко сказать, как склеим, он теперь и не подпустит к ней…
Шеф смотрит на меня. Насмешливо:
– Да вы что, Голема одолеть не сможете?
Здесь нужно сказать нет. И не говорится нет.
Тум-тум, тум-тум.
Приближается Голем.
Выхожу на битву…
Недозадуманная задумка
1
– Принесли?
– А?
Смотрю на него, не понимаю, ко мне он обращается или к кому.
Он начинает сердиться.
– Принесли, спрашиваю?
Только сейчас понимаю, что что-то лежит у меня в руках, да не что-то, чемодан, значит, похоже, принес.
Весь вопрос, что принес.
Куда.
И зачем.
И вообще, что я здесь делаю. Здесь. В городе, который когда-то был живым, а теперь стоит заброшенный, черт его пойми, почему. Здесь. На крыше дома, который должен упасть с минуты на минуту. Здесь. В двух шагах от человека с лицом голодного хищника, вот так посмотришь на него и думаешь – лицо голодного хищника.
Итак.
Что.
Я.
Здесь.
Делаю.
– Так принесли или нет?
– Ага… принес… принес…
Протягиваю чемодан, в последнюю секунду спохватываюсь, отдавать или нет, а то мало ли там что…
Поздно.
Уже отдал.
Он раскрывает чемодан, смотрит в пустоту.
– Здесь… ничего нет.
Уже и сам вижу, что ничего нет. Чувствую себя полным идиотом, всё-таки спрашиваю:
– А… что там должно было быть?
Он вспыхивает:
– Это я у вас должен спрашивать, что там должно быть!
Парирую:
– Если не знаете, то за чем же вы пришли?
– Зачем, за… – он осекается, замолкает, – стойте… дайте подумать… а чего мы тут с вами на холоде стоим, пойдемте, что ли… найдем, где ветер не дует…
Устраиваемся в маленьком баре, вернее, в том, что раньше было маленьким баром. Голодный хищник постукивает пальцами по столу, щурится.
– Итак… вы должны были передать мне что-то… что?
– Не знаю.
– И я не знаю. Мы должны были встретиться…
Молчу.
– Ну что молчите, должны мы были встретиться?
– Н-наверное.
– Что значит, наверное, мы с вами о встрече договаривались?
– Н-нет.
– Тогда как вы здесь оказались?
– М-м-м…
– Как вас зовут?
Понимаю, что не помню, как меня зовут. Вернее, не так. Не знаю.
– А вас?
– Тоже не знаю. А что вы вообще помните?
Отчаянно стараюсь что-то вспомнить, ничего не вспоминается, совсем, совсем, совсем, хотя…
А.
Вот.
– Сердечный приступ.
Хищник хмурится.
– Приступ?
– Ну. И насмерть.
– Это… это с вами приступ был, что ли?
– Нет, я же жи… – хочу сказать, что я живой, начинаю сомневаться, а так ли это.
– Стойте, я тоже приступ помню, – говорит человек с лицом голодного хищника.
– Вы тоже… умерли?
– Нет… я еще не родился. И вы тоже.
– То есть?
– Стойте, стойте, дайте подумать… – растирает виски пальцами, жмурится.
– Вот что… это задумка такая была, – говорит он.
– Какая задумка?
– Не знаю. Для романа. Для сценария. Не знаю, для чего. Человеку одному в голову пришла.
– К-какому человеку?
– Автору нашему. Вернее, несостоявшемуся автору. Задумка ему в голову пришла, стоят два человека на крыше заброшенного дома, один другому передает что-то, что-то важное…
– Что?
– А тут он не додумал… тут его сердечный приступ и хватил.
Не понимаю:
– А что… истории, что ли, с конца придумывают?
– Именно что с конца, а вы не знали?
– Да… как-то литературой не занимался…
– А теперь придется заняться.
– В смысле?
– В смысле… если мы свою историю не допишем, её никто не допишет… не допридумывает. Итак… вы мне должны были принести что-то… что-то важное…
2
Откашливаюсь.
Осторожно начинаю:
– Так вы один из создателей…
– Нет, я не создатель.
– Но…
– Вот я не знаю, с чего вообще люди взяли, что я создатель… нет, когда я пришел сюда, всё уже было создано. Мне оставалось только удивляться.
– Ч-чему удивляться?
– Вернее, не так. Сначала мне пришлось влюбиться.
– Влюбиться?
– Ну да. Я её увидел в окне дома. Знаете, дом такой старенький, трехэтажный, ну мне тогда показалось, что трехэтажный, а на последнем этаже девушка была… я её даже не разглядел толком. Просто торкнуло что-то, знаете, как бывает…
– Знаю.
Да ничего вы не знаете, по глазам вашим вижу, что не знаете, натура у вас такая, в каждую встречную влюбляетесь… это не то… Так вот. Торкнуло что-то. И помню, поклонился ей еще, жалко, шляпы не было, а то бы и шляпу снял… И она мне рукой из окна машет. Приглашает, значит. Вернее, это я так решил, что приглашает. Хотел в дом подняться, поговорить… И тут на тебе…
– Не пустили, что ли?
– Какое там не пустили! До меня только потом дошло, что верхний этаж вот он, четкй такой, видный, а нижних этажей нет.
– И вы подумали…
– Думал, иллюзия какая-то… мираж… И когда второй такой дом увидел, тоже думал, мираж…
– А нижних этажей у вас что, нет?
– Нет. Но они есть.
– То есть… есть где-то этажи?
– Есть. Но их нет.
– А если серьезно?
– А если серьёзно, физику высших измерений знаете?
– Откуда мне её знать…
– Ну вот, не знаете, а что спрашиваете тогда…
– И вот так вы попали к ним?
– Нет, так я к ним еще не попал, до попадания еще много чего было… не сразу я к ним пришел, не сразу…
3
– Ну и что это такое?
Человек с лицом голодного хищника тычет пальцем в моё интервью.
– Что это за хрень, я спрашиваю?
Нет, не так я представлял себе начало нашей истории, не так. Виделось другое что-то, погоня какая-нибудь, с перестрелками, с беганиями по крышам, с падением с головокружительной высоты, с… не знаю еще, с чем.
– А здесь все вот так, обыденно, тащусь к редактору со своим интервью, а он рвет и мечет, готов разнести меня в пух и прах…
– А… что такое?
– Слушайте, Вадим, вы меня совсем за идиота-то не держите… ну не попали вы к Амадеусу этому, ну и ладно, я же все понимаю, и у журналистов промахи случаются… Ну так врать-то зачем?
– К-кому врать?
– Мне, кому. Расписали тут… на миллион страниц… А побольше-то ещё написать не могли?
– Да я вообще хотел на книгу целую наскрести…
– Оно и видно, что как врать начнете, так и не остановитесь.
Вспыхиваю.
– Да не врал я!
– Ага, врите больше, не врал он… значит, в Кёльн ездили?
– Ездил, могу билеты показать…
– И с Амадеусом виделись?
– Виделся, могу…
– Ой, молодец какой… и он вам всё это рассказал?
– Рассказал. Вот… запись диктофонная…
– Ой, молодец, смонтировали…
– Да не монтировал я, я же…
– Ах, не монтировали? А как вы тогда вот это вот объясните, а?
Редактор мечется по комнате, вынимает с полок книги, книги, книги, надо же, он их все наперечет знает, я думал так, для красоты стоят…
Смотрю на книги. Листаю.
Что-то обрывается внутри.
– Это всё… биографии его?
– Ну а то.
– И…
– Вот и И. Вы бы не поленились, почитали бы, что другие-то про Амадеуса писали, а то умный такой, напридумывали…
– Да ничего я не придумывал!
– Ах, не придумывали? Вот и не поленитесь, посмотрите, что вы пишете, а что люди пишут…
4
Я её ненавидел.
Собственно, чего ради я её ненавидел, кто я такой, чтобы её ненавидеть, кто я такой, чтобы она вообще замечала меня.
Она.
Кто она.
Я даже не знал её имени.
Я даже не знал, есть у неё какое-то имя или нет. Наверное, все-таки было, были же у них какие-то имена.
У них.
У кого, у них.
Что мы вообще знали про них.
Специально не ставлю знаки вопроса там, где они должны стоять. Ненавижу знаки вопроса, ненавижу не знаю с каких пор, да с каких, с тех самых, когда забрасывал их вопросами, этих, которые в висячих домах, спрашивал, да как, да что, да почему, они смотрели на меня – презрительно, холодно, объясняли со снисхождением, мол, что ты вообще понимаешь…
Она так и не вышла ко мне в лабиринте домов.
Она.
Кто она.
Не знаю.
Я даже не знал её имени.
Уйти. Кажется, так просто – уйти, исчезнуть, больше не появляться в этом доме без нижних этажей, и пусть живут себе как хотят, только чтобы без меня, без меня, без меня.
Уйти.
Легко сказать уйти, когда не уходится, когда ноги сами несут сюда, к дому без нижних этажей…
Последний раз.
В который раз говорю себе – последний раз.
А потом уйти.
От них. От этих, которые возомнили о себе черт знает что. Которые возмонили себя богами. Которые не понимают, кто их создал…
Поднимаю голову.
Только сейчас понимаю, что не вижу не только нижних этажей, но и верхних тоже.
– А… а эти где?
– Кто эти?
Незнакомый человек на лавочке.
– Ну… эти…
Даже не знаю, как сказать. Если начать объяснять про четвертое измерение, никто ничего не поймет, это точно…
– А всё… рассыпались.
– К-как рассыпались?
– Обычно, как…
Четырехмерный мир является очень непрочным, малейшее изменение расстояния между частицами влечет за собой сильнейшее изменение гравитации и разрыв связей между частицами, либо же коллапс частиц.
5
– Я тут посмотрел, что люди пишут…
– …ну наконец-то.
– Так вот… я тут обнаружил, что вот про Амадеуса шесть человек писали… включая меня, семь… И у каждого истории-то разные.
– Разные?
– Ну… совсем. Разные.
Редактор хмурится. Лениво перелистывает две книги, ага, все-таки не читал.
– Черт… думаете… он нас вокруг пальца водил?
– Похоже, – хватаюсь за соломинку, – а… а может, позвонить ему, а? Связаться с ним как-нибудь, поговорить…
Редактор вздрагивает:
– Издеваетесь?
– А… что такое?
– А то… ничего, что он умер позавчера?
Меня передергивает.
– Так я и думал.
– П-почему… так думали?
– Потому что… я до чего догадался… Он специально разные биографии свои давал…
– Зачем?
– Затем… я тут посмотрел, какие события повторяются в его биографии во всех вариантах…
– И какие же?
– Пока нашел только два… где он даму в окне видит, и где гибнет четырехмерный мир…
– И что? Хотите целиком его биографию склеить?
– Да нет. Мне кажется, это шифр.
– Шифр?
– Ну да. Он в своей биографии зашифровать хотел что-то…
– Что – что-то?
– Гхм… а вот… он же говорил, секрет-то утерян, как четвертое измерение делать…
– Утерян.
– Так вот… может… зашифровал?
– И что? – редактор смотрит на меня с презрением, – по книжонкам по этим расшифруете?
– Постараюсь…
– Да вы уж постарайтесь, будьте так добры… дело-то важное…
6
– Принесли?
Смотрю на человека с лицом голодного хищника. Киваю.
– Принес.
Теперь я знаю, что это мой редактор. И много еще кто.
Протягиваю чемодан. Редактор хмурится.
– Это вы что… Схему конструктора измерений принесли? А не много ли целый чемодан на неё?
– Не… это уже конструктор. Целый.
– Да ничего себе как быстро все делается…
Редактор, и еще много кто, открывает чемодан.
Смотрит в пустоту.
– Здесь… ничего нет.
Повторяю:
– Ничего нет.
– Это что… не получилось у нас, что ли? Думали-думали, так и не надумали ничего?
Молчу.
– Правильно… это только автор сделать может…
– Да нет, тут не в авторе дело.
А в чем?
– Не догадываетесь?
– Даже не представляю.
– А очень просто. Я вам его не принес.
– Не принесли?
– Ну. Знаю же, что вы конструктор этот уничтожить хотите.
– Откуда… знаете?
Так я же тоже чувствую, что вы в книге понаписали… про себя…
– А… конструктор…
– …в надежном месте.
Редактор или кто он там бросается на меня, прижимается к стене, срывается на крик:
– Где он, я вас спра…
…спускаю крючок.
Не хотел я его убивать, честное слово, а вот пришлось… Я бы вообще сюда не пришел, если бы по сюжету не надо так было…
Сбрасываю убитого с крыши. Оставаться здесь небезопасно, да и некогда, надо проведать, как там конструктор, да и воспользоваться им, наконец…
В терминале
Номер первый подходит к зданию, смотрит на две двери…
…нет, конечно, у человека не только номер, но и имя есть. И фамилия. И очень может быть, что и отчество, смотря какой национальности человек, вот в России, например, отчества у людей есть, а вот в Великобритании, например, нету…
(это страны такие)
Так что у человека и имя есть, и отчество, и национальность есть, француз там или китаец, и раса есть, и группа крови есть, и пол, (отсюда издалека не видно, человек в брюках и куртке пришел), и семейное положение (судя по всему не женат / не замужем, если один/одна пришел/пришла), и вероисповедание, и много еще чего.
Только здесь он просто номер один.
Номер один, потому что первый пришел.
Итак, подходит, смотрит на две двери, на одной написано вход, на другой – выход.
В аэропортах всегда так.
Номер первый подходит к двери с надписью вход, двери раздвигаются.
Первое задание пройдено.
И остальные люди тоже первое задание прошли, простое же задание, вход и выход. Были, правда, и такие, которые к двери с выходом шли, дверь толкали, а она ни в какую. Чего они там дверь толкали, непонятно, должно быть, думали, что ловушка какая-то…
Остальные над ними посмеиваются, еще бы, все правильно пошли, а эти вот как.
Люди заходят в зал. Номер восемнадцатый зачем-то достает паспорт. Номер пятнадцатый достает родной паспорт, а с ним еще и загран. Паспорта никто не спрашивает, ни заграничные, ни родные, номер восемнадцатый и номер пятнадцатый убирают паспорта назад.
Люди проходят магнитные ловушки, бросают вещи на ленту. Да, тут некоторые и вещи принесли. И немало. Вон, номер сто десять даже целый фургон с вещами привез, бегает, кричит, а куда фургон завозить.
А никуда.
И остальные вещи тоже – никуда.
…дружественная цивилизация согласилась помочь пережить апокалипсис, увезти жителей при условии, что…
Люди входят в зал, оглядываются. Номер пятисотый идет к магазинчикам сувениров, над кем-то посмеиваются, ишь чего выдумал, не туда ты идешь, не туда…
Люди смотрят расписание, люди думают, к какой из стоек регистрации подойти. Вон рейсы написаны, двадцать восемь, тридцать девять, сорок два…
(это цифры такие)
Вот и пойми, к какой стойке подходить.
Люди выбирают рейс двадцать-сорок восемь. Это год нынешний, если кто забыл, две тысячи сорок восьмой.
Ждут.
Кто-то спохватывается, что за стойкой никого нет, а чего мы тут стоим тогда…
Номер сто четырнадцатый смотрит в потолок. Номеру сто четырнадцатому всего три года, вот он в потолок и смотрит, когда умные люди в пол смотрят.
А он в потолок смотрит.
И видит
А там самолеты по потолку…
Другие люди головы поднимают, смотрят, и правда самолеты по потолку ездят, исчезают где-то в стене.
Кто-то пробует забраться по перегородкам на потолок, падает.
