Другая осень

Мила Мираж

Другая осень

Предисловие

Дорогой друг! Перед тобой моя проба пера, написанная в рамках осеннего марафона литературного клуба «Щеглы». К слову, это открытый клуб, и я всех желающих приглашаю присоединиться!

Когда только начинаешь историю, то не знаешь, куда она тебя приведёт. Автор лишь приблизительно представляет себе, чем история начнётся, и весьма смутно предчувствует, как она будет развиваться, а уж чем закончится – то и подавно писателю неведомо. Но тем и хорошо творчество, что происходит как бы само собой! К моему величайшему удивлению, эта дорожка завела куда-то к призракам и ведьмам, а также к размышлениям о жизни и смерти, как бы пафосно это ни звучало. Теперь же я предлагаю и тебе, дорогой читатель, задуматься о важном, погрузившись в атмосферу другой осени. Приятного чтения!

Сентябрь. Только в дождь. История Призраков

– …были и другие, кто видел её. Но всегда только осенью и только в дождь, такой, знаете, мелкий и моросящий дождик, какой бывает обыкновенно в сентябре, – закончил свою мысль гид и, оглядевшись по сторонам, прибавил: – как раз такой, глядишь, вот-вот начнётся. Как думаете, повезёт нам сегодня её встретить? – спросил он и рассмеялся, довольный тем, что вплёл дурную погоду в канву своего повествования. На том экскурсия и закончилась.

Довольные, люди не спешили расходиться, обсуждая только что услышанные сплетни примерно столетней давности. Я же, почему-то, прониклась лишь одной историей, той самой, последней. Мне казалось, что я будто бы вижу эту картину: ранние осенние сумерки, дождь тихонько накрапывает, гулким стуком играя по крышам, греются у печки рабочие, счастливые, что сменили землянки и бараки на приличный деревянный дом. Пьют чай, а может – что покрепче. Внезапно стук в окно. Один из них подскакивает, подходит – кто там пришёл? А там никого. Все удивляются, кто-то в раздражении говорит, что это проделки детей, кто-то считает, что стук им только послышался, а на самом же деле это лишь капли дождя бьют по стеклу. Но история повторяется изо дня в день. И вот, кто-то нарочно садится у окна, чтобы успеть углядеть того, кто стучит. Наградой ему становится бледная тень, спешно отлетающая в сторону, растворяющаяся в пелене дождя.

Об этом я думала, засыпая. Казалось бы: городская легенда о призраке, что может быть банальнее? Но почему-то она не давала мне покоя. В ней слышались нотки чего-то, что я пока что не могла уловить: восточная сказка, побег из гарема, надежда на новую жизнь в новой стране, где другие люди, другие нравы. Бегство в иной мир. Что было с ней там, на родине, дома? Вряд ли там было что-то хорошее, раз она решилась сбежать с малознакомым человеком на другой конец света, в страну холодов.

Или же всё было с точностью да наоборот. Промелькнула та самая искра, о которой так часто пишут в романах, возникла любовь, ради которой не страшно бросить всё: хорошее положение, беспечную сытую жизнь, семью и горячо любимую родину. И даже смириться с переездом можно, как-то приспособиться и жить в новой, чуждой стране, лишь бы быть с ним.

Я размышляла об этом, разглядывая блики света на потолке, и моим мыслям вторил дождь за окном. На следующий день я зачем-то вернулась туда. Затем снова и снова, как будто бы этот дом меня притягивал.

Маленький и уютный, украшенный изящной резной башенкой в восточном стиле, он был построен специально для неё. Кто бы мог подумать, что этот крошечный рай, гнёздышко, столь заботливо свитое для любимой, обернётся тюрьмой? Я стояла на улице и вглядывалась в окна, силясь понять, каково это, смотреть оттуда изнутри наружу, наблюдать, как зима сменяется весной, как тают снега и чирикают птички, отогревшиеся первыми лучами солнца, и знать, что ты никогда не сможешь к этому всему приблизиться? Что это такое жить, понимая, что ты никогда не выйдешь наружу и не узнаешь ничего, что есть за пределами этого дома, этого вида из окна?

И что должна была чувствовать эта девушка, когда он приходил домой, когда тот, кто должен был стать освободителем, стал новым тюремщиком? И тосковала ли она по своему первому мужу и прежней жизни в далёкой Персии, мелькала ли в её голове мысль, что там, на родине, в гареме, всё было то же самое, за тем лишь исключением, что там, она была в окружении других жён-подружек, а тут осталась одна-одинёшенька?

А временами мне казалось, что я накручиваю. Возможно, что это было самое счастливое время в её жизни, полное любви и радости, а погибла она от какой-то случайности, от болезни, к примеру. Но затем я качала головой, улавливая фальшь этой утешительной мысли. Ведь экскурсовод сказал всё ясно: приказ вернуть беглянку на родину, чтобы избежать дипломатического скандала, нескончаемые обыски полиции, предосторожности, переросшие в паранойю, затворничество и, наконец, гроб посреди гостиной. Это его история. Любовь загнала его в могилу буквально. А её? Где её конец, чем обрывается столь неудачно сложившаяся жизнь? Неизвестно, тело так и не нашли.

Я и сама не заметила, как стала одержима этой историей, её историей. Снова и снова приходила я на это место и думала о ней. И всё чаще – вечерами, и всё чаще – в дождь. Однажды на город опустился туман, что случается крайне редко, и мне показалось, что в этом есть какое-то предзнаменование, что вот сейчас-то я её, наконец, увижу. В тот вечер я провела несколько часов на улице, стараясь уловить шевеление чего-то белого, бесплотного.

Стоит ли говорить, что мои старания были напрасны? Я лишь продрогла до костей, да промокла, когда туман сменился тем самым мелко моросящим дождиком. Вернулась домой поздно, а наутро проснулась больной.

Не стала звонить родным, не захотела беспокоить, лишь предупредила на работе, что не выйду в ближайшие дни. В дурном моём состоянии плохо спалось, а мысли путались. Весь день я пролежала в кровати, погружённая даже не в размышления, а какие-то смутные ощущения, размытые образы. А дождь за окном шелестел, далеко унося мой и без того потерявшийся разум. Мне мерещилось мерцание золота на расшитых тканях, слышалось журчание воды в фонтанах, чудились пряные запахи, каковых в моей квартире отродясь не бывало.

Это зыбкое марево сморило меня, погрузив в чуткий, неверный сон. В том сне была ночь, блёкло освещённая лишь облачным лунным небом, и в темноте что-то копошилось, возилось, тяжело дышало. Приглядевшись, я с трудом различила смутные очертания каких-то невысоких строений и деревьев. Почему-то я стояла с ведром, беззвучно подзывая кого-то одними лишь жестами. Пыхтение сменилось слабым цоканьем коротких коготков по дереву, и на крыльцо поднялись несколько собак. В них чувствовалось напряжение, боязливая настороженность. Если бы я была собой, то непременно бы убежала, но во сне я была кем-то другим. Этот кто-то поставил ведро на землю и достал из него какой-то кусок, мягкий и влажный, и протянул его в темноту. Собаки явно откликнулись на этот жест: подошли ближе и стали принюхиваться. Внезапно ночную тьму прорезал тонкий и жалобный звук: один из псов заскулил. Другой, напротив, зарычал как-то низко и злобно. Казалось, что вот-вот разразится громогласный дружный гвалт, но тот, который был мной, вернее, внутри кого находилась я, шикнул на животных, топнув ногой и пригрозив кулаком; те притихли. А он решительно схватил за загривок одну из собак и насильно стал совать ей в морду мягкий кусок, к тому времени уже ставший холодным и липким. Посопротивлявшись немного, она всё же сдалась: сначала лизнула, затем ухватила зубами и отошла в сторону. Постепенно её примеру последовали другие псы. Он же принялся доставать эти куски из ведра, один за другим, и кидать их во тьму без разбора.

Собаки сопели, подвывали и причмокивали, зубами вгрызаясь в добычу. А я рыдала, но беззвучно, загнанная в чужое тело, словно в клетку; он тоже плакал, шёпотом приговаривая странные слова: «мано бебахш». Когда ведро было опустошено до дна, он в бессилии упал на крыльцо, свернулся комочком, как беспомощный младенец, и стал царапать себе лицо. Каким-то образом я узнала, ощутила, что он испытывал: то была слабая надежда околеть прямо тут, на этом самом крыльце, беззвучная молитва о том, чтобы уснуть и не проснуться.

Я же проснулась дома. Меня трясло, руки и ноги были холодны, хотя обогреватель работал на полную мощность. Моим первым желанием было перебраться к родителям, чтобы не быть одной. Но, поразмыслив, я пришла к выводу, что эту беду, пожалуй, можно накликать и на других, а значит, для моей семьи будет безопаснее без меня. Подремав днём, я внутренне приготовилась к продолжению.

И оно последовало. На этот раз мы находились в комнате, которую я сразу же узнала по пяти узким стенам эркера: мы были внутри дома с резной башенкой. Он сидел в кресле и дремал, рассеяно оглядываясь. Богатая обстановка поразила меня: пушистый узорчатый ковёр, бархатные шторы расшитые золотом, резные вазы с павлинами и розами. Приглядевшись, я заметила, что шторы плотно закрыты, а комната освещена множеством свечей. В этом мягком полумраке было жарко и даже несколько душно. Я слышала, как уютно потрескивали дрова. Этот звук смешивался с барабанящими по крыше и стёклам каплями дождя в причудливую, убаюкивающую мелодию. Внутренне я обрадовалась: неужели в эту ночь ничего страшного не случится? Всё казалось таким благополучным, таким добротным, обустроенным, домашним.

Наконец он встал и прошёл в угол комнаты, к небольшой печке, украшенной расписной плиткой. Кочергой приоткрыл створку и забросил пару поленьев, лежавших тут же. Дрова ярко полыхнули, возвещая о тепле. Я совсем успокоилась…

А он притянул к себе ведро, стоявшее чуть поодаль, и запустил туда руку. Моё сердце мгновенно всколыхнулось дурным предчувствием: что же там на этот раз? Он достал что-то и судорожным движением кинул в жерло печи. Неприятный, едкий запах обжёг обоняние; я сильно захотела зажмуриться, чтобы не видеть этого. Но мои глаза были его глазами, а он предпочёл смотреть, и, вопреки своему желанию, я разглядела их: блёклые и серые, они создавали клубы тёмного дыма. Каков же был мой ужас, когда я поняла, что это не дрова, это кости так уютно потрескивали в печи!

Я проснулась с какой-то тяжестью в груди. Мне не было холодно; в отличие от предыдущей ночи, меня не трясло. Стучали капли дождя по окнам и карнизам ночного города, но мне казалось, что это кости трещат, сгорая; работал обогреватель, но мне казалось, что тепло идёт от печи. Текли по щекам мои слёзы, но казалось, что вовсе не мои. И так оно и было, по крайней мере, отчасти. Одна ли я сейчас в своей комнате, в своём теле, или он тоже здесь, скорбит о ней со мною вместе?

Впрочем, все мои попытки почувствовать потустороннее присутствие ни к чему не привели. Да и зачем? Экскурсия ещё свежа в памяти, и было совершенно очевидно, что именно я увижу уже в эту ночь. Странно, но во мне не было ни ужаса, ни паники, ни желания как-то выпутаться из этой истории. Я смирилась и решила, что раз вижу эти сны, значит, в этом есть какой-то смысл, и мне следует его разгадать.

Итак, в третью ночь я оказалась в той же комнате, что и во вторую. Вот только на этот раз не было ни стола с расписными вазочками, ни пушистого кресла; лишь скромный тёмный гроб одиноко стоял посредине. Я долго смотрела на него, а затем медленно подошла к нему и забралась внутрь. Только тогда я сообразила, что это не я, что это он ложится в гроб. Вот он достал какую-то скляночку – яд, конечно же. Но скажи же хоть что-нибудь, дай подсказку!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.