Грааль? Грааль… Грааль! Я – ключ

– Выходит, прямого контакта с «хозяевами» – никакого? Только дистанционные штучки?

– Зришь в корень, – запнувшись, биолог добавил. – У меня предложение. В той ситуации, что мы оказались, как-то глупо обращаться друг к другу на «Вы». Предлагаю перейти на «Ты».

– С удовольствием., – Егор улыбнулся, представив, как два голых мужика «выкают» друг другу.

– Да и по батюшке не стоит. Зови меня Стас, или Михалыч.

Узники засмеялись и еще раз обменялись рукопожатием.

– Слушай, Стас, с питанием понятно, а как тут с остальной физиологией?

– Хороший вопрос. Сколько здесь живу, в туалет не ходил ни разу, да и некуда. И желания не возникает. С другими жильцами – аналогично. По всей видимости, отходы нашей жизнедеятельности, и жидкие, и мягкие, – Стас хихикнул, – они также удаляют телепортацией. Тот же принцип, что и с питанием, только в обратном направлении. Не волнуйся, эта процедура не сопровождается никакими неприятными ощущениями.

– А вода?

– Вода? Так вот же она, – сосед кивнул в сторону перламутрового пузыря, тяжело возвышавшегося над ними, – никаких фокусов с перемещением. Единственный естественный процесс в этом паноптикуме. Подходишь и пьешь.

На деле процесс утоления жажды оказался не таким простым, как казалось. Силу поверхностного натяжения жидкости еще никто не отменял. При погружении губ трубочкой в непривычно колышущуюся массу, вода стремилась проникнуть в нос и на другие части лица, не предназначенные для процесса ее усвоения. Но опыт – дело наживное.

Остаток дня друзья провели за беседой. Задавалось много вопросов. Что делать? Возможен ли побег? Зачем это все? И т. д. А вот ответы были в дефиците.

Голова гудела от избытка впечатлений. Егора не покидало чувство тревоги и внутреннего дискомфорта. Сказывался стресс.

В диалоге наступила пауза. Каждый думал о своем. Из прострации его вывело ощущение, что что-то поменялось в окружении. Он огляделся. Мохнатый покров «аквариума» изменил цвет. Невзрачный оливковый сменился на темно-синий и на глазах переходил в благородный маренго. Интенсивность освещения при этом заметно снизилась.

– Ну что ж, – Станислав Михайлович оглянулся по сторонам, – как видно, пора на боковую. Наступает ночь Георгий. Здешний циркадный цикл синхронизирован с нашим 24-часовым. Так что нам лучше его придерживаться. Спокойной ночи дружище.

– Спокойной ночи Стас.

Растянувшись на теплом ковре мягкой растительности, Егор почувствовал, насколько устал, но не был уверен, что сможет заснуть. Он лежал ничком и думал. Вспоминал о доме, о городе, мире, который потерял. Удивительно, но в этих мыслях не было горечи, сожаления. Почему? А ведь, откровенно говоря, что его держало в прежнем окружении? Кому он был нужен?

Тихая-тихая вибрация ласкает спину. Еще более тихий звук урчит под ухом. Как приятно. Что это? Егор прислушивается и понимает, что это идет от пола. Однако! «Аквариум» мурлыкает! Он мысленно улыбается: – «Я в желудке большой зеленой кошки». Тревожность уходит, душа успокаивается, по телу разливается блаженная истома. Веки склеиваются, и он засыпает крепким сном девятилетнего мальчишки.

8

Его окружает призрачный парадоксальный чарующий и пугающий мир сновидения. Глазу предстает монохромная картина: все окружающее окрашено в различные оттенки пепельного. Другие цвета отсутствуют. Вокруг мрачный дремучий лес. Унылая, тревожащая душу картина. Голые (ни единого листочка) деревья топорщатся колючими ветками, хищно тянутся навстречу, исковерканные, причудливо скрученные, будто застывшие в момент ужасной пытки. Их кора сплошь присыпана тончайшей седой пылью. Под ногами, среди кряжистых коряг, жухлая, мертвая трава, перемежаемая залысинами сухой, безжизненной земли. Фауна отсутствует совершенно: ни мелкой пигалицы, ни юркой мышки. Никакого движения, ни ветерка. Мертвящая тишина. Апокалиптическая жуть.

Вдалеке, промеж корявых стволов он замечает проблеск холодного света. Идет вперед, шагает сквозь сухой, крошащийся, цепкий бурелом, продирается, спотыкаясь. Дорога длится, тянется, выматывает. Взгляд ловит далекий мерцающий проблеск, пытается не потерять его. Вот искра света все ближе, ближе. Уже виден скат убогой землянки, прячущийся под разлапистыми корнями огромного, расщепленного посередине пня. Единственное мутное окошко светится желтым. Он подходит вплотную и тянет на себя рассохшуюся покосившуюся скрипучую дверь. С опаской заглядывает внутрь.

Как это часто бывает во сне, картина резко меняется.

Вокруг, насколько хватает глаз, обширное ослепительно-яркое девственно-чистое светлое пространство. Под ногами гладкий блестящий, выложенный белой шестиугольной плиткой пол, который ширится во все стороны, теряясь вдали в мглисто-молочной, стелющейся, занимающей всю верхнюю часть обозримого пространства мути. Прямо перед ним стоит литой стеклянный одноногий журнальный столик цвета ряженки. Рядом – стеклянный табурет той же формы и окраски.

Он оглядывается по сторонам и нагло садится.

Вдруг, откуда-то сверху раздается сладостно-низкий чарующе-бархатный женский голос:

– ЗДРАВСТВУЙ, МОЙ ГЕРОЙ.

Он вскакивает, чуть не опрокинув столик. Эта речь сытой кошки прекрасно знакома ему, голос коварно опоившей его прелестной гурии. Он задирает голову вверх и кричит в слепую мглу:

– Я ненавижу тебя!

Но тело не согласно с сознанием. Сквозь сон чувствуется неумолимо нарастающая эрекция. «Да чтоб тебя!». Амбивалентность чувств смущает. Волной накатывает апатия.

– ХОЧЕШЬ ЗАГАДКУ?

Молчание.

– ПОСМОТРИ ПЕРЕД СОБОЙ.

Он опускает взгляд. На гладко бликующем столике появляется стеклянная ваза на длинной ножке, увенчанной плоскодонной шестиугольной чашей, напоминающей пустую одинокую ячейку гигантских пчелиных сот. Чаша вазы прикрыта прозрачной плоской крышкой. Рядом с сосудом лежит распакованная пачка дырчатых квадратных крекеров одинакового размера.

– СОВОКУПНЫЙ ОБЪЕМ ВСЕХ НАХОДЯЩИХСЯ ПЕРЕД ТОБОЙ КРЕКЕРОВ РАВЕН ОБЪЕМУ ВАЗЫ. ТВОЯ ЦЕЛЬ – РАСПРЕДЕЛИТЬ ИХ В НЕЙ ТАК, ЧТОБЫ ВСЯ МАССА ПЕЧЕНЬЯ ЗАНИМАЛА ОБЪЕМ ЕЕ ЧАШИ, НЕ ПРЕВЫШАЯ ЕГО. ИНАЧЕ ГОВОРЯ: ПОМЕСТИТЬ ВСЕ ПЕЧЕНЬЕ В ЕМКОСТЬ И ЗАКРЫТЬ КРЫШКОЙ. ДЕРЗАЙ!

– А вот хрена тебе!

– КАК УГОДНО. ТЫ НЕ ПРОСНЕШЬСЯ, ПОКА НЕ ВЫПОЛНИШЬ.

Волна ярости подозрительно быстро спадает, будто кто-то выключает его эмоции. Минута, и голос рассудка подталкивает к действию.

«Ну что ж, приступим», – он высыпает коробку хркстяшек в вазу. Результат оказывается бледным: крекеры возвышаются над верхним краем чаши внушительной горкой. – «Понятно, что и следовало ожидать. Между печенюшками остается много свободного пространства, вот и выходит избыток объема. Как же вас туда целиком запихнуть?».

Высыпав весь продукт на столик, он начинает укладывать в вазу по одному печенью, стараясь подгонять их друг к другу так, чтобы свободного пространства не оставалось. Однако вскоре выясняется, что эта задача просто неразрешима: прямые 90-градусные углы крекера просто не могут подружиться с тупыми 120-градусными углами шестиугольного сосуда. Как ни крути, а остаются многочисленные зазоры пространства, неизбежно приводящие к избытку объема продукта. Ну не хочет он влезать целиком. «Вот блин!» – он психует и судорожно сжимает кисть руки. Крекер в ладони трескается и крошится. Он рассеянно смотрит на руку: «Гм. А что, если… Да, а почему бы и нет?»

– Ну да, – бормочет он вслух, – в условии ведь ничего не сказано про целостность этих штук. Насколько я помню, там было так: «Чтобы вся масса печенья занимала объем чаши».

Схватив горсть хрустких квадратиков, энергично крошит их в широкую емкость. Работа продвигается быстро. Мелкая крошка заполняет сосуд. Все выше, выше. Вот уже рассыпается последний кусочек. Он удовлетворенно смотрит, – «Хм. Тютелька в тютельку», – пахучая желтоватая масса занимает весь объем вазы, но не более. Он уверенно накрывает сосуд крышкой, откидывается назад, поднимая голову:

– Готово. Вроде бы получилось.

– ЗАГАДКА РЕШЕНА УСПЕШНО, – томно мурлычет голос сверху, – ТЫ СПРАВИЛСЯ.

Край стеклянного столика мутнеет, вязко течет, как в картинах Дали, шестигранный рисунок кафельного пола рябит в глазах, и он выныривает из сновидения.

9

Приятная томная полудрема. То сладкое состояние призрачной связи с миром грез, что предшествует окончательному пробуждению. Он лежит с закрытыми глазами, ловя совершенно новые ощущения, исходящие от тела. В голове легкий звон, сердце бьется ровно, сильно и очень медленно, кожа ощутимо горит, конечности приятно тяжелеют, наливаются свинцом, теплеют, чуть пульсируют. Егор удивленно открывает глаза и просыпается окончательно.

Мышцы гудят, мелко вибрируют, их тонус повышается. Мягко, по нарастающей, его охватывает волна судорог. Все начинается сверху, от головы. Мускулы шеи атакует спазм, сначала легкий, он неуклонно усиливается, крепчает, превращая мышцы в каменные тяжи. Затем, плавно, шею отпускает. Но судорожная волна движется ниже, также по нарастающей, охватывая мускулы груди, спины, рук, затем живота, поясницы, ягодиц, даже промежности и заканчиваясь ногами. Волна проходит, успокаивается, но тут общая судорога жестоко скручивает все тело сразу. Его выгибает дугой. Дыхание хриплое, сердце колотится с частотой пулемета. Хочется закричать, но не получается, плоть не подчиняется сознанию. Он не может повернуть головы, но краем глаза видит, что с соседом происходит примерно то же. Тотальный спазм проходит и снова накатывает судорожная волна: шея – туловище – ноги. Затем его вновь корежит целиком.

Кажется, конца этому не предвидится. Шесть или семь циклов попеременного нисходящего и общего тонического издевательства. Затем все стихает. Он лежит без движения, грудная клетка высоко вздымается, лихорадочно ликвидируя дефицит кислорода в тканях после безумной горизонтальной тарантеллы. По телу разливается блаженная истома. Мускулы снова гудят, но на этот раз благодарно. Чувствуется, как каждое мышечное волокно поет, электризуется, наливается странной искристой силой. Усталости нет совершенно.

Так продолжается довольно долго. Может час, может больше. Наконец он слышит голос сокамерника:

– Ну что, болезный, проснулся? Не привык к такому пробуждению?

Он смотрит на соседа. Лицо Стаса красное, на лбу испарина, но глаза улыбаются.

– Что это было Михалыч?

– Что – не знаю, но так начинается каждое утро. Привыкай.

– Вот гады! – Егор рывком сел. – Зачем им это надо?

– Да ты не горячись. Адаптируешься, – Стас откинулся на мохнатую зеленую стену «аквариума». – Признайся, ведь сейчас тебе не так уж и плохо? Скорее наоборот?

– Хм, – Жора прислушался к себе. Несмотря на эмоции, тело ликовало, звенело, требовало движений. Он давно не чувствовал себя так хорошо. В физическом плане, конечно.

– Я вот что думаю, – продолжал тем временем сосед, – все, что с нами происходит, имеет какую-то цель. Давай посмотрим на это не глазами узника, а со стороны. Нас кормят, поят, обеспечивают другие физиологические функции. Значит, мы им зачем-то нужны? Каждое утро начинается подобной встряской, которая, как мне показалось (да и не только мне), приводит организм в великолепную форму. Ты можешь возмущаться: дескать, нас не спросили, мы пленники, все происходит без нашего ведома. Согласен. Но, обрати внимание, если не считать заточения, ничего плохого с нами пока не сделали. Более того: о нас заботятся, нас тренируют и совершенствуют. Делаем вывод: мы им нужны. Мы представляем для них некую ценность. Мне кажется, нас к чему-то готовят. А вот к чему, я надеюсь, мы вскоре узнаем.

– Да уж, может и узнаем. У меня один вопрос. Ты сказал: «нас совершенствуют». Что ты имел в виду?

– Скажи, есть ли у тебя на теле рубцы или шрамы? – вопросом на вопрос ответил Стас.

– Ну да, – Егор машинально взглянул на тыльную сторону правой кисти и его глаза округлились. Приобретенный еще в детстве уродливый выпуклый шрам сгладился и стал заметно ẏже.

– А через пару дней он у тебя совсем исчезнет, – биолог хихикнул. – Что, удивлен? Мы здесь не просто пребываем. Нас улучшают. Нас чистят, исцеляют, делают сильнее, быстрее, и, черт знает еще что.

– Исцеляют?

– Да. Мне 63 года.

– Шестьдесят три?! Я думал меньше.

– Да, конечно. Сейчас поймешь. Как ты, наверное, догадываешься, в этом возрасте люди здоровыми не бывают. До появления здесь, у меня был целый букет хронических заболеваний: астма, гипертония, простатит, и масса других мелких болячек. Я жил на медикаментах. Когда я попал сюда, голый, без вещей, первая мысль, посетившая меня, была: «как я смогу жить без лекарств?». Но через два дня я уже об этом не думал. Симптомы постепенно, но весьма быстро, исчезли. Я давно не чувствовал себя так великолепно, как сейчас. Человек твоего возраста и состояния здоровья не поймет, что это значит. А я счастлив. Оказывается, в моем возрасте многого не надо.

– Фантастика! Знать бы, что им от нас надо?

– Уверен в одном: мы представляем для них ценность. С обычными пленниками так не обходятся. Нас могли бы держать в условиях хлева. Впроголодь и без гигиены.

– Ну, гигиены-то особой я не наблюдаю, – Егор хмыкнул, – уже почти сутки, как с водой соприкасаются только мои губы.

– Неужели? – Стас ехидно ухмыльнулся. – А ну-ка, пощупай свой подбородок.

Егор тронул лицо рукой, ожидая ощутить колкость однодневной щетины. Но ее не было!

– Что за…

– А есть ли у тебя ощущение несвежести тела, сударь?

– Н-ну, трудно сказать.

– То-то и оно. Не знаю, как это происходит, но нас регулярно «моют», стригут. Нам бреют те части лица, которые мы раньше обрабатывали сами, – с этими словами сосед удовлетворенно погладил щеточку своих топорщившихся усов. – Чистят не только нас, но и «аквариум». Если бы тебя вчера вырвало, содержимое твоего желудка исчезло бы в ту же секунду. Короче, вся инородная субстанция (читай – «грязь») удаляется.

– Да, – Егор вздохнул, – чудеса творятся в Датском королевстве. Хотелось бы знать все-таки, зачем мы им нужны?

– Терпение дружок. Рано или поздно, думаю, каждый из нас узнает ответ на этот вопрос. А вот уголочек полога тайны мы можем попытаться приоткрыть.

– Что ты имеешь в виду?

– Подумай сам, какой контингент они набирают. Все, прошедшие «аквариум», – сосед запнулся, – точнее, все те, о ком я знаю, являлись людьми, так сказать, оторванными от жизни.

– Поясни.

– Ну, вынутыми из общества, изгоями, «лишними», лишенными работы, родственников, имеющими минимум связи с окружением.

– И?

– Отсюда делаем вывод: ОНИ выбирают тех, кого можно легко незаметно извлечь из социума так, что окружение и не заметит. Извлечь и подготовить пленников для своих, пока неизвестных нам целей.

– Да, пока все звучит логично, знать бы еще эти цели.

– Георгий, ты не устал еще от этого вопроса? – Стас усмехнулся. – Ну а из сказанного делаю вывод: если нас незаметно «удаляют» из человеческого общества, значит, обратного пути не будет, и как бы это печально не звучало, но вряд ли мы туда вернемся вновь.

Егор звучно сглотнул. Как ни пессимистичны были выводы биолога, но его логика не оставляла лазеек надежде.

«Ну что ж, поживем – увидим. Все ошибаются».

10

Станислав Михайлович был из тех, кого в народе называют «золотая голова», но при этом он был еще редкостным любителем и умельцем поговорить. Егор с изумлением узнал, например, что Стас является очень неплохим писателем-прозаиком. В этом он убедился лично, вспомнив, с подачи биолога, что читал одну из его книг, более того, она ему понравилась и запомнилась. Его приятно удивило, что один из самобытных авторов до недавнего времени ходил по тем же улицам, что и он.

– Стас, можно нескромный вопрос?

– Ну, рискни.

– Хочу услышать из первых уст, – Егор замялся, – всегда было интересно, что происходит в голове писателя в момент, когда он только начинает творить. Короче, как ты начал писать? Что вообще тебя побудило на это в самом начале творчества?

– Трудно сказать, что подвигло меня начать это, – собеседник задумался, – кризис среднего возраста, жажда творчества? Вряд ли. Человеку свойственно что-то рождать. Чаще это что-то полезно, или, хотя бы, интересно другим. Но иногда, чаще ночью, когда твой внутренний контакт с реальным прагматичным миром минимален, возникают идеи, которые никогда никому кроме тебя не будут интересны. Мысли внутреннего пользования, так сказать. Тем не менее, эти мысли обладают странной живучестью в твоем мозгу. Поначалу они зреют и развиваются как средство борьбы с бессонницей, убийства ночного времени. Развитие это идет по всем известным тебе законам логики и естественного мира. Но вот проходит месяц, другой, год, и в какой-то момент ты понимаешь, что создал свой внутренний, гармоничный (по твоим параметрам) мир, от которого тебе уже никогда не избавиться. Этот мир притягивает тебя, требует дальнейшего развития и совершенствования, он живет своей жизнью, которая странным образом привлекает тебя. Ты чувствуешь себя отцом, или даже Богом, по отношению к созданной вселенной. И вот, в какой-то момент начинаешь понимать, что тебе хочется чего-то большего. Ты настолько любишь рожденный тобой мир, что не можешь оставить его единственным прибежищем ненадежные нейронные цепи своей памяти. Ты понимаешь, что творимая тобой архитектура мироздания обретет свое истинное завершение только в результате полной словесной реализации. Ведь мысль и слово – не одно и то же. И не всегда мысль выше слова. В данном случае – наоборот. Множество мелочей, нюансов, которые обходились, проскакивались быстротечной мыслью, при обработке словом обретут конкретность, жесткость, что сделает созданное тобой более реальным, но, может быть, менее очаровательным. Ведь эскиз всегда прелестнее законченного полотна, не правда ли?

Стас вздохнул, наступила тишина.

– Ты извини, что я так откровенно и многословно, но в нашей с тобой ситуации, мне кажется, по-другому нельзя. Кто знает, может ты последний человек, которого я вижу в жизни? Да и когда речь касается творчества, я не могу лукавить.

Жизнь продолжалась. Друзья дни напролет проводили в беседах. После злосчастного увольнения у Егора было много свободного времени, но никогда он не проживал его так интересно и захватывающе, как эти дни в общении со Станиславом Михайловичем. Сосед оказался на редкость интересным собеседником. Затрагивались разные темы, от прекрасного пола до смысла бытия.

Как уже было сказано, Стас, несмотря на свою естественно-научную специальность, был страстным любителем истории и философии. «Если воспользоваться мыслью Антона Павловича», – говорил он, – «биология – моя законная жена, а история – любовница». Он много и интересно рассказывал на эти темы. Вроде бы общеизвестные факты преподносил в таком ракурсе, что у слушателя округлялись глаза. Именно от неудавшегося биолога Егор впервые узнал, например, что боевая колесница была изобретена человеком раньше конницы. «Удивительно»., – думал он., – «сесть верхом на коня люди додумались позднее, чем создали целый боевой колесный агрегат».

Или такой факт: Стас вполне убедительно доказывал, что только благодаря монголам Русь стала единым государством.

– Как такое, может быть? – возмущался Егор. – Монголы разрушали страну, расшатывали ее основы.

– Отнюдь, – возражал сосед, – почитай Карамзина, другие авторитетные источники. Очевидно, что до нашествия монголов Русь была совершенно раздроблена. Единого государства не было и в помине. И все шло к еще большему размежеванию территорий. Не будь монголов, территория современной России представляла бы собой сейчас лоскутное одеяло из мелких стран. Примерно как в современной Европе, до которой эти кочевники не дошли. Тут все просто. Покорив Русь, им было гораздо проще собирать налоги одномоментно, централизованно, а не с каждого княжества в отдельности. Вот они и назначили главного – Великого князя, которому все остальные должны были подчиняться, как финансово, так и политически. Более того, они следили за единством, боролись с попытками сепарации. В этом единении постепенно Русь окрепла, встала на ноги. Ну а дальше ты знаешь. Вот такой парадокс: наши исконные враги сделали для нас величайшее благо.

Как-то разговор зашел о странном тестировании в подвале заброшенного дома.

– Георгий, а как ты думаешь, зачем нам показывали тех страшилищ, да еще и просили оценить их пакостность?

– Не знаю. Может нас готовят к чему-то грязному? Может, проверяли на брезгливость?

– Ну и как, испугали они тебя?

– Да нет, не особо. А тебя?

– Тоже не впечатлили.

– Конечно. Думаю, если бы впечатлили, мы бы просто не прошли этот кастинг.

– Н-да. Слушай, а у тебя были вопросы, на которые ты не смог ответить?

– Да, один.

– Ну и?

– Вопрос про веру: «Верите ли вы в Бога?», – Егор усмехнулся, – я ответил: «Не знаю».

– Извини, если лезу не в свое дело. Если не хочешь, можешь не отвечать. Все-таки интересно, почему ты сомневаешься.

– Нет, не секрет. Все просто. Бывал я в храмах, общался со служителями, читал книги по истории религии. Не впечатлило. По мне: в любой религии низшие священники думают о наживе, высшие – лишь о власти. Разные конфессии грызутся между собой. Назови мне хоть одну горячую точку на Земле, конфликт в которой не был бы межрелигиозным. Да много причин, все и не упомню.

– Да, безрадостная картина. Но ты делаешь одну большую принципиальную ошибку.

– И какую же?

– Ты путаешь церковь и веру.

– Поясни.

– Тут в двух словах не скажешь. Если у тебя хватит терпения, я постараюсь высказаться. Если надоест – прерывай, не обижусь.

– Начинай. Времени у нас хватает, спешить некуда.

– Ну ладно, – Стас откашлялся, – начну с того, что я сам глубоко убежден в существовании единого Бога, величии Веры и ключевой роли религии в истории человечества. Я ставлю под сомнение лишь «неоценимую» роль государственных институтов церкви и их непререкаемое право на роль единственного посредника между человеком и Богом.

– Ну, пока все понятно.

– Начнем с непреложного библейского правила: истинные верующие не нуждаются в доказательстве бытия Создателя. Они веруют и этого достаточно. Но таких апологетов религии во все времена было меньшинство, и всегда находились мыслители, известнейшим из них является святой Фома Аквинский, пытавшиеся путем логических построений доказать существование Творца.

Биолог сделал паузу, вздохнул и продолжал:

– Хочешь доказательств существования Бога? Могу попытаться дать только косвенное. С одним из свидетельств наличия высшей духовной силы мы сталкиваемся ежедневно. Это бессознательное императивное стремление большинства нормальных людей (и высших животных!) не творить зла без необходимости. Если исходить из современного естественно-научного мировоззрения, данное поведение нелогично, поскольку оно не приносит пользы индивиду и, следовательно, не могло быть закреплено в результате естественного отбора. Следовательно, это, и многие другие высшие чувства, дарованы свыше.

Станислав Михайлович распалился:

– Теперь поговорим о церкви. Известно, что религиозные взгляды существуют столько, сколько существует человек. И если вначале они примитивны, политеистичны, то в ходе истории они эволюционируют, совершенствуются и вызревают в стройную систему единобожия. Такой путь прошли теологические воззрения всех существующих, на сегодня, культур, кроме самых примитивных. Удивительно, но практически во всех цивилизациях смена язычества на монотеизм проходила революционно, вспышкой, за очень короткий, в исторических масштабах, промежуток времени. И причиной возникновения новой религии всегда был контакт избранного представителя человечества, будь то Будда Гаутама, Авраам, Магомед, с Высшей Силой или даже явление этой Силы в Богочеловеке (Иисус). Следствием же таких событий было единение народов, упорядочивание государственности, повышение нравственных устоев в семье и обществе. Не это ли является свидетельством наличия высшего конструктивного воздействия?

– Но не все было так радужно.

– Конечно. Практически всегда появление высшей религии сопровождалось шлейфом негативных событий: преследования инаковерующих, казни и др. А когда их не было в истории? Но это исходило уже не от Бога, а от человека, стремящегося удовлетворить свои мелкие интересы на волне великих событий. Согласись, что в любое время, в любом обществе существует мощная прослойка циничных индивидов-практиков, готовых из абсолютно любой ситуации, любого исторического катаклизма извлечь личную выгоду.

Оратор сделал драматичную паузу:

– И тут мы подходим к сути вопроса. Религия от Бога, но какова роль человека в ее развитии, то есть какова роль церкви? Издревле, со времен возникновения самых первых религиозных культов существовали избранные люди, отправляющие эти культы. Вначале это были шаманы, жрецы, а затем – служители церкви. Люди этой когорты всегда, в любой культуре занимали самые привилегированные позиции. А как иначе – посредники меж Богом и простыми людьми. В эпоху зарождения крупной монотеистической парадигмы, будь то буддизм, христианство, ислам, ее сторонники вынуждены отстаивать свои позиции перед косным большинством, не желающим перемен. В такие времена становления новой Веры в ее лоно идут истинные приверженцы, способные отдать все за свои убеждения. Таких людей можно назвать чистыми апологетами Высшей Идеи.