– Ты хоть, Кузьмич, инопланетянином не стань на своей колокольне. И сейчас уже оттуда сивухой несет, – и с улыбкой добавила, – станешь венерианцем, зажжешь какую-нибудь домну, сгорим на хрен.

– Рылов, Прасковья, действительно был на Марсе. Может, не тольки он. Глянь – ка на моего сотоварища, не узнаешь, кто это?

Прасковья внимательно осмотрела на Ивана, и ее глаза будто изменились в цвете:

– Копия Ванька Петров, да он скончался давно, горсть земли и я в могилу бросала.

– А ты, Прасковья, спроси, как его величают, зовут.

– Ну, как?

– Петров я Иван, вот хожу, ищу место, где бы пристать, не все так просто в жизни, – ответил непонятно Иван.

– Если ты Иван Петров, меня должен знать, в молодости залеткой была твоей, да Софья отбила. Скажи, а что мы делали с тобой однажды на сенокосе?

– Помню, спали в стогу, ты тогда еще наступила на грабли, от удара глаз даже опух, – пошутил Иван.

– И правда, – изумилась Прасковья, – только не глаз, а лоб стал, как надутый, прошло столько лет, значит, ты действительно тот Иван. А как же твои похороны?

– Воскрес я. Пожалели меня архангелы. Сначала хотели, чтобы я на Марсе жил, потом опустили на землю. Там, мол, в Выселках мне привычней.

– От твоей Софьи и на Венеру убежишь

– Что ты, Прасковья, все о Венере, да о Венере. Других планет не знаешь, а в детсаде работала.

– Так, Кузьмич, нянькой же, не географом.

– Все одно. А к Софье Иван и не пойдет. По документам он помёр, значит, его нет. Ты – то вот, одна пахтаешь, возьми его к себе, и все тут, кто придерется.

От волненья у Прасковьи зарделись щеки, покраснели уши, и стала подрагивать нижняя губа.

– У нас в Выселках вдов тридцать подходящих наберется. Такого быка каждая будет непрочь взять. Пусть выбирает…

– Вот и поспеши.

– Дом мой знаете где, приходите, – сказала Прасковья и, уже отойдя, добавила: – Не забывайте, я первая в очереди.

– Вот это я отчубучил, Кузьмич, подтвердил твою гипотезу о моем воскрешении, – с беспокойством сказал Иван.

– Какая гипотеза? Ты не только вылитый Ванька Петров и сам Ванька Петров. Кто будет сумлеваться. Да, и с граблями попал в яблочко.

– Невероятное станет очевидным, хочешь сказать. Посмотрим, что из этого получится. А Пелагея, Кузьмич, женщина красивая.

– Это правда, все при ней.

– Как говорил один умный человек: приятная во всех отношениях.

– Не знаю, как в отношениях, но очень даже приятная.

– Так что же будем делать, Кузьмич, врать дальше не хочется. Может быть, сказать честно, что не тот я Ванька, не тот, и родился не здесь. Просто, очень похож, а Петровых у нас – не меньше Ивановых. И показать паспорт.

– Не спеши с выводами. Сначала пройдем по домам, попьем самогоночки, покуражимся, а тогда примем решение – к Софье ли пригужимся, к Прасковье ли, а может и к Александре какой. Их у нас три или четыре в домах кукуют. Сначала осмотреться надо, потом уж спешить.

Глава третья

– У нас все люди разные, как в сумасшедшем доме. Так глава нашей сельской администрации Ухватов говорит. Он там завхозом работал. Тронутых умом кашей из отходов проса кормил. Разница с пшеном небольшая, а навар агромадный. Купил себе аномаль. Этот пустырь – до Узеня прям. Все боялись там строиться. Я сам с колокольни видел, как на него садилась летающая тарелка, похожая на чугунок. Из нее выскочило чудище, и поскакало, поскакало к речке, где резвились русалки, которые, поговаривают, главу администрации часто навещают, но с этим я не соглашусь: как они без ног передвигаются, хотя… могут: у главы в огороде густая трава посажена, по ней – тольки скользи, отталкиваясь, руки – то у русалок есть.

– Ты случайно, Кузьмич, не перебрал в тот день: небылицы рассказываешь. Где русалкам в Узене жить, я его за деревней свободно перешел, в самом глубоком месте воды – до пупка.

– Там брод, а ниже по течению ты, хоть и двухметровый, с головой уйдешь.

– А тарелка летающая? Давно бы ваши Выселки стали знаменитыми. А так – глухая деревенька с речкой – ниткой.

– Нисколько не глухая, однова у нас одних писарчуков из газет было больше, чем петухов. Был даже профессор – уролог. От Ухватова не отходил ни на шаг. Боялся, наверное, что пропадет в огороде, там, говорит, дыра в мир усопших. Я все же сомлеваюсь, что не оттуда ты прибыл? До непостижения похож на нашего Ваньку.

– Согласен, похож, но ведь у меня есть паспорт, где указано место рождения, и совсем это не чудесно – аномальные Выселки.

– Слушай, Вань, пусть будет так, как ты говоришь, хотя я в этом сомлеваюсь, а давай Ухватова разыграем. Сбесится пуще оттого, что у него в огороде вход в мир усопших.

– Хочешь сказать, что я буду этому ярким свидетельством?

– Конечно, все село поставим на уши, – Кузьмич хохотнул, – ежели уже не поставили. Прасковья, чай, уже давно разнесла весть о твоем возвращении по всей деревне, не такая уж она и большая.

– А куда нам теперь деваться, врать так в унисон даже твоему урологу, – улыбнулся Петров.

– Ты не умничай, наш Ванька проще куда был, на тракторе, да на скотном дворе тольки и работал.

– А я в ином мире университет окончил, – с нахальцей ответил Петров.

– Эко ты как?

– А чтобы ни у кого никаких сомнений не было. А Ухватова так разыграем, поверит, что сам в ином мире родился. Кстати, есть у него жена, дети?

– Привез одну из сумасшедшего дома. Красивая, но, кажется, не долечилась до конца, ночью, особливо, когда полная луна, пляшет голая во дворе. Забор у главы высокий, а мне с колокольни все видно. Может, и еще когда пляшет, я не вижу, бываю, пьян и не слезаю с колокольни, убиться на хрен можно.

– А если она любит танцевать в уединении, под звездным небом?

– Доказательств умопомрачения много, зачем она варит и ест кожуру картошки, которой у нас полно. А недавно я встретил ее с прохудившимся ведром, из которого сильно текла вода. Нет что ли у главы администрации цельных ведер, спрашиваю. Милка, так ее зовут, отвечает, что есть, просто ей интересно, скольки раз придется сходить к колодцу с худым ведром, чтобы наполнить водой бочку. Да, откровенно и сам Ухватов того, не совсем ладит с головой. Тольки Ванька смотри никому не говори, что узнал об этом от меня, особливо урологу Мерцалову, вместе с главой вход в иной мир ищет, профессор, а болтун, разнесет по всей научной кампании.

– Наверное, профессору – уфологу. Урологи изучают совсем не звездную, а мочевыделительную систему, – поправил Иван.

– А, тольки одной буквой разнятся, да и трудно запомнить, – махнул рукой Кузьмич.

– Не соглашусь, ты особенный, ближе других к звездам сидишь, поэтому в уфологии разбираться должен лучше.

– Я и разбираюся. У главы точно вход в иной мир. Пришла к нему раз училка Петухова – Кочетова, и не вышла из подворья. Куда делась? У него детей нет, чтобы учила на дому. Намедни тож, Веревкина, дояркой раньше была, кровь с молоком баба, из – за нее трое в сенокос чуть друг друга на вилы не насадили, хотя надо бы, все трое были без мозгов и такие курносые, что Веревкина вешала им на носы что придется, даже тапочки для просушки. Так вот, и она застряла у главы.

– Он не курносый? Вероятно, еще что-нибудь сушит? – пошутил Петров.

– У него рубильник, как у тебя, с горбом, все соскочит. А ежели всерьез, и Ухватов их в другой мир отправляет? Страшновато, отчего даже в деревянной ноге дрожь. Но с тобой к нему пойду, сам, чай, оттуда.

– Оттуда, Кузьмич, оттуда, мы же договорились.

– Ох, будет потеха, нутром чувствую, все с аномалью связано, надо убедиться, иначе от научных размышлений можно попасть в артель умалишенных.

– Намного, Кузьмич, опаснее попадать в артель инакомыслящих, а быть дураком проще, что с него возьмешь?

– Верю, Ваня, вот и притворяются многие, что с дурцой, увидим, небось, обходя дворы.

Забор, огораживающий поместье Ухватова был высоким, Кузьмич, даже подпрыгнув, не доставал до его верха рукой, хотя это объяснимо: отталкивался он одной ногой, взлетая, если можно так сказать, сантиметром на 15 – 20.

– Ты чё видишь, Вань, за забором? Я не прыгну высоко: нога одна намного короче. Использовать заготовки Пахома не могу, он ростом ниже меня, и болванки его тоже короче.

– Понимаю, Кузьмич, объяснил доходчиво. А что вижу во дворе? Женщину с распущенными волосами, танцует перед зеркалом, голая.

– Это Милка, жена Ухватова, – сказал Кузьмич, – как войдем во двор, ежели она голая?

– Просто, постучим, она оденется и откроет дверь. А если самого хозяина нет, еще лучше. Сумасшедшие не врут, и она объяснит пропажу твоих Петуховой – Кочетовой и Веревкиной.

Действительно, Милка, у которой, определенно, было все, что нужно, и ничего лишнего, открыла дверь сразу, только они постучали, и еще застегивала верхнюю пуговицу халата.

– Здравствуй, красавица, мы к Петру Петровичу. Случилось то, что мы все ждали, вот Ванька Петров с того света вернулся, там бога видел и архангелов, цельных четыре года в мире усопших обитал. Встречал и выселенцев, кто недавно помёр, а те, кто давно, в садах чудных обитают, и домой не спешат. И правильно, че у нас делать – от самогонки все яловые ходят. Вот позвал Ивана к вам, как твой хозяин обрадуется, что по ту сторону тоже живут, и есть туда вход. Даже страшно становится: теперь доказано, и доказательство вот рядом стоит, двухметровое, что вход этот – в наших Выселках. Какая дамка для Петра Петровича. Он же каждое собрание начинает разговорами об иных мирах, в которые есть вход. Так, где сейчас Петр Петрович?

– Подожди, Кузьмич, у меня возникает сомнение, а Ванька ли это Петров? Где усы? И нос, кажется, стал чуть длиннее. Я, правда, видела его только в гробу, не успела: Петр Петрович в день похорон привез меня в ваше село.

– Он, он, не сомлевайся, а усы сбрить можно и вострой косой.

– У нас, Кузьмич, в ином мире и парикмахерские были, и косметические салоны вот для таких красивых женщин, как госпожа Мила.

Зарделась жена Ухватова, шире распахнула дверь:

– Заходите, пожалуйста, будете самыми желанными гостями, а Петр Петрович как раз сейчас выпил стакан свиной мочи и находится в хорошем настроении.

– Свиной мочи? – вырвалось одновременно у Петрова и Кузьмича.

– И я сначала недоумевала, но он объяснил, что, если выпьешь 200 граммов свиной мочи, передвинешься на 200 лет во времени назад. И я попробовала, и не согласилась с ним: во времени передвигаешься, наоборот, вперед – перед глазами носятся какие-то космические корабли, пролетаешь даже через солнце.

– И не сгораешь? – улыбнулся Иван.

– Не успеваешь, чай, скорость – то агромадная, – поддержал женщину Кузьмич, и осторожно взяв ее за руку, добавил: – Ежели Петр Петрович сейчас отдыхает, ты нам расскажи, Мил, о русалках и летающей тарелке, похожей на чугунок, которая садилась на вашем заднем огороде, я их сам видел.

– Эта неопознанная летающая тарелка давно опознана, и, хотя пьяному с колокольни все может показаться, ты прав, похожа она на чугунок. Петр Петрович ее сделал, приспособив маковку от старой разрушенной церквушки в Ежах. Обтянул ее кожей, чтобы легче была, и летает. Правда, пока с берега речки, на которую сам тарелку закатывает. Зато с берега, прям, летит. Хорошо, не очень высоко, задавил бы купающихся девчат, которых ты принял за русалок. А если был на парах…

– Ладно, ладно, на парах, городская ты больно, Милка, а вот скажи, куда подевались пришедшие к вам Петухова – Кочетова и Веревкина, я не видел, чтобы они от вас уходили?

– Они готовятся к полету на Марс и находятся в замкнутом помещении.

– В замкнутом? – переспросил Кузьмич.

– Да, в погребе, едят, в основном, морковь, в ней много витаминов и пьют свою осветленную реактивами мочу.

– И терпят? – уже переспросил Петров?

– И я бы терпела. Петухова – Кочетова и Веревкина сейчас нигде не работают, а Петр Петрович им платит по сто рублей в сутки.

– Я бы тоже согласился, ежели бы пить за деньги не мочу, а самогон, – хихикнул Кузьмич.

– А ты обратись к Петру Петровичу, возможно и для тебя он найдет испытание, нужное для полета на Марс.

– Нет уж, Милочка, испытание у меня есть: на высоте сижу, и водочку пью в разряженном состоянии, правда, бесплатно. Ладно, не вовремя мы явились с того свету, как отойдет от мочи глава, сам прибежит к нам, такая для него дамка. Ты тольки сразу расскажи о ней, и прибежит. А нам с Иваном разреши хоть краем глаза взглянуть на ваших испытателей, ведь героями будут, ежели выживут.

– Да, испытание сложное, и худшее может быть. Пойдемте, покажу, – и она повела их к сараю, в котором находился погреб. И что увидели Иван с Кузьмичом? Обе женщины лежали на надувных матрацах с распущенными волосами и открытыми ртами. Рядом стоял ящик с морковью, и пахло мочой. Увидев Ивана, бывшего своего ученика, Петухова – Кочетова еле слышно спросила:

– Уже свершилось, мы в раю, Вань?

– Как представитель иного мира, я прерываю ваш эксперимент, иначе вы его не закончите, и скажите Петру Петровичу, чтобы заплатил вам обещанное полностью, без вычетов. На Марс лететь уже не надо, я там побывал, что может подтвердить Рылов.

– Вот, возьмите, – бросил им кусочек завалявшегося в кармане пряника Кузьмич. – Дней пять пейте тольки молоко, иначе окочуритесь, особливо Веревкина, у которой начал вываливаться язык.

– Все, выходите, решение оттуда, – показала рукой вверх Мила, – и не волнуйтесь, все будет сделано так, как говорит Иван Петров. Я гарантирую это, как жена главы.

Глава четвертая

Не успели отойти от дома Ухватовых, как с другой стороны улицы к ним свернула небольшого роста женщина в норковой шубе. Лоб ее и щеки были в глубоких морщинах.

– Не удивляйся, – сказал Кузьмич, – это бабка Фима, ей вторая сотня годов пошла, но тоже ударилась в бизнес. Да, я же тебе рассказывал, как она откормила в глубокой яме зашедшую с вешней водой рыбу и сдала ее в магазин за деньги, которых хватило на шубу, и носит ее.

– Сейчас тепло, жарко даже в рубашке, – удивился Иван.

– Не расстается бабка Фима с шубой от счастья: раньше ходила в телогрейке. Ты ее поприветствуй, на меня она в обиде.

– Чем перед ней провинился?

– Да, пошутил я. У нее на лбу постоянно пот, который она вытирает платочком. Мол, хорошо ей, и стирает его одновременно. Это я о морщинистой поверхности лба упомянул – стиральная доска, да и тольки.

Бабка Фима долгов всматривалась в Петрова.

– И, взаправду, Ванька, не врет Пелагея.

– Здравствуй, здравствуй, баба Фима, действительно это я, вернулся с того света, а дверь тут рядом: выходи свободно. Знаю, что ты коммерцией занялась, рыбу выращиваешь.

– Отколь знаешь?

– Ты забыла, откуда я, и обо всех всё знаю.

– Не поверишь, Вань, тебе тольки скажу, не этому сычу, смотрит все время с колокольни и похабит всех. Раньше, я тольки родилася, церковь тут стояла. Осталась колокольня. Окрест – то их нигде нет, тольки у нас в Выселках. А он на ней пьет. Срам. Греховодник. Так вот, Ваня, белуха ко мне во двор зашла. Жрет зерно, уже у правнука беру, и не хватает. Приходи, глянешь, – бабка Фима улыбнулась так, что растянулись мехами гармошки ее морщины на щеках, – и там, где ты был, в усопшем мире, нет, чай, таких агромадных. Поможешь ее на куски разрубить, когда сдавать буду в магазин.

– Конечно, баба Фима.

– А какая она, Вань, вкусная, хошь?

– Очень, она, как стерлядь, только действительно огромная.

– А я, – сконфузилась бабка, – никогда не ела стерлядь, тольки карасей, да щук, их в Узене завсегда лавили – обожраться можно.

Бабка Фима вытерла платочком лоб и погрозила сухим черным пальцем Кузьмичу:

– Ишь ты, стираю эдак я платок, надо же, Вань, додумался. Проживет стольки лет, у самого лоб бороздами покроется. После ста лет годы как трахтор пашут. Но он стольки не проживет, раз уже падал с колокольни. Хотя жалко мне яво: с одной ногой, думать теперь чем, – этими словами бабка показала, что тоже была из задорных Выселок.

Раздалось кудахтанье, над забором небольшой хаты взлетела курица, следом, еще выше, вспорхнул петух. Можно было заметить, что вместо одной ноги у него прутик, наверное, из той ольхи, что росла у самой калитки.

– Это что еще за явление народу, – вырвалось у Ивана, – зачем петуху деревянная нога, если его можно в ощип.

– Вот вам с Фимой и пример нашей работы, которая завсегда с дурцой. Хотя в этом случае она имеет понятливость. Хозяйке жалко петуха. Кто будет топтать кур. Она сама лет двадцать живет вдовой.

– Так, посади клушку на яйца, и будут петухи, это мужика не высидишь в гнезде, а кочета можно.

– Ты, Вань, не прав. У меня на кровати спит кошка и сейчас, а она умёрла давно. Я чучелу из нее сделала – Пахом помог. Он у нас рукодел, как живая, если бы еще и мурлыкала. Пахом обещал голос ей приделать, но пока тольки попискивает…. А первая-то прибежала к тебе, Вань, зачем? Не видел ли ты там, на небе, моего Васятку, помнит ли он меня, али забыл, не встретил ли там каку ангельшу с крылами?

– Нет, баба Фима, к сожалению, не видел. Он умер у тебя когда?

– Годов пятьдесят прошло уж.

– Вот видишь, я еще к тому времени не родился, нет, не видел я его.

Огорченная старушка расстегнула на шубе пуговицы.

– Жарко тебе, наверное? – спросил ее Петров.

– А как я оставлю дома таку шубу, а сопрут, зимой, в чем ходить? У Пахома, вон, борова увели. Надели намордник и увели.

– Не намордник, а противогаз, Пахом сам приучил к нему Борьку. Бывало, наденет ему на голову противогаз, и ходят вместе по деревне, всех веселят, мальчишки даже с уроков сбегали. Вот и увели в этом же противогазе. Потом бросили его за околицей. Граня нашла. Тебе ровесница, а видит лучше правнука Вовки, в первом классе он учится.

– Это почему? Вовка, чай, тоже без очков ходит, и скольки раз нитку в иголку мне вздевал.

– А что же тогда он букварь сам не читает, Гранька ему слоги выводит: ма-ма, дя-дя…

– Я же говорю, Вань, что Кузьмич не способен к аналитике, ему бы похабить кого. Вовка еще читать не умеет, сентябрь тольки. Чай, к весне научится. Весь в своего папашу, стенгазеты, вон, какие пишет, с рисунками.

– Аналитик мне нашлась, где услышала такое слово. Какие рисунки. На день победы нарисует звезду ежели – и ту с плаката сводит.

– Не ругайтесь, пожалуйста, лучше посмотрите на темное облако над вашей колокольней. Откуда оно взялось, как живое, все время меняет форму, – перебил их Иван.

Бабка Фима испуганно перекрестилась:

– Кипящая туча, отколь она?

– Подождите, подождите, – всмотрелся в черное облако Кузьмич, – Это же птицы, тысячи птиц, чай, со всей степи собрались. А вдруг они тоже из другого мира вырвались. Такого тут у нас еще не было, чтобы как жидкий деготь. А если облепят? Все, бежим обратно к Петру Петровичу, схоронимся.

– Не бойтесь, это же галки собираются в стаи перед перелетом, – успокоил их Иван.

– Галки-то, галки, а отколь их стольки набралось? – баба Фима придвинулась поближе к возвышающему над ней Петрову.

– Я и говорю, из того мира, да, не было у нас стольки галок, ну, облепят какой вяз, а тут всю деревню облепят, – ответил Кузьмич.

Петрова одолело желание еще больше разыграть высельчан, укрепить их веру в свое чудодейственное возвращение, и он произнес:

– Да, летали там, в загробном мире, такие стаи, но не над райским садом, а ближе к чистилищу, и вполне возможно, они ворвались в заволжскую степь через портал, так называется вход в иной мир.

– Вот бы райские птицы к нам прилетели, я бы одну оставил на колокольне. Пусть поет мне песни. Или они, Вань, тольки гогочут, как наши лебеди?

– Они, Кузьмич, могут даже говорить на разных языках. Но как бы ты поймал птицу?

– Да, просто – сеткой: так я ловлю синиц.

– Он их, Ваня, продает в Ежах на базаре. Отколь бы деньги брал на сахар для самогонки.

– Отколь, оттоль, все ей надо знать.

– Смотри, Кузьмич, к колокольне стая повернула, часть птиц садится. Устали, наверное.

– Вот бы поймать птичку, Вань, тогда, как пить дать, наши Выселки будут центром земли. А ты, паритет – авторитет, – Кузьмич первый раз так умно обратился к старушке, – давай, топай отсюда, а то, действительно, спаришься в своей шубе, солнце сегодня прям жарит. А лучше сходи к Софье, жене Ивана, пусть тольки не обмочится от радости, или что хуже, не умрет. Начинай постепенно говорить, с намеками.

– Ой, ой, и правда, Прасковья наверняка уж всем насплетничала, побегу, можа еще успею, – бабка, сняв шубу и перебросив ее через руку, пустилась вдоль по улице, не замечая шипящих гусей, которых всегда побаивалась.

– Скажешь, Вань, что ей сто лет. Как молодая бегает. Завсегда так: ежели весточка с перцем, баба обо всем забывает и ничего не видит перед собой, лишь бы первой ее размолвить. А ты, – Кузьмич взял Петрова за руку, – взаправду что ль пришел с того света, или мы чудим как договорились?

– Опять сомневаешься? Разве могут быть похожими стопроцентно один человек на другого? И у близнецов есть разница. Нет ее, если сравнивать себя с отражением в зеркале.

– С самим собой, хочешь сказать.

– Несомненно. Поэтому можно сделать один вывод, не буду говорить какой, сам решай. – Петров решил идти до конца в разыгравшихся деревенских фантазиях, направить и Кузьмича по выбранной в ней тропинке, другими словами, заморочить и ему голову адекватными рассуждениями о его возвращении из мира усопших, чтобы невероятное стало очевидным для всех высельчан. В подобной крутой и прикольной ситуации он никогда не был, ощущал такой несравненный драйв, что самому стало казаться, что он пришелец. А ведь действительно так. Жил на севере за полярным кругом, где тюлени и моржи, где мерзлоту освещало полярное солнце, где по льду и в небе степенно шагала с медвежонком медведица. Без преувеличения, действительно иной мир….

– А галки, Кузьмич, исчезли так же внезапно, как и появились. Прав ты, оттуда они, и портал здесь у вас в Выселках, – Иван хлопнул старика по плечу, тот даже присел.

– Потише, буйвол, у меня же не две ноги, а одна. А ты и Гитлера, чай, свалишь, осанкой нисколько не уступишь ему. Да, и Портосу не уступишь, хотя он силищи необыкновенной. Помнишь их? – проговорил лукаво, с хитринкой Кузьмич, вероятно, еще не верил в воскрешение Ивана.

– Конечно, помню. Только в Выселках дают такие броские прозвища и животным, и людям.

Кузьмич посмотрел на выгоревшее за лето небо, в котором птичье облако словно испарилось, и зияла одна пустота.

– Интересно, ничего нет, было – и нет. Воробей бы хоть пролетел. Давай – ка, Ваня, изменим маршрут, то есть пойдем в другую сторону деревни. Прасковья, думаю, туда еще не добежала.

– Нет, Кузьмич, помилуй, я чересчур много выпил и, если разрешишь, часок – другой вздремну на твоей колокольне, матрац там есть. А ты погуляй, если хочешь, потом меня разбудишь.

– Как хошь, часок погуляю, а там продолжим наше знакомство с Выселками. Посмотри – ка, чё делают наши экстремисты?

– Экстремалы, вероятно, Кузьмич, тут самое место для поднятия адреналина.

Перекидной мост через речку был старым и давно обвалился, в самой середине. А доски по краям настила остались крепкими, выдержат и Гитлера. Вот и соревнуются здесь местные мотоциклисты, перелетая с разгона через проем, длиной метра четыре. Для удобства и большего эффекта один конец досок задрали. В тот момент летели над речкой парень с девушкой, которая привстала на заднем сидении и, сделав сальто, плюхнулась в воду. Когда она, испачканная тиной, речка – то мелкая, выбралась на берег, Иван спросил:

– Не страшно вот так кувыркаться между тросов, да еще на скорости?

– На Марсе может быть страшнее, вот, готовимся к полету на соседнюю планету. У нас все так давно кувыркаются, а зимой, если она снежная, прыгаем в овраг.

– Можете разбиться без специальной подготовки.

– А мы, дядя Вань, я вас узнала, ведь соседка ваша, готовимся под руководством Рылова. Он у нас кружок марсоведения ведет.

– Лихая ты, Нюрка, в прошлом году спрыгнула с самолета над прудом с зонтиком, и этот, разбрасыватель удобрений хренов, ну, летчик, разрешил тебе. Тоже видать член кружка Рылова? – вставил Кузьмич.

– Конечно, он же нашу школу кончал, Полынин его фамилия.

– Вы и телескопом Рылова пользуетесь? – поинтересовался Петров.

– А как же. Он лекции нам читает, подтверждая слова показами ландшафтов Марса. Вчера даже сенсация произошла: каменный идол к нам голову повернул, аж, все перепугались. Круто! Теперь еще выше и дальше будем прыгать. Вовка, вон, хочет через крышу склада перелететь, приделав к мотоциклу крылья. Он еще раньше их сделал, и уже опробовал, правда, неудачно, но, говорит, усовершенствовал крылья, и теперь все будет окей.

– Отвлекись – ка от прыжков, Нюрка, ты забыла, что Ивана давно нет, он помёр, а разговаривает с тобой, почему? – сказал Кузьмич.

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3