Драматический взгляд. Пьесы

Сервантес: Да, в Америке. И мое прошение уже, вероятно, лежит на столе Королевского Совета. А в ваши места я приехал за дополнительными рекомендациями, которые, я полагаю, никогда не помешают.

Диего: Если не попадут в руки берберийских пиратов.

Эль Греко: Что лишний раз напоминает нам о дуальности всего сущего.

Сервантес: (со смехом) Надеюсь, что сия дуальность не будет преследовать меня по ту сторону океана.

Фра Франциско: Боюсь, что ваш оптимизм преждевременен. Там, в Америке, в Вест Индии, если хотите, вы встретите еще большую ложь и жестокость.

Диего: Откуда вы так хорошо знаете заокеанские дела, святой отец? Должен признать, впрочем, что вы правы. Но позвольте, дон Мигель, а на какую должность вы рассчитываете там, за океаном?

Сервантес: Я не претендую на многое, но все же полагаю, что моя многолетняя служба короне стоит, ну скажем должности коррехидора, где-нибудь в Ла-Пас.

Диего: А вы знаете, дон Мигель, в чем заключаются обязанности коррехидора?

Сервантес: Я полагаю, это нечто вроде надзора за исполнительной и судебной властью, не так ли?

Диего: Здесь, в Кастилии, возможно и так. А вот в заморских территориях несколько иначе. Право слово, не хочется вас огорчать.

Фра Франциско: Боюсь что придется. Видите ли, мой друг, там, за океаном, коррехидор – это тот, кто организует подневольный труд краснокожих.

Сервантес: Вы уверены? Вы же не бывали в Америке, не так-ли?

Диего: И опять наш святой отец прав. Он правда не упомянул…

Фра Франциско: …просто не успел…

Диего: …о том, что американский коррехидор еще и выбивает налоги, причем из тех-же краснокожих. Он и есть эта самая исполнительная власть .

Фра Франциско: А порой и судебная.

Доктор: Наш святой отец открывается нам с неожиданной стороны. Жду не дождусь его очереди рассказывать.

Фра Франциско: Знаете ли вы, о любезный доктор, что Апостол Павел полагал милосердие величайшей из добродетелей истинного христианина. Не осмеливаясь его оспаривать, позволю все же предположить, что и терпение является немалой добродетелью.

Доктор: (смеется) Силенцио, святой отец, силенцио.

Эль Греко: Но, что это вы так побледнели, дон Мигель?

Сервантес: Признаюсь, дон Диего меня порядком расстроил. Неужели в колониях творятся те-же безобразия, что и в метрополии?

Доктор: А вот послушаем историю дона Диего и узнаем. Закончена ли ваша история, сеньор Сервантес?

Сервантес: Она закончится, когда меня отнесут в фамильный склеп. Пока что она скорее застряла на месте. Так что, дон Диего – ваша очередь.

Эль Греко: А как же поучение?

Сервантес: Пожалуй я еще не готов. Если, не возражаете, я вернусь к нему попозже.

Эль Греко: Не возражаю.

Диего: Но за вами должок, дон Мигель. Ну что ж, господа…

Фра Франциско: Позвольте лучше мне. Я вижу как наш Диего на меня подозрительно смотрит. При всем моем уважении к добродетелям, мне кажется что лучше не испытывать терпение нашего экс-конкистадора.

Диего: Отец Франциско – вы святой!! А то я уже совсем запутался в догадках.

Эль Греко: Да и нам небезынтересно. Вы тут нам добавили таинственности.

Доктор: Я с отцом Франциско знаком давно, но и не подозревал…

Фра Франциско выходит на авансцену.

Фра Франциско: Итак я начинаю. Но, с вашего позволения, я бы не придерживался хронологического порядка, а то наш Диего рискует не дожить. Так что я сразу признаюсь, что в Американских колониях я действительно успел побывать.

Диего: Я же говорил!

Фра Франциско: В Америку, в отличие от Диего-конкистадора, я попал не по своей воле, а был сослан. За что? Ну, об этом позже. Не буду описывать все мои путешествия по колониям, но только через какое-то время я попал в Лиму в качестве простого монаха, коим являюсь и сегодня. К этому времени я вступил в братство францисканцев, сменив также и свое имя на имя моего святого покровителя.

Диего: А как вас звали ранее?

Фра Франциско: Не думаю, что вам стоит это знать.

Доктор: Слишком известное имя?

Фра Франциско: Ваша проницательность, доктор, вас когда-нибудь погубит. Итак, я продолжаю. Ко времени моего приезда на западное побережье эта страна была уже далеко не той империей инков, которую нашли братья Писарро. Отбушевали многочисленные восстания и краснокожие были окочательно усмирены. Но как? Очень просто – загнаны в бесправное рабство. Да, инки порой практиковали человеческие жертвоприношения, но не более, чем Святой Трибунал практикует аутодафе. Зато каждый краснокожий кечуа имел при инках свой дом, утварь и всегда был сыт за счет маиса из казенных амбаров. А теперь они ютятся в бараках и ведут полуголодное существование. Что касается инков, то они вообще исчезли, оставив после себя не так много следов. Впрочем, боюсь, что я мало что могу прибавить к тому, что рассказывает в своей скандальной книге Бартоломе де лас Касас.

Доктор: Я, как верный сын церкви, не читал труды Касаса, но слышал, что он сильно преувеличивал.

Фра Франциско: Хотя я тоже верный сын церкви, мне пришлось ознакомился с некоторыми его работами.

Диего: Пришлось?

Фра Франциско: Да, по служебной надобности. И, уверяю вас, описания Касаса справедливы. В количественном отношении он, возможно, допустил некоторые вольности, и несколько сгустил краски пользуясь своим поэтическим даром.

Сервантес: Поэтической дар для этого и существует.

Доктор: Скажите фра Франциско, вы имеете в виду его работы о рабстве в колониях или его же записки о продвижении католицизма?

Фра Франциско: Для человека не читавшего этих работ, вы подозрительно хорошо осведомлены, Доктор. (Доктор отодвигается) Ну полно, дон Херонимо, не стоит так пугаться. Разумеется, мое замечание касается обеих тем.

Эль Греко: Святой отец, разве мы вправе сравнивать варварские жертвоприношения с исполнением приговоров святой инквизиции?

Фра Франциско: Пожалуй, ваш покорный слуга вправе. Похоже наш добродетельный доктор очень хочет спросить меня по какой такой служебной надобности, я изучал сомнительные тексты. Так знайте друзья, до моего изгнания я служил секретарем Священного Трибунала. О нет, тогда я еще не был братом босоногого ордена.

Немая сцена. Все, кроме Доктора, поражены.

Фра Франциско: Похоже, что для Доктора это не новость.

Доктор: Я предполагал нечто подобное.

Фра Франциско: Не буду рассказывать, как я примкнул к инквизиторам в качестве редактора индекса запрещенных книг. Замечу только, что это было почти осознанное и довольно добровольное решение, в котором я, как и во многих поступках своей молодости, давно успел раскаяться. Нет, я не был членом трибунала, но в его заседаниях мне пришлось принимать участие, хоть и не по своей воле. Так как я славился хорошим слогом и красивым почерком, к ним меня привлекали в качестве секретаря. Тогда то я и познал всю изнанку святой инквизиции. Как и многие другие благие начинания, изначально она преследовала благородные цели, иначе бы я к ней не присоединился. И действительно, разброд и шатания в вопросах веры угрожали взорвать Европу и если бы не… Впрочем, то дела дней давно минувших. Но как любое другое благое начинание, это тоже постепенно превратилось в свою противоположность В наши дни святой трибунал уже не орудие защиты веры, а скорее инструмент защиты власть имущих. Да что там, он сам и есть эта власть. И неизвестно еще, кто могущественнее, наш наихристианнейший монарх или наша не менее святая инквизиция. Я имел неосторожность открыто заговорить об этом и немедленно превратился в нежелательную персону. К счастью, я недостаточно знаменит, чтобы устроить мне случайную смерть, недостаточно опасен, чтобы стоило подослать ко мне наемных убийц, ну и недостаточно влиятелен, чтобы основательно оклеветать меня. Так что меня просто вежливо попросили приложить свои, весьма ценные, надо полагать, способности к делам заокеанским. Внушение мне было сделано в июне, а к рождеству я был в Лиме, уже в качестве брата ордена святого Франциска. Однако там, в Перу, мне почему-то не обрадовались. Наверное, и вице-короля и латифундистов смущал подозрительный монах с остатками совести. К тому же я отнюдь не молчал, похоже что мне порой не хватает смирения. Я поднял свой голос в защиту прав краснокожих, а вернее присоединил его к голосам тех порядочных испанцев, что ставят справедливость превыше наживы. Ох, как это не понравилось властям. И полагаю, что монастырь, в котором подвизался я и несколько моих единомышленников, сгорел не случайно, а стихийный бунт индейцев был не таким уж стихийным. Так что пришлось мне бежать из Лимы от греха подальше. Как ни странно, этот бег закончился там же, где и начался – в Кастилии. Здесь, пользуясь своими методами, о которых я возможно расскажу несколько позже, я нашел влиятельных покровителей. Влиятельных, но не всемогущих. Вот и приходится коротать век в провинции, подальше от властей. Ну как вам моя история?

Сервантес: Я всемерно удивлен. Нет, я не сомневаюсь в вашей искренности. Более того, ваши речи всего лишь отражают то о чем думающие люди шепчутся по углам. Но вы-то произносите их вслух. Разве вы не боитесь, святой отец, что один из нас окажется доносчиком?

Фра Франциско: Кто именно? Ведь не вы же? Но не считайте меня наивным и неосторожным глупцом. Поверьте мне, я хорошо защищен, а как именно – узнаете в свое время, когда придет очередь для поучения. Я, как и вы, дон Мигель, предпочитаю оставить его на потом. А пока что, давайте предоставим слово нашему Диего. Прошу вас, друг мой.

Диего выходит на авансцену.

Диего: Поверьте мне, господа, я вовсе не собирался в Вест Индию. и в этом отец Франциско немного ошибся, хотя во многом, да что там – буквально во всем остальном, я с ним полностью согласен. Там, за океаном немало мерзости, да она там просто перехлестывает через край. Поверьте мне, я отнюдь не ангел и мне есть о чем исповедоваться и есть в чем каяться. Тем не менее я бы попросил не называть меня конкистадором. И вовсе не потому, что в мое время колонии были уже завоеваны. Поверьте мне, нам нашлось с кем сражаться. Нет, дело совсем не в этом. Но позвольте по порядку. Из академии, где я изучал астрономию, меня строго попросили, а проще говоря – выперли, не удостоив никаких степеней. Причина сего изгнания была достаточно тривиальна, но дама, замешанная в этой истории была из слишком влиятельной семьи и, к тому же, она была порой излишне откровенна, если не сказать – болтлива. А у ее семьи в конфидентах ходят половина Саламанки. Так что мне доступно объяснили, что оставаться в метрополии будет весьма вредно для моего здоровья. Вот и пришлось мне срочно бежать в Кадис, где я завербовался на первый же попавшийся корабль, который как раз направлялся в Картахену. Ну а кем может стать в колониях молодой кабальеро без средств, без образования, а главное – без связей. Ну конечно же – солдатом. Вам, дон Мигель, это известно не понаслышке, хотя Мексика несколько отличается от Италии. Вы спросите меня, а зачем в Мексике войско, если краснокожие давно покорены и исправно платят налоги?

Сервантес: Отдают налоги, вы хотели сказать, если их из них выбивать. Наверное войска нужны именно для этого.

Диего: …А также для подавления неизбежных бунтов. Похоже, что мы с вами наступили на одни и те же грабли, дон Мигель. Но есть и отличия. Там, в Америке, никто не собирал средства на не слишком Непобедимую Армаду. Нет, мы просто выколачивали из индейцев последние сентаво в карман вице-короля и короны не обременяя себя высокими целями. Ведь поток золота не должен ослабевать, не правда ли, даже если последнее золото кациков давно вывез Кортес и иже с ними. И неудивительно, что туземцы бунтовали время от времени. Вот тут-то мои товарищи-кабальерос и показали себя во всей красе. Не буду пересказывать эти неаппетитные подробности слишком вольного отношения моих соратников к имуществу, чести и даже жизни индейцев. Скажу лишь что все это мне так претило, что вскоре я стал белой вороной в нашем отряде. Пришлось мне оставить военную карьеру, на которой, впрочем, я не добился каких-либо успехов, и поискать себе иную стезю. К счастью в Вера Круз мне удалось завербоваться в качестве помощника штурмана на частное торговое судно.

Эль Греко: А это не опасно? Я слышал, что британские пираты предпочитают охотиться за частными судами, так как караваны галеонов хорошо охраняются.

Диего: Совершенно справедливо. Более того, галеон может и сам постоять за себя, чего не скажешь о торговце с его парой невзрачных пушечек. Кстати, головорезы сэра Дрейка не пираты, а приватиры, так как имеют королевский патент на морской грабеж. Впрочем, судьи в колониях порой не слишком уважительно относятся к этим патентам, если им удается захватить кого-либо из этих еретиков, и преспокойненько вешают их на площади или сжигают под ликующие крики толпы. И, как справедливо опасался дон Доминик, нас ограбили уже через пару недель. Но это были не англичане.

Эль Греко: А кто же?

Диего: Настоящие пираты, те у кого нет ни отечества, ни короля, и кто никому не платит налоги. Эти люди находятся вне закона и в состоянии войны со всем светом.

Сервантес: Говорят, что они отличаются особой жестокостью и никого из своих пленников не оставляют в живых.

Доктор: Интересно, кто же вам это рассказывал? Те, кого не оставили в живых?

Фра Франциско: Вы, Доктор, неисправимый скептик.

Доктор: Увы, издержки профессии.

Диего: Как видите, господа, я пока жив. Пираты оказались не столь кровожадны и даже оставили нам корабль с небольшим запасом воды и еды, освободив его, однако, от груза какао. Пришлось нам вернуться в Мексику и прошло еще долгих два года пока мне удалось наконец добраться до Андалузии. Похоже, что если не в Саламанке, то в остальной Испании про меня основательно забыли. Самое время начинать новую жизнь, вот только не знаю как. Ну и, наконец, мое поучение таково: если желаете увидеть дальние страны, претерпеть многочисленные лишения и, в конце концов, остаться ни с чем, то смело ведите жизнь беззаботного повесы. В противном случае, господа, избегайте болтливых сеньорит.

Эль Греко: Браво, дон Диего. Ваше поучение и высокоморально и практично.

Всеобщий смех.

Фра Франциско: А я, признаться, надеялся узнать побольше об этих великодушных пиратах.

Диего: (настороженно) Что именно?

Фра Франциско: Впрочем, всему свое время. Но мне кажется, что пришла ваша очередь, дон Доминик.

Эль Греко: Моя жизнь, господа, не изобиловала приключениями и опасностями. Я родился на Крите, но творил в Венеции и Риме, а потом перебрался в Испанию. Здесь я получил некоторую известность, хотя королевских милостей не снискал.

Диего: Что же так?

Эль Греко: Мы с его католическим величеством расходимся в отношении к искусству. Он утверждает первичность содержания и считает, что живопись должна обращаться к разуму. Я же, не отрицая важности содержания, отдаю предпочтение форме и взываю к чувствам. Кстати, именно поэтому я живу в Толедо. Это город, ставший мне родным, несомненно город чувственный, разум ему почти что чужд. Более того, разум может обмануть в Толедо, чувства же – никогда. Но, боюсь, тому, кто не бывал в этом прекрасном городе меня не понять.

Сервантес: Да, в этом городе есть что-то таинственное. Я бывал в Толедо пару раз и каждый раз он открывался мне с неожиданной стороны. Однажды я даже накропал некие неуклюжие вирши. Если желаете, друзья…

Диего: Желаем, желаем.

Эль Греко: Более того – настаиваем.

Сервантес: Но прошу вас, будьте снисходительны (читает, бурно жестикулируя):

Давай пойдем туда где лепятся дома

По улицам, волной стекающим с холма

Безудержными выпадами шпаги. 

Как мертвые напутствуют живых

Булыжники гранитных мостовых

Свидетели безумства и отваги

Эль Греко: Прекрасно сказано! Именно таким мне видится мой город вечером, в сумерках или рано утром, когда еще не рассеялся туман, поднимающийся из вод Тахо. В остальные же времена он иной как хамелеон. Я бы не сумел выразить это словами, подобно дому Мигелю, но думаю попробовать воссоздать свои ощущения в красках. Не знаю только, получится ли. Я бы, изобразил Толедо перед грозой, когда кажется что небеса грозят городу, а город грозит небесам.

Фра Франциско: Не все отцы церкви одобрят вашу трактовку.

Диего: К дьяволу всех отцов церкви. Ой, простите (крестит рот)

Фра Франциско: Всех? Не уверен. Но некоторых я бы отправил прямиком в преисподнюю, не дожидаясь пока они сами туда попадут.

Эль Греко: А Толедо останется… И останутся наши чувства.

Доктор: Я бы не отвергал и разум Возможно здесь нужен компромисс?

Эль Греко: Не буду возражать, дон Херонимо и, с вашей помощью предлагаю вот такое поучение: пути разума и чувства различны, благом же будет, когда они приведут к одной цели.

Доктор: Воистину так. Только вы уж простите меня дон Доминик, но у меня к Толедо несколько иное отношение.

Фра Франциско: Разумеется, ведь ваши предки были изгнаны оттуда.

Доктор: Меня уже не удивляет осведомленность отца Франциско. Все верно, я марран, а предки мои были иудеями. Но кажется пришел мой черед рассказывать и вот моя история… Она началась задолго до моего рождения, когда почти сто лет назад евреев изгнали из обеих Испаний. Впрочем, у моих предков был выбор, которым они и воспользовались, а именно – стать католиками. Я вырос в лоне церкви и мало что знал про свое происхождение, пока мне о нем не напомнили. Но об этом позже. Став верными сынами церкви, мы, однако, сохранили одну семейную традицию. Заключалась она в том, что старшие сыновья посвящали себя медицине. Мой отец был известным врачом. Золотых гор он не нажил, но и от бедности наша семья не страдала. Это позволило мне начать обучение в Болонье. Правда продолжил я его уже в Лейдене.

Эль Греко: У мятежников? Как вас туда занесло?

Доктор: Не вдаваясь во все детали, скажу только, что причина этому была приблизительно та-же, что и у нашего Диего.

Сервантес: А где вы было во время осады?

Доктор: Внутри, мой друг, внутри городских стен. Именно с тех пор я стал неразборчив в еде, ведь нам тогда чуть было не пришлось отведать левую руку самого бургомистра. После прихода войска принца я,возможно, мог бы навсегда обосноваться в той далекой стране, но неожиданно причина, которая занесла меня в Нидерланды, исчезла.

Диего: Как это исчезла? Она, что, сбежала с другим, эта ваша причина?

Доктор: Да, в какой-то мере. Ее забрала смерть, а это соперник с которым даже доктору не всегда удается поспорить. Больше меня ничего в тех местах не держало, друзей не осталось, а чертов голландский климат я возненавидел, ведь это именно он… Впрочем, неважно. И я вернулся в Кастилию. А здесь меня уже поджидали бывшие соратники нашего святого отца. Как оказалось, им про меня известно чуть ли не больше, чем мне самому. Они мне припомнили и то где я изучал медицину и то по какую сторону стен находился в неподходящее время. Не забыли следователи и мое происхождение, намекая при этом на каких-то родственников за океаном. В подробности они не вдавались, но похоже что эти мои дальние родственники чем-то серьезно помешали испанской короне. Однако, хорошие доктора нужны всем, а в прагматичности отцам инквизиторам не откажешь. Лейденские страдания меня закалили, так что я легко перенес недолгое заключение и, полагаю, весьма легко отделался. Мне только запретили появляться в людных городах, коий запрет я с легкостью исполняю. Что скажете, святой отец?

Фра Франциско: Полагаю, вы действительно легко отделались. Пособничество еретикам это весьма сильное обвинение. А история с далекими родственниками только прибавляет таинственности. Парадоксально, но возможно именно она и является причиной вашего освобождения.

Диего: А я пожалуй я догадываюсь, о каких родственниках идет речь.

Всеобщее удивление

Диего: Не удивляйтесь так. Дело в том, и здесь фра Франциско тоже не ошибся, ибо я не все рассказал о тех пиратах, что ограбили наш корабль.

Доктор: (со смехом) Уж не родственники ли они мне?

Диего: Вполне возможно. Ведь они иудеи, как и ваши предки.

Возгласы удивления.

Сервантес: Как такое возможно?

Диего: Вполне возможно и вот что я узнал от этих людей. Когда евреев изгнали, многие из них устремились в Мавританию, где им была обещана защита. Некоторые склонились перед истинной верой, как предки нашего доктора. Многие же затаили обиду на несправедливое, по их мнению, изгнание. Самые непримиримые из них объявили, представьте себе, войну Испании.

Сервантес и Эль Греко смеются

Диего: Для них, похоже, дело не представлялось столь смешным. Не обладая армией, они начали вести свою войну на морских путях. В нашем море им трудно было конкурировать с берберийскими пиратами, дон Мигель тому свидетель, к сожалению. Но с тех пор как ацтекское золото, а позднее – золото инков потекло через океан, они обосновались где-то в Карибском море и начали свой промысел. Задолго до приватиров Дрейка, они нападали на испанские и только испанские суда. Впрочем, другие суда там и не ходили, ведь наш король объявил океан внутренним озером Испании.

Сервантес: Вскоре британские моряки объяснили ему его ошибку. Так англичане, получается, были не первыми?

Диего: Как видите нет. Эти странные люди и ненавидели Испанию и по своему любили ее. Пиратского квартирмейстера, например, звали Толедано и он действительно был родом из Толедо, точнее оттуда изгнали его предков. А шкипер был из старинного андалузского

рода Маймонидов.

Доктор вскакивает.

Фра Франциско: Так все таки родственник?

Доктор молча садится.

Фра Франциско: А как звали навигатора?

Диего: (глухо) У них не было навигатора. (обычным голосом) Они старались соблюдать свои законы, не ели свинины и крабов, молились в том направлении, где был Иерусалим…

Фра Франциско: У них же не было навигатора.

Диего: …Где по их мнению был Иерусалим. А еще, они не грабили корабли по субботам, уж не знаю почему.

Доктор: Я знаю.

Эль Греко: И вы думаете, что эти иудейские пираты представляют собой серьезную угрозу для Испании?

Диего: Нет, не думаю. Ведь их осталось совсем мало, их едва хватает на команду одного небольшого корабля. Но они гордые люди и, хотя они прекрасно видят, что их время прошло, они будут мстить Испании до конца.

Фра Франциско: Похоже вы, сын мной, успели узнать довольно много об этих людях за столь короткий срок. Ведь они вас сразу отпустили, верно?

Диего: Да, конечно. Но я, кажется, помешал рассказу нашего доктора.

Доктор: Мне осталось рассказать совсем немного. Мои приключения закончились и теперь я незаметно живу в нашей богом спасаемой провинции, наслаждаюсь тишиной и уважением окружающих, и занимаюсь своей скромной медицинской практикой. Вот и вся моя довольно незатейливая история. Хотя должен признать что с помощью дона Диего она стала более красочной.