Бульварное кольцо – 1. Прогулки по старой Москве

Бульварное кольцо – 1

Прогулки по старой Москве

Алексей Митрофанов

© Алексей Митрофанов, 2020

ISBN 978-5-0051-7838-1 (т. 1)

ISBN 978-5-0051-7839-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Прогулки по старой Москве

Бульварное кольцо. Часть I

Бульварное кольцо на самом деле никакое не кольцо. Это скорее подкова, образованная десятью бульварами, двумя проездами и несколькими площадями. Точно сосчитать количество площадей затруднительно. Вот, например, пересечение Бульварного кольца и Сретенки – это площадь или нет?

Впрочем, и вся Москва в своем прошлом, а тем более в настоящем не поддается четкому форматированию.

О бульварах же точно и образно выразился В. Одоевский: «Зачем существуют в Москве бульвары? Берем смелость поставить этот нескромный вопрос, один из многих бродящих по Московским улицам. Москва опоясана бульварами – от них не только украшение, но и важная польза. Когда иностранцы, смотря на план Москвы, видят это зеленое кольцо, мы с гордостью им толкуем, что вот как у нас; что у нас и зимой и летом, кругом города, могут ходить и хворые и здоровые, и старцы и дети, промежду деревьев и не боясь наезда экипажей. Так мы толкуем иностранцам в чужих краях, амбиции ради, но у себя дома надобно говорить про дело как оно есть, уже не амбиции, а правды ради. Есть у нас бульвары, действительно есть, и дорожка в них проделана, и обсажены деревьями, и даже подряжены за хорошие деньги люди, обязанные содержать эти бульвары в исправности».

То есть, бульвары – блажь, и существуют исключительно для красоты. Что ж, так оно и есть.

И еще одно необходимое пояснение. Многие достопримечательности, украшающие московское Бульварное кольцо, уже были описаны в книгах, посвященных радиальным улицам. С другой стороны, трудно обойти вниманием некоторые дома, расположенные в переулках по соседству. Поэтому название "Бульварное кольцо" условно. Так гораздо честнее, нежели помещать в разны книгах одни и те же истории.

Соймоновский проезд

Храм в память о храме

Храм Христа Спасителя (Волхонка, 15) построен в 1881 году по проекту архитектора К. Тона. Впоследствии был снесен и восстановлен.

Соймоновский проезд недлинный – всего три с половиной сотни метров. Тем не менее, именно на него выходит юго-западный квартал храма Христа Спасителя. Не удивительно, что эта достопримечательность полностью занимает всю его правую сторону.

Мы уже писали о храме Христа Спасителя в книге «Прогулки по старой Москве. Пречистенка». Но это не повод обойти крупнейший из московских храмов своим вниманием в этом выпуске и не сказать о нем – хотя бы коротко. Нынешний храм Христа Спасителя является своего рода храмом, поставленном в память о храме. Первоначальный храм открыт был в память о победе над Наполеоном в 1812 году, однако при советской власти он был взорван, и восстановлен в преддверие празднования 850-летия Москвы как своего рода акт покаяния – во всех тех грехах, которые были совершены советской властью за всю историю ее существования.

Первоначально храм планировали возводить на Воробьевых горах. Но тот проект, созданный архитектором Александром Витбергом, реализован не был. Всплыли какие-то растраты, поползли интриги – и в результате все закончилось ссылкой Витберга и приостановлением строительных работ.

Современный же нам храм, точнее говоря, его прообраз, выстроенный в 1881 году, был принят далеко не однозначно. Москвичам не понравилось, что были разрушены постройки Алексеевского монастыря, ранее стоявшего на этом месте, а сам монастырь перенесен далеко на северо-восток от московского центра. Подвергались сомнению и его внешние качества. В частности, Тарас Шевченко сравнивал его с «толстой купчихой в золотом повойнике», Александр Чаянов с тульским самоваром, Александр Герцен с «пятиглавыми судками с луковками вместо пробок». Говорили, что он холоден, параден, что подавляет собой московский пейзаж. Тем не менее, в скором времени к храму привыкли, и когда в 1931 году храм был взорван, эта акция воспринималась московской интеллигенцией как факт вандализма – в том числе по отношению к историческому прошлому города.

На месте храма Христа Спасителя планировалось выстроить громадный Дворец Советов, увенчанный статуей Ленина. Но с наступлением Великой Отечественной войны работы были приостановлены, а затем здесь появился бассейн под открытым небом «Москва», который существовал вплоть до девяностых годов прошлого века.

* * *

То, что храм обречен, стало понятно сразу после революции – чересчур уж бросался в глаза. Протоиерей А. Хотовицкий вспоминал: «Электрического освещения в соборе не было. С 1 января 1918 г. штатное содержание причта декретом СНК было упразднено. Храм был предоставлен самому себе. На помощь ему пришли частные благотворители, организовалось Братство храма Христа Спасителя. Горячий призыв к русским людям вызвал сердечный отклик. На воззвании Братства Святейший Патриарх написал: „Прошу русских православных людей прийти на помощь храму Христа Спасителя и призываю благословение на жертвователей. Патриарх Тихон“. За короткие часы своего существования (неполный 1918 год) Братство успело с помощью Божией собрать много членов, соорудить св. Голгофу в храме, устроить временное электрическое освещение и вообще окружить храм своею заботой и любовью. Организовался народный церковный хор, читальня, ремонтируется ризница. Любовь братчиков и братчиц принесла к алтарю храма и к св. Плащанице цветы, перены, ароматы».

Причт был арестован в 1922 году – по доносу одного из обновленцев. Храм же взорвали в декабре 1931.

Инициатива сооружения громадного дворца принадлежала Кирову. Он говорил об этом еще в 1922 году: «Скоро потребуется для наших собраний, для наших исключительных парламентов более просторное, более широкое помещение (дело происходило в Большом театре – АМ.) Я думаю, скоро мы почувствуем, что под этим огромным куполом уже не умещаются великие звуки „Интернационала“. Я думаю, скоро настанет время, когда на этих скамьях не хватит места делегатам всех республик, объединенных в наш Союз. Поэтому от имени рабочих я бы предложил нашему ЦИКу в ближайшее время заняться постройкой такого памятника, в котором смогли бы собираться представители труда. В этом здании, в этом дворце, который, по-моему, должен быть выстроен в столице Союза, на самой красивой и лучшей площади, там рабочий и крестьянин должен найти все, что требуется для того, чтобы расширить свой горизонт».

Долгое время до строительства не доходили руки, но, наконец, дошли.

* * *

Проектов, кстати, было множество. Один из них принадлежал маститому Ле Корбюзье. Специальная книга, посвященная различным вариантам главного здания страны, комментировала его в таких словах: «Генплан Дворца Советов разрешен с четким выявлением всех главных групп помещений. Строго симметричное расположение основных и вспомогательных зал по отношению к продольной оси создает несколько искусственное впечатление.

Эскизы генплана, помеченные первый 6 октября и последний, восьмой, 22 ноября (1,5 месяца), указывают на постепенный отход от весьма сложных комбинаций отдельных элементов плана к наиболее упрощенному последнему варианту. При этом основные части – большой и малый залы, вспомогательные залы и административные помещения – по своему очертанию все время остаются без изменений и, по-видимому, не являются предметом длительных исканий. Эти вскрывает процесс творчества Корбюзье, идущего от частностей к общему или, как он сам говорит в своей обширной объяснительной записке, «от сложности к синтезу». Этот подход не может обеспечить достаточной цельности и связности общего решения, что видим мы и у Корбюзье как в этом проекте, так и в его предшествующих крупных работах (дом Центросоюза, проект дворца Лиги Наций).

Говоря о генплане, следует указать, что линии застройки выходят за пределы отведенного участка. Оформление участка зелеными насаждениями оригинально. Открытый доступ к сооружению представляет правильный прием.

Большой зал на 15 000 чел. Принятый Корбюзье основной прием ввода всей людской массы в большой зал без лестниц по сплошной наклонной поверхности от входа до последнего ряда мест – самое блестящее предложение во всем проекте. В сущности, это единственное, что является на настоящем конкурсе ответом на массовое значение зала.

Пропускная способность, однако, не соответствует принятым у нас нормам. Лестницы для разгрузки недостаточны, неудачны по подходу к ним и по их сосредоточенному расположению сзади мест, Фойе (аванзал) широко задумано, но лишено естественного освещения. Сосредоточенный в одном месте ресторан на 14 000 чел. неудачен: тесен, с неудобным подступом, не освещен. Вспомогательные для него помещения с нашей точки зрения совершенно неудовлетворительны. Курительные темные.

Три главных артерии для прихода в большой зал всей людской массы при ширине от 4 до 18 м. достаточны едва лишь на половину всего количества публики. Расстояние наиболее удаленных мест зала на 108 м. не обеспечивает ни видимости, ни слышимости без искусственных приспособлений и дополнительного оборудования.

Весьма значительным недостатком основного приема, который должен отразиться на впечатлении от зала для входящих, является загрузка публикой, все время идущей спиной к эстраде.

Самая ширина проходов, выигрышная при движении по ним потоков людских масс, становится отрицательным качеством для сидящих, разъединяемых промежутком шириной до 18 м. Наличие срединного прохода, разделяющего зал на две части, также не вполне целесообразно.

Прохождение демонстраций по наружным пандусам через эстраду должно создавать эффектное зрелище. Возможность прохождения демонстраций черед наружную террасу также очень выигрышный архитектурный прием.

Общая композиция главного зала оригинальна, места разбиты красиво, хотя вертикальный профиль зала, как нам кажется, недостаточно прорисован.

Малый зал на 5900 чел., разрешен аналогично большому, но помимо амфитеатра для делегатов имеет большой, сильно нависающий балкон для публики. Вспомогательные помещения без естественного освещении. Максимальное удаление зрителя от сцены – 67 м – очень велико. Эвакуация сообразно нашим нормах недостаточно обеспечена.

Залы на 500 и на 200 чел. сгруппированы около общего фойе, что следует признать удачным. Но для внешнего объема здания они невыгодны, внося излишнюю раздробленность композиции.

Группа административных помещений должна служить связью между двумя большими объемами».

Иными словами, проект вроде как привлекал внимание, но был далек от совершенства: «Для настоящего задания проект явился чрезмерно утилитарным. Тем не менее, по исключительной новизне и целесообразности общего решения большого зала и по приему прохождения демонстраций, этот проект представляет весьма большой интерес».

* * *

Возведение Дворца советов считалось стройкой номер один во всем СССР. Путеводители по городу советовали экскурсантам задержаться возле стройплощадки: «Мы видим площадку, где раньше было огромное, но безвкусное здание храма Христа-спасителя. Теперь здесь ведутся подготовительные работы для строительства грандиозного Дворца советов. Постановление о постройке в Москве Дворца советов было принято га I съезде советов Союза ССР в 1922 г. по докладу товарища Сталина и по предложению товарища Кирова. В результате конкурсов с участием лучших советских и заграничных архитекторов и двух закрытых соревнований на лучший проект Дворца, за основу был принят проект, представленный архитектором Б. М. Иофаном Окончательный проект разработан Б. М. Иофаном, академиком архитектуры В. А. Щуко и профессором архитектуры В. Г. Гельфрейх».

Агитпропаганда старалась вовсю: «В былые годы в этом храме собирались помещики и купцы, чиновники и фабриканты, жандармы и проститутки, весь „цвет“ старого гнусного мира царских времен. Когда 9 января 1905 года в г. Ленинграде по приказу царского правительства были расстреляны сотни рабочих, в храме „христа-спасителя“ намекали в проповедях, что рабочие-де могли быть подкуплены японцами… Чем же объясняются в таком случае всякие слухи о „ценном искусстве“ в храме „христа-спасителя“, особенно распускаемые в дни сноса этого бывшего храма? Никакими нашептываниями не остановить соцстроительства. Им важна не церковь. Церквей еще много. Им важно использовать снос храма как повод к тому, чтобы больше вредить соцстроительству. Наше могучее строительство идет вперед и никакими заклинаниями его не задушить. Лакеи поповщины, всякие вредители большого и маленького масштаба заинтересованы искривить нашу политику. Надо давать отпор выпадам на тему о разрушении исторических памятников».

Это не мешало несогласным с грядущей заменой писать и, более того, публиковать свои протесты, в том числе и стихотворные. Вот, например, стихотворение Н. В. Арнольда «Храм Христа Спасителя в Москве»:

Прощай, хранитель русской славы —Великолепный храм Христа,Наш великан золотоглавый,Что над столицею блистал.По гениальной мысли ТонаТы был в величии простой.Твоя гигантская коронаГорела солнцем над Москвой.

Храм, разумеется, снесли – плач стихотворцев не был для властей существенной аргументацией. Один из современников – М. Л. Пастернак – описывал, как проходил демонтаж этого сооружения – взрыв, как известно, прогремел не сразу: «Первое изменение в области храма не заставило себя долго ждать. Когда весь он оказался в окружении замкнувшейся ограды, мы увидели на золоте большого среднего купола, почти под самым яблоком креста, небольшой черный зияющий квадратик. В бинокль мы увидели открытый лаз; можно было разглядеть даже темные силуэты людишек, то подходивших к краю, то скрывавшихся внутри и в глубине купола. Можно было также разобрать, как людишки эти, привязанные канатами и сидевшие на досках, работали по разрезке, снятию и уборке золоченых листов, представлявших большую ценность; разговоры о золоте купола были, несомненно, преувеличены, но какое-то содержание чистого золота в медной обшивке наличествовало – снятые листы уносились бережно, через лаз, вовнутрь.

Работа шла четко и быстро. На следующее утро нас встретил уже не черный зияющий в золоте лаз, а целый пояс обнаженных ребер в паутине распорок и раскосов.

День за днем остов большого купола, а заодно и других, малых куполов, своей кружевной ажурностью и небывалой легкостью рисунка стали спорить с темными, плотными кирпичными полусферами сводов, похожими на тюбетейки. Сложный каркас куполов заканчивается теперь чернеющим железом остовов крестов, ранее бывших золотыми.

Видимое нами разрушение прекратилось. Все золото было снято и исчезло. Смотреть стало не на что, а облегченный вид верха – укором глядел, в свою очередь, на нас, точно мы своим любопытством усиляли боль уничтожения.

Земля – теперь земля, а не купола храма – захватила все наше внимание. Новенькие, вероятно, только что окрашенные грузовые автомобили остановились вдоль тротуара, оделявшего Всехсвятский проезд от площади; три однотипных машины, кроме их нового и свежего вида, привлекли наш интерес еще и большой их мощностью. С одного из них скатили на землю катушку, подобную тем, на какие накручены кабели телефонов и электросетей. Другая, такая же, пока еще находилась в кузове другого автомобиля. Шоферы вышли из кабин и, покуривая, о чем-то спорили, показывая руками на стену храма. Катушки стали подталкивать к храму, и толщенный, белый, новый, как сами машины, манильский канат, чуть ли не в руку толщиной, стал змеиться по земле вслед за уходящей катушкой. Потом с другой машины спустили на землю вторую катушку и стали так же разматывать другой канат, ложившийся рядом с первым. Такие манипуляции нас заинтриговали».

А готовились вот к чему: «Оба каната своими концами – для нас невидимо – были приторочены к большому черному кресту среднего купола храма. Когда все было подготовлено и к тем же канатам была закреплена одна из машин, шофер дал ей задний ход к стене храма, а затем – самый полный вперед. Машина, яростно взревев, ринулась к проезду, но, не дойдя до тротуара, задрожав и как бы брыкнув, вздернулась в воздух, схваченная, как тетивой, натянувшимся канатом. Задние колеса оторвались от земли, и вся система, связанная канатом, – на долю мгновения оказалась гипотенузой воображаемого треугольника, катетами которого стали – горизонталь земли и вертикаль стены храма. Немыслимая неожиданность была чудовищна; не успели мы и глазом моргнуть, как происшедшее приняло свой обычный вид – машина плотно стояла на всех четырех колесах на мостовой, канат, подрожав и попружинив, снова провис своей математической кривой, шофер, ошеломленный, вытирая пот со лба, вылез из кабины и стал проверять машину и крепление канатов.

Такого афронта никто, естественно, не ожидал; он напугал шофера. Все ждали падения креста. Он же стоял невредимый, непоколебимый, надменный и прямой, как ему полагалось.

После некоторого перекура и обычной в таких обстоятельствах взаимной перебранки, шоферы решили повторить акцию, усилив быстроту и натиск рывка и тем заставили крест все же свалиться…

Сколько искр посыпалось вокруг целыми каскадами, сколько лязга и скрежета раздавалось, покуда крест скользил, цепляясь за каждую зацепку ребер и переплета каркаса, все еще привязанный к автомобилям, отъезжающим к проезду; с каким дьявольским ударом, в столбе земли и пыли, упал и зарылся железный лом, никому уже более не интересный… До самого конца зрелище полно было драматического трагизма борьбы и умирания. Живая мощь была разбита и раздавлена холодной грубостью механизма; во всем увиденном читался невысказанный, но ясно чувствуемый исторический приговор всему прошлому – всем настоящим; прошлое лежало в пыли, в кусках разбитого, смятого и покореженного железа».

Зато поэты просоветские радовались сносу несказанно. В первую очередь, конечно, Демьян Бедный:

Снесем часовенку, бывало,По всей Москве ду-ду! ду-ду!Пророчат бабушки беду.Теперь мы сносим – горя мало,Какой собор на череду.Скольких в Москве – без дальних споров —Не досчитаешься соборов!Дошло: дерзнул безбожный бич —Христа-спасителя в кирпич!Земля шатнулася от гула!Москва и глазом не моргнула.– «Дворец Советов» строят, вишь! —Москву ничем не удивишь.

Андрей же Платонов весьма колоритно описал процесс устройства своего героя на строительство Дворца («Усомнившийся Макар»): «Макар счастливо вздохнул и почувствовал голод. Тогда он пошел к реке и увидел постройку неимоверного дома.

– Что здесь строят? – спросил он у прохожего.

– Вечный дом из железа, бетона, стали и светлого стекла! – ответил прохожий.

Макар решил туда наведаться, чтобы поработать на постройке и покушать.

В воротах стояла стража. Стражник спросил:

– Тебе чего, жлоб?

– Мне бы поработать чего-нибудь, а то я отощал, – заявил Макар.

– Чего ж ты будешь здесь работать, когда ты пришел без всякого талона? – грустно проговорил стражник.

Здесь подошел каменщик и заслушался Макара.

– Иди в наш барак к общему котлу, – там ребята тебя покормят, – помог Макару каменщик. – А поступить ты к нам сразу не можешь, ты живешь на воле, а стало быть – никто. Тебе надо сначала в союз рабочих записаться, сквозь классовый надзор пройти.

И Макар пошел в барак кушать из котла, чтобы поддержать в себе жизнь для дальнейшей лучшей судьбы».

Описание самих строительных работ было не менее колоритным: «На постройке того дома в Москве, который назвал встречный человек вечным, Макар ужился. Сначала он наелся черной и питательной каши в рабочем бараке, а потом пошел осматривать строительный труд. Действительно, земля была всюду поражена ямами, народ суетился, машины неизвестного названия забивали сваи в грунт. Бетонная каша самотеком шла по лоткам, и прочие трудовые события тоже происходили на глазах. Видно, что дом строился, хотя неизвестно для кого. Макар и не интересовался, что кому достанется, – он интересовался техникой как будущим благом для всех людей…

Макар обошел всю постройку и увидел, что работа идет быстро и благополучно».

Да, разумеется, все эти описания крайне фантасмагоричны. Но все равно – не больше, чем сама затея нечеловечески громадного дворца.

Уже упоминавшийся М. Пастернак описывал строительство гораздо более реалистично: «То тут, то там. в шахматном порядке раздавалось ритмическое и громкое уханье пневматических молотов, осаживающих высокие столбы свай. Несмотря на их внушительную высоту и большую толщину, они, казалось, легко и быстро уходили в грунт, точно забивали их не в землю, а в какой-то кисель. Число свай было огромно; поэтому, хотя каждую забивали быстро, все сваи забивали в течение более месяца. Когда сваи ушли в землю и уровень снивелированной площадки еще несколько углубился, став как бы общим фундаментом под будущую постройку, постепенно начали грибами вырастать пирамиды опор – так называемые башмаки – под будущую конструкцию сооружения. Затем, с еще более размеренной постепенностью и не спеша, появлялись металлические торчки ребер и подкосов колоссального в будущем каркаса Дворца».

А пропагандист и краевед А. Логинов мечтал: «Когда над Москвой возникнут вечерние тени, алые отблески заката дольше всего задержатся на металлической статуи Ленина над Дворцом Советов.

И наутро горячие лучи еще невидимого с земли солнца окрасят пурпуром поднявшуюся в синюю высь скульптуру Ильича: он первым видит солнце.

С головокружительной высоты великий Ленин простирает руку над Москвой, над всей необъятной страной нашей.

И, может быть, в ту же минуту из рабочей комнаты в Кремле сюда будет обращен спокойный и мудрый взгляд Того, кому вверил Ленин исторические судьбы коммунизма».

Книга Анатолия Логинова «Наша Москва» – откуда, собственно, был взята эта цитата, вышла в 1947 году. Не остается сомнений в том, кого автор имел в виду в самом последнем абзаце.

Любопытна в этом смысле книга Лопатина и Романовского «Москва 1945 года», появившаяся в 1939 году. Он в ней пишет о Дворце Советов как о деле завершенном: «Экспресс, громыхая на рельсовых стыках, легко взял небольшой подъем – и вдруг за поворотом возникло бесконечное море огней. В самом центре этого огненного половодья, в высоте над миллионами светящихся точек, различался туманный силуэт колоссальной человеческой фигуры. Гигантская рука статуя была простерта над мировым городом…

– Ленин, – прошептал Герасимов. – Дворец Советов!..

Подъехав к Дворцу Советов, Герасимов убедился, что в его распоряжении еще добрых полчаса. Он решил обойти вокруг Дворца.

Перед главным входом на небольшой высоте недвижно висели в воздухе два серебристых привязных аэростата. Между ними, подвешенный на толстых тросах, спускался громадный экран телевизора. Перед ним уже собралась многотысячная толпа москвичей. Они ждали. Вскоре на экране возникнет трибуна Большого зала, появятся знакомые лица вождей и радиорупоры разнесут над Москвой речи ораторов.

Иван Артемьевич шел дальше… На фасаде Дворца, окружая его со всех сторон, растянулась гигантская высеченная из гранита лента барельефов. Перед Герасимовым проходила история героической борьбы угнетенных всего мира за счастье человечества. Он видел колонны рабов, восставших против цезарского Рима под предводительством мужественного Спартака, толпы немецких крестьян, штурмующих мрачные замки феодалов, фигуру Ивана Болотникова, ведущего свою сермяжную рать на боярскую Москву, видел трагическую гибель Парижской коммуны и взятие Зимнего дворца…

За четверть часа до открытия съезда Иван Артемьевич через 38-й подъезд вошел во Дворец и поднялся на лифте-экспрессе.

Перед ним раскрылась бесконечная анфилада огромных фойе. Мрамор, цветы, картины, скульптура. В одном из фойе Герасимов долго стоял перед бронзовым бюстом своего старого друга, Героя социалистического труда, агронома Митрофана Федоровича Завьялова. Он пошел дальше. И не было конца нарядным, торжественным залам…

В каждом фойе был свой особенный, присущий только ему климат: знойный, сухой воздух казахских степей, аромат цветущих яблоневых садов Украины, смоляной запах хвойного вологодского леса и воздух залитого солнцем Черноморского побережья. Ивану Артемьевичу чудилось, будто он совершает сказочное путешествие по необъятным просторам своей страны.

В кулуарах Дворца толпились группы делегатов. Герасимов слышал обрывки разговоров.

У диаграммы нефтедобычи стояли нефтяники. Атакуемый делегатами Башкирии и Урала, молодой инженер-азербайджанец упорно пытался отстоять честь старого Баку перед патриотами новой нефтяной базы Союза, вот уже год не уступающей по добыче «черного золота» старому Апшеронскому полуострову.

Награжденный всеми орденами Союза, седой, как лунь, но все еще бодрый и подвижной, строитель Куйбышевского гидроузла возбужденно читал вслух только что полученную им телеграмму: «Сообщите съезду: сегодня в ночь опробованы насосные станции Заволжской оросительной системы. Механизмы работали безукоризненно».