Козлиха

– Стъя-тос-фея, – лицо Фадея, и так худое и длинное, вытягивалось от усилий еще сильней.

– В натуре, фея! – Колька Белый пихнул Фадея в плечо, как бы по дружбе. – Фадей, ты – фея блат-хаты.

– Блат-хат-фея, – уточнил Женек, прикуривая от протянутой Белым зажигалки.

– Есть домовой, а ты блатовой, – пошутил Пашка.

– Какой он блатовой? Посмотрите на него, – Сашка пригладила торчавшую вихрастую челку Фадея. – Он у нас маленький. Даже вон, картавит.

– Да идите вы! – Фадей дернулся в сторону от Сашкиной руки и обиженно вывернул свои пухлые цыганские губы. – Я вас позвал, а вы издеваетесь.

– Ой, ой, ой, он, кажется, сейчас заплачет.

– Знаете, что? Уходите отсюда.

– Да ладно тебе, не обижайся, Фадей! Мы же, шутя, – сказал Пашка Штейнер, а Саше, как всегда, стало немного стыдно, что она тоже издевается над Фадеем, но в то же время ей было приятно вот так по-взрослому сидеть на коленях у парня и чувствовать себя королевой, пусть и среди дворовых парней.

– Хотите, анекдот расскажу? – сказал Женек, и, не дожидаясь ответа, стал рассказывать. – Вопрос: может ли вегетарианец полюбить женщину? Ответ: может, если женщина ни рыба, ни мясо.

Никто не засмеялся. Женька смутился и стал собирать пальцем невидимые крошки на столе.

– Фадей, может, я поесть приготовлю? – примирительно спросила Сашка.

– У меня только веймишель.

– Давай вермишель. Ребят, вы есть хотите?

– Не-а.

– Я дома похавал.

Посередине кухонной стены, как скворечник, висел единственный шкаф. Фадей достал из него пачку вермишели и поставил на газ черную железную сковородку.

– Ты че, в сковородке будешь варить? – спросила Сашка.

– Я их жайить буду.

– Прям так, не отваривая?

– Пйам так.

– Давай я по-нормальному сделаю: сварю, обжарю на масле, – Саша выхватила у него пакет. – Кто ж сухие макароны ест? Совсем с дуба рухнул?

– Это ты с дуба йухнула. Это веймишель. И я знаю, как надо. Отдай.

– Не отдам, – Саша, смеясь, начала бегать от Фадея между стульями. Колька Белый поймал ее и удерживал, пока Фадей разжимал ей пальцы. Это было весело, и все смеялись, но, когда вермишель уже была у Фадея, а Колька все еще продолжал держать Сашку, стало как-то неловко.

– Руки убери! – голос Саши был строг.

– А то что?

– Белый! Она кому сказала! – Пашка стал поочередно расцеплять пальцы Белого на Сашкином животе.

– Ладно, ладно, – глупо посмеиваясь, разжал руки Колька.

Раздался глухой стук в дверь, и тут же сильные и нетерпеливые удары, от которых жалобно задребезжали разболтанные дверные петли. Все замерли.

– Кто это? – шепотом спросила Сашка.

– Не знаю, – ответил Фадей, и из пакета посыпались на раскаленную сковородку тонкие вермишельки.

– Открывай, Фадей! – послышался мужской голос.

– Фадей, открывай, – повторил женский.

– Это Ленка, – обрадовалась Сашка. – Наверное, она с Блатным. Я открою?

– Откъивай, – смирился Фадей.

В квартиру ввалилась розовощекая Ленка в длинном пальто и в цветастом платке на голове. За ней – в ватнике нараспашку, широко улыбаясь щербатым ртом, – проталкивался в дверь Леха Блатной. А позади, как-то скромно и нехотя, шел Денис. Когда он прошел мимо Сашки, на нее пахнуло ванилью. Боясь встретиться с ним взглядами и обращаясь к одной Ленке, Сашка затараторила:

– Классно, что пришли. Вы откуда? С города? Или с Северного?

– Да отстань ты, дай хоть раздеться, – отмахивалась Ленка.

– Случайно встретились у дома. Решили зайти, – как бы оправдывался Денис.

Все прошли на кухню.

– Опачки! – сказал Блатной, доставая из рукава ватника полулитровую бутылку водки.

– Ни фига себе! – пацаны повскакивали со стульев, радостно блестя глазами, потянулись здороваться.

– Фадей, закусь есть? – деловито располагаясь на освободившемся стуле, спросил Блатной.

Фадей показал сковородку с вермишелью, которая уже начала коричневеть.

– Свои глисты жаришь? – усмехнулся Блатной. Все с готовностью заржали.

– Это веймишель, жаеная веймишель, вкусно, – обиженно заскулил Фадей, но его никто не слушал.

– Пацаны, организуете закуску? Хлебушек, колбаску, сальце. Что есть.

Пашка кивнул, а Женек начал мяться:

– Дома родаки. Я не знаю.

– Ладно, не гунди, – отмахнулся от него Блатной.

– Запивка есть, – и Колька Белый достал из кармана куртки два пакетика «Зуко»1.

– Молоток! – похвалил Блатной. – Разводи.

А Денис добавил, глядя на Кольку и посмеиваясь:

– Ты прям как пионер – всегда готов.

Пашка и Женька ушли домой за закуской, а Сашка думала, почему Денис здесь. С дворовыми он почти не общался, дружил с кем-то с Северного. И вообще, был для Сашки загадкой. Может, он здесь из-за нее? Хотя, откуда он мог знать, что она у Фадея. Значит, из-за Блатного. Или из-за бутылки водки. Тут Сашка заметила, что Ленка ей отчаянно подмигивает, кивая на Дениса и как бы говоря: «Действуй, для тебя привела».

Блатной, «державший» свой район – бараки, слыл за пьяницу и душевного человека. К нему всегда можно было обратиться, он умел «разрулить базар». Небритый, с сальными, собранными в хвост волосами, небрежно одетый, он тем не менее был красив, и, если бы не выбитые передние зубы, мог бы сниматься для обложки какого-нибудь журнала. Если бы, конечно, в их городе кто-нибудь выпускал журнал.

Блатной сидел на стуле, широко расставив колени. Он притянул к себе Ленку, по-хозяйски усадил ее. Колька Белый, глядя на Сашку, тоже постучал по коленке, приглашая присесть, но она отрицательно замотала головой и села на свободный стул. Фадей размашисто, по большой дуге, будто давая всем возможность рассмотреть блюдо, поставил сковородку в центр стола.

– Пьебуйте! – объявил Фадей. – Пальчики оближешь!

– Не позорься, а! – попросил Блатной, отталкивая от себя сковородку. – А, сука, горячая!

– Нет, нет! Вы попьебуйте, – настаивал Фадей. Но никто почему-то не хотел пробовать.

– Убери эту гадость, я сказал, – раздражаясь, приказал Блатной. – Лучше рюмки и запивку организуй. Ленок, помоги парню. А то он как неродной.

Пока Ленка наливала в полуторалитровую бутылку воду из-под крана, пока засыпала в нее пакетик «Зуко», Сашка, Денис и Блатной молча переглядывались. Все были как-то скованны, как часто бывает, когда малознакомые люди сидят трезвыми за одним столом. Блатной вызывающе осмотрел Сашку. И, убедившись, что она – ничего, подмигнул ей. Она ответила тем же. На Дениса Сашка только раз взглянула украдкой, обожглась, покраснела, опустила глаза. Наконец она не выдержала и спросила:

– Ну че, будем пить?

Ленка поставила на стол бутылку с ярко-оранжевым напитком. Ревниво глядя на Сашу, она уселась на коленку к Блатному и по-хозяйски обвила его шею руками. Но он высвободился и потянулся к бутылке.

– Где стаканы? – пнул он Фадея, евшего у плиты. Вермишель разлетелась по полу, Фадей заныл, но послушно поставил на стол три стакана и серую эмалированную кружку.

– Наливай! – сказал Блатной Денису, откидываясь на спинку стула.

Саша опьянела быстро, с первого полстакана. Когда вернулись Пашка Штейнер и Женек, водки уже не было. Но они добросовестно сидели, ожидая чего-то, а Сашка делала бутерброды, и почему-то это было смешно. Сашка хохотала, прикалывалась над Фадеем, уворачивалась от Белого, но делала все исключительно для Дениса. Тот улыбался как-то замученно, без интереса, и посматривал на часы.

Ленка и Блатной сначала целовались на кухне, а потом ушли в комнату. Пьяный Фадей уговаривал всех попробовать блюдо. Он подносил к Сашке полную ложку коричневой вермишели, но она, смеясь, отпихивала.

А потом появились местные завсегдатаи: Дрон и Михон. С ними был незнакомый парень невысокого роста, с маленьким и невыразительным лицом. Дрон и Михон звали его Слямзя. Он только что вернулся из армии и, чтобы отметить это, принес литровую бутылку спирта «Рояль». Пока спорили, в какой пропорции разводить, появились девки: Натаха Кирилина и Светка Штырева.

Все, что было дальше, Сашка помнила какими-то вспышками. Вот она распахивает туалет, там, стоя на четвереньках, рыгает Белый. Сильно размякшее и какое-то незнакомое Пашкино лицо приближается и говорит: «Давай уйдем». Но Сашка не хочет, потому что здесь Денис, которого она любит. Но на кухне его нет. Сашка ищет по комнатам. В них темно, только шевелятся какие-то тени. Вот одна из них оглядывается. Сашка видит лицо, пьяное, возбужденное, с алыми, накрашенными, губами. И вязкий женский голос: «Ну ты чё?». Пятясь и держась за стены, Сашка возвращается на кухню. Здесь какие-то незнакомые мужики. Фадей сидит на полу и плачет. Сашку начинает мутить. Кто-то подхватывает ее и куда-то тащит. Ободок унитаза, грязный кафельный пол. Темнота, диван. На потолке быстро вращаются световые полосы. Душно и накурено. И кто-то наваливается. Но Сашке надо домой.

На морозном ночном воздухе Сашка слезка протрезвела. Тот мелкий, с неприметным лицом, довел ее до подъезда. Мягко и, казалось, заботливо он шептал:

– Что же ты так напилась? Такая маленькая. Такая красивая.

– Как тебя зовут? – спросила Саша, фокусируя взгляд на его лице. Оно оказалось приятным, улыбчивым, с мелкими, подвижными как у обезьянки чертами.

– Леха, – сказал он. – Леха Слямзин.

– Здорово, Леха. Я – Саша. Проводишь меня?

– Я уже.

– Действительно. Мой подъезд, – она размашисто показала на дом, и ее повело назад. Слямзя ее поймал и, придерживая, повел к подъезду. У двери развернул к себе и вопросительно посмотрел.

– Ну, поцелуй меня, раз привел, – сказала Сашка.

И он стал целовать, прижимая к двери подъезда и шаря по ней руками.

– Эй! Стоп, стоп! Я же не умею целоваться, – вспомнила Сашка.

– Пошли в подъезд, я тебя научу, – жарко проговорил он. Она послушалась.

Уперев ее в батарею, он настойчиво целовал. Сашке было приятно, что его горячие, мягкие, почти женские руки, залезли ей под свитер, что губы щекочут шею. Она даже позволила расстегнуть лифчик, и он мял по очереди ее груди, и лепетал возбуждающим и диким шепотом:

– А ты, оказывается, совсем большая! Мммм, какая хорошая девочка, – и его рука все настойчивее упиралась в пояс ее брюк. Вдруг неожиданно и юрко она проскользнула в трусы. Сашка дернулась и резко его отпихнула.

– Ты что делаешь?

– Я хочу тебя, малышка. Иди ко мне, – он тянулся к ней губами, приоткрывая мокрый рот и закатывая глаза. Сашка испугалась.

– Я тебя даже не знаю.

– Узнаешь!

– Ты – никто мне! Ты даже не мой парень!

– Если хочешь, я буду им, – и он схватил ее руку и исступленно начал облизывать кончики пальцев.

– Успокойся! – она отняла у него свою ладонь и попыталась отодвинуть его. – Если ты мой парень, тогда до завтра. На сегодня хватит. Ты меня проводил. Уходи!

– Как же так? Ты меня возбудила! Это нечестно, – он снова прижал ее к стене, и в спину Сашке остро уперлась батарея.

– До свидания, – она резко толкнула его и крикнула. – Я сказала, хватит. Хочешь, чтобы я заявила на тебя?

– Постой. Ты что, девочка? – он даже отступил на шаг.

Она кивнула.

– Тогда понятно. Ладно, я пошел. Завтра зайду. Ты в какой квартире?

– В тридцать пятой.

Саша, пошатываясь, поднялась на третий этаж, осторожно открыла своим ключом дверь. В коридоре горел свет, и это неожиданно резануло Сашке по глазам. Она осторожно, стараясь не издавать пьяных звуков, сняла сапоги, куртку, прошла на кухню. За столом сидел отец. Он был бледен и необычно трезв. Лицо его, прежде опухшее за неделю запоя, теперь как-то опало и казалось старым.

– Где мама? – спросила Саша.

– Маму увезла «скорая».

– Что случилось?

– Ничего страшного, – папа отвел взгляд. – Просто она устала. Иди спать. Я девчонок только что уложил. Постарайся не разбудить.

Не волнуясь за маму, почти не думая о ней, Саша проскользнула в ванную. Она была рада, что папа не заметил ее нетрезвость. И еще Сашка очень хотела спать.

ПЕТЕЛИНО

Чтобы навестить маму, взяли дедушкину машину. Это было странно, потому что дедушка никогда раньше ее не давал. Белый, приятно пахнувший бензином «Москвич» был для деда предметом поклонения, самой важной вещью в жизни, которую нельзя доверить пьянице-сынку. Так думала Сашка и была поражена тем, что болезнь мамы что-то изменила. Вообще, в ней было много странного: маму положили не в городскую больницу, а в какую-то под Тулой, в неизвестном Петелино. И почему-то целую неделю ее нельзя было навещать. Хотя девчонки легко с этим смирились, даже повеселели от того, что папа рано приходил с работы, варил невкусные мучные супы, а однажды даже испек жесткий, несъедобный маковый рулет. Все это он старательно готовил по старой кулинарной книге, которой мама никогда не пользовалась. Он смешил Анюту и Танюшку, превращая готовку в игру. «Чтобы сделать антрекот, нам понадобится кот» или «Я – не козел, я траву не ем. Бе-е-е-е». Девчонки ели с удовольствием и его супы, и все остальное – несъедобное, но смешное. Мама никогда так не делала, она быстро готовила, быстро убиралась, и вообще, все делала быстро, но у нее никогда не оставалось времени, чтобы с ними поиграть. Тем не менее, Сашке мама казалась совершенством. Когда она шла с остановки, куда привозил всех рабочий автобус, а Сашка, гуляя во дворе, замечала ее, то неизменно испытывала острое, пронзающее умиление.

Маленькая, стройная, будто прозрачная в неверном свете вечернего солнца, в своем узком джинсовом платье, которое очень шло ей, в больших очках, делавших ее похожей на стрекозу – издали мама казалась сотканной из чего-то эфемерного, сказочного. И все внутри Сашки ликовало и радовалось – мама идет. Легкие белокурые волосы и танцующая, мягкая походка – Сашка считала ее самой красивой женщиной в мире.

Дома мама менялась, становясь привычной, раздражительной от усталости. Ее качества как бы перетекали в окружающую обстановку: на кухне становилось уютно и чисто, аппетитно пахло ужином, хотелось сидеть за столом и рассказать ей о проблемах, которые казались непреодолимыми. Но мама говорила: «Послушай, это такие мелочи. Пустяки. Не стоит тратить на это нервы», – и все действительно оказывалось пустяками, незначительными препятствиями, которые можно перешагнуть и жить дальше. И теперь, когда мамы не было, Сашка скучала. Но старалась подыгрывать папе, чтобы не разнюнивались Анюта с Танюшкой, каждый вечер канючившие: «Когда вернется мама, когда мы поедем к ней?»

К концу второй недели отцу надоело играть в хозяйку, он вернулся к привычному образу жизни. И девчонки ели гречневую и пшенную кашу, которую варила уже Сашка. Наконец, папа сказал, что в выходные они поедут навестить маму. И Сашка еще в пятницу испекла торт, который они теперь везли с собой в обувной коробке.

По дороге девчонки спали, навалившись на Сашу, и едва слышно сопели во сне. В их дыхании приятный детский запах смешивался с легкой вонью плохо чищенных зубов.

«Если маму сегодня не выпишут, – думала Саша, разглядывая по дороге унылые и бескрайние поля, – придется мне всем одежду стирать и гладить, мелким носить уже нечего». Стирка в доме была целым событием. Нужно было вывалить из корзины всю грязную одежду на пол, рассортировать по цветам, а потом долго крутить в стиральной машине «Сибирь» сначала на стирке, потом, переложив в центрифугу, на отжиме. А после полоскать в ванной в холодной воде. И повсюду лилась вода, а машинка билась током, и нужно было следить, чтобы сестры не зашли в ванную босиком, да и самой не наступить в лужу. Много суеты, нервов, усилий. Нет, Саша это не любила! Она любила сидеть в кресле или лежать на втором этаже двухъярусной кровати с книгой. Сашка обожала читать. По школьной программе она дочитала Шолохова «Тихий дон» и теперь для себя читала «Графа Монте-Кристо». Впрочем, в последнее время ее увлекала эротическая литература. Одну из таких книжонок – на серой бумаге, с плохо пропечатанными картинками голых женщин с томно приоткрытыми ртами – подсунул ей Слямзя. И теперь Сашка с волнением думала о том, как вернется и будет ее читать.

Со Слямзей они встречались уже неделю, каждый вечер пили у Фадея, а потом подолгу целовались в подъезде или на лавочке, если на улице было тепло. Все это время Сашка прожила в каком-то сладостном мутном угаре. Ему не было выхода, и не было от него избавления. На нее вдруг обрушилось незнакомое раньше чувство страсти. Оно не было направлено ни на кого конкретно. Просто Слямзя в ней его включил. И теперь, вместо геометрии или истории, на уроках ее занимали фантазии о разных, в основном – выдуманных, – мужчинах. Представлять настоящих – того же Слямзина, который все больше казался Сашке жалким глупым пьянчужкой, – она не могла, потому что вместо эротических включались совсем другие переживания. Да и скучно становилось со Слямзей. Даже целоваться или позволять трогать себя Сашке надоело. А зайти дальше она не могла из принципиальных соображений: первый раз обязательно нужно по любви!

Они подъехали к трехэтажному особняку с облезлой, местами отвалившейся штукатуркой, оголившей красный кирпич. На воротах Саша успела прочесть табличку: «ГУЗ. Тульская областная психиатрическая больница №1».

– Пап, а мама че, в психушке лежит?! – с изумлением спросила она.

– Не отвлекай меня, – папа делал вид, что занят. Он энергично выворачивал руль, и машина петляла по засыпанным яркими кленовыми листьями тротуарам. Саша поняла – он не хочет об этом говорить.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Zuko – растворимый фруктовый напиток, популярный в 90-е годы.