Шолох. Теневые блики

Я плохо помню ту ночь. Мелькают какие-то разрозненные картинки: Кадия, голышом прыгающая в Нейрис со скалы; наш тяжёлый топот и мои разрывающиеся лёгкие при побеге от стражей; Дахху, клянущийся, что теперь-то начнётся настоящая жизнь. Теперь нас, подруга, никто не остановит. Мы свободнее самих богов-хранителей!

Мы были пьяны и счастливы. На рассвете я стояла посередине Лоскутной площади, той, что напротив департамента Ходящих, и бесстрашно кричала охраняющим вход химерам, что сочиню заклинание, которое отпустит их на все четыре стороны с этого грустного поста. Кадия ржала как конь и всё пыталась удержать шаткое равновесие. Дахху мечтательно пялился в никуда, как у него это принято.

Утром я кое-как добралась до родового поместья Страждущих. Найдя ключи и открыв дверь, я поняла, что в доме никого нет. Родители уехали на выходные в гости к какому-то чиновнику из Чернолесья, а сестра не первый год училась в другой стране.

«Лаборатория!» – подумала я с ликованием и почти кубарем скатилась в подвал.

Заветные скляночки, реторты, порошки и ступки, казалось, приветливо улыбались мне. Я благоговейно читала названия на этикетках, легонько потряхивала туманные капсулки, растирала между пальцев трёхглавые мхи и, казалось, была счастливее, чем когда-либо. А потом обнаружила, что потолок лаборатории разрисован картой звёздного неба. Это было восхитительно.

Я пялилась на него так долго, что у меня заболела шея. Тогда я решила добавить ещё красок своему восторгу. А именно: начала крутиться вокруг своей оси, представляя, что я в самом сердце Вселенной, медленно вращающейся вокруг меня.

Как оказалось, мой вестибулярный аппарат никуда не годится.

В какой-то момент меня занесло, я споткнулась и, размахивая руками, будто ветряная мельница, рухнула вниз и вбок. Прямо на маленькую этажерку багряного цвета.

В ней, как выяснилось на практике, хранились пороховые элементы и порошковый огонь. Мой папа не слишком-то соблюдал принцип товарного соседства…

Взрывом разнесло весь подвал и половину первого этажа.

Говорят, меня собирали чуть ли не по кускам. Главной задачей лекарей было заставить работать мою собственную магию: сделать так, чтобы она полностью посвятила себя регенерации. Ведь никто не может вылечить человека, кроме самого человека.

Я спала. А волшебство работало. Оно работало и тогда, когда я вдруг очнулась. Это стало проблемой: ведь во сне мы больше верим в себя и, как следствие, легче творим невозможное.

Усыпить меня заклинанием не удалось – организм и так претерпевал слишком много магического вмешательства. Я лежала, привязанная к койке, и с ужасом наблюдала, как моё тело светится всеми цветами радуги поочерёдно.

– Постарайтесь не думать, госпожа Страждущая, – советовала приставленная ко мне целительница. – Ваше подсознание сейчас пытается захватить как можно больше унни, не мешайте ему.

Это было сложно. В голову лезли мысли, в том числе такие как: «Не думать, не думать, прахов прах, я должна не думать. Или я не должна думать, хм, как будет правильнее с точки зрения стилистики, а-а-а, остановись!» До сих пор боюсь, что в исчезновении магии виноваты именно те размышления.

В какой-то момент сияние просто прекратилось.

Целительница удовлетворённо кивнула, прощёлкала воздух над семью точками жизни, пульсирующими в теле каждого человека, зажгла в курильнице благовония из сандалового дерева и приложила к моей груди кристалл сердолика. А потом посмотрела на моё лицо и непонимающе свела брови.

Оказалось, магия не завершила работу: левое ухо осталось порванным, с аккуратным крестиком шрама у мочки.

Лекари решили, что мне нужно отдохнуть и процесс выздоровления продолжится. Но не тут-то было. В тот день спектакль закончился. Унни сочла, что я слишком распустила руки, и решила разорвать наши отношения. Навсегда.

Существует множество теорий о том, что такое магия, откуда она берётся и почему некоторые люди колдуют лучше, чем другие.

Но философы сходятся в одном – у магии есть какое-то подобие разума. Если ты хочешь творить волшебство, то ты снова и снова вступаешь в схватку с унни.

Унни – это энергия, определяющая мироздание. Из неё состоит всё сущее: деревья, моря, воздух, люди и животные. Когда ты колдуешь, то ты как бы навязываешь унни свою волю, порабощаешь её частичку и, как победитель, меняешь Вселенную на свой манер. Сильные маги часто выглядят подтянутыми и сухопарыми: противоборство с унни съедает кучу сил, как и всякая нормальная драка. Обычно до унни ещё и непросто добраться: ведь она плотно сбита в материю брому.

Да, бывают места, где колдуется легче – там энергия податливее. Но всё равно для колдовства первична личность мага. Его жёсткость, целеустремлённость, несгибаемость. Его готовность бороться до конца.

Прошлой зимой мне каким-то чудом удалось в сжатые сроки найти, «победить» и «сожрать» достаточно большое количество унни для того, чтобы восстановить своё бренное тело. И, кажется, в ходе той схватки энергия раз и навсегда уяснила для себя, как нужно уворачиваться от моей воли.

Это честно и нечестно одновременно. Но в любом случае до ужаса тоскливо.

Почти так же тоскливо, как то, что завтра в ведомстве мне всё-таки придётся признаться в своей ущербности. Несмотря на яростную тираду друзьям, я не могу иначе. Затягивать эту ситуацию – себе дороже. Увы, без магии я пустышка. Так пусть в департаменте эту горькую правду услышат от меня, а не выяснят опытным путём.

В темноте я нащупала свеженькую татуировку Ловчей. Интересно, больно будет её сводить?..

Мне представился Полынь со своими многочисленными амулетами и колдовскими антрацитовыми глазами. Лучший Ловчий ведомства, говорите? Как он среагирует, когда узнает, что стал куратором для неведомой зверушки? Я накрыла голову подушкой и застонала.

Лихорадочный восторг, мой дневной спутник, ушёл. Осталось только привычное чувство собственной ничтожности.

Потом я наконец-то заснула, прижав ладонь к разорванному уху.

6. На острове-кургане

Профессиональная форма для тринапа включает в себя шлем, защитное снаряжение на шею, комбинезон из мистральной упружной ткани, а также наплечники, налокотники и наколенники. Вы думаете, вам будет больно, когда вы безответно влюбитесь в какого-нибудь красавчика, – так вот, НЕТ. По-настоящему больно станет, если лассо зацепит за шею или стеганёт по лицу.

Мастер Пнивколено, тренер сборной по тринапу

В девять утра ровно – колокол на Ратуше не даст солгать – я стояла перед Иноземным ведомством.

Здание, обрамлённое крепкими молодыми дубами, щерилось на меня тремя парами беспрестанно распахивающихся дверей. Сотрудники бегали туда-сюда, не давая им закрыться.

У всех в руках были папки. Изумрудного цвета, с непременной розой ветров и картой мира на обложке. Писчие перья крепились к ним на обманчиво тонкую цепочку: на самом деле – не оторвёшь! Я вспомнила, как прошлой зимой наблюдала за детьми, игравшими в Короля Холмов на сметённых вдоль улиц сугробах. У них точно так же, за верёвочки, варежки цеплялись к рукавам.

Я собиралась с духом. Сжимала и разжимала кулаки, будто в кабинете целителя перед плановой сдачей крови. Я готовилась к признанию. Боялась и злилась. В голове играла воинственная музыка – для придания смелости.

Неожиданный хлопок по плечу заставил меня подпрыгнуть.

– Привет! Готова к первому делу? Очень, очень интересное.

– Полынь?

– Кто же ещё. Разворачивайся, нам надо во дворец. Тебе повезло – нечасто новички с ходу попадают в святая святых Шолоха!

Внемлющий выглядел таким бодрым и довольным, что у меня даже зубы заболели – очень не хотелось признаваться.

Все его обереги и талисманы были начищены до блеска, переливаясь на майском солнышке, как ювелирный прилавок. Вот-вот окрестные сороки слетятся.

Я прокашлялась и, ковыряя носком сандалии землю, промямлила:

– Подожди, надо кое-что обсудить. По идее, ещё вчера стоило, но я сглупила, поэтому говорю только сейчас…

– Минуту. – Полынь предостерегающе поднял ладонь. На каждом пальце было по кольцу. – От того, что ты хочешь сказать, зависит чья-то жизнь?

– Э-э… Скорее нет.

– Тогда отложим разговор.

Я тихо выдохнула. Будто едешь сдавать важный экзамен, но на полпути передумываешь и воровато разворачиваешься – прогуляю! Стыд и облегчение одновременно.

– А как же вступительные тесты? Селия вчера говорила, что…

– Всё потом!

Моё сердце выдало барабанную дробь. Полынь посмотрел на меня очень внимательно, будто прислушиваясь к этому ритмическому соло, и осторожно увёл от ведомства.

То, что я послушалась его, – это слабость? Или веление судьбы? Предпринять ещё попытку раскрыть карты или счесть, что само небо хочет, чтобы я молчала?

– Тинави, ты знаешь, кто такой баргест? – спросил между тем Внемлющий.

Мы продирались сквозь толпу на Министерской площади. Приходилось как следует работать локтями, ведь это – одно из самых популярных мест в столице.

Я ответила, постаравшись по памяти воспроизвести словарную статью:

– Баргест – это нейтральный дух, предвестник несчастья. Является людям, в чьих жилах течёт кровь срединного народа, то есть представителям знатных Домов. Если принять меры, предсказанное баргестом можно миновать – обычно ради этого дух и приходит. Хотя история знает случаи, когда он злорадствовал, являясь за несколько минут до катастрофы. Чисто чтобы посмеяться.

– Молодец, – кивнул Полынь.

Сегодня его тёмные волосы были собраны в огромный клубковатый узел на затылке, в котором позвякивали монетки и колокольчики.

И не лень ему так заморачиваться!

– Ты верно сказала – баргесты являются только знатным шолоховцам. В теории я могу представить, что баргест придёт к обычному горожанину: возможно, у того есть гены срединников, хотя родовое имя и не унаследовано. Но вот чтобы баргест явился дриаде… Это из ряда вон выходящая ситуация. – Ловчий цокнул языком.

– Баргест и дриада? Это и есть наше дело? – удивилась я.

– Да. – Полынь улыбнулся. – Сущности из очень разных миров, как считаешь?

– Пожалуй, – согласилась я. Потом подумала и пожала плечами: – Может, дриада врёт?

– Это самое логичное объяснение. Но она который день подряд приходит в ведомство с жалобой, и при даче показаний её так трясёт, что департамент всё-таки отправил проверку.

Мы подошли к тяжёлому кованому мосту, ведущему на остров-курган.

Этот высокий остров с крутыми берегами, на котором воздвигнут королевский дворец, – самое сердце Шолоха. Вокруг него свернулся змеёй оборонительный ров Рейнич. К нему подведены шесть столичных рек, из-за чего на картах центр Шолоха похож на диковинное шестипалое существо.

Когда мы с Полынью ступили на мост, сторожащие его гвардейцы в синих одеждах с лязгом скрестили алебарды и перегородили нам путь. Нежная цветочная вышивка на их накидках никак не сочеталась с мрачными физиономиями. Судя по всему, это Полынь своим эксцентричным видом вызвал у стражей массу подозрений: обычно на дворцовый остров пускают без вопросов.

Один из гвардейцев выпятил грудь и рявкнул басом:

– Кто? Куда? Зачем?

– Ловчие. Во дворец. По вызову, – передразнил Внемлющий. Когда гвардеец заскрежетал зубами от подобного «неуважения», чёрные глаза Ловчего проказливо блеснули.

– Удостоверение?

Полынь начал скучающе, неторопливо заворачивать рукав. Я с замиранием сердца стала повторять за ним. Ещё медленнее, что окончательно взбесило стража. Он даже вспотел. Хотя, возможно, это из-за жаркой формы. Ох-ох-ох. Моё «удостоверение» так и не начало сиять от прикосновения к нему, и сейчас, когда это обнаружится, кому-то придётся несладко.

Но вот Полынь разобрался со своими несметными шелками (сегодня он тоже был одет в хламиду, но другого цвета) и затем поднял руку, церемониально приложив сначала запястье, а потом тыльную сторону ладони ко лбу. На коже вспыхнула татуировка, увидев которую гвардейцы расступились.

Я бочком-бочком проскользнула вслед за куратором.

* * *

Когда пересекаешь Трекованый мост, то будто попадаешь в другой мир.

Шолох – город, который последовательно и упорно отвоёвывает у вездесущего леса пространство для жизни. Но дворцовый остров, напротив, решил капитулировать перед матушкой-природой.

Здесь всё утопает в зелени. Кролики мирно скачут в густой изумрудной траве. Жёлтые бабочки порхают среди кустов. Воздух напоен упоительными ароматами жасмина и гудением пчёл. Вдалеке то и дело слышится приглушённый звон мечей: идёт рыцарский бой на радость двору.

Мы с Полынью шли по извилистой дорожке, щедро утыканной гвардейцами. Видимо, вместо кипарисов: неприхотливы и функциональны, а молчат похлеще деревьев.

Дорожка привела нас к главному зданию дворца – тому, что ступеньками поднимается по крутому склону кургана и представляет собой многоуровневое ажурно-игольчатое безумие цвета взбитых сливок: будто торт на великаньей свадьбе. Не зря говорят, что первый лесной король – Хловви из Дома Ищущих, при котором и строили дворцовый комплекс, – обожал всё сладкое и воздушное.

Мы зашли сквозь парадный вход. Пятнадцать минут блужданий (справились бы быстрее, но приходилось раскланиваться со всеми встречными) – и Полынь постучался в неприметную деревянную дверь.

– Наша задача – выяснить побольше про эту дриаду. Не обвиняем её во лжи, но и не верим истории про баргеста. Всё вежливо и нейтрально, – шепнул мне Внемлющий, пока с той стороны отпирали щеколду.

Вблизи я почувствовала, что от него сильно пахнет популярным в Шолохе лекарством от простуды: мята и перец, вдохнёшь – будто лёгкие сжигает. Болеет он, что ли?

Нам открыли так резко, что я невольно отшатнулась. Кожа дриады, появившейся в дверном проёме, была ровно того же цвета и текстуры, что и лакированный дуб; на ней имелись даже тёмные пятнышки срезанных сучков – нередкая для древесных жительниц особенность.

– Здравствуйте, Цфат. – Полынь представился сам, представил меня, а затем с интересом наклонил голову набок: – Можно зайти?

Цфат вперила в нас неподвижный взгляд раскосых глаз травянистого цвета. Высокая, худая, с ярко выраженными шишковатыми суставами, она казалась искусно вырезанной скульптурой, а не живым существом. Только волосы, волнами спускающиеся до самого пола (и тоже зелёные), не давали шанса на ошибку: перебираемые ветерком, они нежно оглаживали плечи Цфат, что-то томно обещали, поблёскивали в янтаре солнечных лучей… Ни у одной дриады я прежде не видела таких прекрасных волос.

Цфат напряжённо улыбнулась и пропищала:

– Конечно, Полынь. Конечно, Тинави. Будет честью для меня. – Она поклонилась и пропустила нас в комнату.

Полынь, с любопытством осматриваясь, прошёл в центр спальни. Я плелась за ним гуськом, оторопело пялясь на ряд манекенов у стены. Они не обладали ни малейшим намёком на лица, зато могли похвастаться вычурными причёсками. Кроме того, на полках и витринах тут и там были разложены парикмахерские инструменты. На стенах висели схемы стрижек и пара молитвенных картинок с шестью богами-хранителями.

– Прелестная комната, Цфат! – оценил Полынь. И, думаю, вполне искренне. – Чем вы занимаетесь во дворце? – спросил он, хотя даже мне всё было очевидно.

Перед тем как сесть на невысокий топчан, Полынь тщательно разгладил своё одеяние, чтобы не помять. Надо же, какой осторожный! А издали выглядит как воплощение бунтарства и беспорядка.

– Я ухаживаю за волосами Её Величества.

– Вам нравится ваша профессия, не так ли?

– Очень нравится, господин Полынь. – Цфат снова поклонилась.

– А в целом – вам комфортно в Шолохе? Давно ваша семья живёт в Лесном королевстве?

– Очень комфортно, господин Полынь. Моя семья живёт в Лютгардии, я одна приехала сюда.

– К родственникам?

– Нет, у меня здесь нет родных.

Полынь сцепил руки замком и вольготно закинул их за голову:

– Кто-то из ваших предков путешествовал в наш край?

– Мои предки никогда не были в Лесном королевстве.

– Тогда почему вы выбрали Шолох как место жительства?

– Я переехала, потому что мне нравится, что здесь можно выглядеть как угодно и никто тебя не осудит. В Лютгардии невозможно носить столь длинные волосы, как у меня: дриады не терпят излишеств. Или ходить с подростковой причёской, как у вас, господин Полынь. А вам, госпожа Тинави, запретили бы заправлять волосы за уши – так видно ваше увечье, а в Лютгардии настолько красивые девушки не позволяют себе демонстрировать даже малейшие изъяны.

Я рефлекторно выпустила волосы вперёд. Увечье, что?! Подумаешь, пара шрамов и рваная мочка! Какого праха!

…С другой стороны, она назвала меня красивой. Так и быть: прощена.

Полынь проигнорировал замечание дриады:

– Да, всё верно, Лесное королевство – страна свободы. И волшебства. Скажите, давно вам является баргест?

– Уже почти неделю. Он приходит по нечётным дням.

– И как он выглядит?

– Пугающе. – Цфат сокрушённо покачала головой.

– Можно подробнее?

– Он похож на пса, огромного пса графитового цвета. Когда я ложусь спать, он появляется у двери и смотрит на меня, а потом медленно приближается. В первый раз я решила, что это чья-то собака, и встала, чтобы прогнать его. Но стоило мне подойти, как баргест увеличился в размерах – стал больше меня, занял почти всю комнату! Потом завыл и исчез. В следующие ночи было то же самое, хотя я при виде его оставалась в постели.

– А какая у него шерсть, Цфат?

– Ухоженная. Короткая и гладкая, блестит.

– Почему вы думаете, что это баргест?

– Но как иначе? Рядом с этим псом мне становится так горько, будто я уже умерла, господин Полынь…

Внемлющий что-то черкнул в маленьком блокнотике, который в начале беседы вынул из одной из хламиды. Он повертел головой туда-сюда, потом наклонился и бесцеремонно заглянул под топчан, на котором сидел. Брови дриады взметнулись вверх, но Полынь флегматично пожал плечами: а я что? А я ничего.

Потом он спросил:

– А это может быть неудачным розыгрышем от кого-то из ваших друзей или знакомых?

– Нет, господин Полынь. У меня есть несколько подруг во дворце, но все они добрые и честные девушки. Большую часть дня я провожу за работой, причёсывая королеву и знатных дам.

– Цфат, ещё такой момент. Не хочу ставить под сомнения ваш профессионализм, но вдруг вы сделали кому-то неудачную стрижку и человек разозлился на вас?

– Никак нет! Я очень люблю свою работу и всегда всё делаю хорошо. – Дриада вскочила и обвела рукой комнату: мол, смотрите, я настоящий фанат, как вы можете сомневаться во мне?

Полынь и не стал.

– Хорошо, – кивнул он. – Раз баргест является через день, то завтра ночью мы нанесём ещё один визит, чтобы воочию убедиться в его существовании. Вам нужно придумать место, где мы сможем спрятаться. Платяной шкаф, портьеры, что-то стандартное – баргесты не очень хитроумны и не сильно беспокоятся о приватности.

Мы попрощались и ушли.

– Что ты думаешь об этом? – спросила я у Полыни, пока мы пересекали садовый лабиринт, ведущий к одному из мостов. Он был выполнен в «шахматном» стиле: тут и там в нишах стояли белоснежные фигуры в полтора человеческих роста, смотрящие на гостей с презрением и опаской.

– Пока что ничего. – Полынь пожал плечами, на что его бесчисленные побрякушки отозвались нестройным звоном. – Описание баргеста верное. Причём в книжках пишут про «клочковатую шерсть», но Цфат уверенно назвала её гладкой и короткой, что соответствует действительности. Местной родни нет, значит, гены отвергаем… Может, чьё-то колдовство – узнаем вечером. Ах, да, подожди меня здесь, мне нужно ещё кое-что сделать, пока мы во дворце.

Я послушно села на указанную им скамью. Полынь нырнул в неприметный проход в зелёной изгороди и был таков.

Минуты две я сидела в молчании, наслаждаясь тёплым весенним солнышком и запахом сирени. Точно напротив меня на резном постаменте высился гордый ферзь. Вдохновлённый скульптор нарисовал ему лицо, и, скажем так, выглядело оно отнюдь не радушным. Под буравящим взглядом шахматной фигуры было сложно расслабиться, но в итоге я сумела. Где наша не пропадала!

Потом послышался хруст камешков, усыпавших дорогу, – из-за угла кто-то приближался. Шаги были лёгкими, очень лёгкими, не быстрыми и не медленными. Как говорил мастер Орлин, так шагают только люди с чистой совестью.

Идущий тихо насвистывал, и я невольно улыбнулась: столько беззаботной радости было в этой незатейливой мелодии. И вот – человек вывернул из-за ряда кипарисов. Свист взмыл мажором – и сразу оборвался.

– Тинави! Это вы! К-какая встреча! – возопил появившийся на дорожке молодой человек и распахнул объятия.

Я обомлела от неожиданности, но потом, в волнении путаясь в полах летяги, кое-как поднялась ему навстречу:

– И в самом деле, поразительная встреча, Лиссай!

Он был высокий и тонкий, сутулый. Лицо, шея, руки, длинные пальцы на изящных кистях – весь в веснушках. Светло-рыжие волосы торчали под такими безумными углами, что казалось, он стрижётся сам (моя новая знакомая Цфат такого бы не допустила!). Юноша убирал мешающиеся прядки за уши, но те снова и снова выскальзывали обратно. Я насчитала пять раз за то время, что мы рассыпались в удивлённых приветствиях: это было обескураживающе мило.

Он весь был очень милым, как потерявшийся бельчонок. Замотанный в традиционный шолоховский наряд – мужскую версию лесной тоги, в которой я сама рассекала по городу вчера, – он передвигался небольшими шагами и напоминал мачту, раскачиваемую на ветру. Глаза его были серьёзны и зелены, как сам лес.

– Здорово, что вы меня помните, Лиссай. После нашего знакомства вы исчезли столь внезапно, что я подумала: специально сбежали. – Я подпустила в голос лёгкого укора и постаралась незаметно прихорошиться.

Рыжий покачал головой:

– К-как же вас забудешь! К-к сожалению, тогда, из библиотеки, мне пришлось уйти не по своей воле. Но в глубине души я знал, что наши пути ещё обязательно пересекутся. Приятно, что это случилось так ск-коро. – Он сердечно сжал мою ладонь двумя руками, не переставая улыбаться.

Что немаловажно – искренне улыбаться.

Поразительно, как легко может быть с почти незнакомым человеком! Ведь мы с Лиссаем впервые встретились около трёх месяцев назад – и не виделись ни разу с тех пор.

Это случилось в библиотеке при Башне магов. В тот день я шла по читальному залу, таща в руках высоченную стопку книг: в них я напрасно надеялась найти хоть строчку, которая дала бы мне надежду на то, что однажды я снова смогу колдовать. А рыжий Лиссай в то же время стоял, задумчивый и «пустопорожний», в проходе. Прямо у меня на пути.

Противоположности притягиваются, поэтому удивительная сила набранной мною литературы сбила молодого человека с ног.

Мы разговорились. Сначала там же, на месте крушения, потом найдя себе укромный уголок у камина в библиотечной комнате отдыха. Время прошло незаметно: не знаю как, но этот не от мира сего парень умудрился вложить мне в голову ощущение, что я очень и очень особенная. При том, что не был похож ни на искателя интрижки, ни на льстеца, каковые обычно промышляют такой манипуляцией.

И вообще, мы почти не говорили «по существу» – о своих жизнях, – скорее о магии, искусстве, философии и религии… В какой-то момент Лиссай сказал, что хочет прямо сейчас показать мне одну книгу, – и отправился за ней в другой зал. Но не вернулся.

Я решила, что на этом наше знакомство закончилось. Расстроилась, конечно. А через пару недель выкинула из головы – ценой невероятных усилий.

Но вот он стоит передо мной и сияет, как огранённый бриллиант.

– А знаете, Тинави, пойдёмте выпьем чаю? Ведь в тот раз я не расск-казал вам самое важное! – Изумрудные глаза Лиссая разгорелись звёздами.

Я замялась:

– Мне бы очень этого хотелось, но я здесь по рабочему вопросу.

– Да бросьте вы! Я живу за углом, поэтому не отниму у вас много времени.

– Вы живете на территории дворца? – вскинула бровь я.

Лиссай в своём дорогом национальном костюме не был похож на слугу. Но для придворного он был слишком… открытым, что ли. Улыбчивым и доверчивым, готовым пригласить, по сути, незнакомку к себе домой. Ох, такие люди не задерживаются при дворе – в этом безумном мире интриг и власти.

– Да, буквально сто шагов отсюда.

Я набрала в грудь воздуха, чтобы ответить решительным отказом (первый рабочий день!) и предложить альтернативу (ну классный же парень!), как вдруг из зелёной изгороди вывалился Полынь.

Причём не из какого-нибудь тайного прохода в лабиринте, а прямо из цветочной стены – с треском и руганью. Внемлющий замер, озабоченно выпутывая из волос веточки и листья – хотя, как по мне, так они смотрелись в его бешеной шевелюре весьма органично.

Выскрёбывая что-то особенно зловредное на затылке, Полынь слегка повернул оголившуюся левую руку. Татуировка Ловчего ярко вспыхнула на солнце.