С непонятным концом история Птицы, рассказанная им самим

ТАРАСИК ПЕТРИЧЕНКА.

С непонятным концом История Птицы, рассказанная им самим.

Ты продолжай лететь… Лети – не бойся!

Свобода – это тоже песня, впрочем…

Кому её протягивать смешней,

Чем птице, пойманной в авоську безрассудства?

Лети на нож, «не бойся, мы с тобой»!

Я, начитавшись Голубя в Сантьяго,

Бесстыдно плакал в коридорах ТЮЗа

И люди удивлялись надо мной.

Как получилось так, что мой герой, любимый,

Которого воспитывал я с детства,

Оберегая ото всех и вся,

Попал в такую смятую картинку,

Где пьяной нотой движется Московский

И ногти режутся зубами вместо ножниц?

Как неудобно нарисован этот мир!

Когда ты хочешь спрятаться от всех,

В тебя стучат, звонят и письма пишут.

Когда ты стонешь: «Помогите, люди…»,

Хотя бы кто-то шею повернул…

Как это началось?

Вернёмся в детство: мальчик на подушке.

Врачи – ублюдки вырезали ласку.

Чтоб ты перевернулся, Доктор Спок!

Мне Доктор Хайдер симпатичен больше:

Он снова начал есть – и всё в порядке…

Я начал есть, я рос и – мне тринадцать.

Но не растёт усов… Досадный прыщик…

И девочки, конечно к тем, кто вырос,

С тобой танцуют, потому что весел…

А я смеюсь, пою, играю в мячик,

Стихи с гитарой сочиняю в ванной.

Пью под мостом портвейн с каким-то Мишей,

Курю – и в небо дымные драконы,

Потом я возвращаю всё назад

Горячей говно-красною струёю

Из мальчукового нетроганного рта…

Момент: возненавидел я портвейны,

Драконы полетят со мной по жизни…

Тогда же, помню, я мечтал о Насте.

Мечтал, что с ней проснусь в одной кровати

И буду трогать чудненькую грудь…

…Я жрал, как все мальчишки этот мир.

Писал, летал во сне и звал эмоций.

Эмоции пришли – мои кошмары -

И некуда от них мне было деться…

В кассетнике играет Майкл Джексон,

А ты боишься, просто так – БОИШЬСЯ…

Как описать вам страх, раз не боялись?

Ни двойки, ни отца, а мой – животный.

Когда ты прячешься в норУ под одеяло,

А даже там тебя не отпускает.

И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…

Решение сквозь переходный возраст –

Задача там, где возраст длится годы…

И я боялся и не знал, что делать,

Не знал кого и клал на всякий случай

Топор, украденный из шкафа в туалете,

Под мятую кошмарами подушку…

Сводили бы ребёнка к психиатру!..

Но здесь ведь только Бог болезни лечит.

О Боге люди редко размышляют –

Тогда никто ничем помочь не смог мне.

Ни бабка деревенская со свечкой,

Меня лечившая руками в старой бочке,

Ни то, что мы «валетом» спали с мамой:

Она заснёт, а я боюсь и плачу…

За перестройкой видеосалоны

Припёрлись к нам…

И я смотрел… Кошмары

Немножко обрели своё лицо

(Но тот – глобальный – никуда не делся).

Мне не забыть, как после фильма «Челюсти»

Боялся в море заходить.

А жили мы на Юге…

Как я боялся ванной после Фредди, «Нечто»…

Перевернуться этим режиссёрам!

Реж. Киндзадза мне симпатичен больше:

Смотрю его сейчас – и всё в порядке…

Но нет порядка там, где есть кошмары.

Раз нет порядка, приводи себя в порядок.

Тем более никто помочь не может…

Тогда и начал я интуитивно

Искать ключи, ходы, чтоб было легче.

Придумывать слова, движенья, жесты

Как защитить себя от этих страхов –

Джек Николсон, где «Лучше не бывает».

Но это – не комедия – тут страшно…

Наш серый потолок и я в кровати

Защитой повторяю заклинанья

Из слов бессмысленных и мистикой разящих.

Не ошибиться бы, где чёт, где нечет –

Так, чтобы получилось: не обратно…

На улице два раза левой шаркнуть,

А правою – один, чтоб всё в порядке…

По первой лестнице не наступай на череп,

Пролёт через одну, потом по каждой,

Потом через одну, через одну…

И проверяй всё в доме только в нечет…

И никогда не говори «наверно»:

«Короче», «может быть» и «точно» – это метод…

Мне помогло… Наверно, это Бог

Взглянул в моё окно дождливым летом,

Когда два месяца подряд лилась вода.

Мне подпевая в слёзы и расклады

Лилась…

В квартире никого и я один

И в форточку мне видятся драконы,

На дачах все, в 16.30 «Кортик»

И больше ничего и ТИШИНА…

Увидел он: в окне мальчишка пишет,

Пытаясь слить во что-нибудь кошмары

И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…

Он пожалел… Так мне помог мой метод –

Эмоции присели

Тогда… Теперь я тихо ощущаю

Остатки памяти испуганного детства,

Когда смотрю на серый потолок,

В котором представлял себе картинки:

Вот голова охотника, вот дева –

Они в то время тоже помогали –

Когда я проверяю газ и свет

И запертую дверь так раз по восемь…

Я продолжаю дальше: девятнадцать…

Мы пьём с друзьями водку – мне блюётся

В троллейбусе на заднее стекло…

Чтоб ты перевернулась, эта водка!

Самбука – та мне симпатична больше:

Затянешься разок – и всё в порядке.

Мы драпаем… Конечно же драконы…

Вот мой друг Коля: сочиняем песни,

Записываем их, играем, дышим –

Друзья, девчонки – в ноги – мы в фаворе…

Тогда-то мне и повстречалась Тата –

Печатала стихи, рассказы, тексты,

Которые я сочинял из пальца.

Мы пили спирт и даже целовались

И ноготками Тата на машинке,

Да волосы мне в хвостик одевала –

Тогда за них и начал я бояться.

На пять лет старше, сыну вроде пара…

Потом расстались мы, потом сошлись и Это…

Ментоловый я Dunhill покупал,

Частенько оставаясь с нею на ночь

Для мамы с папой под смешным предлогом.

И муза всё меня не отпускала,

Что есть нормально в девятнадцать лет…

Полгода после по взаимному согласью

Решили мы в конец расстаться с Татой…

С тех пор плясали девки предо мной

И в крылья хлопали мне на бегу драконы…

Я поступил в ненужный институт,

Тогда же в первый раз решил жениться.

Девятым августа раскрашен календарь

И в памяти застряла эта дата

Помимо Дня Рожденья с Новым Годом…

Связал нас общий друг и одноклассник,

К которому мы в армию возили

Галлоны кофе, чтоб косил «по сердцу»…

Мы целовались, спали без ума.

Я ничего вокруг почти не видел

И всё писал о ней и про неё…

Но музыка текла своей рекою:

Концерты, встречи… Творческий накал,

Который постепенно истекал,

В наркотик постепенно превращаясь…

Эмоций и общенья не хватало

И мы с ребятами попали в никуда…

Тогда же мучил, помнится вопрос –

Я, выросший на книжках и геройствах,

Наивно полагал:

Когда ты людям делаешь добро

И только,

То – они тебе добро.

Но, оказалось, в жизни всё не так:

Скорей наоборот – и в этом fuck…

Меня всё это раздражает до сих пор.

Короче, Сшибочкой По-Павлову назвать

Готов я этот сладостный момент.

Но в девятнадцать – двадцать он у всех, пожалуй.

Досадно, если в тридцать затянулся…

…Итак, я звал эмоций. Что ж – пришли…

Я уходил из дома – это поза.

В квартирах ночевал, кипела доза

И девушка от ломки обмочилась

На серые кроватные листы,

Хозяин со шприцом в паху ходил

От вен, ушедших ото всех и вся

Конечностей. Он грязно так смеялся…

Менты с визитом раз на дню…

Не помню, что тогда я написал.

Писал ли я?.. Я ржал – работал Gunjeeeeeeeeee.

И в терминатора играл под LSD…

А в это время мой весёлый друг,

С которым мы играли и писались,

Бросался в своём водочном бреду

С моста от Горьковской до Марсового Поля,

Но не погиб: про маму вспомнил – всплыл…

В психушке сутки, даже не звонил…

А дальше всё опять – концерты, водка,

Бросанья под машины, суицид…

Потом уж после всё же спохватился:

Укол – и сыт…

Что ж я?.. А я назвался

В кругах знакомых Птицей Заводной,

Поскольку заводил и заводился

И мог летать… Я всё летал во сне…

И пёрло. Распирало от эмоций…

Писалось – вспомнил… Кто писал моей рукой?..

Я думаю теперь: мой бедный мальчик,

Кому ты пел? Кого учил летать?

Друзей? Знакомых, родственников, близких?..

Жена послушно плакала. Страдала…

Где вы теперь, знакомые мои?

В тюрьме? От передоза…? Я не вижу

И не хочу увидеть их следы

На сгибах… Кто-то мне давно стучал:

Взаймы… И скорую, поскольку вот – в подвале –

От закипания раствором крови

Второй знакомый «Просто умирает»…

Я дал. Я позвонил… Но это после…

В те времена же вспомнил я о маме,

Когда под прогрессивными грибами

Увидел я людей, одетых в маски,

Спускаясь эскалатором метро…

Как будто белый грим на них одели.

Вот: сплошь и рядом всё они… Они…

И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…

Ко мне вернулось ощущенье детства –

Я побежал и в воздухе драконы,

Но не спастись, не убежать, не деться:

Не отпускает и не отпускает…

Потом меня продернула измена,

Что бешенством я где-то заразился…

Тогда от всех и вся сбежал я к маме

И целую неделю провалялся

Под серым потолком… Не ел, не мылся.

В подушку мокрую всё тёк больной слюною

Своей измены… «Господи, послушай!

Оставь меня пожалуйста в живых…»

Эмоции ушли: переломался…

Но год ещё я пошло пил:

Эмоций память долго отпускает…

Майлз Дэвис, как тебя я понимаю…

Концерты шли. Я пел. Плясали девки…

Жена хотела завести ребёнка.

Я не хотел…

Я помню этот день,

Когда ел бигус дома от похмелья,

Спеша с ночным концертом в модный клуб…

Чтоб ты перевернулся, хренов бигус!

(С тех пор его не ем и ненавижу).

Мне макароны симпатичны больше:

Посыпал перцем, кетчуп – и порядок.

Но не о том. После концерта Птица –

Так про себя я звался в тот период –

Спешил рвануть с визитом к новым девкам

И трахаться «хоть сутки на пролёт»…

Я думаю сейчас: мой бедный мальчик,

Кто был с тобой тогда и кто сейчас зовёт?..

Приехал в клуб… Вода, пинцет, драконы…

На саунд-треке вроде всё нормально…

Я помню шел на сцену с первой темой.

Ребята улыбались, волновались.

Я помню боль и как ушел со сцены,

Оставив саксофон в полу валяться,

И дорогой холодный пол сортира,

И «Господи, оставь меня в живых.

Пожалуйста…»,

И мысль: ну только б не аппендицит;

Гримёрка, пол, диван, охрана – обыск,

Такси, блюётся красною струёю…

В парадной головой к стене на Петроградской

Я прошу: Звоните в Скорую…

И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…

Так страшно, где никто помочь не может…

Реанимация… Напротив – человек

С обрубком кровоточащей ноги…

Я в капельницах…

А в дверях… Испуганное мамино лицо…

Что вспомнить мне ещё из тех времён?

Цветным пятном осталась тётя Лора,

К которой с Колей ездили на дачу

В весёлый 63-й километр.

И Петроградская, где пелось и писалось,

Где плавали и хлопали драконы,

И мы мечтали с ним и вверх смотрели.

Где сотни тех, кого лечил и парил

Разъехались по Родинам и странам…

Бог как-то спас потрёпанную птицу,

Оставив жить…

Я бросил пить и пр., ушли драконы

И память об эмоциях прошла,

Оставив мне одно желанье – выжить.

О! Это был чудесный Новый Год в больнице!

Так больно. Шмель, зажатый дохлый внутрь окна…

Прекрасный праздник…

Я перестал играть… И пустота…

Об стену кулаками… Как жена терпела?

Как помогла мне всё-таки картинку удержать?

Чтоб жил. А жить то было нечем…

И мы с ней вместе побежали к Богу,

Пытаясь мир наш вместе с ним построить.

И дочка… Серафима родилась…

Тогда придумал я забавный метод:

Чтоб как-то на поверхность да всплывать,

Проблемы себе нужно создавать

И их решать. Но быть должны под силу.

Я начал «поступать», потом бросать.

Там было скучно всё: там рыли мне могилу

Учителя…

Но многое я взял… Когда не спал ночами,

Потом вставал и к душу в пять утра

В тупом желании

научиться Свингу,

Английский одолеть…

С коляской, методично в сон качая

Девчонку, не желающую спать,

Гулял под дождь и снег…

Я был влюблён в неё, и маленькая фея

Мне улыбалась, крыльями звоня:

Так хлопали мне крыльями драконы…

Меж тем с женою мы ходили к Богу.

Тогда я понял, что такое Боль:

Другая боль – не та, что там: в больнице

Была…

А та, что есть во мне, в тебе, во всём и в каждом

Движении и мире заключённая и запертая –

Она всегда во мне и мной писала;

Что больше не писать я не могу.

Я стал писать…

Как объяснить вам, что такое Боль?

Ты чувствуешь её в глазах соседки

В метро,

В полёте птицы… Птицы… Птицы… Птицы!..

Меня так звали… Страшно, страшно, страшно…

Не бойся! Я писал про мир драконов…

О том, как понимаю этот мир…

О том, как безнадёжно мне бороться

С его дурацкой правильной машиной…

Такому сумасшедшему и маленькому мне…

И началась война. Я бросил вызов,

А мир меня увидел…

Я снова стал лечить, он начал бить,

Кидая мне картинки из эмоций…

Теперь не помню я, откуда точно

Взялась идея некого союза,

Который бы помог объединить мне

Таких же сумасшедших, как и я…

Заметил я, что всё пишу о Солнце,

Ребенком полагая, что оно

Способно победить наш мир драконов:

Ведь Солнце с Богом сравнивали люди

И Солнце в детстве мне так помогало

Из ночи выйти – днём чуть меньше страшно было…

А Солнце – рыжее, и, стало быть, союз…

Прошло N лет, что Бог меня держал,

Спасая от эмоций и от мира,

(Но боль я чувствовал и рад был этой боли:

Я из неё писал и понимал…)

И дочка подросла, ей было два,

Когда я в джаз ударился и музыка пришла,

Всё остальное потянула за собою…

Я начал позволять себе джин-тоник

И газики потешно выпускал,

Свой рот открыв на хохмы всем друзьям…

А были ли друзья? Но я Играл!..

Потом же плакал исповеди в храме,

Что вновь своей жене я изменял.

Мне стыдно было очень перед Богом,

Но… Музыка НЕ ТА… Мне где-то пусто…

А может я эмоцию поймал

От мира?.. В чёрном ящике подарок…

Чтоб ты перевернулся, чёрный ящик!

Футляр с гитарой мне приятен больше:

Разгадка – гитарист – и всё в порядке.

А где же ТА? ТА на игле осталась?

Та Музыка… И что мне было делать

С этим?..

Один хороший человек в то время,

Которого простить не мог потом я долго,

Меня паршивой штуке научил,

Мою семью со мной спасти пытаясь.

Он мне сказал: «А ты не говори…»

А правду я любил и за неё отдать

Готов был всё. Потом так и случилось…

Тогда ж во мне враньё успешно поселилось

И рушило со мной мою семью.

Ведь думал я, что с Богом говорю…

А Бог спасал… Во мне же снова Птица

Тихонько начинала воскресать…

«Ты… продолжай лететь… Лети! Не бойся…»

Я всё летал во сне, как до сих пор летаю,

Но Птице сон не интересен… Я то знаю…

На корточках курилось на балконе

Сейчас…

И голубь искоса смотрел с перил:

Он наблюдал – я встал, расправил руки –

Улетел, конечно…

Что изменилось?.. Я не стал взрослее.

Циничней, может быть… Грязнее? Может быть…

Всё говорит о том, что Птица будет,

Но где? Когда? Зачем? И кто со мной?

Вот я стою. А вот мои драконы…

А вот мой крест неясный за спиной…

Я дальше буду с вами говорить:

В момент, когда ты пишешь прямо в тело,

Все силы из тебя перетекают.

Ты, словно невменяемый какой-то

И куришь беспрерывно сигареты

В себя…

Вы видите: со мной мои драконы

Сейчас…

Забавный вид… Опять драконы… Повторяюсь…

Итак, я продолжал бежать по джазу

И в стол писал затейливые песни…

А по ночам ходили мы по клубам,

Меняя скуку джазовых стандартов,

Занятий с инструментом в гордость соло

На споры, на шитьё и странных женщин…

Жене всё говорил, что на халтуре…

Я помню в те смешные времена

Всё размышлял о правильности жизни,

Манерно сто на сто взяв водки с соком,

У стенки в модном клубе «Грибоедов»

И с бонусом своим – бесплатным входом

Смотря, как шьют и жгут мои потерянные братья

По музыке…

Вокруг меня опять плясали девки,

Моих знакомых в зависть раздражая…

У женщин есть забавная черта:

Хотеть, желать спасти того, кто глубже,

И ждать, что «он изменится…», но я

Нисколько не менялся в этом срезе –

Надежды таяли: «А он предупреждал…»

Но то – одни.

Другие – эти просто подбирали

Меня… «Какой забавный этот петушок!..

Рубаха-парень!..» А потом, конечно, шок…

(У Вудди Алена есть фильм «Сладкий и гадкий»).

Я разный в разных состояньях пребывал,

Но никогда не связывался долго,

Поняв свою картинку: «Да, красив…

Наверно, что-то с крыльями, глазами…

В метро сидит, не раздвигая ноги,

Как девка площадная у Бодлера…

И волосы… И прочие т.д. …»

Потом уже они меня боялись:

«Молчит. Красивый. Что там у него?..

Нет! У таких, конечно всё порядке!» -

И лезли про меня к моим знакомым…

Потом я взял и голову забрил,

Чтоб испугались все: мне было интересно…

Любил я волосы, всегда за них боялся…

Но это всё потом…

Пока летели сотнями драконы

Да не мои…

Эмоции тихонько подбирались

И Птица чаще, больше проявлялась,

Глаза мне в память закрывая подло

Где страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…

У грязной стенки клуба с «водка с соком»

Что думал я про правильность тогда?

Я думал: как бы правильно зажить?

Как организовать себя, исправить что ли?..

Чтоб было мне не стыдно перед Богом,

Который жизнь мне заново отдал

Тогда… Двадцать восьмого декабря –

Повторный День Рожденья для меня –

Вторую дату, что скоблит по жизни

С девятым августа (об остальных потом) –

В больнице на драконьей Петроградской…

Моя неправильность меня ломала…

Но как быть с творчеством

И с тем, что я ПИШУ… Пусть даже в стол…

На этот мой вопрос

Никто не мог ответить…

(Нет ответа здесь.

*смеётся)… Я болел всем этим…

И Птица уже близко появлялась…

«Таких же сумасшедших, как и я…»

Мой друг, к которому я в армию

Возил галлоны кофе,

Мне говорил: «Ну кто тебе сказал,

Что ТАК неправильно,

А правильно – как я

Живу?.. Как все здесь…существуют…»

Я чувствовал, что что-то здесь не то.

Что мир со мной воюет

И защищает Бог…

Тогда я верил в Apple. Где теперь он?

Его тихонько подминает мир драконов.

Здесь побеждают люди в иномарках

С циничностью зарплат, карьер и мест под солнцем

Искусственным… Мир с ними не воюет…

Задача их одна: не натолкнуться

На редких сумасшедших

Вроде меня,

Знакомых с настоящим Солнцем – рыжим…

Тогда всё будет качественно, ровно

И спокойно…

Друг продолжал: «Мы на тебя смотрели,

Когда ты пел, летел, и все твои движения,

Которые ты просто от души,

Смотрелись, как PR-ходы…

Так надо, понимаешь! Жить!»

Но он не жил…

«Лети, лети – не бойся! Мы посмотрим… »

Чтоб ты перевернулся, телевизор!

Мне жизни краски симпатичны больше:

Тут можно рисовать – и всё в порядке… ?

Вопрос…

Всерьёз меня долбила эта правильность…

Что в ней я состоюсь в моей победе

И на лихом коне порву весь мир…

Но с Богом не бывает «Баш на Баш»…

Или бывает? Я узнаю позже,

Когда пойму одно: что за слова,

Которые ему ты произносишь,

За «просишь», нужно будет отвечать.

Ещё одно теперь я знаю точно:

«Дай этого – я дам того-другого» -

Суть – не его игра… Он не играет.

Играет тот, где

Страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…

…Холодным был седьмой день января.

Родился Бог – пришла двойная дата –

Из новых дата третья для меня…

Я помню: минус тридцать – где-то рядом.

На улице гудит, гостей встречая,

Военненький подвыпивший оркестрик…

Мы – на халтуре в тёплом ресторане:

За нас ведь Джаз!

Вот там я встретил девушку, в которой

Ответный механизм был предусмотрен

Ко мне… Как ключ-замок по ДНК,

Горошина-стручок по фильму «Форест Гамп»,

Которая потом женой мне стала

Второй…

По жизни до того всё рядом мы ходили,

Не замечаясь,

Как в Пастернака «Докторе Живаго».

Мы долго с ней потом уже смеялись

Количеству друзей, людей, знакомых,

Которые нас с ней объединяли

До встречи… Я увидел и влюбился…

Да так, как не влюблялся никогда.

И SMS-ки рвали провода.

Какие провода! Давно уж воздух!..

Она меня боялась… Я боролся…

Я был в привычке, что не мог не побеждать…

Узнав, что у меня жена и дочка,

Послала на…

Я перестал… Тут правильность была…

Как раньше не увидел?! Напоролся!

И подавился…

Прошла одна неделя… Может две…

Я вышиваю с другом Вовой – он сейчас в Москве

В родной позиции – герой на контрабасе…

И тут она звонит (потом узнал –

Её прокинул

Очередной заезженный бой-френд

Из неудавшихся артистов. Лучше б мент:

Тогда б, глядишь, стрелялись – дрались…

Просто слился…) Звонит.

А я влюбился… До того в неё влюбился,

Что места для себя не находил…

В тот вечер я у Бога попросил:

Ты отпусти меня, оставь меня в покое!

Я отдохнуть хочу… И отдохнул… Он отпустил.

Так завертелись наши с нею отношенья…

Так первую жену я подкосил,

Убрав её в истерику на год,

Всё рассказав ей про измены, похожденья,

Всю правду рассказав, что я такое,

Что не люблю…

Так я вернулся к правде, которая важней всего была.

Ушёл к второй… Вторая…

Она была почти ребёнком.

Загадочная девочка моя,

Меня, понять пытаясь, принимала.

Она влюбилась также как и я…

Тут было невозможно не влюбиться:

Птица

(Ведь Бог то отпустил.)

Пришла в меня…

Сейчас сижу в свой N-ский День Рожденья

И думаю, как пишется о близком прошлом трудно.

О давнем пишется гораздо легче,

Хотя и там всё

Страшно, страшно, страшно, страшно…

Итак, мы понеслись…

Мы полетели…

Эмоции пришли и я писал.

Записывались потихоньку песни,

Шли репетиции,

Вернулись в жизнь мою мои друзья,

Которые в меня так верили

И принимали то, что я пишу…

Союз, предполагаемый давно:

Тот, о котором размышлял я долго

Состоялся…

Ведь он уже давно существовал,

В нём были все, кто говорил,

Кто слышал, знал,

Кто увозил эмоцию

На Родины и страны,

Кто читал…

Я пиво пил, я улыбался, я смеялся…

На студии отрезки проводил.

И ноты заполняли пустоту…

Стихи и ноты… Репетиции…

Вернулась музыка МОЯ ко мне,

И я, как белый рыцарь на коне,

Рванулся в бой: «Получишь, мир драконов!»

…Мир принял бой.

И бой два года длился,

Пока писал, записывал, писал…

Всё это время девушка держала

И защищала всё, что делал я, собой…

Спасала…

Я закурил… Явился KENT 4-й.

До этого его я предвкушал

В стихах,

И знал, что если будут сигареты,

То только KENT – другого не дано.

Мне нравилось название и пачка.

И содержимым KENT не подкачал.

Он крут – и тот, кто курит это знает.

Я закурил… Пришли мои драконы…

Всё заводнее становилась Птица…

Порою стало мне не удержать

Её жестокие и резкие движенья.

Мир потихоньку начал побеждать

И понемногу становилось страшно…

Вокруг плясали девки, как всегда…

Тут я могу не продолжать…

А девушка держалась и прощала.

Любила и пока ещё держала

Меня…

Бог отпустил, но правильность осталась.

Я думаю сейчас, что Бог и правильность –

Есть не одно и то же…

Пришла мне мысль про первую жену:

Что поступил неправильно и больно –

Хороший человек, а я ему…