Слепой. Над пропастью

– Упаси Боже от такого счастья, как дом престарелых! Особенно наш, местный. Нет, нет, не нужно никаких домов инвалидов. У Александрова есть родные.

– Как родные? – Растерялся хирург. А женский голос продолжал говорить.

– Я веду дело престарелой родственницы. – Щелкнула сумочка, обратно зашелестели бумаги. – Клиентка знала, что Александров карточный игрок. Не так давно проиграл квартиру. Возможно, поэтому не хотела отдавать завещание. Но перед смертью старушка передала мне все бумаги на комнату. Умирая, просила вручить эти документы господину Александрову. Но только в экстренном случае. Но, как вижу, время Х настало. Вот документы на комнату в коммуналке. – Скрипнул стул. Женщина остановилась около меня. Вложила в ладонь пакет, большой и тяжелый. – Это завещание, а так же ваши документы на одну комнату в коммуналке.

– Бабушка? Моя бабуля? – Я растерянно шепчу, все еще не веря в свое неожиданное счастье.

– Увы, клиентка несколько дней назад умерла. Так что собирайтесь. Я вас отвезу в ваши владения. Теперь я, как адвокат, побеспокоюсь, чтобы Александров жил у себя дома, а не в приюте. Я всей кожей ощутил, что фортуна неожиданно повернулась ко мне лицом, и наконец-то улыбнулась мне. Какая бабушка? Точно, как я о ней забыл! Троюродная тетка мамы.

– А где это находится? – Ошарашено пробормотал, пытаясь ущипнуть себя за ухо, чтобы проверить, не сон ли это. Но нет, боль была вполне явной. Значит, не сплю.

– Не так далеко отсюда, в двух кварталах. На улице Пограничной.

– Да это центр города! Да, мой Ангел-Хранитель, или мой Бес Искуситель, кто-то подсуетился, что дом престарелых исчез, канул в лету, как страшный сон. – Вы не возражаете, что я могу забрать с собой Александрова?

– Да, конечно. Забирайте больного, я вас не задерживаю! – Растерянно лепечет мой лечащий врач. Он сам был удивлен таким поворотом событий.

– Вы не против? – Спрашивает врач у меня. Я буду протестовать? Господи, какой глупый вопрос! Да пусть меня хоть черт рогатый забирает, только не в дом престарелых, в это осиное гнездо старых перечниц и престарелых пердунов! Но почему этот женский голос так знаком? Я принимаюсь мысленно отматывать ленту памяти. Но не могу припомнить этот властный, сильный, и мелодичный голос. Он оставался в светлой части жизни.

– Я согласен принять свое наследство. Комната в коммуналке, все же намного лучше, чем комната в доме престарелых. – Это проговорили мои губы.

– Ну, тогда с Богом. Я рад, что все так хорошо сложилось.

– Да, чуть не забыла. Это вам. – Зашелестел пакет, что-то звякнуло негромко. – Кофейку попьете, покойную бабушку помянете.

– Спасибо! – Врач еще больше теряется, взяв пакет. Для него это вторая, но приятная неожиданность. Женщина тем временем подает мне руку.

– Я вам помогу дойти до машины! Мне пришлось убрать свою гордость до лучших времен в самый дальний угол. Берусь за локоть. Выходим в коридор. Медсестра тем временем выносит из палаты пакетик с нехитрыми пожитками.

– В добрый путь! Я очень рада, что все так удачно сложилось. Женский голос звучит ровно, и холодно-вежливо. Как будто вчера между нами не было никакой размолвки. Я чувствую в глубине души едкий укор совести.

– Людмила, вы меня простите за вчерашнее. Не знаю, чего на меня нашло, наговорил вам гадостей.

– Кто прошлое помянет…

– Тому глаз вон? – Я криво усмехаюсь. – Видать, очень любил поминать прошлое, если оба глаза потерял. – И с горечью резко махнул рукой. Женщина вложила в ладонь что-то холодное. Пальцы легли на округлость.

– А это что?

– Это мой прощальный подарок. Специальная трость для слепых. Теперь ваша верная спутница.

– Да. – Погладил рукоятку. – Моя верная спутница. До конца жизни.

– Прощайте! – Я ощутил руку медсестры на плече. Я кладу ладонь на нежные пальчики, слегка сжимая, шепчу:

– Нет, не прощайте! Я… – Горло перехватывает резкий спазм. Запинаюсь, но всего на пару секунд. – Я упрямый. Знаю, что будет встреча. И не одна!

– Прощайте. – Медсестра вырывает руку, и не уходит, а убегает. Адвокат уверенно берет под локоть. И доверительно шепчет.

– Я узнала голос. Это она звонила. А она, хоть не красавица, но симпатяшка. Что, нравится? Вздыхаю. Эта женщина для меня недосягаема. Холодная и неприступная, как далекая звезда.

– Она замужем. Адвокат ехидно хохотнула.

– Ой, да для тебя, прожженного кобеля, то, что она замужем, это не препятствие.

– Здесь все не так. Здесь все намного сложнее.

– А, любовь-морковь? Ладно, пошли, у меня мало времени. – Чувствую, как адвокат волочит меня в сторону больничного лифта. Так началось первое путешествие в новом для меня мире. Длинный коридор. Лязгают створки лифта, как челюсти аллигатора, отсекая еще часть жизни. Больница с вонью хлорки, уколами, процедурами, перевязками осталась позади. Я спускаюсь по ступеням. Впервые за несколько недель выхожу на улицу. В тот момент, когда произошла катастрофы, был самый разгар лета. А теперь осень смывает дождями тепло и улыбку с земли. Горьковатый запах опавшей листвы проплывает над городом. Пахнет бензином. Женщина остановилась около машины. Распахивает дверцу, помогает занять место на заднем сиденье. Кто это? Мой ангел, вытащивший мой зад из больничной трясины? Я провожу пальцами по обивке сидения. Черт подери, да это же дорогая, натуральная кожа, а не говняный дерматин! Сиденье мягкое и очень комфортное. Знакомые ароматы духов, новой кожи, ментоловых сигарет, бензина и машинного масла сильно встряхнули память. Мы сидели несколько минут молча, ни о чем не разговаривая.

– Ну и что ты так сидишь, надув шеки? Точно бурундук! Бурундук? Как молния, пронзила мозг догадка. Только один человек мог называть меня так. Моя троюродная сестра. Мой лучший друг детства. Едва сдержался, чтобы не крикнуть.

– Алина, неужели это ты? Я вспомнил, как худая, нескладная девчонка с двумя косичками, похожими на крысиные хвостики, частенько приходила в гости. Наши мамы, троюродные сестры, пили кофе. И судачили о своем, о женском. Я показывал авиамодельную коллекцию. Потом рисовали, или убегали гулять во двор. Но с тех времен прошло много лет. Теперь казалось, что все происходило как на другой планете. Повзрослев, продолжали общаться. Матушка упросила Алину пристроить меня на работу. Не знаю как, но сестренка смогла уговорить папашу взять помощником охранника. Но через полтора года меня оттуда вежливо турнули.

– О, Максим, наконец-то ты меня узнал! – Щелкнула зажигалка. Нос улавливает аромат ментола. – Будешь курить?

– Нет, бросил.

– А у меня все никак не получается. Да, о чем я хотела сказать? Ты сегодня вступаешь в наследование. Это чистая правда, что бабушка умерла. Вчера похоронили. Хорошо, что старая перечница успела отписать тебе комнату в наследство.

– А сама-то ты как узнала, что со мной случилось?

– Сразу в новостях передавали. Ты сам знаешь, что твой босс был не последним в этом городе человеком. О взрыве и его смерти по городу несколько дней много разных кривотолков ходило. Вчера, после обеда, женщина звонила. Рассказала, что с тобой может случиться неприятность. Немного задержалась, нужно было спешно дооформить твои документы. Решила сделать тебе приятный сюрприз.

– Да, спасибо тебе. Твой сюрприз удался на славу!

Глава четвертая.

Мои новые владения.

Так мысленно назвал простую комнату в коммуналке. Вначале одна ступенька. Первый этаж. Алина, немного задержавшись около входной двери, звенит ключами. Скрипит, как охрипший дворник, входная дверь. Нос улавливает гамму всевозможных запахов. Старая, лежалая пыль, ненужные вещи, прелое тряпье, гречневая каша, горелый омлет. Да, еще тот микс! Но все это привычные запахи коммунальной квартиры. Лишь только сейчас вспоминаю, что больничный завтрак переварен крепким желудком. Если это можно было назвать завтраком для здорового мужика – спецназовца. Тарелка водянистой манной каши, одного яйца. И стакана какой-то несладкой бурды, именуемой больничным чаем. Из чего варят эту гадость, для меня осталось тайной за семью печатями. Догадываюсь, наверное, вываривают старые тряпки вкупе с дохлыми тараканами. Но такую дрянь никогда не пил, а отдавал соседу, безродному старику. Он даже такому чаю был рад. Если бы не Мила с домашними пирожками, точно бы с голодухи ноги протянул.

Идем по коридору. Несколько раз спотыкаюсь об угол старой тумбочки, или коробку с тряпьем. В последний раз, ухитряюсь так ушибить большой палец, что не смог сдержаться.

– Вот черт! Долго еще тащиться до квартиры?

– Уже пришли! Постой немного. Алина обратно задерживается, звенит ключами. Дверь напротив открывается, прокурено хрипя.

– А, это ты, Алиночка? Привет! – Слышу старый, пропитанный табаком, голос. На меня пахнула густая волна запахов дешевой махорки, пива, сыра и копченой рыбы.

– Здравствуйте, дядя Петя.

– Маркиза пришла покормить? Так недавно рыбу, шельмец, трескал. Особенно колбасу, хорошо жрет!

– Знаю, знаю, что Маркиз на аппетит никогда не жаловался. Я вам тут привезла нового соседа.

– Дальний родственник покойной бабы Паши?

– Потом познакомитесь!

– Угу! – Дверь, прохрипев, захлопнулась.

– Вступай в наследство! – Алина распахнула передо мной дверь. Она пропела, как старушка, хоть хрипловато, но ласково. Я вхожу в комнату. Может, здесь уютно. Но в нос бьет нежилой дух спертого воздуха. Что-то мягкое ткнулось в ногу. Нагибаюсь, нащупываю большой ком шерсти, ушки, хвост.

– Кот?

– Знакомься, это Маркиз. Ему десять лет. Тебе с комнатой в наследство досталось от покойной бабки.

– Значит, старичок! Да, как в сказке про кота в сапогах. Там тоже котяра какому-то сыну в наследство достался.

– Младшему, – Уточняет Алина. – Но этот котяра помог жениться на дочери короля. Так что знакомьтесь. Маркиз, сибирский кот, теперь твой.

– Какого котяра хоть цвета? Хотя теперь все равно, какого цвета шерсть. Хоть зеленого в крапинку. Он для меня живет в черноте.

– Черный, как уголек. Только есть один недостаток.

– Надеюсь, по углам и в тапки гадить не будет?

– Нет, что ты! – Смеется Алина. – Не волнуйся за тапки. Маркиз, очень воспитанный котик. Его покойная баба Паша надрессировала так, что ходит через форточку по своим кошачьим делишкам. Так же возвращается. У тебя возни с лотком не будет. В кошачьем детстве ворона глаз выклевала. Маркиз одноглазый. Надеюсь, из-за этого не прогонишь на улицу? Не забудь, что условие проживания кота строго оговорено в завещании. Старушка перед смертью волновалась о судьбе любимца. Даже оставила денег на корм.

– Да нет, что ты! Как прогнать беднягу, чтобы домашний старичок скитался по мусорникам? С него хватило, что хозяйка преставилась. – Я почесываю кота за ухом. Тот дружелюбно замурлыкал, залез на колени, и принялся топтаться лапками.

– Вот и хорошо, что у вас налаживаются отношения! Маркиз ласковый котик, но не любит детей.

– Ты, совсем как Кутузов. – Я с жуткой завистью вздыхаю. Этот котяра намного счастливее меня! У него один глаз есть. Он видит. А у меня нет ни одного глаза, и я живу в мире полной темноты!

– Здесь кровать, стол, стул, комод. – Алина молчит, потом добавляет, – и старый, как моя жизнь, холодильник.

– В общем, все, что нужно, для простого существования.

– Был старый телевизор, но сломался. Бабка на запчасти заезжим молодцам продала. Так что не скучай. Вот тебе карточка. Я ощущаю прохладу пластика. И растерянно верчу в руках. – На эту карточку будут переводить каждый месяц, пятого числа, пенсию по инвалидности. А в холодильнике на первое время еды для тебя хватит. Кошачьего корма вполне достаточно. Если Маркиз все сожрет, тогда новой пакет принесу.

– Вижу, бабушка позаботилась о своем питомце.

– Да, старушка перед смертью оставила денег на кормежку любимца. – Алина вложила в ладонь ключи. – Это от квартиры и входной двери.

– Может, чаю месте попьем?

– Нет, мне пора, работа не ждет! – Сестра грустно вздыхает.

– Да подождет работа, никуда не денется. Не волк, в лес не убежит. Алина помолчала несколько секунд.

– А ты прав. Можно немного задержаться. Десять минут ничего не решают. Скрипнул стул. Она звенела посудой, наверное, искала чашки. Шипит электрический чайник. Я ощущаю аромат отличного цейлонского чаю. Хлопает дверца холодильника. Звякает тарелка. Потом другая. – Чай готов! – Алина пододвигает чашку с ароматным чаем. – Бери бутерброд. И рассказывай, как жил после того, как мой папаня тебя с работы в фирме турнул?

– Для тебя не секрет, что плотно подсел на игру. Вначале по маленькому.

– Ну, да, аппетит приходит во время еды. – Ощупью нахожу бутерброд.

– Класс, с красной икрой. Давненько не баловался такой едой. И, откусив, прожевал. – А потом затянуло. Сделал очень большую глупость в надежде отыграться.

– Даже так? Что ж такого ты, стреляный воробей, такого учудил?

– Зачем повторяться? Сама знаешь, продул в карты квартиру. Хотел было отыграться, но денег не было. Нанялся телохранителем у одного крутого дяди. Н да.

– А что дальше?

– Это была моя самая большая ошибка в жизни! – Выдыхаю с отчаянием. – Да лучше бы в такое осиное гнездо не совался!

– А что такого? – Настораживается Алина.

– Крутой дядя приторговывал оружием. Это я потом узнал. А так со стороны строительная фирма, параллельно грузоперевозки. Не знаю, что между собой не поделили. Может, начался очередной передел сфер влияния. В общем, попал к переделку.

– Наверное, конкуренты подстроили.

– Это пьяному ёжику понятно.

– «Форд» протащило вдоль всего оврага. Босс и напарник, что был за рулем, оба сразу погибли. Один я выжил. Возможно, потому что в сам момент взрыва спал на заднем сидении. Но, как видишь, ветровым стеклом порезало лицо, и повредило глаза. Хирург удалил, сказал, спасать нечего.

– Да, все печально. Если глаза были, может, оставался мизерный процент восстановить зрение. – Алина налила себе еще коньяка. И не закусывая, выпила.

– Увы, что случилось, то случилось. Глаз нет. Зрение сам Господь не вернет. – Я откусил бутерброд. – Ты там работаешь, где была?

– Да, адвокатом! – Женские пальцы прикоснулись к ладони. – Хочешь, закажу глазные протезы? Какого цвета? Карие или зеленые?

– Не издевайся!

– Так я серьезно.

– Не трави душу. И так тошно. Дерьмовая судьба инвалида, жить от пенсии до пенсии. На эти чаевые от жмота. – Горькая улыбка скривила губы.

– Тогда возьми очки. Это твои, черные «терминаторы». Ты забыл, когда уходил с нашей фирмы. Все таскала с собой в сумочке, думала отдать при встрече. Я ощупывал пальцами очки. Это те самые, что купил в подземном переходе. Потом надел.

– Так тебе будет немного лучше. Но судьбу, даже самую дерьмовую, всегда можно исправить.

– Отрастить новые глаза? Это невозможно! Я не морская звезда, и таких способностей к регенерации у меня нет.

– Я что-нибудь придумаю.

– Коробки клеить или ручки шариковые собирать в обществе слепых? – Со злостью процедил сквозь зубы. – Какого черта, это мне разве поможет? – Я отпил крупный глоток коньяка. Это немного успокоило.

– Не чертыхайся, и перестань злится! Злость тебе не помощник. Что делать? Пока не знаю, мне нужно время, чтобы подумать. Затрезвонил мобильный телефон. Алина, посмотрев на экран, грустно вздыхает. – Пока возвращаться на работу. Я побежала, уже опаздываю на встречу с клиентом. Будет время, на днях обязательно загляну. Да, вот еще тебе мобильный телефон. – Женщина всунула в ладонь продолговатый предмет.

– А зачем эта штука мне нужна? – Я мысленно добавил, «что коту презерватив!». Но вслух этого не стал говорить. Грубовато для сестры. – Все равно ничего не вижу. И звонить, кроме тебя, некому.

– Будет время, сама звякну. Алина принялась убирать посуду в шкафчик. – Бутерброды в холодильнике! Не увлекайся коньяком! Я побежала на встречу. – Дверь за Алиной захлопнулась. А остался в комнате, в новой жизни. Нужно привыкать к своему новому положению. На коленях спал Маркиз. Если я не умер, если меня успели довезти до больницы, и прооперировать. Если я не загнулся после операции, значит, в небесной канцелярии на мою персону есть какие-то планы? Бог почему-то не списал меня в утиль. Нужно царапаться! Не сдамся! И с чего начинать? Наверное, с самого простого. С бытовой самостоятельности.

Пятая глава.

В коридоре я столкнулся только с одним соседом.

Алина давно укатила на встречу с важными клиентами. Но в комнате все еще висело облачко ароматов французских духов, терпких и загадочных. К нему примешиваются запахи крепкого кофе, шоколада и ментоловых сигарет. Наверное, так пахнет современная женщина. Я сижу около стола, и сжимаю обеими руками чашку, вдыхаю аромат горячего чаю. Редко, очень редко сейчас встретишь мужика, меняющего четвертый десяток, без проблем со здоровьем. У одного болит позвоночник или ноги. У второго барахлит желудок. У третьего печень шалит от пивасика и жирной закуси. А четвертого мучит мигрень. Высокое давление, боль в суставах, ревматизм, радикулит, эти болячки становятся лучшими друзьями, и так до конца жизни.

Но у меня такого балласта нет. Каждый раз, проходя медосмотр, слышал: «С таким здоровьем можно хоть сейчас лететь хоть в космос!». Да. В космос. Это осталось в прошлом. У меня впервые появились проблемы со здоровьем. Точнее, теперь была одна проблема. Глаза. Вернее, их полное отсутствие.

Я инвалид? Эта мысль резанула по душе не хуже осколка стекла. Как жить, если весь мир во тьме, и что тебя ждет дальше вытянутой руки, не знаешь? Но хватит себя жалеть! Пора выходить в новый мир, и знакомиться с соседями.

Я допиваю холодный чай. Встаю, и начинаю движение.

– Ах ты, черт! – Первое, так сшибаю стул. Но меня не останавливает такая мелочь, как боль в ушибленном пальце ноги. Кое-как нащупываю дверь, выхожу коридорчик.

Это настоящее царство пыли, паутины, тряпья, спрятанных в старых полках, шкафчиках и коробках. Тут же с кем-то неожиданно сталкиваюсь.

– Извините. Я не хотел зацепить. – Виновато бормочу, поправляя черные очки. Вот блин, чуть не слетели! Зачем пугать соседа? Хотя, кто его знает, мужик все-таки, не барышня кисейная. Возможно, похлеще, чем моя покарябанная, безглазая рожа, в своей жизни повидал.

– Привет, парень, коли не шутишь! – Сосед подает ладонь, широкую, как совковая лопата, покрытую старыми мозолями. И дышит в лицо запахами сигарет, дешевого пива и копченой рыбы. – Я Петр Матвеевич, для тебя попросту дядя Петя. – А ты, значит, Максимка? Помню, помню тебя еще мальцом. Смышленый парнишка, даже чересчур. С мамкой в гости к бабке частенько приходил. Твоя мамка-то как поживает? Я тяжело вздыхаю. Во рту сухо, язык царапает небо. Глотаю горькую слюну. Голос звучит тяжело, глухо.

– Мамы нет.

– Уехала на заработки, что ли?

– Моя мама умерла.

– Давно? – Выдыхает перегаром в лицо удивленно старик.

– Не знаю, для кого, может давно. А для меня это случилось как вчера. А так лет десять уже прошло. Старик молчит, кашляет в кулак:

– Извини, не хотел ворошить старое. Так молодая же была. С чего же так рано представилась?

– Сердце прихватило. Скорая поздно приехала, не успели спасти.

– Эт у них постоянная отговорка. Как на свою дачу поехать, так бензин есть. Как кому помочь, откачать, так бензина нет.

– Если бы я был в тот момент дома, то не стал бы дожидаться «неотложку». Сам бы отвез в больничку. Может, мама была бы жива. Но я в тот день был в командировке. Соседи «Скорую» вызывали. Я, когда вернулся домой, на сами похороны попал.

– Понятно, все понятно. – Пожевал губами старик. – Знать, ты бабе Паше родственник, что седьмая вода на киселе.

– Седьмая, не седьмая, а комнату отписала. – Я не смог удержаться от кривой, полной ехидства, ухмылки.

– Ладно, ладно! Не ершись, как подросток неразумный! Пошли, покажу, где тут санузел, где ванна и кухня. Ты, милок, считай шаги, чтобы не сбиться с правильного курса. Да запоминай. Сам потом ходить будешь. Тут нянек нет.

Дядя Петя, как заправский гид, начинает экскурсию по квартире. Через пять минут известна вся планировка квартиры. Я теперь точно располагаю сведениями, где кухня, где

чаю вскипятить, где помыться, где побриться, где отлить.

– А теперь пошли, посидим, пивасика попьем, да о жизни покалякаем. – Петр Матвеевич схватил за руку. И потащил по узкому коридору. Там усадил за стол.

Да, жизнь, как американские горки. То вверх, то вниз. Если бы кто сказал полгода назад, что буду пить чай за столом покойной бабки, на простой кухне коммунальной квартиры, то никогда и ни за что бы в это не поверил. Но судьба, как капризная женщина, непредсказуема. Я сижу за кухонным столом. Слушаю, как горит газ, начинает шипеть чайник. И с удовольствием вдыхаю запах пива, копченого сыра, рыбы, и еще чего-то неуловимого, присущего для простой коммунальной квартиры. Слушаю словоохотливого соседа.

– Кухня тут простая, без затей. Три стола, три плиты. Три мусорных ведра. Плита одна моя, другая уже твоя. Третья соседа, что укатил на заработки. Забыл, как его звать, хотя это теперь неважно. – Звякают банки с пивом. – Бери, наслаждайся жизнью, пока топчешь землю на этом свете. О, мой милый пивасик! Давненько тебя не пивал. Месяцев шесть, или семь назад. Нужно вспомнить, когда это было в последний раз? Наверное, до катастрофы, что разломила мой мир на две части. Я беру одну жестяную банку, провожу по ней ладонью. Ощущаю под пальцами холодную, запотевшую жесть. Делаю первый глоток.

– Сегодня мне классно подфартило. Пенсию выдали. Да в трамвайном депо зарплату выплатили. Хоть половину от того, что обещали. Но и за то начальству спасибо. Есть хочешь? Чай будешь пить? Я вспоминаю, что не так давно пил горячий чай с парой бутербродов. Но, видно, организму спецназовца, оголодавшему после «больничной» диеты этого было маловато. Да время было уже далеко за обед.

– С удовольствием!

– Сейчас немного перекусим. – Сосед хлопнул дверцей холодильника, и деловито зашуршал пакетами. – Хорошо, что ты у нас поселился. А то вечерами бывает так скучно, что волком выть охота.

– Классное пиво!

– Баварское! Продавщица говорит, что сегодня, еще утрецом, завезли. Закусывай, чем Бог послал. А Бог послал неплохую закусь. Копченую рыбу, соленый сыр, косичками заплетенный, сырокопченая колбаса, и соленые орешки.

– Неплохо живешь, однако! Неплохо!– Я захватываю горсть орешков, и смачно похрустываю.

– А что мне, деньги мариновать, или в кубышку складывать? Детей нет. Оставить наследство некому. А в гробу двойного дна не имеется. Да и в саване карманов не придумали. С того света не вернешься попить пивка под рыбку. – Старик вздыхает, шипит открываемая банка. – Я на этом свете остался один. Свою Марию недавно схоронил. Тридцать пять лет прожили вместе, если не больше. Хоть и ядовитая бабка была, но лучшей не будет.

– А еще кто живет в этой квартире?

– Еще один был фраерок. Тут бабуся год назад померла. Та еще была змея! Твоя бабулька против нее была цветочком! Плюнет, пол прогорит. Так парнишка прикупил у наследников комнатушку. – Дядя Петя смачно отхлебывает пиво, и хрустит орешками. Не прожевав, говорит, – Пожил пару недель. А потом исчез, как в воду канул. Люди говорили, что вроде бы укатил а Польшу, на заработки. Скоро, как полгода квартира закрытая стоит.

– Понятно. – Я отхлебываю пива, беру кусочек сыра и копченой колбасы. Голод начал постепенно исчезать.

– Ты извини, а что спрашиваю. Чего ты очки черные нацепил? Косоглазый, что ль? Так меня этим не напугаешь. Я на Кубе и в Анголе был. В Египте, Вьетнаме. Даже немного Афгана прихватил. Там всякого насмотрелся, что ничем не проймешь. Я, поди, не кисейная барышня из Смольного.

– Эх, если бы я был косой. – Я грустно вздыхаю.

– Так чего ж очки нацепил?

– Все намного хуже. Я слепой.

– Вот бедолага, не повезло, не повезло. – В голосе соседа прорезается едва скрываемая жалость – Он пододвигает ко мне еще банку пива. – Пей, сынок. Как сейчас помню, моя старуха, гореть ей в аду, и твоя бабка, тоже не розочка, за этим столом постоянно мыли твои кости. Ты ведь игрок? Я едва не поперхнулся пивом. Да, быстро слухи по городку расходятся, очень быстро. Откашлявшись, ответил:

– Было дело.

– А с картами теперь как?

– С игрой все, завязал с этим. Не хочу просадить и эту халупу. – Я допиваю холодное пиво.

– Ну, ежели скучно будет, зайду на огонек. В шашки там, или шахматы хоть немного сечешь?

– Да, когда пацаном был, мама записывала в шахматный кружок. Так уже сколько лет прошло! Могу немного подзабыть.

– Ничего, напомню.

– Премного благодарен за пиво. Пойду.

– А как же чай?

– Спасибо, не хочу. Устал после всей больничной кутерьмы. – Я встаю из-за стола.

– Ага. И мне нужно сбегать в магазин за сигаретами. Не куришь?

– Нет. С куревом завязано.– Ощупывая стены, начинаю медленное движение в сторону комнаты. Сзади догоняет сосед.