Обитель Апельсинового Дерева

Правитель мыса Хайсан был строен и ладно подбит, как карточная колода, а жил он в ярком особнячке посреди города. Он, в отличие от орисимского распорядителя, умел улыбаться. У него были седые волосы, добродушное лицо, и, по слухам, он был мягок к мелким преступникам.

Какая жалость, что Никлайса, нарушившего главный закон Сейки, при всем желании к таковым не причислишь.

– Итак, – говорил правитель, – чужестранца привела к твоим дверям женщина.

– Да, – подтвердил Никлайс. Слова с трудом проталкивались сквозь сухое горло. – Да, именно так, достойный правитель. Я как раз наслаждался чашей вашего замечательного сейкинского вина, когда они пришли.

Его несколько дней продержали взаперти. Он потерял счет времени. Когда солдаты наконец вывели его из камеры, Никлайс чуть не лишился чувств, решив, что его ведут прямиком к плахе. Вместо этого заключенного предъявили врачу, который осмотрел его ладони и глаза. Потом солдаты дали ему чистую одежду и препроводили к самому могущественному чиновнику этой области Сейки.

– И ты приютил его в своем доме, – продолжал правитель. – Ты принял его за законного поселенца?

Никлайс прокашлялся:

– Я… э-э, нет. Я на Орисиме всех знаю. Но та женщина мне угрожала. – Он постарался показать, как пугает его это воспоминание. – Она… приставила кинжал мне к горлу, и она с-сказала, что, если я не впущу чужестранца, она меня убьет.

Паная советовала ему отвечать правдиво, но всякая хорошая история нуждается в щепотке приправ.

Двое пехотинцев пристально следили за ним. Железные шлемы прикрывали им головы и шеи, красные шнуры креплений проходили под подбородком. Они дружно раздвинули штору, впустив еще двоих солдат, которые вели третьего человека.

– Эта женщина? – спросил правитель.

Волосы у нее рассыпались по плечам. Один глаз заплыл. Судя по разбитой губе левого солдата, она яростно отбивалась. Великодушие требовало уверять, что он ее впервые видит.

– Да, – признал Никлайс.

Она взглянула на него с ненавистью.

– Да, – эхом повторил правитель. – Она – музыкантка из хайсанского театра. Вседостойный государь допустил, чтобы некоторые сейкинские артисты в иные дни развлекали орисимцев приятными беседами. – Он поднял бровь. – Ты принимал таких гостей?

Никлайс с трудом улыбнулся в ответ:

– Мне, в целом, хватает собственного общества.

– Вот и хорошо, – выплюнула в его сторону женщина. – Сам себя и приласкай, сребролюбивый лгун.

Стражница, хлестнув ее тыльной стороной ладони, прикрикнула:

– Молчать!

Никлайс поежился. Женщина осела на пол, вобрала голову в плечи и прикрыла щеку ладонью.

– Благодарю за подтверждение, что это та самая женщина. – Правитель притянул к себе лакированную шкатулку с письменным прибором. – Она не сказала, как попала с чужестранцем на остров? Тебе это известно?

Никлайс сглотнул. Слюна была густой, как каша.

Провались эта честность. Нельзя было выдать Трюд, как бы далека она ни была.

– Нет, – солгал он. – Она не рассказывала.

Правитель взглянул на него поверх очков. У него были мешки под маленькими темными глазками.

– Ученый доктор Рооз, – заговорил он, разводя в воде палочку туши, – из уважения к твоим познаниям буду откровенен. Если ты ничего больше не сможешь мне сказать, эту женщину будут пытать.

Женщина задрожала.

– Не в нашем обычае применять такие средства, кроме как в очень серьезных обстоятельствах. По нашим сведениям, она состоит в заговоре, угрожающем всему Сейки. Если она провела на Орисиму чужестранца, то наверняка знает, откуда тот прибыл. Следовательно, она либо в союзе с контрабандистами, что карается смертью… либо выгораживает кого-то, кто пока остался неизвестным. – Правитель выбрал в шкатулке кисть. – Если ее использовали, вседостойный государь, возможно, будет милостив. Ты уверен, что ничего более не знаешь о цели прибытия этого Сульярда и о том, кто помогал ему пробраться сюда?

Никлайс опустил взгляд на женщину. Один темный глаз таращился на него сквозь спутанные волосы.

– Уверен.

Выговорив это, он задохнулся, словно от нового удара дубинкой.

– Отведите ее в тюрьму, – приказал правитель.

Когда солдаты потащили женщину прочь, та ахнула от ужаса. Никлайс только теперь рассмотрел, как она молода. Не старше Трюд.

Яннарту было бы стыдно за него. Никлайс понурил голову, проникшись отвращением к собственной шкуре.

– Благодарю, ученый доктор Рооз, – сказал правитель. – Я подозревал, как обстоит дело, но нуждался в твоем подтверждении.

Когда шаги в коридоре затихли, правитель еще несколько минут просидел, склонившись над письмом. Никлайс не смел нарушить молчания.

– Ты прекрасно говоришь по-сейкински. Как я понимаю, ты на Орисиме преподаешь анатомию, – наконец заговорил правитель, заставив Никлайса вздрогнуть от неожиданности. – Как ты находишь наших учеников?

Женщина, как видно, была забыта.

– Я столько же учу их, сколько учусь у них, – не покривив душой, сказал Никлайс, и правитель улыбнулся. Никлайс, воспользовавшись случаем, добавил: – Однако мне не хватает ингредиентов, которыми обещал обеспечить меня вечнодостойный великий князь Ментендона. И боюсь также, что достойный распорядитель Орисимы уничтожил мои приборы.

– Достойный распорядитель, возможно… переусердствовал. – Правитель отложил кисть. – Пока не закрыто это дело, тебе нельзя будет вернуться на Орисиму. Нельзя допустить разговоров, что чужестранец может пробраться за ее стены, и еще мы должны проверить торговый пост на следы красной болезни. Боюсь, мне придется на время расследования поместить тебя под домашний арест в Гинуре.

Никлайс выпучил глаза. Он не мог поверить своему счастью. Вместо пытки ему дарят свободу.

– В Гинуре… – повторил он.

– На несколько недель. Лучше устранить тебя из этого дела.

Никлайс чуял, что вопрос здесь дипломатический. Он укрывал нарушителя. Сейкинца его положения за такое преступление предали бы смерти, но казнь ментского поселенца подкосила бы хрупкий союз с домом Льевелин.

– Да. – Он, как умел, изобразил недовольство. – Да, достойный правитель, конечно. Я понимаю.

– К твоему возвращению, да исполнятся мои молитвы, все будет решено. В благодарность за содействие я позабочусь, чтобы ты получил нужные ингредиенты, – продолжал правитель, – но о случившемся ты должен молчать. – Он послал Никлайсу пронзительный взгляд. – Если тебя это устраивает, ученый доктор Рооз.

– В полной мере. Я благодарен за вашу доброту. – Никлайс помялся. – А этот мальчик, Сульярд?

– Нарушитель границы в тюрьме. Мы ждали, не проявятся ли у него признаки красной болезни, – сказал правитель. – Если он не откроет, кто помог ему добраться до Сейки, его тоже будут пытать.

Никлайс облизал губы:

– Возможно, я сумею вам помочь. – Он сам не понимал, с какой стати добровольно впутывается еще глубже. – Я ведь тоже из страны Добродетелей и, вероятно, сумею убедить Сульярда, что благоразумнее признаться, – если мне позволят до отъезда повидать его.

Правитель задумался.

– Я не одобряю пролития крови там, где этого можно избежать, – согласился он. – Тем временем я должен уведомить об этом злосчастном происшествии государя. – Правитель снова взялся за письмо. – Доброго отдыха тебе этой ночью, ученый доктор Рооз.

13

Восток

Следующее испытание было с ножами. И за ним, как обычно, наблюдал морской начальник и несколько незнакомцев в голубых одеждах. Тоже из клана Мидучи – те, кто прошел свои испытания лет пятьдесят назад. Те, в чьем наследии получит долю и Тани, если тело ее не подведет.

Глаза кололо, как будто в глазницах были рыбы-ежи. Рука, поднимающая очередной нож, казалась скользкой и неуклюжей. Она выступила лучше всех учеников, кроме Турозы, который прославился в Северном доме искусством метателя ножей.

Онрен торопливо вошла в зал, когда закончил броски не давший ни единого промаха Туроза. Волосы она не причесала и не убрала. Морской начальник поднял брови, но она только поклонилась ему и подошла к ножам. Следом появился Канперу. Брови морского начальника поднялись еще выше. Онрен взяла нож, встала в позицию и через весь зал бросила его в первое чучело.

Она ни разу не промахнулась.

– Превосходно, – заметил морской начальник. – Но в другой раз не опаздывай, достойная Онрен.

– Да, достойный начальник.

В ту же ночь слуги разбудили молодых морских стражников и прямо в ночных одеждах препроводили их к паланкинам. Погрузившись в свой, Тани до мяса обгрызла ногти.

Вышли они из паланкинов у большого родникового озера в лесу. По его поверхности звенели дождевые капли.

– Страже Бурного Моря нередко приходится просыпаться среди ночи, чтобы отвести угрозу от Сейки. И плавать мы должны лучше рыб, на случай если на время лишимся своего корабля или дракона, – сказал морской начальник. – В этом озере разбросаны восемь солнечных жемчужин. Тот, кто вернет одну из них, даст мне повод продвинуть его выше рангом.

Туроза уже раздевался. Тани медленно стянула ночные одежды и до пояса зашла в воду.

Двадцать шесть морских стражников и всего восемь жемчужин. Нелегко будет отыскать их в темноте.

Она закрыла глаза и отпустила на свободу мысли. Услышав приказ морского начальника, скользнула в озеро.

Вода облекла ее. Чистая, сладкая вода холодила кожу. Волосы колыхались вокруг морской травой – Тани разворачивалась, высматривая блеск зеленоватого серебра.

Онрен почти без плеска погрузилась в воду. Она нырнула, подхватила свое сокровище и по той же изящной дуге скользнула вверх.

Онрен плавала как дракон. В решимости оказаться следующей, Тани ушла на глубину. Она рассудила, что течение от родника должно отнести жемчужины к западу. Повернув, она тихо поплыла вдоль дна, работая только ногами, а руками просеивая ил.

К тому времени, как пальцы подцепили крошечную бусинку, у нее давило грудь. Тани всплыла почти одновременно с Турозой, который, движением головы отбросив со лба волосы, напоказ поднял свою жемчужину.

– Солнечный жемчуг. Его носили избранные богами, – сказал он. – Когда-то в нем видели символ прошлого, символ истории. – Он, как ножом, блеснул улыбкой. – А теперь им так часто украшают себя простолюдинки, что цена его сравнялась с грязью.

Тани взглянула ему в глаза:

– Ты хорошо плаваешь, достойный Туроза.

Она его насмешила.

– О селяночка… Я выставлю тебя такой дурой, что клан Мидучи никогда больше не допустит худородных замарашек в свою среду.

Он поплыл к берегу. Тани пропустила его вперед. Ходили слухи, что на последнем испытании первым ученикам предстоит сойтись между собой. С Онрен Тани уже сражалась. Ее противником будет либо Туроза, либо Думуза.

Если первый – он все сделает, чтобы ее сломить.

Никлайс провел тревожную ночь в доме правителя на мысе Хайсан. Постель здесь была куда роскошнее, чем привычная ему на Орисиме, зато не давал покоя колотивший по черепице дождь. К тому же было невыносимо влажно – обычное дело для сейкинского лета.

Где-то перед рассветом он встал с отсыревших простыней и отодвинул ширму от окна. Дул теплый и густой, как гоголь-моголь, ветерок, зато можно было увидеть звезды. И поразмыслить.

Образованные люди не верят в призраков. Бредни, будто бы души мертвых живут в элементе под названием «эфир», – чистый вздор. Но в его ушах стоял шепот, в котором он, без сомнений, узнавал голос Яннарта, и этот голос говорил: то, что ты сделал с музыканткой, – преступление.

Призраки – это голоса, которые оставляют после себя умершие. Эхо слишком рано ушедших душ.

Яннарт солгал бы ради спасения девушки. С другой стороны, Яннарт умел лгать. Он чуть не всю жизнь играл роль. Тридцать лет лгал Трюд. И Оскарду.

И Алейдин, конечно.

Никлайс задрожал. Холодок разошелся у него из-под ложечки при воспоминании о ее взгляде над могилой. Она знала давно. Знала и молчала.

«Не ее вина, что мое сердце принадлежит тебе», – сказал ему однажды Яннарт, и сказал правду. Их, как многих отпрысков благородных семей, связали, не спросив. Помолвку скрепили в день, когда Яннарту исполнилось девятнадцать, – за год до встречи с Никлайсом.

У него не хватило духу присутствовать на венчании. Узел, стянувший их судьбы, терзал его. Появись он при дворе немного раньше, они могли бы стать супругами.

Никлайс фыркнул. Кто бы позволил маркизу Зидюру связать судьбу с нищим ничтожеством из Розентуна! Алейдин тоже была простого рода, зато в ее отданной супругу руке было полно драгоценностей. Никлайс же после окончания университета мог принести в семью одни долги.

Алейдин теперь уже почти шестьдесят. В ее каштановые волосы, должно быть, вплелось серебро, губы обрамлены морщинами. Оскарду не меньше сорока. Святой, как летят годы!

Ветер ничуть не остудил его. Сдавшись, Никлайс задвинул ширму и вернулся в постель.

Тепло липкой жижей обливало кожу. Он приказывал себе уснуть, но мысли не желали утихомириться.

К утру буря и не подумала улечься. Никлайс смотрел, как дождь заливает дворы. Слуги принесли ему бобовый творог, жареного гольца и ячменный чай.

К полудню слуга сообщил, что правитель удовлетворит его просьбу. Никлайс может посетить Сульярда в тюрьме и вытянуть из мальчишки все, что сумеет. Слуги нашли ему и новую трость из крепкого и легкого дерева. Никлайс выпросил у них немного воды: ее принесли в тыкве-горлянке.

В сумерках закрытый паланкин доставил его к тюрьме. Надежно скрытый внутри, Никлайс подглядывал сквозь шторки.

Он за семь лет и шагу не сделал по мысу Хайсан. До него доносились музыка и голоса, виднелись огоньки – как упавшие на землю звезды, – а ему так хотелось пройти по этим таинственным для него улицам. Его мир сжимали в кулаке высокие стены.

Свет фонарей открывал ему шумный город. На Орисиме кругом все напоминало о Ментендоне. Здесь же все говорило, как далеко он от дома. Ни одно западное поселение не пахло кедром и пропитавшими все благовониями. Ни в одном западном поселении не торговали чернилами каракатицы и светящимися поплавками для рыбалки.

И конечно, ни один западный город не платил дани драконам. Здесь повсюду были знаки их присутствия. На каждом углу торговали амулетами, суля удачу и благоволение владык моря и дождей. Чуть не на каждой улице красовалось святилище из принесенных морем бревен и бассейн с соленой водой.

Паланкин остановился перед зданием тюрьмы. Едва отперли дверцы, Никлайс вылез наружу и прихлопнул комара на щеке. Двое часовых поторопили его войти в ворота.

Первое, что его поразило, – запах мочи и дерьма, от которого заслезились глаза. Никлайс рукавом прикрыл рот и нос. Когда проходили площадку для казней, у него ослабели ноги. На кольях были выставлены полусгнившие головы с распухшими, как жирные личинки, языками.

Сульярда прятали под землей. Он лежал пластом в своей камере, прикрытый только тряпицей на бедрах. Часовые, раздобрившись, оставили Никлайсу светильник и вышли.

Их шаги заглохли в непроглядной темноте. Никлайс встал на колени и ухватился за прут деревянной решетки.

– Сульярд! – Он постучал тростью по полу. – Оживи.

Никакого ответа. Никлайс просунул трость сквозь решетку и основательно ткнул пленника. Тот шевельнулся.

– Трюд, – пробормотал он.

– Жаль тебя разочаровывать, но это Рооз.

Молчание.

– Доктор Рооз… – Сульярд развернулся. – Я думал – снится.

– Хорошо бы так.

Мальчишка был совсем плох. Лицо распухло, как хлеб в печи, на лбу чернели знаки: «Нарушитель границы». На спине и бедрах засохла кровь.

Сульярда не защищало покровительство заморского князя. В былые времена Никлайс был бы потрясен такой жестокостью, но страны Добродетели, выжимая из пленников правду, применяли и более изощренные средства.

– Сульярд, – попросил Никлайс, – скажи, что ты рассказал допросчикам.

– Одну правду. – Сульярд закашлялся. – Что я приплыл молить их государя о помощи.

– Не о том. О том, как добрался до Орисимы. – Никлайс прижался к решетке. – О второй женщине – первой, которую ты увидел, еще на берегу. Ты о ней говорил?

– Нет.

Никлайсу ужасно хотелось ухватить этого тупицу за глотку. Вместо этого он открыл тыкву-горлянку:

– Попей. – Он просунул сосуд между прутьями. – Та, первая, вместо того чтобы выдать, отвела тебя в квартал театров. Ее преступление привело тебя на Орисиму. Ты наверняка мог бы ее описать: лицо, одежду, что-нибудь. Помоги себе, Сульярд.

Выпачканная кровью рука протянулась к тыкве.

– У нее были длинные темные волосы и шрам на левой скуле. Как рыболовный крючок. – Сульярд стал пить. – По-моему… моего возраста или моложе. В блузе из черного шелка с вышитым голубым драконом.

– Скажи об этом на допросе, – настойчиво посоветовал Никлайс. – Спасай свою жизнь. Помоги им ее разыскать, и над тобой, может быть, смилуются.

– Я умолял их меня выслушать, – как в горячке, забормотал Сульярд. – Говорил, что я от ее величества, что я ее посланник, что мой корабль потерпел крушение. Никто не стал слушать.

– Даже будь ты настоящим посланником – а всякому видно, что это не так, – тебе бы не были здесь рады. – Никлайс оглянулся через плечо. Скоро за ним должны были вернуться часовые. – Теперь слушай внимательно, Сульярд. Правитель мыса Хайсан отсылает меня на время расследования этого дела в столицу. Давай я доставлю твое послание.

На глазах у юнца выступили слезы.

– Ты сделаешь это для меня, доктор Рооз?

– Если ты побольше расскажешь о том, что задумал. Объясни, с чего ты взял, что Сабран нужен союз с Сейки?

Он понятия не имел, сумеет ли сдержать слово, но ему нужно было уяснить, как оказался здесь мальчик. Что они с Трюд затевали.

– Спасибо тебе. – Сульярд дотянулся через решетку, пожал Никлайсу руку. – Спасибо тебе, доктор Рооз. Это рыцарь Верности благословляет меня твоей дружбой.

– Я думаю, – сухо бросил Никлайс.

Он ждал. Сульярд, сжимая ему руку, понизил голос до чуть слышного шепота.

– Мы с Трюд… – начал он. – Мы полагаем, что Безымянный очень скоро проснется. Что не непрерывность рода Беретнет держит его в заключении. Что он в любом случае вернется, потому и зашевелились его слуги. Они отвечают на его зов.

У юнца дрожали губы. Догадку, что Безымянного сдерживает не дом Беретнет, в странах Добродетели назвали бы государственной изменой.

– Что навело вас на эту мысль? – спросил Никлайс. – Какой певец рока вас напугал, мальчик?

– Не певец рока. Книги. Твои книги, доктор Рооз.

– Мои?

– Да. После тебя остались книги по алхимии, – шептал Сульярд. – Мы с Трюд и думали разыскать тебя на Орисиме. Меня привел к тебе рыцарь Верности. Разве ты не видишь в этом руку небес?

– Нет, не вижу, кочан ты безмозглый.

– Но…

– Ты и вправду вообразил, что правители Востока примут ваше безумное предложение лучше, чем Сабран? – презрительно усмехнулся Никлайс. – Ты вздумал пересечь Бездну и рискнуть своей головой… полистав несколько книг по алхимии? Алхимики десятилетиями, если не целую жизнь, разгадывают смысл этих книг. И не всем удается разгадать.

Он почти жалел этого дурачка. Молодой, опьянен любовью. Мальчишка, верно, вообразил себя Вулфом Гленном или Антором Долом – романтическими героями инисских легенд – и ради своей возлюбленной ринулся навстречу опасности.

– Прошу тебя, доктор Рооз, умоляю, послушай меня! Трюд поняла эти книги. Она, как древние алхимики, уверена, что в мире поддерживается природное равновесие. – Сульярда было уже не унять. – Она верит в твои труды и уверена, что нашла способ применить их к нашему миру. К нашей истории.

«Природное равновесие». Сульярд ссылался на слова с Румелабарской скрижали скрижалей – слова, на столетия околдовавшие алхимиков.

То, что внизу, до́лжно уравновесить тем, что наверху,и в этом точность вселенной.Огонь восходит из земли, свет нисходит с неба.Избыток одного воспламеняет другое,и в этом угасание вселенной.

– Мальчик, – сквозь зубы процедил Никлайс, – никто в мире не понимает этой злосчастной надписи. Одни догадки да глупые домыслы.

– Я тоже не сразу поверил. Я спорил. Но когда увидел страсть Трюд… – Сульярд крепче сжал пальцы. – Она мне все объяснила. Когда огнедышащие змеи лишились пламени и впали в долгий сон, усилились драконы Востока. Они снова теряют силу – и пробуждается драконье племя. Как ты не понимаешь? Это замкнутый круг.

Никлайс снова взглянул на дрожащего мальчика. Не Сульярд задумал это посольство.

Трюд. Это Трюд. Ее душа, ее разум – вот на какой почве это выросло. Как она стала похожа на своего деда. Убившая его мания живет в крови внучки.

– Оба вы дураки, – хрипло сказал Никлайс.

– Нет.

– Да. – Голос у него треснул. – Зная, что драконы теряют силу, с чего вы вздумали искать у них помощи?

– Потому что они все равно сильнее нас, доктор Рооз. И с ними у нас больше надежды, чем в одиночку. Если есть надежда на победу…

– Сульярд, – совсем тихо проговорил Никлайс, – остановись. Государь не станет этого слушать. Так же как и Сабран.

– Я хотел попытаться. Рыцарь Доблести учит нас возвышать свой голос, когда другие в страхе молчат. – Сульярд помотал головой, стряхивая слезы. – Надежда обманула нас, доктор Рооз?

Никлайс вдруг обессилел. Этого мальчика ждет напрасная смерть вдали от дома. Оставалось одно. Лгать.

– Они в самом деле торгуют с Ментендоном. Может быть, и выслушают. – Никлайс потрепал юношу по вцепившейся в его ладонь грязной руке. – Прости старику его цинизм, Сульярд. Я вижу твою страсть. Я убежден в твоей искренности. Я попрошу аудиенции у государя и представлю ему твое дело.

Сульярд приподнялся на локтях:

– Доктор Рооз… – Голос у него перехватило. – А они тебя не убьют?

– Рискну. Сейкинцы уважают мои познания в анатомии, и живу я здесь на законных основаниях, – сказал Никлайс. – Позволь мне попытаться. Полагаю, в худшем случае меня высмеют.

Слезы наполнили покрасневшие глаза Сульярда.

– Не знаю, как благодарить тебя.

– Я скажу как. – Никлайс сжал ему плечо. – Хотя бы попробуй спасти себя. Когда за тобой придут, расскажи им о женщине на берегу. Поклянись мне, что расскажешь.

Сульярд сглотнул:

– Клянусь. – Он поцеловал Никлайсу руку. – Благослови тебя Святой, доктор Рооз. Тебе уготовано место за его большим столом рядом с рыцарем Доблести.

– Пусть оставит его себе, – буркнул себе под нос Никлайс. Он не мог вообразить худшей пытки, чем веки вечные пировать в кругу бородатых вояк.

Что до Святого, для спасения этого мальчика тому пришлось бы уничтожить плоды своих трудов.

Никлайс услышал шаги часового и отстранился. Сульярд опустился щекой на пол.

– Спасибо тебе, доктор Рооз. Ты дал мне надежду.

– Счастья тебе, Триам Дурак, – тихо проговорил Никлайс и дал вывести себя обратно под дождь.

У ворот ждал другой паланкин. Этот был куда скромнее того, в котором его доставили правителю, и держали его новые носильщики. Одна из их четверки поклонилась.

– Ученый доктор Рооз, – сказала она, – нам приказано вернуть тебя к достойному правителю Хайсана, чтобы ты доложил ему, что сумел узнать. После этого мы доставим тебя в Гинуру.

Никлайс кивнул. Он пропитался усталостью до костей. Правителю он скажет только, что мальчик готов опознать вторую помогавшую ему женщину. И больше вмешиваться не станет.

Залезая в паланкин, Никлайс гадал, увидит ли еще Триама Сульярда. Ради Трюд он наделся, что да.

Ради себя – предпочел бы больше его не видеть.

14

Запад

Герольды разнесли весть о королевской помолвке по Инису, а вскоре после того Обрехт Льевелин сообщил, что готовится к отплытию вместе со свитой, доходившей до восьми сотен человек. Начались приготовления – вихрь дел, какого Эда еще не видела.

Из Лугового края и Холмов баржами доставляли съестные припасы. Семейство Луг прислало бочки вина со своих виноградников. Во дворец переселились «сверхурочные камеристки» – их приглашали по особым случаям, таким как важные юбилеи и святые праздники. Для королевы и ее дам шили новые платья. Каждый уголок Аскалонского дворца начистили до блеска – вплоть до последнего подсвечника. Впервые казалось, что королева Сабран всерьез относится к помолвке. Волнение во дворце разгоралось лесным пожаром.

Эда всеми силами старалась сохранять спокойствие. Она была еще измучена лихорадкой, однако королевский лекарь лично одобрил ее возвращение к своим обязанностям. Еще одно доказательство, что инисские врачи мало смыслят в своем деле.

Хорошо хоть, что Трюд утт Зидюр присмирела. Разговоров о колдовстве Эда больше не слышала.

Пока ей ничто не угрожало.

При дворе в любое время года жило около тысячи человек, а теперь, проходя по комнатам с охапкой цветов и серебряного шитья, Эда встречала все больше и больше народу. День ото дня она высматривала золотые знамена Эрсира и человека, который должен был явиться под ними в обличье посланника от короля Джантара и королевы Саимы. Она ждала Кассара ак-Испада, того, кто привез ее в Инис.