Красный шайтан

А спустя два дня, Михаил в числе других кандидатов, проходил в училище медкомиссию. Отец, распрощавшись с ним и Томкеевым, уехал домой, сын поселился в казарме. Голая вереница кандидатов, более сотни человек, ежась и прикрываясь ладонями, шли длинным коридором, за столами которого сидели врачи в белых халатах. Их взвешивали, измеряли рост, проверяли слух со зрением, обстукивали и слушали.

– Занимались спортом, молодой человек? – поинтересовался, осмотрев Поспелова, пожилой доктор в мундире под халатом и бородкой клинышком.

– Немного, – ответил Михаил.

– Похвально, – сделал тот в ведомости отметку, – следующий!

Комиссия забраковала троих, на следующий день начались экзамены. И каково же было удивление недавних гимназистов, когда в них приняли участие несколько унтер-офицеров.

– Эти из армии,– сказал кто-то знающий.

Первым была математика. Кандидаты заходили в классы, брали со стола билет, называли экзаменатору и рассаживались по партам, на каждой из которой лежали тетрадка и карандаш. Рядом с Михаилом оказался рослый унтер-офицер с серебряной медалью.

Задачки оказались легкими, он их вскоре решил и покосился на соседа. Тот покусывал губы, находясь в явном затруднении. Чуть наклонившись вбок, Михаил прочел его, и на промокашке написал решения. Взглянув на преподавателя (тот наблюдал что-то в окно), быстро придвинул соседу.

Когда время истекло и все, сдав тетради, освободили класс, тот подошел к Поспелову и крепко пожал руку – спасибо, вовек не забуду. Познакомились. Унтера звали Николай Волков, медаль у него была «За поход в Китай».

– А разве был такой? – озадачился Михаил.

– Был. Как-нибудь расскажу.

В течение недели экзамены завершились, десяток кандидатов выбыли, остальные, в том числе Поспелов с Волковым, поступили в училище. После объявления приказа всех, построив, сводили в баню, где остригли наголо и заставили вымыться, а оттуда на склад, именуемый цейхгаузом. Там переодели в солдатское белье, гимнастерки с шароварами, сапоги и бескозырки.

На плацу снова построили, объявив, что они являются младшей учебной ротой и разбили по взводам. Поспелов с Волковым оказались на правом фланге в первом. Потом руководивший действом фельдфебель с золотым шевроном на рукаве прорысил к стоявшей все это время в стороне группе – офицеру и трем юнкерам старшего курса. Бросив к виску руку, что-то доложил.

Те подошли к шеренгам и офицер, поворачивая голову слева направо, зычным голосом сообщил, что он командир роты капитан Галич. Далее представил остальных, те были взводными.

– С этого момента я для вас отец родной! – повысил голос. – Но строгий, – вздел кверху палец.

Капитан ушел, взводные повели роту на обед, а оттуда в казарму. Она была красного кирпича, с большими окнами и вычурным фронтоном. Нижние два этажа пустовали (юнкера старших курсов находились в отпусках), младших завели на третий.

Там распределили по парным койкам, меж которых стояли шкафчики, а впереди табуреты. Командиры взводов показали другие помещения. В их числе умывальник, с длинным рядом рукомойников, совмещенный с курилкой и уборной, каптерку и оружейную комнату. А еще коридор с кабинетом командира при входе, куда выставили дневального.

До вечера время прошло в ознакомлении с правилами поведения и другими наставлениями, затем были ужин и личное время.

– Ну, так что это за такой поход в Китай? – снова спросил у Волкова Поспелов, присев с ним рядом на койку.

И тот рассказал, что служил в Харбине, в бригаде генерала Гернгросса. Она охраняла российский участок КВЖД* и год назад китайские войска, желая его захватить, осадили город. Их отбили, а потом с другими частями перешли границу и взяли штурмом Пекин.

– За него и получил,– закончил Волков

– А сюда как попал?

– Подал рапорт по команде, хочу стать офицером.

Когда за окнами стемнело, роту построили, проведя перекличку, последовала команда «отбой!».

Со следующего утра начались занятия, распорядок был следующий: подъем в шесть тридцать под барабан, полчаса на туалет и заправку постелей, далее утренний осмотр, производимый взводными командирами. Затем шли в столовую на утренний чай (давалась кружка «китайского», ломоть белого хлеба, два куска сахару), после чего разводились по классам. Учеба продолжались до двух часов дня с большой переменой в одиннадцать, где давался горячий завтрак – котлета с черным хлебом и кружка чаю.

С двух до четырех проводились строевые занятия на плацу, потом рота возвращалась в казарму, мыла руки и строем шла на обед. Он состоял из тарелки щей с мясом, котлет или форшмака, один раз среди недели давали сладкое.

После обеда разрешался отдых в течение полутора часов, за которым следовали самостоятельные занятия в классах. Далее вечерний чай, перекличка, вечерняя молитва и сон. Кровати по утрам юнкера заправляли сами, им также вменялась чистка оружия, амуниции и сапог, все остальное выполняла обслуга, набираемая из гражданских лиц и отставных солдат.

Через месяц «верблюды», так старшие звали младший курс, вполне освоились, наступил день Присяги.

За неделю до торжества им выдали парадную форму: двубортный мундир образца гвардейской пехоты (ворот и обшлага украшал золотой галун), шаровары, черную фуражку с синим околышем и алой выпушкой, хромовые сапоги со скрипом.

А когда этот день настал, он выдался солнечным и похожим, училище в полном составе вывели на плац, где построили в каре*. Справа юнкера старших курсов с винтовками блестящими штыками, слева – первокурсники без оружия.

Перед строем три священника – православный, католический и мулла, за которыми сиял медью оркестр. На середине батальонный командир полковник Арцибашев, по прозвищу Али-Баба.

Вскоре из своей квартиры появился начальник училища, он набрал в грудь воздуха, по плацу прокатилась команда «Смир-рна! Равнение направо!»

Томкеев размеренным шагом вошел в центр и приложил руку к фуражке, – здравствуйте юнкера!

– Здравия желаем господин полковник! рявкнули три сотни глоток, от стен отразилось эхо.

Он чуть кивнул Арцибашеву, тот скомандовал, – под знамя! На крааа-ул!

Последовали три быстрых легких всплеска, двести штыков уперлись в небо и тут же грянул марш. Знаменный расчет из трех портупей-юнкеров* вынес на плац знамя и, чеканя шаг, остановился у аналоя*. Раздалась команда,– на молитву! Шапки долой!

Вслед за этим раздался густой бас училищного священника, в золотом облачении, – сложите два перста и поднимите вверх. Теперь повторяйте за мной слова торжественной присяги.

Когда многоголосо повторяемые они отзвучали, юнкера первого курса, поочередно подойдя к нему, целовали крест с Евангелием, и возвращались на свои места.

– На-кройсь! – раздалась вслед за последним команда Арцибашева. – Под знамя, слушай, на кра-ул! Знамя тем же манером унесли, церемония закончилась, юнкера строем разошлись по ротным помещениям.

– Ну вот-с, теперь вы настоящие юнкера, – расхаживая перед двумя шеренгами первокурсников заявил Галич, называемый за глаза «Отец родной».

К слову, все училищное начальство, включая полковника, у юнкеров имело прозвища. Томкеева когда-то окрестили «стратегом» за любовь к проведению полевых учений, командира второй роты штабс-капитана Евстигнеева «мерином» (у него было лошадиное лицо), а третьей – поручика Клюге, обрусевшего немца, меж собой называли «супостат». Офицеры знали про то, но терпели. Имелись клички и у всех курсов, Младший, как уже упоминалось, звался «верблюдами», средний – «янычарами», а старший «фаталистами».

Через неделю, в следующее воскресенье, первокурсников впервые отпустили в увольнение. Все облачились в выходную форму, к которой полагались белые перчатки и тесак, каждого тщательно осмотрели взводные и Отец родной. У правофлангового Волкова он задержался (форма на том сидела как влитая, на груди сияла медаль), одобрительно хмыкнул и сказал, – видно ворона по полету, добра молодца, по соплям.

– Рад стараться, ваше благородие! – вздернул тот подбородок.

Затем ротный дал краткий инструктаж – в городе вести себя культурно, приветствовать всех старших, вернуться ровно к восьми вечера и ни минутой позже.

– Это всем ясно?! – грозно окинул строй.

– Так, точно, господин капитан!

– Вольно, разойдись, – махнул рукою.

Через пять минут увольняемые вышли за открытые дежурными ворота, где некоторые из местных, наняв пролетки, отправились домой, а остальные группами растеклись по улицам.

Михаил с Николаем решили немного ознакомиться с Тифлисом. Для начала отправились на проспект где стоял дворец наместника и впечатлились изысканной архитектурой, погуляли в городском саду рядом, с экзотическими деревьями и цветами, а затем решили подняться по одной из улиц на высокую гору в центре. Там оказался старинной постройки храм с источником, а неподалеку могилы, где были похоронены Багратион с Грибоедовым, княгиня Чавчавадзе и другие именитые лица.

С вершины на город с окрестностями открывался чудесный вид, вверху плыли легкие облака, и Михаил продекламировал

Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины:

Орел, с отдаленной поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне…

– Красиво. А я вот стихов не знаю, – вздохнул Волков. Он был сыном дьякона из Читы, отслуживший пять лет в армии и все больше нравился Михаилу. Своей недюжинной силой, рассудительностью и тягой к знаниям.

– Ничего, это дело наживное, – хлопнул его по плечу Поспелов.

Придерживая тесаки, спустились вниз, а когда шли по улице, почувствовали, что проголодались.

– Слушай, а давай зайдем в духан? – предложил Михаил. – Я угощаю.

У него было двадцать пять рублей, которые оставил отец, обещавший присылать каждый месяц еще по десять

– Давай, а в следующий раз я, – согласился Николай. Юнкерам денежного содержания не полагалось, но он как унтер-офицер ежемесячно получал три рубля пятьдесят копеек.

Пройдя сотню метров, заметили нужное заведение в полуподвальной части углового дома. Истертыми ступенями спустились вниз, толкнули дверь, вошли. За ней оказалось сводчатое, из дикого камня помещение, чем-то напоминавшее трактир. В ближнем углу на стойку облокотился толстый усач с закатанными рукавами и в широких шароварах, у нескольких столов сидели посетители. В воздухе витал табачный дым, слышался гортанный говор, пахло жареным луком.

Пройдя вперед, юнкера заняли свободный столик (усач тут же оказался рядом).

– Нам, уважаемый, поесть и бутылку легкого вина,– поднял на него глаза Поспелов. Тот, молча кивнув, исчез в дверном проеме за стойкой.

Пока выполнял заказ, оба осмотрелись, публика была разная: несколько, по виду, крестьян, в темной одежде, два господина в котелках и модного кроя пиджаках, похожий на турка человек в феске, с длинной во рту трубкой.

Между тем хозяин вернулся, поочередно поставив на стол тарелки с двумя ароматными шашлыками на шампурах, лавашем с зеленью и темную бутылку вина.

– Харошего апэтыта, – удалился.

Шашлыки были вкусными (Волков довольно замычал) лаваш мягкий и воздушный, вино холодное и кисловатое. Когда съели все до крошки, Поспелов расплатился, дав духанщику на чай, вышли наружу.

По случаю воскресенья народу на улицах прибавилось, взад-вперед катили экипажи и телеги, подбоченясь проскакал всадник в черкеске и папахе. Издалека послышалась необычная музыка, неспешно пошли на нее.

Меж двумя домами, по натянутому канату на высоте шести сажен, ходил человек. В яркой свободной одежде, с шестом-балансиром в руках, грациозно и непринужденно. Под канатом стояли два музыканта, выдувая из флейт переливчатые звуки, кругом многочисленные зеваки.

Пройдя в первые ряды, юнкера задрали головы и стали наблюдать.

– Да, это тебе ни хухры-мухры, – восхищенно сказал Волков.

– Вроде местного цирка, – добавил Михаил. – Я однажды такое уже видел.

Завершив номер, канатоходец ловко скакнул на балкон соседнего дома и раскланялся, толпа захлопала в ладони, один из зурначей, сняв шапку, пошел с ней по кругу. Туда посыпались медь и серебро, Волков опустил гривенник. Затем послушали военный оркестр в городском саду, наблюдая публику, и к восьми вечера вернулись в роту.

Учеба продолжилась, дни были заполнены до предела. В классах изучали гуманитарные и естественные науки, включая французский и немецкий язык, а также специальные дисциплины: топографию, фортификацию, с артиллерией, черчение, военную географию, и уставы. На плацу – строевые и оружейные приемы, в гимнастическом зале занимались спортом, включая фехтование на эспадронах, а в манеже верховой ездой.

Появились первые таланты и в их числе Волков с Поспеловым. Первый в совершенстве знал штыковой бой, а второй удивил всех вольтижировкой. Михаил на ходу вскакивал на коня, делая седы на правую и левую стороны, вертел в седле «ножницы*, делал стойку, ласточку и вертушку.

– Кто учил? – спросил обучавший езде, капитан Лесков.

– Донской казак Ефим Слепнев и наездники в Орловском цирке.

– Недурно, весьма недурно, – похлопал по плечу.

Глава 4. Становление и производство

В декабре всех юнкеров отпустили на рождественские каникулы, составлявшие почти две недели, а поскольку Волкову добираться до родных мест было почти пять тысяч верст, Михаил предложил их провести вместе в имении родителей.

– Да вроде как-то неудобно, – засмущался Николай.– Ты из дворян, а я из разночинцев*.

– Ты это брось, – возразил приятель.– Мой пращур камер-юнкер Поспелов Василий Иванович Поспелов был денщиком Императора Петра Алексеевича, и баронство получил за службу. На этом вопрос был исчерпан.

Более того, сословность в военных училищах России, к тому времени особой роли не играла, главным критерием была учеба.

Михаил отбил телеграмму родителям, купили билеты на поезд и спустя сутки были в Орле. На вокзале их встретил Ефим на санках, прогудевший, – тебя не узнать барин, настоящий охвицер.

– Да ладно тебе, – рассмеялся Михаил, – садись Коля.

– Но залетный!– рявкнул на жеребца казак, тот с ходу взял в карьер. Под полозьями завизжал снег, в лицо упруго ударил ветер. На юнкерах были шинели с башлыками, на головах смушковые шапки с орлами, но пока доехали до имения, оба изрядно продрогли. Мороз стоял за двадцать, мела поземка.

Встречены оба были радушно: Лидия Петровна, расцеловав сына даже чуть всплакнула, а Дмитрий Васильевич распушив усы, изрек, – гренадеры!

Гостям выделили комнату наверху, а когда те умылись с дороги, уселись за праздничный стол в зале. Мужчины выпили по рюмке коньяку (дама шампанского), а когда утолили первый голод, завязался разговор. Старшие Поспеловы ближе познакомились с Николаем, отца заинтересовала его награда. А когда выяснилось, что тот побывал в деле, – крепко пожал руку,– герой!

Почти две недели отпуска пролетели как один день. Приятели побывали на балу у градоначальника, где танцевали польку и кадриль с молодыми девицами, посетили синематограф и местный театр, где смотрели «Женитьбу Бальзаминова», дважды выезжали с Дмитрием Васильевичем на охоту, а еще подрались с двумя подвыпившими купцами, обозвавшими их дармоедами. Впрочем, драки как таковой не было. Одному Михаил дал в ухо, тот опрокинулся на спину, а второго Николай воткнул головой в сугроб.

Назад возвращались отдохнувшие и бодрые, каникулы пошли на пользу.

В начале мая училище выехало на все лето в лагерь. Впереди, батальонный командир Арцибашев с офицерами верхами, за ними строй юнкеров в белых рубахах, на плечах скатки и винтовки с примкнутыми штыками, сзади катились несколько телег с провиантом.

– За-апевай! – обернувшись, привстал на стременах курсовой офицер* Вронский по кличке Еж и махнул рукой в перчатке.

Как ныне сбирается вещий Олег

Отмстить неразумным хазарам,

Их села и нивы за буйный набег

Обрек он мечам и пожарам!

взвился над строем молодой звонкий голос, эхом отражаясь в скалах.

Так громче музыка играй победу

Мы одолели, и враг бежит, раз-два!

громогласно поддержали еще триста.

– Гуп-гуп-гуп, – размеренно стучали сапоги, вдали белели снежные вершины Кавказского хребта.

Лагерь находился в живописной долине за Сурамским перевалом и состоял из нескольких деревянных казарм, каменного флигеля для офицеров, конюшни и склада.

Там проводились исключительно полевые занятия. Проходили ротные с батальонным учения, тактические тренировки, отрабатывался рассыпной строй и караульная служба, проводили курс стрельб, занимались гимнастикой.

Младший курс осваивал инструментальную съемку, старшие составляли глазомерные кроки* по тактическим задачам. Подъем был в шесть утра, после завтрака занятия и отработки на свежем воздухе, в полдень обед за дощатыми столами, врытыми у полевой кухни, после него два часа отдыха.

Во второй половине дня занятия возобновлялись и завершались на закате. Юнкера купались в специально устроенной близ лагеря запруде с проточной водой из горной речки, ужинали, а потом чистили оружие с амуницией. После вечерней молитвы и горна, отправлялись отдыхать.

Рота первокурсников становилась единым организмом, у Поспелова с Волковым появился еще один приятель. Он был родом из Абхазии, принадлежал к княжескому роду Званба, носил имя Беслан. Ростом был невысок, но жилист, сошлись на почве любви к лошадям и охоте.

По воскресеньям, которые считались выходными, юнкера занимались по интересам. Одни до обеда отсыпались, другие рыбачили на скачущей по камням речке или гуляли в сосновом лесу, а Михаил с друзьями любили подняться в старую крепость, господствующую над местностью, построенную в пятнадцатом веке. С ее стен открывались высокие горы с альпийскими лугами и синие, в туманной дымке, долины.

Из лагеря возвращались загоревшие и бодрые, начались курсовые экзамены. Их сдали успешно, и отправились на каникулы до начала сентября. Званба пригласил Поспелова с Волковым на неделю в Сухум, где жили его родители.

Оба с радостью согласились, тем более что за ним прибыла пароконная коляска, запряженная отличными лошадьми. Получив отпускные билеты, погрузились и тронулись в путь.

Спустя три дня на берегу живописного залива, открылся цветущий город. Он уступами опускался к морю, был застроен деревянными и каменными домами с галереями, виллами и особняками. Вскоре коляска катила по набережной, остановилась у одного, кованые ворота отворились, въехали внутрь. Впереди высилось двухэтажное здание в стиле ренессанс*, по сторонам хозяйственные постройки со службами, сзади тропический сад.

Коляску тут же окружили слуги, приняв и унеся вещи, на широком крыльце появился седой усач. Был он в алой с серебряными газырями черкеске и мягких сапогах.

Поднялись по ступеням, Беслан расцеловался с отцом, представил друзей.

– Рад, очень рад,– на чистом русском сказал князь.– Милости прошу в дом. Зашли, впечатляясь внутренним интерьером и отделкой. Потом каждому из гостей было определено по комнате, где те привели себя в порядок, через час все сидели на открытой галерее за роскошно сервированным столом, откуда открывался чудесный вид на море.

Как оказалось, князь служил в 13-м лейб-гренадерском Эриванском полку, самом старом в русской армии, участвовал в последней войне с турками и находился в отставке. Когда Михаил рассказал, что его отец тоже участник той кампании искренне обрадовался.

– И кем же, позвольте спросить?

– Подпоручиком в отряде пластунов-охотников, ваше сиятельство.

– Да, хорошо помню такой. Смелые и отчаянные ребята.

– А у вас господин унтер-офицер, гляжу, уже имеется заслуга? – взглянул на Николая.

– Так точно, ваше сиятельство. За оборону Харбина и штурм Пекина.

– Похвально-похвально (махнул рукой стоявшему сзади лакею). Налей-ка Арчил нам еще шампанского.

Обед прошел весело и непринужденно, затем князь, извинившись, отправился по делам, а юнкера поспешили в город. Для начала прошли в одну из многочисленных купален на берегу, где всласть наплавались в прозрачной морской воде, затем купили у ходивших по пляжу торговцев с лотками через плечо, инжира с лавровишней, удивляясь их экзотическому вкусу.

– А теперь я покажу вам парк Синоп, – сказал Беслан, когда все съели и оделись.– Такого у вас в России нет.

– Так уж и нет,– рассмеялся Михаил, а Николай недоверчиво хмыкнул.

– Пошли, – поправил тот бескозырку, все трое покинули купальню. Парк оказался на восточной окраине и ошеломил гостей. На его длинных аллеях с гуляющей публикой росли всевозможные деревья: могучие платаны, кипарисы с пальмами, кедры, и даже бамбук.

– Да, ты прав, Бесланчик, – открыл Михаил рот, а Николай умилился, – ты смотри, даже кедры есть, почти как у нас в Сибири. И кто ж создал такое чудо (воззрился на экскурсовода сверху вниз).

– Полковник артиллерии Введенский. А потом его выкупил великий князь Алексей Михайлович Романов и дал это название. В честь победы русского оружия в Синопском сражении.

– Достойно, весьма достойно, – переглянулись Волков с Поспеловым.

Когда погуляв по чудесному городу до заката вернулись в усадьбу, за ужином князь сообщил, завтра ожидается визит принца Ольденбургского.

Это был широко известный в России правнук Павла Первого, член Государственного совета, попечитель императорских училищ и благотворитель.

– Так что, господа юнкера беру всех с собой. Александр Петрович мой хороший знакомый.

В одиннадцать утра коляска с князем и приглашенными, покатила в порт. Там уже были выстроены шпалерами солдаты, за которыми теснились празднично одетые обыватели, в центре стоял градоначальник с блестящей свитой – присоединились.

Высокого гостя доставил паровой катер из Гагр, как только ступил на причал,– грянул оркестр. Он подошел (умолк), градоначальник доложил – пожал тому руку. Под ликующие крики толпы и «Гвардейский марш» принца сопроводили во дворец, где состоялся праздничный обед. Там князь представил сановнику юнкеров, которые млели от счастья.

На обеде градоначальник сообщил, в четвертом часу дня, по случаю знаменательного события состоятся скачки (гость весьма их почитал), раздались аплодисменты.

– А что, Миша, может примешь в них участие? – наклонился к приятелю сидевший рядом за столом Беслан.

– Да куда мне,– пожал тот плечами.

– Соглашайся, – поддержал Беслана Николай. – Поддержи честь училища.

– Если только разрешат, – оживился Поспелов.

– Разрешат, – заверил Званба.

Когда обед завершился он подошел к отцу, беседовавшему о чем-то с градоначальником, и быстро вернулся.

– Вопрос решен, ты внесен в список. – А теперь в усадьбу, подберем коня.

Скачки состоялись в назначенное время за городом при большом стечении народа. Гость и местная знать сидела на специально устроенной трибуне, перед ними, в линию, сорок всадников – гарнизонные офицеры и лучшие наездники из абхазов. Все на великолепных лошадях, в белых кителях и черкесках. Под Михаилом перебирала тонкими ногами и грызла удила белая кобыла по кличке Асида.

По знаку градоначальника распорядитель на лини пальнул вверх из револьвера, всадники понеслись. Михаил чуть замешкался на старте, отстав на три корпуса.

– Давай, давай родимая, – пригнувшись к шее кобылицы, слился с ней воедино. Часто замелькали копыта, в ушах засвистел ветер. Дистанция сократилась, через версту они были в основной группе. Обогнув высокую вешку с флагом, всадники, гикая и шпоря коней, понеслись обратно. Первыми к финишу пришли ротмистр на караковом жеребце, джигит в мохнатой шапке на поджаром иноходце и местный коннозаводчик, юнкер оказался четвертым

После восторженных оваций победители приняли из рук его Высочества подарки: ротмистр золотой портсигар, джигит бельгийскую двустволку, а помещик цейсовский бинокль.

– Ничего кунак, – хлопнул по плечу тяжело дышавшего Михаила Беслан. – Четвертое место тоже здорово.

– Тем более, впереди джигитовка, покажи класс, – сжал здоровенный кулак Волков.

В ней участвовал тот же состав, состязания проходили вблизи трибун. Участники на ходу вскакивали на коня, лихо вертели ножницы, опрокидывались под седло, а потом неслись на нем стоя. Здесь юнкер оказался первым, блестяще выполнив все приемы, за что принц Ольденбургский вручил ему первый приз – кавказскую шашку с клеймом «гурда»* и серебряным эфесом. А еще расцеловал в щеки, – молодец!

– Рад стараться, ваше высочество! – вытянулся во фрунт юнкер.

Спустя неделю они с Волковым покинули гостеприимный дом приятеля, вернувшись в Тифлис, откуда отправились каждый к себе на родину.

Дома Михаил рассказал о поездке в Абхазию, передал отцу привет от князя и показал шашку.

– Ценный подарок, береги, – оценил Дмитрий Васильевич.

На втором курсе предметов добавилось: общая тактика с основами стратегии, законоведение, военная администрация и инженерное дело. Теперь их рота перешла в разряд «янычар», парни возмужали. У многих пробились усики, являвшиеся предметом моды. Появились они и у Михаила – тоже рыжие, как и короткий бобрик.