На задворках вечности. Часть II. В шаге от бездны

Ему нужен этот осколок! Эти знания! Страшно подумать, но они нужны ему уже вчера!

Форсирование деформаций и изменений основ мироздания дрожью слабости отражалось на состоянии Архонта. Гниение Вселенных отравляло и самого Владыку, что было парадоксально, ведь сам он, поболее других приложил стараний в закваске этого гниения. Каждое его действие, будь то отказ от изначальных обязанностей, разрушение и порабощение или империалистические взгляды на миры, порождало вибрацию результатов, и, в конечном итоге, суммарно вылилось в ускорившийся финал для несовершенного зодчества Создателей. Мироздание доживало свой срок, ожидая обещанного спасения. Но это спасение как никогда было необходимо самому Кочевнику. Теперь он полагался только на оставленные Создателями знания и их скорое применение. Во что бы то ни стало ему необходимо найти способ, как искоренить своё загнивание, обратить саморазрушение вспять, излечиться и навсегда отделаться от этой заразы, коей пышут Вселенные.

Пока он ещё достаточно силён, чтобы не растерять накопленную за всю жизнь энергию его вместилища, у него будет возможность применить столь нужные ему познания. Кочевник не сомневался в себе. Тщеславие тут ни при чём, он знал наверняка – ни одно существо и близко не дотягивалось к нему в мерках власти. Быть может, силой и гибкостью разума он уже сравнился с Создателями. В таком случае, воплотить в действие оставленные ими знания для него не составит труда. Он не только сохранит власть, сохранит энергию, но и сумеет покинуть пределы доступных ему измерений, сбежать из полуживого мироздания.

Раздумья о последнем вновь окатило Владыку предвкушением будущих деяний. Естественно, он уйдёт. Исхоженные больные Вселенные более не прельщали Кочевника. Но ведь не обязательно уходить без громогласного торжества!

Воображение Архонта детально обрисовало ему прощальные похождения. Мысли его преобразились распалённым огнём, присущим только неопытной, мало повидавшей, страстной юности. Ах, он выжжет всё, до чего дотянется, рассеет пепел, испьёт каждую душу своего пленника, пока не вырвет из них последней нити энергии. И вот тогда, насытившись в край и отринув от себя ненадобный горб чёрной дыры, он, освободившись, соизволит закрыть за собой дверь!..

Приятные грёзы помогали Владыке волочить огромное, неудобное вместилище и подгонять самого себя, а настроение его оставалось почти безоблачным. Погружённый в раздумья, он не сразу отметил чей-то робкий, писклявый, полный страха призыв. Заметив, что его отвлекли, Кочевник едва не прибил того, кто посмел тревожить своего Владыку, но, прислушавшись, медленно ослабил хватку разума.

Призыв шёл из границ закрытой галактики и принадлежал третьесортному существу, поставленному Кочевником над всеми примитивными войсками его рабов. Этот полуживой от страха генерал, некогда одаренный лаской Владыки и малой порцией его возможностей, преступая ужас смерти, осмелился внеурочно призвать своего повелителя, назойливо вплетаясь в мысли Архонта. За подобное, отличаясь вспыльчивым нравом, Кочевник нередко стирал провинившегося в порошок, но на этот раз генерал успел передать несколько внятных мыслей до того, как Кочевник решил, что с ним сделать. К его везению, гнев повелителя быстро охладел, стоило тому вникнуть в смысл послания. Отделавшись нехилым испугом, генерал, не дыша, оборвал телепатическую связь, оставив Владыку в раздумьях.

Практически в ту же секунду, что также уберегло бестактного раба, в мысли Кочевника вторгся ещё один призыв. На сей раз исходил он от собеседника равного по эволюции, но значительно слабее самого Кочевника. Этого гостя Владыка выслушивал даже с неким налётом дружелюбия, но результат обоих коротких новостей его не порадовал. Если объединить услышанное вместе, из всего следовало, что ему не стоит так уж торопиться к галактике Антареса, напротив. Его дублёры не справлялись в срок, тормозя тем самым и своего Владыку. Одни всё ещё не могли пробиться вовнутрь галактики, другие, из-за первого, не могли ускорить иные, связанные с этим события.

Неохотно, Тёмный Кочевник резко сбавил движение чёрной дыры, заставляя массивное вместилище практически встать на дыбы. Когда скорость упала вдвое, Владыка выровнял курс. Раздражение и гнев новой порцией обдали паром мысли Архонта. Поискав, на ком выместить злобу, Кочевник изрядно встряхнул первый попавшийся на глаза подвластный ему фрагмент мира. От нанесённых травм мир покрылся болью живущих в нём рабов, что еще больше сказалось на деформации чёрной дыры. Критическое сжатие в некоторых местах чуть не привело к выбросам, отчего Кочевник оставил в покое недомученных жертв своего мимолётного гнева.

Угомонившись, Архонт придирчиво осмотрел своё вместилище, отметив несколько новых ухудшений и их прогрессию. Невероятно массивный, забитый под горлышко объект распирало от энергии и скопившегося внутри хлама миров. Кочующая чёрная дыра приближалась к апогею своего развития, к своей смертной развязке истории, и до вершины гибели оставалось уже немного. Естественный ход её эволюции, ускоренный мутацией и вмешательством Кочевника, приближался с каждым днём, и Владыка не мог себе позволить ещё и приумножать этот губительный для него бег. На какое-то время ему придётся отказаться не только от привычного мародёрства во Вселенных, но и оставить в покое Вселенные внутри себя. Тревожить обрывки миров – всё равно что разрезать швы чёрной дыры, провоцируя её нестабильность. Вот если бы частично облегчить свою ношу…

Архонт опять осмотрелся. Его разум свободно пустился на прогулку вдоль застывших фрагментов порабощённых им систем, галактик, иных структур, осязаемых, трёхмерных или невидимых, существующих в других планах и рамках. Каждое из этих приобретений, а именно – существа, населяющие их, по-своему были дорогу Кочевнику, ведь все они являлись уникальными, а в большей степени – спесивыми, высокомерными и тщеславными. Данные качества Архонт презирал, однако, признавал их за собой, но никак не мог простить кому-либо ещё, в особенности, когда считал, если этот кто-то их не оправдывает. Нередко, именно поэтому его так манили высокомерные, взлетевшие выше положенного им предела расы, достигшие в развитии вершин, но непоправимо отставшие духовно. Посему, чрево чёрной дыры преимущественно занимали обычные трёхмерные огрызки, где продолжали существовать виды наподобие адайцев. Правда, не они составляли основной живой энергетический вес кочующего монстра. Такие отбросы хоть и потешали Владыку, его главным богатством были и оставались более развитые существа, принадлежащие к высшим расам, и именно их заключённая и подчинённая в угоду Кочевнику энергия так коробила вместилище Архонта.

По сути, чтобы ослабить и ненадолго замедлить деформацию своего вместилища, Кочевнику было достаточно высвободить чистую силу высших обитателей Вселенных, другими словами, отпустить часть рабов. Но с ними он лишился бы и их энергии. А к ней Владыка привык как к самому себе. Так что, мысль проявить гуманизм отпала практически сразу. Что тут поделать, слепая жадность и безрассудность были не последними чертами характера Архонта. Оттого, отринув рациональное решение, Тёмный Кочевник решил доиграть заранее придуманную мелодию.

Существовало несколько способов вернуться к изначальному плану и открыть путь в галактику Антареса. Первый – привести в его Вселенную своё вместилище. Приближение массивной чёрной дыры ослабит кого угодно, но этот вариант не годился для Кочевника. Ведь, по его изначальному замыслу, ко времени его прихода система Красной Звезды уже должна быть покорена или хотя бы существенно потрёпана. На то у Владыки имелись особые причины.

Другой вариант – пробить отверстие в энергетической мембране вокруг галактики. Небольшой, незаживающий подобно язве, проход, которого хватило бы для армад. Сам Архонт также пока не мог этого сделать из-за всё той же удалённости дыры от галактики. Но это могли сделать некоторые его рабы, в особенности, свободные, не скованные его цепями. Вряд ли можно представить подобных невольников, которые, получив свободу, всё равно станут выполнять приказ. Здесь нужно быть либо преданным, чего Кочевник, конечно же, не ждал, либо… кровожадно тупыми, настолько кровожадными, и настолько тупыми, чтобы даже не заметить своей, свалившейся на голову, свободы. И последние уже давно имелись в распоряжении Архонта.

Разум Владыки продолжал блуждать внутри чёрной дыры. Постепенно он привёл его к окраинам одного из захваченных им фрагментов. На первый взгляд он не отличался ничем от других трофеев, вот только находился будто на отшибе, и остальные соседствующие с ним структуры словно держались от него подальше.

Ещё кое-что отличало этот порабощённый мир от других – его мрак и старость. Он был чуть ли не первым трофеем Кочевника, захваченным им так давно, что сотни Вселенных сменились на том месте, где некогда существовал этот мир. И, как старость и мрак влияли на внешний вид фрагмента, так же они отравляли тех, кому не посчастливилось в нём обитать. За долгие мучительные годы неволи яркая жизнь, что некогда здесь процветала, преобразилась до неузнаваемости. Сущности рабов срослись воедино, мутировали, лишившись различий и превратившись из тысяч особей во всего несколько энергетических существ. Они-то и отпугивали соседние миры. И не только страх перед переродками заставлял остальных рабов обходить этот мрак стороной. Возросшая сила единых организмов вкупе с регрессивными чувствами, скатившимися к первобытным, делала их идеальными убийцами как примитивных существ, так и представителей высших рас. И не было для мутантов ничего слаще, чем поживиться энергией чужой души, впитать в себя другую сущность, переварить её, пока эта душа не займёт своё место в огромном энергетическом теле переродков. Такая участь была хуже смерти, ведь все, кому не повезло попасть в сети мутантов, по сути, становились ими навеки.

В отношении Кочевника сей выводок являлся чем-то вроде паразитов, подчиняющихся ему, но, в то же время, ворующих с хозяйского стола его же энергию. Однако Владыка терпел мутантов. Как оказалось, эти изувеченные, отупевшие существа были не последним способом в усмирении и наказании рабов, как и не последним способом повеселить своего господина. И, коль их прожорливость не имела границ, а голод скрипел пустотой давно неудовлетворённых желудков, лучших кандидатов поправить свои дела Кочевник не видел.

Остановившись подле мрачного мира, Архонт принял один из своих непривычных физических обликов. Тёмным взглядом он призывно заглянул вовнутрь, и мрак охотно зашевелился. Ожившее движение вырисовывалось туманностями, едва освещенными проблесками блёкло-жёлтых искр. Оно вырастало, ширилось, беспокоилось. Ненависть и вонь разлетались из его недр, обдувая Архонта сухим ветерком безысходности. Нечто, клубившееся внутри, презирало Владыку. Но это же Нечто одновременно боготворило его. И когда Тёмный Кочевник шутливо шлёпнул себя ладонью по ноге, мутанты покорно, задавив злобу, прильнули к своему повелителю подобно верным, притупившим ненависть псам.

Осматривая застывший в ожидании ком ужаса, Архонт почти что ласково улыбался уродам. От высших рас в них осталась только сила. Всё остальное, даже чистый разум, сгнило под давлением рабства. Тупые, голодные существа ждали, когда их спустят с цепей.

Тёмный Кочевник не стал медлить. Его разум с усилием проделал тоннель между ним и границами галактики Антареса. Унюхав с той стороны вкус жизни, мутанты завыли. Архонт лишь немного подтолкнул тех в проход, снимая с них аркан неволи. И с той стороны, из, казалось бы, пустого пространства, начала растекаться смертоносная мгла. Пронзительно, жадно и быстро её темнота глотала всё на своём пути. И пока она достигла защитной мембраны, препятствующей проникновению в галактику, под её наковальню попали миллионы не успевших улететь кораблей.

Видя, как одни его рабы убивают других, Кочевник только улыбнулся. Третьесортные существа не беспокоили Владыку – миллиардом меньше, миллиардом больше. У него и так было достаточно армий для вторжения, ничего страшного, если одной из них полакомятся его глупые любимчики.

Когда же мгла удовлетворила первый голод, а уцелевшие корабли разметались от неё в разные стороны, она могла свободно покинуть пределы галактики, но её нюх повёл мутантов дальше, как и надеялся Архонт, – к главному блюду.

Наткнувшись на препятствие, мгла взъерошилась искрами. И, хоть она не была способна кричать, Кочевник услышал стон, рёв и начавшееся в ней чавканье. Постепенно, в нескольких местах мгла обступила защиту галактики, покрывая её плотным туманным одеялом.

– Сожрите её! – крикнул ей в спину Кочевник.

Мутанты принялись за уничтожение чистой энергии, которой так и струилась мембрана. Через несколько часов, сообразив, что они в безопасности, на небольшом удалении от мглы начали собираться рассеянные армады захватчиков. Все понимали, что вскоре произойдёт. Вход в галактику будет открыт, и им более не придётся безрезультатно расходовать заряды.

А на одном из командных кораблей, отирая пот, всё ещё испуганно вздыхал генерал, опасливо щурясь по сторонам. Ему оставалось ждать, ждать и радоваться. Расплата за его бестактность оказалась не высока – всего треть войск.

Глава 5

Скованные ледниками и камнем цитадели прошлого всё чаще манили в холодные ниши Хранителя Дильмуна. Оставаясь в Железных ущельях вместе с Эн-уру-галом, сперва он сократил свой отдых, чтобы больше времени уделять этой обречённой уединённости в забытых постройках, но потом, привыкнув к необычным прогулкам, и вовсе лишился сна. Погребённые напоминания былых эпох оставались для него отдушиной, хоть дышать внутри уцелевших замков и крепостей было невозможно. Воздух тут сменился спёртыми смертоносными газами, вырывающимися даже из глубоких недр планеты, и не походил для простых смертных на глоток освежающей жизненной влаги. Но именно эта атмосфера позволяла Хранителю действовать. Не просто продолжать бодрствовать, а и подавлять в себе разрушающие мысли сомнений, предательское уныние, страх.

Судьба его была решена. Дильмун чувствовал её прощальные шажки. Лёгкой поступью его очередная жизнь подбиралась к логическому завершению, и отличало её от предыдущих лишь одно – она действительно была последней. Это Хранитель знал наверняка. Оттого и сон не касался его ресниц, оттого и усталость отчего-то не так часто лезла в суставы и мышцы, слух хотел слышать, кожа – чувствовала прикосновения холода и ветра, как в первый раз, а глаза всё смотрели и смотрели, будто не успели насмотреться за предыдущие жизни, будто так и не увидели они того единственного, важного, для чего стоит смотреть.

Старик подробно размышлял о прожитом, о своём народе, его месте в мирах. В своих мыслях Хранитель отожествлял илимов с ещё зелёной, едва пробившейся порослью, такой несущественной для весны, но уже ослепительно насыщенной молодостью и, радующим глаз, цветом. Существование его народа во Вселенных оставалось так незаметно, как горение малюсенькой, тонкой спички. Жизни илимов протекали коротко и невзрачно на фоне седого мироздания, но эти жизни окружала сама бесконечность, и они уже были её частицей.

Думая о многом, неважное теперь казалось Дильмуну важным, бренное и суетливое – губительным. Дни относительного покоя и одиночества, не считая общества полоумного наследника и его наблюдений за галактикой, помогли Хранителю найти утерянный баланс мыслей, выравнять саму душу, сгладить бугры, оставленные переживаниями, тревогами, радостями и бедами прошлых перерождений и этой жизни. Итог был подбит. Всё сошлось, разве что, в некоторых думах Дильмун чувствовал себя обманутым, что жил, не живя – словно только присутствуя, а в некоторых – лжецом, что растрачивал годы попусту. Но всё это становилось несущественным. Последнее, что ещё связывало Хранителя с его предназначением, что удерживало его разум и душу от полного покоя и отрешённости принятой судьбы – Эн-уру-гал.

Состояние наследника улучшалось медленно. Приближение Тёмного Кочевника, той родственной силы, что и так была в парне, усиливало сопротивляемость черноты внутри Эн-уру-гала. Каждая победа над её сгустками приравнивалась к маленькой мучительной смерти. Но, благодаря вниманию и терпению Дильмуна, Эн-уру-гал двигался к выздоровлению. Приступы сократились до одного-двух в день, сознание уверенно возвращалось и держалось порой часами, парень начинал приходить в себя.

Сегодняшний день стал для наследника особенно хорошим. Ему удалось выспаться, удалось поесть и не выблевать всё обратно, удалось самому спуститься на несколько пролётов вниз и уговорить Дильмуна взять его в одну из крепостей. Поначалу старик не соглашался, ссылаясь на измученный вид парня, но, замечая, что в том действительно пробуждается интерес, а в зрачках поселился свет, вытесняя неосмысленность темноты, он пришёл к выводу, что подобные прогулки станут полезными и для Эн-уру-гала.

Приведя наследника в полюбившийся чертог старой крепости и незаметно для парня позволив тому не умереть от скисшего воздуха, Хранитель немного осветил помещения. Сам он не нуждался ни в дыхании, ни в свете, но, теряя силу Тёмного Кочевника, Эн-уру-гал терял и многие приобретённые с ней способности. Пробежит ещё немало дней, прежде чем он сумеет восстановить их уже с помощью своей, а не чужой энергии. Покинутые же чертоги были достойны того, чтобы их видели. И, похоже, прогулка в них действительно положительно сказалась на больном, замедлив приход нового приступа и уняв ненадолго боли в теле и голове. Когда же лихорадка и судороги вновь поглотили парня, Хранитель телепортировал себя и Эн-уру-гала обратно.

Привязав его мыслью и ремнями, он остался подле. Теперь, на последних стадиях излечения Дильмун мало в чём помогал наследнику. Дальше, вплоть до полного выздоровления, с тьмой внутри себя ему придётся бороться практически в одиночку, но Хранитель не покидал его в минуты страшной агонии. На сей раз приступ продлился гораздо меньше – не дольше часа, после чего парень потерял сознание. Залечив его раны, Дильмун задумался, засмотревшись на застывшее, белёсое лицо парня. В его мимике появилось какое-то странное, почти что отцовское чувство, то, что светится в лике родителей, возлагающих надежды и веру на своих чад.

Эн-уру-гал стал ему дорог. Он не был частью или продолжением его самого, но, ещё за десятки жизней до встречи с ним, Дильмун, никогда не имевший своих детей, неосознанно уже любил и искал этого парня. Для чего? Как и зачем? Что толкало его? Тогда Хранитель не мог дать ответ. Да и сейчас не хотел произносить это вслух. Но его встреча с последним наследником Империи не была случайной. Многие события вели к ней, и многие последствия будут заложены после. Именно рассуждения об этом в большинстве своём и помогли Дильмуну найти смирение и принять свою Судьбу, ибо рассуждения были полны надежды.

Страх, давивший душу Хранителя с самого известия о закате его эпохи, его расы, сменился покорностью. Не в его власти было предотвратить гибель Республики, и Дильмун это принял. Все, что ему хотелось – провести остаток тихих дней с Эн-уру-галом и Железным ущельем с его похороненными строениями и историями. Но, к сожалению, ещё один долг отвлекал его от умиротворения – наблюдение за галактикой. Как и в предыдущие дни, так и сегодня Дильмун честно выполнял обещание, данное Илтим-Кали, – блюсти невидимые кордоны и отправлять ей сообщения о каждом новом продвижении противника. Это дело всё больше не нравилось Хранителю. Оно заставляло его вновь ввязываться в бренное, сопереживать, чувствовать обречённость и отчаянье, от которых он практически избавился. Наблюдение возвращало его к действительности, а старику так хотелось доживать свой век в иллюзиях.

Однако, несмотря на недовольство, он старательно уделял несколько часов изучению окраин галактики. Совесть его пыталась договориться с разумом и заставить хоть на день отступить от обязанностей, но Дильмун быстро приструнил внутренние недовольные монологи. Всё ещё оставаясь подле спящего наследника, Хранитель медленно обратился в сплошное чувство, отключая всё ненужное и погружаясь в глубокий транс. Тело старика застыло вытянутой, покачивающейся струной, а разум уже был далеко. Быстрее любых скоростей он оказался в выбранном месте, показывая Хранителю те участки, которые его интересовали.

Всего таких мест было четыре, и все они находились в западной части галактики. Каждое представляло собой сосредоточение войск и каждое, без остановки, пузырилось всплесками взрывов, что порождались попытками войск пробиться через мембрану границы. Успехов это практически не приносило – мембрана молниеносно восстанавливалась, а те жалкие крохи успевающих прорваться в бреши кораблей встречали отосланные туда дежурившие заставы Республики, и единственным, что постепенно делало преграду тоньше и слабее, оставалось приближение чёрной дыры. При таком раскладе Хранитель полагал, что мембрана должна выстоять до самого прихода Тёмного Кочевника, когда естественная энергия галактики уступит превосходящей её во много раз энергии монолитной чёрной дыры. И в этом свете попытки захватчиков прорваться вовнутрь казались для него смехотворными и лишёнными смысла. Так Дильмун полагал и сегодня, привычно охватывая взором каждый участок и не отмечая на нем существенных изменений. Но когда его мысли дотянулись к третьему участку, Хранитель замер. Вслед за его затихшими мыслями далеко за миллионы световых лет от границ галактики замерло и его слегка покачивающееся тело, а в каменной позе прорезалось неподкупное недоверие.

Сперва Дильмун ничего не понял. Участок пестрил ярче остальных и разросся по сравнению с другими в три с лишним раза. Контуры всплесков поменяли оттенок и добавили в палитру неестественно яркие, болезненные даже для внутреннего зрения искры. Однако на этом отличия заканчивались.

Желая рассмотреть лучше, Хранитель беспечно отпустил свой разум дальше, подбираясь ближе к эпицентрам вспышек. Мыслеформы старика беспрепятственно приближались к участку, но предчувствие чего-то неправильного заставило Хранителя остановиться. Ещё не додумав до конца проскользнувшую догадку, он призвал разум обратно. Далёкое отсюда тело старика, как и его сущность, начало мелко трясти, душа сжалась в предчувствии грядущего события, кожа быстро побледнела, стянулась сухостью, вся его энергия уходила сейчас в мысли, но, вопреки его призыву, разум остался неподвижен. Практически сразу Дильмун понял, что его крепко и незаметно для него самого удерживают, но лишь когда что-то огромное вцепилось в него сотнями иллюзорных клинков инородной энергии, Хранитель молча взвыл. Боль отрезвила и придала решительности. Перенаправив силы, Дильмун ринулся из губительного места, медленно разрывая паутину ловушки. Лишь отведя разум на прежнее удаление, он позволил себе осмотреться.

Травма оказалась серьезной – большая часть его внутренней энергии была уничтожена – словно оторвана от него, и не подлежала восстановлению. Второй такой укус стоил бы его примитивной душе бессмертия. Измотанный, враз потускневший Хранитель ослепшим взором пытался различить во вспышках того, кто только что чуть было не убил его. Паника и шок от всесторонней боли не давали ему сосредоточиться, отчего лишь через несколько опасных минут Дильмун не просто увидел этих существ, но и понял, что видит.

Необычные сильные твари, сочетающие в себе куски разных, изменивших подноготную душ и сростки одичалых умов вгрызались в мембрану, впитывая в себя её энергию. Их трапеза, судя по состоянию мембраны, началась недавно, но и этого хватило, чтобы преграда усеялась дырками, как решето. Пока что отверстия этого решета не превышали размеров атомов, но Хранитель моментально просчитал их прожорливость, и, что являлось самым главным – повреждённая мембрана более не срасталась в нераздельное полотно.

Запомнив увиденное, Хранитель вернул разум обратно. Очнувшись в холодной башне, он сразу же повалился на пол. Тело его покрылось струпьями разложений, органы практически отказали, сердце едва билось, настолько обильной была потеря энергии. Однако, позабыв обо всём, оставив себя без помощи, он тут же опять принялся растрачивать силы.

Скорее по привычке, нежели осознанно, его испуганные мысли переплелись в прочный ком, образуя сбитое из рваных образов и страхов послание. Соединив наспех собранные обрывки увиденного, Дильмун непослушным разумом оттолкнул его прочь. То, как послание вцепилось и быстро, подобно молниеносной мысли, потянулось вдоль невидимых связующих нитей между солнцем и его хозяйкой, старик уже не заметил.

Его, как и лежащего рядом наследника, забрал к себе обморок.

Звёзды пылали и превращались в холодный, зыбкий пепел в руках Энлиля. Воскрешённые или слепленные из мусора, изменившие параметры, свойства, в управляемом танце эти небесные тела слушались каждого движения наёмника, каждой его прихоти. Подобное занятие утомляло, но Энлиль не обращал внимания на протесты разума. Его завораживало это действо, это непрерывное и такое правильное течение: энергия перевоплощала собранный им и Энки космический мусор, энергия давала ему загораться и так же беспощадно обрекала на моментальное угасание.