Заклятие древних маори. Последний занавес

Пришлось Дайкону удовольствоваться этим обещанием. Пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по спальням.

II

В ту же ночь, двадцать минут первого, в Тасмановом море, в шести милях к северу от Гарпунской бухты, был торпедирован и пущен ко дну корабль. Тот самый, за погрузкой которого наблюдал продрогший Саймон в ту памятную зябкую ночь. Позднее выяснилось, что судно под названием «Хокианага» перевозило слитки золота для казначейства Соединенных Штатов. Ночь стояла теплая, тихая и почти безветренная, и многие обитатели Гарпуна утверждали на следующий день, что слышали взрыв. В Ваи-Ата-Тапу печальные новости доставила Хойя, примчавшаяся поутру с вытаращенными глазами. Большинство членов экипажа удалось спасти, сказала она, и доставить в Гарпун. Сама «Хокианага» еще тоже не пошла ко дну, и с вершины пика Ранги ее можно увидеть в бинокль.

Саймон ввалился в комнату Дайкона, преисполненный злобного торжества, окончательно уверившийся в виновности Квестинга. Он готов был в ту же минуту вскочить на велосипед и сломя голову мчаться в Гарпун. «Расшевелить этих лежебок» – как он выразился.

– Предупреди я их вчера, этого не случилось бы, – заявил Саймон. – Черт бы меня побрал, никогда не прощу себе, если Квестингу это сойдет с рук. А все из-за вас, Белл, – злобно зыркнул он глазом на Дайкона. – Вы меня отговорили. Вот и радуйтесь теперь.

Дайкон в ответ заметил, что не чувствует своей вины: власти в любом случае не успели бы обнаружить вражескую субмарину.

– Но они могли остановить корабль! – вскричал Саймон.

– На том лишь основании, что тебе померещились какие-то подозрительные сигналы? Не злись – я-то тебе верю, но вот полицию ты навряд ли убедил бы.

– Гори они вечным огнем в геенне огненной! – проревел Саймон. – Пойду сам сверну шею этому Квестингу – и дело с концом!

– Да угомонись ты, – миролюбиво сказал Дайкон. – Твои петушиные наскоки на Квестинга ни к чему хорошему не приведут. Я бы на твоем месте лучше посоветовался с доктором Акрингтоном – он тоже его подозревает.

В конце концов Дайкону удалось уговорить Саймона потерпеть еще немного и не задирать Квестинга. Однако, отправившись навестить дядю Джеймса, Саймон узнал, что тот куда-то укатил на своей машине, предупредив, что вернется к обеду.

– Ну вот! – возмутился Саймон. – Нашел время. Ни минуты нельзя терять, а он где-то мотается. Ну и ладно, без него обойдусь. Только вы тоже держите язык за зубами, хорошо?

– Непременно, – пообещал Дайкон. – Гаунт, правда, в курсе. Я же говорил тебе…

– О, дьявольщина! – в сердцах сплюнул Саймон.

Гаунт позвал Дайкона и сказал, что хочет прокатиться к пику Ранги. Предложил захватить с собой желающих.

– Я пригласил твою сестру, – сказал он Саймону. – Может, ты тоже с нами съездишь?

Саймон после некоторого колебания согласился. Они прихватили с собой полевой бинокль полковника Клэра и отправились в дорогу.

Дайкону еще не приходилось бывать на пике Ранги. После железнодорожного переезда дорога сбегала к побережью и там уже долго тянулась, заканчиваясь возле исполинского усеченного конуса. Очертания горы имели настолько правильную геометрическую форму, что издалека огромный пик казался порождением шального воображения художника-кубиста. У подножия горы дорога обрывалась, упираясь в ворота, проделанные в ограждении из колючей проволоки. На большом щите красовалась надпись «Ландшафтный заповедник», ниже которой перечислялись предписания и запреты для зевак и туристов. Дайкон прочитал, что с территории заповедника запрещается выносить любые обнаруженные предметы.

Они были не первыми посетителями – несколько автомобилей уже маячило у ворот.

– Дальше пойдем пешком, – сказал Саймон, с сомнением посмотрев на дорогие лакированные туфли Гаунта.

– О Господи! А далеко?

– Для вас – да.

Барбара быстро вмешалась:

– Не так уж и далеко. Наверх ведет удобная тропинка, и мы в любую минуту можем повернуть назад.

– Тогда – в путь, – весело произнес Гаунт, устремляясь вслед за Саймоном.

Поначалу они огибали подножие пика, двигаясь вдоль его основания. Земля пружинила под ногами, а воздух, казалось, звенел от свежести. Где-то позади послышалась задорная песня жаворонка, звонким эхом прокатившаяся над полуостровом. Переливчатые трели одинокой птахи вскоре сменились трескотней и пронзительным клекотом чаек, стаи которых, громко хлопая крыльями, слетелись с моря и принялись кружить над головами путешественников.

– При виде этих пернатых мне почему-то всегда вспоминаются какие-то телесериалы, – сказал вдруг Гаунт. – А там, значит, они хоронили своих мертвецов? – спросил он, задрав голову и разглядывая кратер.

Вместо ответа Барбара указала на серию небольших плато, уступами поднимавшихся до самой вершины.

– Похоже на лестницу, правда? – сказала она. – Маори до сих пор верят, что именно для этого она и предназначалась. Конечно, они уже лет сто как не проводят здесь ритуальные захоронения. Но если верить слухам, после появления здесь пакеха тайные погребения еще продолжались какое-то время.

– А теперь маори сюда не ходят?

– Почти никогда. Это табу. Молодежь, конечно, гуляет по нижним склонам, но по кустам они не лазают, никогда не поднимаются на вершину. Верно, Сим?

– Мало кому охота туда карабкаться, – кивнул Саймон. – В два счета можно шею сломать.

– А по-моему, дело не в этом, – возразила Барбара. – Просто они боятся. Место это заколдованное.

Саймон со значением посмотрел на Дайкона.

– Угу, – выразительно буркнул он. – Поэтому некоторые этим и пользуются.

– Ты имеешь в виду пресловутого мистера Квестинга? – небрежным тоном осведомился Гаунт.

Саймон метнул на него колючий взгляд, а Дайкон поспешно пояснил:

– Я же говорил тебе, что обсуждал с мистером Гаунтом наши подозрения.

– А раз так, – гневно возразил Саймон, – то теперь, значит, можно посвятить в это вас?

– Если ты имеешь в виду меня, – проворковала Барбара, приподнятое настроение которой не погубило бы в тот миг ничто, даже упоминание о Квестинге, – то я и без вас знаю, чем он тут занимается.

Саймон замер как вкопанный.

– Ты? – громко спросил он. – Да что ты можешь знать?

Барбара не ответила.

– А ну выкладывай! – угрожающе потребовал Саймон. – И не вздумай вилять.

– Ну все ведь говорят о его интересе к захоронениям маори.

– Ах вот ты о чем, – с облегчением вздохнул Саймон. А Дайкону вдруг подумалось, что, будь он его командиром, он бы не стал обременять парня секретной информацией.

– Правда, дядя Джеймс, по-моему, подозревает что-то похлеще, – тут же добавила Барбара, поочередно обводя взглядом всех троих спутников. Дайкон в ужасе зажмурился, Гаунт присвистнул, а Саймон раздулся как индюк. – О, Сим! – вскричала Барбара. – Не думаешь же ты, что он… Боже, этот корабль! Нет, не может быть…

– Слушай, Барби, забудь об этом, – заговорщическим шепотом заговорил Саймон. – Дядя Джеймс у нас известный фантазер и выдумщик. Обожает небылицы плести. Выкинь это из головы. А теперь пошли.

Дорожка зазмеилась вправо, полукольцами взбегая на склон небольшого холма. Впереди замаячил морской горизонт. Еще три шага – и перед путниками разлилась небесная голубизна. Гарпунская бухта осталась слева; справа, прямо из моря, высоченным острым утесом вздымалась исполинская круча пика Ранги.

– Если хотите увидеть что-нибудь стоящее, нужно подняться на вершину, – сказал Саймон. – Вы не боитесь высоты?

– Что касается меня, – произнес Гаунт, – то высота вызывает у меня головокружение, тошноту и острое стремление felo-de-se[12]. Однако коль скоро уж я так далеко забрался, то возвращаться отказываюсь. Изгородь кажется мне вполне прочной. Постараюсь держаться поближе к ней. – Он улыбнулся Барбаре. – Если заметите в моих глазах сумасшедший блеск, схватите меня в охапку, и я мигом приду в себя.

– А как же ваша нога, сэр? – напомнил Дайкон. – Она вам не помешает?

– Я сам о ней позабочусь, – легкомысленно отмахнулся Гаунт. – Ступайте вперед с Клэром, а мы побредем сзади.

Дайкон, заметивший, что предложение актера встретило живейшее одобрение со стороны Саймона, с неохотой последовал за ним. Непривычный к восхождениям, он скоро почувствовал щемление в груди и легкое головокружение; сердце шумно колотилось. Стекла его очков запотели. Гладкие подошвы туфель то и дело скользили на пожухлой траве, а из-под кованых ботинок Саймона в лицо летели комья сухой грязи.

– Если ускорим шаг, – сказал Саймон, даже не запыхавшись, – то можем добраться до лежки, откуда сигналил Квестинг.

– В самом деле?

– Думаю, что они за нами не полезут.

Они добрались до места, где тропа расширялась и взбегала на небольшую ровную площадку. Здесь прямо на земле расположились туристы – человек десять – двенадцать, – которые жевали кончики сухих травинок и смотрели на море. Двое юнцов поздоровались с Саймоном. В одном из них Дайкон узнал Эру Саула.

– Какие новости? – спросил Саймон.

– Еще держится, – ответил Эру. – Хотя погружается буквально на глазах. Вот, взгляните.

Эру протянул им бинокль. Бинокль полковника остался у Гаунта, поэтому Дайкон с благодарностью воспользовался предложением Эру Саула. С непривычки он довольно долго настраивал резкость, но в конце концов сумел вычленить из неясной голубизны крохотный черный треугольник.

– Спасатели подходили, но так и ушли восвояси несолоно хлебавши, – пояснил Эру. – Все, спета его песенка. С таким-то грузом!

– Черт знает что, – с негодованием покачал головой Саймон. – Пошли, Белл.

Дайкон вернул бинокль, поблагодарил Эру Саула и покорно последовал за Саймоном по круто уползавшей вверх тропе.

Вскоре они выбрались на крохотное плато, внизу под которым раскинулось море. Дайкон с глубоким облегчением увидел, что Саймон, карабкавшийся по скале с ловкостью горного козла, наконец остановился и присел на корточки.

– Вот, – сказал Саймон, дождавшись, пока Дайкон добрался до плато, – я думаю, он сигналил отсюда.

В горле у Дайкона пересохло, сердце билось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Он уже собрался было растянуться на камнях, но Саймон предостерегающе вскинул руку.

– Не вздумайте! Здесь могут остаться следы. Жаль, что дождь вчера прошел.

– А что ты рассчитываешь здесь найти? – кисло спросил Дайкон. Несмотря на сбитые ноги и страшную усталость, ослиная самоуверенность Саймона раздражала его пуще прежнего. – Следы ног, что ли? Или отпечатки пальцев? Увы, мой юный друг, такие следы существуют только на песчаных пляжах и в воображении авторов детективных романов. Что же касается перевернутых камушков и погнутых травинок, то это полнейшая чушь!

– Неужели? – воинственно произнес Саймон. – А ведь нас, между прочим, опередили. Кто-то уже побывал здесь до нас. Разве вы не заметили?

– Что я мог заметить, когда ты всю дорогу засыпал мои очки грязью? Покажи мне след, и я поверю.

– Пожалуйста. Вот, например, что это такое, по-вашему?

– Ты же сам сюда только что наступил, – возмутился Дайкон.

– Ну и что из этого? Чем мой след хуже любого другого? Зато видно хорошо.

– Пусть так, – вздохнул Дайкон, протирая очки. – А это что такое? – спросил он. – У самого обрыва. Словно какая-то вмятина.

Саймон пригляделся и испустил торжествующий вопль.

– А что я вам говорил! Вот они, следы-то! – Стащив ботинки, он осторожно приблизился к обрыву. – Можете сами посмотреть.

Дайкон с готовностью снял туфли, поскольку успел набить мозоли на обеих ступнях.

– Верно, – произнес он, приблизившись к Саймону. – Вот как описал бы их Великий сыщик. Неясные отпечатки ботинок. Два самых четких расположены под углом около тридцати градусов друг к другу. Расстояние между внутренними сторонами каблуков составляет около полудюйма. Между большими пальцами – примерно десять дюймов. Эти отпечатки оставлены в сырой глине, а сохранились под дождем благодаря нависающему футах в трех выступу утеса.

– Здо-орово! – восхитился Саймон. – Может, еще попробуете?

– Обе подошвы и оба каблука подбиты гвоздями. Носки отпечатались глубже пяток. Правая нога: четыре гвоздика в каблуке, шесть – в подошве. Левая: три в каблуке, шесть в подошве. Ergo, один гвоздик он потерял.

– Кто потерял?

– Он. «Эрго» – это «следовательно» по-латыни.

– Ха! Так, а можете вы описать его? Похож ли он на Квестинга? Стоит ли он, например, держа пятки вместе, а носки врозь? Больше опирается на носки? Словом, говорите что угодно – котелок у вас здорово варит.

– Гм, ну что ж – во-первых, он был карлик.

– Что?!

– Этот выступ нависает над плато на высоте всего в три фута. Как же он мог стоять под ним?

– Ох, черт возьми!

– Не огорчайся, – засмеялся Дайкон, – он мог сидеть на корточках. По другим следам видно, как он пристраивался.

– Точно! Значит, он сидел на корточках. И довольно долго.

Дайкон вдруг почувствовал, как в нем просыпается следопыт. Он посмотрел налево. Высокий отрог скрывал Гарпун и гавань, но утес, с которого вел наблюдение Саймон, был виден как на ладони.

– Если встать на самый край, видны даже камни, по которым я карабкался, – сказал Саймон. – Вот посмотрите.

– Спасибо, я верю тебе на слово.

– Ух ты, отсюда видна даже подводная песчаная отмель. Так, должно быть, и с самолета видно. Эх, скорей бы меня призвали!

Саймон застыл на краю обрыва – высокий и крепкий, с широко расправленными плечами. Легкий бриз ерошил его волосы. Волнующий образ, невольно подумалось Дайкону. Художники давно уловили, какое величие приобретает любая фигура, изображенная на большой высоте на фоне моря и неба. Дайкон снял очки и в очередной раз протер стекла. Силуэт Саймона тут же расплылся.

– Завидую я тебе, – произнес Дайкон.

– Мне? Почему?

– Ты имеешь законное право пойти на войну. А я вынужден протирать в тылу штаны. Я ведь слепой как крот.

– Да, не повезло. Хотя считается, что эта война никого не обойдет.

– Тоже верно.

– Помогите уличить этого подонка Квестинга, вот и вам будет дело.

– Наверное, – произнес Дайкон, уже пожалев о своей мимолетной слабости. – Кстати, о Квестинге. Значит, ты думаешь, что в четверг вечером он забрался сюда в кованых башмаках и подал сигнал подводной лодке, что в гавани Гарпуна загружается корабль? А ты способен представить Квестинга в кованых башмаках?

– Он уже три месяца не слезает с пика. Я думаю, он мог бы приобрести подходящую обувь.

– Придется осмотреть всю его обувь. Может, попробовать зарисовать эти отпечатки? Или хотя бы запомнить?

– А что – отличная мысль! Профессионалы всегда снимают гипсовые слепки. Я про это читал.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Дайкон. – Полицейских? Военных? В Новой Зеландии имеется что-нибудь вроде нашей секретной службы? В чем дело?

Саймон внезапно вскрикнул, и карандаш Дайкона царапнул бумагу.

– Есть тут один малый из Скотленд-Ярда. Крупная шишка. Пару недель назад о нем написали в местной газете. Если верить статье, его прислали сюда ловить шпионов, а дядя Джеймс предложил засадить репортеров в тюрягу – чтобы не выдавали военные тайны. Вот кто нам нужен! Хочешь добиться результата – ступай к начальству!

– Как его зовут? – спросил Дайкон.

– Вот в том-то и беда, – сокрушенно поскреб макушку Саймон. – Совсем из головы вылетело.

III

Барбара и Гаунт не стали подниматься на пик. Они лишь проводили взглядом Саймона и Дайкона, которые карабкались по тропе, цепляясь за изгородь и время от времени поскальзываясь на короткой траве и зыбкой почве.

– При одной лишь мысли о восхождении нога начинает ныть, – признался Гаунт. – Может, прогуляемся к морю? Что за дурацкая затея – забраться в поднебесье, чтобы пялиться на тонущий корабль! Нельзя уж и затонуть спокойно. По-моему, это все равно что наблюдать за казнью друга. Слава Богу, экипаж удалось спасти. Вы согласны со мной?

Барбара охотно согласилась – да и кто бы не согласился, когда актер говорил таким располагающим, проникновенным и дружеским тоном. Впервые за все время они остались вдвоем.

Актер с девушкой спустились на берег. Гаунт растянулся на песке с молодецкой удалью, которая изрядно разозлила бы его секретаря. Барбара опустилась рядом с ним на колени, подставив лицо свежему бризу.

– По-моему, вам стоит всегда зачесывать волосы назад, – произнес Гаунт. – Это вам очень идет.

– Вот так? – Барбара поднесла руки к волосам. Ее легкое хлопчатобумажное платье, обдуваемое ветром, обтягивало фигурку девушки так, словно насквозь промокло под дождем. Перехватив взгляд Барбары, Гаунт быстро оторвал взгляд от ее груди.

– Да, так гораздо лучше. Никаких завитушек и прочей ерунды. Просто и красиво.

– Это приказ? – улыбнулась Барбара.

Одно удовольствие – говорить с ней.

– Просьба.

– У меня слишком узкое лицо.

– Именно в таком лице и ощущается истинная красота. Я даже как-то раз сказал Дайкону, что вы… Впрочем, не буду вас смущать – это дурно. Все из-за того, – закончил тираду Гаунт в излюбленной им манере Рочестера, – что я не привык скрывать свои мысли или кривить душой. Вас это не обижает?

– Нет, – промолвила Барбара, вдруг растерявшись.

Гаунт подумал, что уже целую вечность не общался с такой простодушной и застенчивой девушкой. Жеманных и нервных или нарочито скромных юных особ – хоть пруд пруди, но вот девушку, которая краснела и даже не отворачивалась из опасения, что Гаунт сочтет это дурным тоном, он встретил впервые. Гаунт принялся рассказывать Барбаре о себе.

Девушка была очарована. Актер разговаривал с ней столь доверительно и проникновенно, словно она обладала каким-то особым даром сопереживания. Он рассказал, как, еще будучи школьником, должен был прочитать наизусть монолог «Канун Дня святого Криспиана» из «Генриха V», начав декламировать скучным и монотонным голосом – который тут же с охотой продемонстрировал Барбаре, – а затем с ним вдруг что-то произошло. В голове зазвенел страстный голос и, к неимоверному изумлению учителя литературы (Гаунт передразнил и его) и остальных учеников, монолог прозвучал необычайно выразительно и почти без запинки.

– И вот тогда, – добавил Гаунт, – я понял, что должен читать и играть Шекспира. Я воспринимал эти строки так, словно их читал кто-то другой:

И Криспианов день забыт не будетОтныне до скончания веков;С ним сохранится память и о нас —О нас, о горсточке счастливцев, братьев[13].

Над их головами пронзительно вопили чайки, на берег набегали бирюзовые волны, рассыпаясь мелким бисером, но для Барбары все это было лишь волнующим аккомпанементом к чарующим строкам великого Барда.

– И это все? – жадно спросила она.

– Ну что ты! Самое главное – дальше. – Гаунт взял девушку за руку. – Ты будешь моим кузеном Уэстморлендом. Слушай же, мой кузен, и внемли.

И он прочитал Барбаре – Уэстморленду весь монолог целиком. Актер был до глубины души тронут и восхищен искренностью и восторгом девушки, счастливыми слезами, застилавшими ее глаза. Он так и не выпустил ее руки, пока не закончил чтение. Прихрамывающий Дайкон, первым появившийся из-за поворота, успел заметить, как актер запечатлел на руке девушки легкий поцелуй.

Обратно все ехали в молчании. Саймон был погружен в свои мысли. Гаунт и Барбара, задав несколько приличествующих вопросов про торпедированное судно, тоже затихли. Дайкон отнес необычную молчаливость Барбары на счет Гаунта – это было видно по ее взволнованному лицу.

– Влюблена без оглядки, – бормотал он про себя. – Что же он ей наплел? Павлин расфуфыренный. Ишь ты, ручки целовать уже начал. Окажись на этой сцене второй этаж, он бы вывел Барбару на балкон и, встав на колени, читал ей стихи. Ромео с фиброзитом. Как будто сам не знает, что в его возрасте влюбленный мужчина выглядит полнейшим болваном. Позор какой.

Однако, позволяя самому себе кипятиться, Дайкон стал бы с пеной у рта отстаивать Гаунта, вздумай кто-то другой критиковать актера подобным образом.

По возвращении домой они обнаружили, что мистер Септимус Фолс и мистер Квестинг сидят в шезлонгах на веранде и мирно беседуют. Саймон, буркнув Гаунту, что очень признателен ему за поездку, тут же скрылся в своей клетушке, а Барбара со светящимся лицом взлетела на веранду и прошла в дом. Прежде чем вылезти из автомобиля, Гаунт нагнулся вперед и сказал Дайкону:

– Я уже целую вечность не испытывал такого удовольствия. Замечательная девушка. Я, безусловно, скажу ей, кто прислал эти наряды.

Дайкон отвел машину в гараж.

Вернувшись, он услышал, как Квестинг, который уже успел представить Септимуса Фолса Гаунту, назидательно вещает:

– Я все утро твердил этому господину, мистер Гаунт, что вы должны обязательно познакомиться. «Наш знаменитый гость, – говорил я, – совсем заскучал без общения с культурными людьми». Этот господин, мистер Гаунт, – большой знаток театра.

– Вот как? – вежливо осведомился Гаунт, раздумывая, как бы так отшить Квестинга, чтобы не обидеть Фолса.

Фолс протестующе и немного самоуничижительно махнул рукой.

– Мистер Квестинг преувеличивает, – сказал он. – Я всего лишь обыкновенный дилетант, сэр. Если кто и властвует надо мной, то это не Талия, а Каллиопа[14].

– Неужели?

– Вот видите! – восхищенно выкрикнул Квестинг. – А я вот даже не возьму в толк, о чем вы говорите! Для меня это просто китайская грамота. Кстати, мистер Фолс сказал, что является вашим давним и преданным поклонником, мистер Гаунт.

Обе его жертвы смущенно рассмеялись, а затем Фолс, словно извиняясь за неловкость Квестинга, поспешил исправить положение.

– Это сущая правда, – кивнул он. – По-моему, за последние десять лет я не пропустил ни одного вашего лондонского спектакля.

– Потрясающе, – смягчился Гаунт. – Вы ведь уже знакомы с моим секретарем, верно? Давайте присядем.

Они уселись, и мистер Фолс тут же придвинулся поближе к Гаунту.

– Я давно мечтал поговорить с вами, чтобы развеять одно мое сомнение, – начал он. – Это касается Горацио. Уж очень откровенно он соврал насчет Розенкранца и Гильденстерна. Мне кажется, что с вашим блистательным знанием «Гамлета»…

– Да-да, я понимаю, что вы имеете в виду. «Он никогда не требовал их казни»[15]. Это просто оправдание. Яйца выеденного не стоит. Что-нибудь еще?

– А я всегда считал, что эти слова относятся к Клавдию. Ваш Горацио…

– Нет-нет – к Гамлету. Безусловно – к Гамлету.

– Разумеется, всякие сравнения абсурдны, но я хотел спросить вас, не приходилось ли вам видеть Гамлета в исполнении Густава Грюндгена?

– Вы имеете в виду этого гитлеровского любимчика?

– Да. Ой! – Мистер Фолс вдруг судорожно дернулся и вскрикнул. – Чертова спина! Извините. Да, вы совершенно правы. В его интерпретации Гамлет выглядел просто юродивым, а публика улюлюкала и неистовствовала от восторга. Я был на этом спектакле. До войны, разумеется.

– Еще бы, – хохотнул мистер Квестинг.

– Кстати, – оживился мистер Фолс, – почему в ваших постановках Гамлета всего три действия, тогда как в оригинале их пять? Почему бы не сыграть пьесу в том виде, в каком задумал ее Шекспир?

– Порой мы так и играем.

– Я знаю, знаю. От лица всех поклонников шекспировского гения я страшно вам признателен. Вы уж меня извините!

– Не за что! – улыбнулся Гаунт. И тут же, заметив появившуюся в проеме дверей Барбару, которая мялась, не решаясь подойти, поманил ее рукой. Девушка уселась прямо на ступеньку, рядом с Дайконом. – Вам это будет интересно, моя дорогая.

«Что с ней случилось? – подумал Дайкон. – Она изменила прическу, отчесав волосы назад, но ведь этим не объяснить столь разительную перемену. Куда делся ее истерический хохот? Да и гримасничать она перестала».

Гаунт завел разговор о таких сложных пьесах, как «Троил и Крессида», «Генрих VI» и «Мера за меру». Фолс подхватывал каждую его реплику. Он вынул из кармана трубку, но закуривать не стал, а принялся отбивать такт о ножку шезлонга, словно желая подчеркнуть значимость своих слов.

– Разумеется, он был агностик! – с горячностью воскликнул он. – Это доказывают его самые знаменитые монологи.

– Вы имеете в виду Клавдио? Однажды в молодости я играл его. Монолог о смерти, конечно, впечатляет. Даже дрожь пробирает.

В стремленье к смерти нахожу я жизнь,Ища же смерть – жизнь обрящу.Пусть же приходит смерть![16]

– Или вот:

Но умереть… уйти – куда, не знаешь…Лежать и гнить в недвижности холодной…Чтоб то, что было теплым и живым,Вдруг превратилось в ком сырой земли…[17]

Голос Гаунта вдруг обрел какую-то зловещую монотонность, и слушатели тревожно заерзали. Миссис Клэр выглянула в окно и тоже слушала с неясной улыбкой на устах. Мистер Фолс, отбив особенно удачную дробь, вдруг уронил трубку и наклонился поднять ее, но тут же глухо застонал и схватился за поясницу. На веранду вышел доктор Акрингтон и застыл как изваяние.

– Продолжайте, прошу вас, – сказал мистер Фолс, с усилием выпрямляясь.