Мы путники. Избранные стихотворения

Владимир Николаевич Подгорнов

Мы путники

© Подгорнов В.Н., 2018

© Издательство ИТРК, издание и оформление, 2018

Вместо вступления

ТЫ, взявший это в руки, – не спеши перевёртывать страницу. Там, за ней, тебя ждёт неведомая страна. Не ищи её на картах – это моя страна, моя ЭМАЙН – далёкая и близкая, моя ЭМАЙН многоцветная…

Ты в ней гость – и веди себя в ней так, как пристало гостю вести себя в чужой стране: пройди по ней лёгкими шагами, глубокими глазами глядя вокруг, – иди медленно, гляди долго и – постарайся понять её… Много странного и непонятного увидишь ты; многое покажется тебе плохим или хорошим; но не спеши судить. Хорошая она или плохая – это моя страна, моя ЭМАЙН единственная.

Входи же…

Стихи 1950–1960

(Херсон – Одесса)

«Временами, почти…»

Временами, почтинеслышимый,громыхал на западефронт.…Дом стоял —без дверей,без крыши,в окнах —небо —с обеих сторон.Из угловобугленных комнатвзрывом выметнуласьлобода[1]…Этот доммы, как детство,помним —здесьв войнумы играли тогда.У его обожжённой стенытой лохматойбузинной весноймы свой деньначинали с войны,с войныи заканчиваливойной.…В ту веснупоезда привезлиПобеду,и какой-нибудьдяденька-командирнас в охапку сгребална платформе распетой,крича непонятное слово:– Мир!…Всё осталосьтаким же самым…Лишь,задумчивы и тихи,у калитокподолгу стоялимамыи прощали намвсе грехи,лишь захлёбывалисьулиц излучиныулыбающимися людьми…И кто-то сказал,проходя:– Вы бы лучшепоиграли, ребята,в Мир……Потом мы жаркои бестолковоразбиралисьв дальнем углу двора:– Почему все твердятэто странное слово?Что за «МИР»,и как намв него играть?Но так и не справилисьс этим вопросом,и опять закипели бои у стены…Что же было нам делать?Тогда мы простоничего не знали,кроме войны…И сейчас —мы хотим,чтоб не дыбилось полымя,распластавголубиную тишину,и чтоб наши сыныне ломали головы,не умея играть в войну.А те,кто нынчекаркает вороном,пусть запомнят:нас нелегко согнуть.Мы в войну рожденыи войною вскормлены,и с нами не стоитиграть в войну!..

«Я на тебя случайно наступил…»

Я на тебя случайно наступил,рогатой каски скрюченный обломок…Кто потерял тебя в моей степи,по ней ступая грубо и весомо?Вокруг тебя проржавела трава,поражена коричневой заразой,как та, в тебя влитая голова,что разлетелась здесьс тобою разом.Что, как короною, тобой венчала лоб —свой гладкий лоб – без мысли, без морщинки…Вы шли сюда? Вы здесь. И ветер злошвыряет в вас колючие песчинки…– Чего ж вы ждали? Вы своё нашли.Сполна. На этом самом месте……Чужая каска из чужой земли,ты даже у земли не в чести…Тебя моя не приняла земля.– У нас и своего довольно хлама!..…Я тем, кто снова, память потеряв,грозит прийти, пошлю тебя.– На память!

«Земля рвалась, как норовистый конь…»

Земля рвалась, как норовистый конь,как палуба в десятибаллье шторма —но две ноги расставя широко,шагал он – отклонением от нормы…Он шёл на двух. Впервые шёл. Один,ловя в недобром ропоте собратьевсвой приговор: «Отступник! Уходи!Ты – не как все!.. И нет тебе возврата…»Он чуял за спиною их оскал.Но – уходил, коряво спину горбя.И дыбилась земля… А он – шагал!Уже познал он человечью гордость…И лёгкие вздувая, как меха,её, вскалённую до синего каленья,он нёс на двух. Один. Через века…На злобу тем, что шли на четвереньках!..

«Человечьих россыпей старатель…»

Человечьих россыпей старатель,я вгрызаюсь в грязные дебри…В кровь ладони! В лохмотья платье!Усталый – я не устану верить,что когда-то из этой грязи,из никчемной грубой рудывдруг искупленьем моим проглянеталмаз чистейшей воды…И я его осторожно, как Солнце,поглажу тяжёлой и нежной рукою…Хлещи, вгоняй меня в дрожь, бессонница!Мне, одержимому, – нету покоя!

«…А там —…»

…А там —растут подсолнухи под солнцем,на всё восстав…И каплет солнцесолонои сухов сухой песок.Акации, как серые старухи,бредут в Херсон…Скрипят от пыли алые ресницы.Ни ветерка…И может – это снится. Только снится,но – солнце солоно стекает по щекам…И голова моя —как хлеб в печи набухла.Кричи – не слышно.Проклинай и плачь,но – в горле сухо, и глазницы вспухли,и в темя – раскалённая игла…И на часах – тысячелетний полдень.Вперёд – дороги нет.Назад – обрублен путь.Земля не вертится!.. Мир солнцем переполнен,и – ни нырнуть,и – ни передохнуть,ни сдохнуть…Ни исхода, ни прощенья —хрипит от жажды автомата зев,вскипает Днепр…Жараохотится за тенью —и в щели тень ползёт…И о гроземолюсь, вздымая факелы ладоней,богам, чертям, стихиям – наплевать!..Я выдержу.Я – пламенный подсолнух,но у корней моихгорит трава…

«…Кто вы, тёмные тени…»

…Кто вы, тёмные тени?..Колышутся, шепчутся…За стеною – соседихрапят и шевелятся…И бездушная ночьо стёкла расплющена……Мне забыться невмочьв этой комнате скрюченной.В мир гляжу, как в кристалл —и немеют глаза…Кто-то очень устали не может сказать —это явь или сон,это – быть, или – быт?..Это – чей-то високсерой пулей пробит,или времени бредстынет в окнах крестом?..Это – я или нет —в рынок втоптанный стон?..Это я – Ихтиандр?..…В жабрах – копоти крик…Где ты, мой Океан,взрытый, крыльями рыб?Где ты, мой Океан?..Я, от пыли седой,иссыхаю на чёрных камнях                                            городов!И небо – немытым куском слюды…Мне бы вздохнуть…Мне бы только – воды……А ветер – плевками и потом                                                 пропах,и бессмысленность слов у меня                                                   на губах,как липкая жёлтая шелуха……О Земля, за какие грехи                                          ты суха?!Пощади!.. Отпусти меня в мой                                                  Океан…Мне иначе нельзя.                              Это я – Ихтиандр…

«Чёрные шхуны, хищные шхуны…»

Чёрные шхуны, хищные шхуныстынут на якоре в тайных лагунах,в тихих, далёких, лунных лагунахдремлют пиратские чёрные шхуны…Пусто на баках, пусто на ютах,пушки в чехлы завернулись уютно,в кубриках тесных уснули матросы,снятся пиратам зелёные росы,снятся пиратам забытые страны……Но не спят капитаны. Не спят капитаны!..Ждут капитаны: там, за волнами,запляшет по небу паруса пламя,дерзкого паруса пламя тугое —и рухнет заклятое бремя покоя!..И боцманских дудок тревожные трелибросят матросов по трапам на реи,и шхуны, скользнув по валам покатым,багряному парусу станут в кильватер.Строем торжественным и суровымпойдут за ним к битвам и землям новым,в гром канонад и ад абордажейпутями, которые он им укажетсквозь звёздные шорохи океанов…Ждут капитаны. Не спят капитаны.Не спят, напрягая глаза устало……Я парус вздымаю – раскосый и алый!«Голландцем летучим», снова ожившим, —ужасом жадных, карою жирных!Я правлю к заветным далёким лагунам,где ждут меня чёрные, хищные шхуны…

«В чистом поле камень лежит —…»

В чистом поле камень лежит —серый камень меж трёх дорог…Там моя записана жизньшершавыми шрамами строк.Я прямой дорогой скакал —той, что счастье найти сулит.Только камень, видно, солгал —счастье то давно унесли!..Я по левой пустился в путь, —за счастье не жаль и коня!Шёл обратно я, сердцем пуст, —снова камень подвёл меня…Я по правой дороге бреду.Правду камень сказал мне, увы!Из беды попадаю в беду —чую: мне не сносить головы!Обомшел тот камень уже —как надгробье, суров и стар……Ты не смейся над ним в душе —ты прочти и точку в конце поставь…

«…Был остров на Днепре, комары и лес, протянувший…»

…Был остров на Днепре, комары и лес, протянувшийлапы к нашему костру… Из его первозданности возниклеший. Мы угостили его сигаретой, а потом он исчези вернулся с плетёнкой домашнего вина, тёплымкараваем хлеба и банкой густого жёлтого мёда. И мывтроём ели уху – настоящую днепровскую уху, запивалиеё вином и наощупь били комаров, подкармливая пламяобломками веток. Леший рассказывал…Он жил здесь со старухой-матерью и работал лесником;и он был одет в белую рубаху и заочно учился в лесо —техническом. И мы похваливали уху и запивали еёвином – а рядом, кряхтя, ворочался Днепр, и из негона нас глядели звёзды…

«…А когда за острия тополей цеплялась ночь – мягкая…»

…А когда за острия тополей цеплялась ночь – мягкая,чёрная и звуконепроницаемая, как губка, из неёвыползали невидимые сверчки и завладевали миром…Разбуженная луна, пытаясь разглядеть их, опускаласьнизко-низко и, запутавшись в ветвях у моего окна,никак не могла из них выбраться. В конце концовона застывала на месте, как огромный оранжевыйабрикос……Тогда я засыпал, чтоб утром опять её увидеть иразглядеть поближе… Но до утра она куда-то исчезала…

«…Базар был зелёным в чёрную полоску, и обсмоленные…»

…Базар был зелёным в чёрную полоску, и обсмоленныестепным солнцем дядьки шаманили вокруг зелёныхв чёрную полоску пирамид, гулко звеня готовымилопнуть от напряжения кавунами и заклинающе хрипя:– А ось крымчаки, крымчаки!.. А тут чалбасськи!Найкращи чалбасськи!.. Тильки гляньте, яки!.. Верить,люде, скильки дасте, стильки й буде! Берить, ой, беритьже, бо пропаде добре!..…И обожравшиеся кавунами базарные псы, валяясьв тени забора, сонно и равнодушно глядели, как из —под зелёно-чёрных округлых пирамид медленноплывут красные и липкие потоки сока и застываютв раскалённой пыли кровавыми лужами…

«Сижу один на лавочке и жадно…»

Сижу один на лавочке и жаднопью улицу, текущую по Солнцу……Мальчишка линейкой чешет затылок……«Москвич», красный, как жук пожарник……Безбородый Мефистофель на велосипеде……Акулий оскал «Колхиды»……Дама с бегемотьей грацией……Испуганная трава на газонахдрожит, когда мимо ревут машины……Брёл человек по Солнцуи рядом со мной сел.И мы с ним вместе молчали……Толстый дядя с отчаянным видоми рюкзаком за плечами,а за ухо заткнута сигарета —у кого-то, верно, стрельнул про запас…Её всё нет……Малыш в очках – распахнут рот,глазеет по сторонам……Стайка велосипедистов, у одногорубашка выбилась из-под ремня,и полы – как голубые крылья……Смеются……Через дорогуперед почтительным фронтом машинвесёлой сороконожкой щебечетдетский сад……Асфальт прощёлкан следами тоненьких шпилек —словно козьи копытца у водопоя……Шагают слесари в ржавых робахс инструментами под рукой……Вслед за отливом машинплетётся сонная фурас дремлющим дедом на козлах…Она уже не придёт.И я встаюи ныряю в Солнце…

«О чём мы спорили…»

О чём мы спорили?..Ах, да, – о фронде.О том, что – бунт,что бунта – вроде нет…А мнев глаза пахнулогарью фронта,кривым рубцом прожжённого во мне…Мне не уйти.Мне никуда не деться.Мне не стереть ничем и никогда:«Откуда я? – Из собственного детства».А там – война.Там с детства я – солдат.Мне не уйти.Кто нынче их отыщет —развалины,окопы,блиндажи,разбитой колеёй по пепелищамв меня ведущие?..Но почему, скажи,мне снитсязапах мокрого железа,и едкий дух палёного жнивья,и над истерзанным,над выщербленным лесом —живою сажейхлопья воронья?..И почему я,на краю кювета,схватить пытаюсь скользкую травуи – не могу…Ответь, откуда это?..Но я – прорвусь…Я вырвусь. Я – живу!..Я верю в это.Верю – значит, выжил.А надо мной, как в чёртовом кругу,замкнулось вороньё —всё ниже, ниже…Хочу прогнать, кричатьи – не могу……О чём мы спорили? Ах, да…Скажи мне всё же,кто я такой?..Темнеет на дворе.Мы пьём на кухне чайи спорим.Только, может,всё это бред?Последний, страшный бред!..А я, хрипя,вцепляюсь в край кювета,и горько тлеет влажное жнивьё,и тишина звенит,как полдень лета,и надо мной —кружится вороньё…

«Безоблачный взгляд отшельника…»

Безоблачный взгляд отшельникавперяю в марево мира…Сердец кошельки замшелые                                               анатомирую:скальпель зрачков бесстрастных                                                     отсекает                                                                   от слоя                                                                               слойвозвышенную раскраску,тусклое олово слови множество прочих фальшей,нагромождённых крутой корой…Препарирую                     дальше —                                     добываю                                                    Нутро!..Коллекционирую —                                 клею                                          к небу,                                                     слегкасиневой подкрашенному.Хотите взглянуть?Ведь вам              ещё не было                                   страшно!..…Вон             комочек                            дрожащей слизи —                                                            НутроВождя,             Гениального                                   и Великого.А некто,              Народной Совестью                                                признанный,носил в себе                    этот номер                                       шпика.Та голая,              злобно косящая крысаиз девушки                   нежной,                                наивной,                                                невинной…И чьей-то             берцовой кости                                      огрызокхранился в груди                           гуманиста                                           видного…У других —                  медузы,                               стекляшки,печати,             скорпионы,                                монеты,                                            собачий помёт,кусок штукатурки,                             процарапанный                                                       словом площадным,клочья             грязных подштанников                                                    и знамён…Паноптикум.                     Свалка.                                 Лавка утильщика…Триумфальное                        шествие                                     прогресса                                                       Человека!..Анно Гомини —                          почти две тысячи,                                                        как он,                                                                   распинаем,дабы        не воскреснуть…Но – грядёт                    из шабаша                                      рынков,                                                    атомов,Римов,             Содомов,                             веков,                                       плевковбагровым рыком                            гнев                                     Герострата,мстящего                 за осквернённых                                             богов!..

Стихи 1960–1970

(Никель, Москва, Мурманск)

«Это – было так. Это – так было…»

Это – было так. Это – так было:были предки мои коннетаблями,в бой ходили на чёрных драккарах,пировали с чертями в Тартарах,били Цезарей в Цизальпинах,малевали охрою спины,а на шею – клыки кабаньи…Были предки мои рабамии царями – не раз бывали…Богу ведомо, как их звали!..Знаю только, что в мире этомрод родил мой мужей и поэтов,что под Троей грозно и мернорокотала арфа Гомера,и гремела лира Брандана,вторя голосу сына успеха,Эгиль пел, отражая удары, —и по фьордам дробилось эхо!..Это – было. Боян был вещий,старец немощный, струн касаясь,вдруг крылами вскидывал плечи,и казалось – сажень косая!..И казалось – под облакамисизый сокол кружит широко —вот сорвётся когтистым камнем!..…Вот бредут кобзари по дорогам —и угрюмые скифские бабыдумы синие Запорожьянепослушными шепчут губами,и шуршат ковыли тревожнопро Марусю и про Голоту,про великую муку Байды……А гитара зовёт кого-то,а гитара не умолкает,то ликует, звеня,то стонет —колдовство,наважденье ночное…И с балкона нисходит доннав сад…А завтра я буду сновапеть под банджо,под чёрное банджоо любви моей Бэтси чёрной!..Бел хозяин, как чёрт, и важен —только Бэтси – моя девчонка.А миледи желта от желчии гладильной суше доски.Между прочим,я б, между прочим, —будь я он,удавился с тоски!..…Это было. Всего бывало…Мне в наследстводосталось немало —мне в наследство достались песни,вся пещера Али-Бабы!..Мневолшебное слово известно,чтоб войти в неё…Ятам был!Ягорстямипересыпал их,словно россыпи синих звёзд —за пазухойвам принёстолько толику,самую малость…

Песни Брандана

IВзошла зелёная звезда,и вечер – тих и нем…И время петь тебе, Брандан,певец – скала и снег…И будет песнь твоя терпка,как дикий виноград,как небо ночи, высока,чиста, как ключ в горах…                 И с нею под угрюмый свод                 неслышно скорбь войдёт…Моя шершавая ладонь,как с дерева – кору,один из тысячи ладов,лишь стон сдерёт со струн…И голос мой – давно не шёлк;он нежность позабыл,когда себя, как факел, жёгя средь ненужных битв.                 Пусть под угрюмый этот свод                 неслышно скорбь войдёт…Как зелена моя любовь,как далека она!..Как чаша, я наполнен вновь,и вновь – не видно дназа юной пеной! Но – седа,седа душа на дне…О чем, зелёная звезда,о чём ты шепчешь мне?..                 Пусть под угрюмый этот свод                 неслышно скорбь войдёт…IIГорьким, горьким было пиво,лгали речи в этом доме,и глаза глядели криво,и очаг коптил недобро,и углы таили злобу,по-змеиному шипели…И хотели гости, чтобыпел Брандан. Но им – не пел я!..                 Горьким, горьким было пиво,                 но презренье – пива горше!..Ожерелья мне сулили,кубки золота литого,как о милости молили,как о влаге в сушь… Не трогаля правдивых струн. Опасно,словно потаскуха – тело,продавать свой дар прекрасный…Пел для всех я. Им – не пел я!..                 Горьким, горьким было пиво,                 но презренье – пива горше!..И, от ярости безумны,за мечи они хватались,воя. Но – молчали струны.Но – когда и кто заставилбарда лгать себе в угоду?Мне ли головою белойчесть пятнать? И встал я гордопод мечами. И – запел я!..                 И глаза им выжгла песня                 о презрении горше пива!

Монолог человека, испорченного классиками

Я читал слишком много,я спешил слишком часто,я любою дорогойне шагал безучастно —а дороги те былине усыпаны розами,на дорогах тех билисемиматушной прозою,по мозгам и по почкам,и под дых, и лежачего,били скопом и в клочья…Всё, что было назначеномне судьбою лукавой —принимал я без ропота,заражён идеаламипоучителей тронутых —от Христа и Сократадо Толстого и Маркса…Яродилсякрылатым,стал —фигурой из фарса.Ябежал от покояи от дара,что даром,Ящеку за щекоюподставлял под удары,ячужого:– Да что вы?!Ясвоё:– Да возьмите!..Хоть в моей родословнойкаждый предок – грабитель.Хоть в моей родословнойне читали – рубились;не сыскать краснослова,но убийц – в изобилии…Крестоносцы, варяги,запорожцы, бароны —между ними яряженый,вроде белой вороны…Слишком добрых и мудрыхя читал слишком много.Стал я добрым и мудрым,стал бараном безрогим,незлобивым, покорным,разучившимся драться —хоть пишите икону!..Только – жил ли я, братцы?

Видение

Живёт средневековье во мне —как замок тяжкий и подслеповатый,навис над пропастью;и на крутой стенесуровой стражи сумрачные латы;и на закате затрубит герольдпронзительно, надменно и беззвучно,и дрогнут створы кованных ворот,и призрачный кортеж по сонным кручамв долину молчаливо потечёт.Черны щиты, опущены забрала,и шаг коней размерен и могуч; и вот,истосковавшись по врагу,седой король торжественно и алонагим над головой взмахнёт мечом…

«…И в тишине…»

…И в тишинезастыну, молчалив, сосредоточен.И что мне прошлое? Что будущее мне?Лишь марево, лишь трепет многоточийна кронах строк!.. Я ухожу в леса,по джунглям рифм протаптываю тропыи продираюсь сквозь стихи; я сам —пещерный тигр, ревущая утроба,чей голод первобытнее Луны,чья жажда раскалённее вулканов;в ушах моих мурлычет гром весны —и я рычу, и бью хвостом по скалам,и морду жаркую сую под водопад —кипит струя, шипя, взвиваясь паром!..О, как я пьян! Как этой жизни рад!Я – тигр! Я – миг! Я – торжество удара,что, как судьба, звенящая во мне,неотвратим, стремителен и точен!..И что мне прошлое? Что будущее мне?!Лишь марево, лишь трепет многоточий…

«Бью челом вам, донкихоты…»

Бью челом вам, донкихоты!Ваш от пят я до макушки.Мы найдём мечам работу,к чёрту книги и подушки!..Час пробил! В грязи свинея,докатился мир до точки.Обучайтесь, Дульсинеи,класть на синяки примочки.…Бьют от наших шлемов блики,как перчатки, в ваши рожи.Мы в ничтожестве – велики,вы в величии – ничтожны!Что с того, что, как лопаты,ваши горсти ветряковы?Рвутся в битву Росинанты,растерявшие подковы!..Пусть глупцы хохочут смачно,пусть давно все кости ноют —скачет рядом верный Санчо,добрый Санчо,толстый Санчо,и – плевать на остальное!..Мы очистим мир от скверны,рухнут чары под мечами!Будут петь про нашу верностьминнезингеры ночами,и очами, что синеесамой синей серенады,будут наши Дульсинеивдаль глядеть из-за ограды,будут с нежною тоскоюдожидаться паладинов,что, как пламя, беспокойны,что суровы, словно льдины.Будут умолять: «Останься!»Будут плакать под луною —будут!..В бой, мой добрый Санчо,Толстый Санчо,верный Санчо,и – плевать на остальное!..

«Да будет так…»

Да будет так,                     как есть.Да будет всё на свете —                                     хрусталь и сажа,грохоты громов и снежный сосен сон,литые строки эти и хлябь доносов,первый луч над тьмойи темень скорби,и шута величье,                         и мудрых слепота,                                                       и боль любви,и ненависти боль…Блажен, кто ищет                              себя                                     в других,кто истово ловил                             дыханье Истины,разлитое повсюду,кто сам себе, и другу, и врагу                                                был верен…И враги – да будут. Что мы без них?..Я сердце берегуне ради смирной, праведной и скучнойюдоли; будь ниспослан мне судьбой,мой верный враг,как яростная туча,что копит молнии и ждёт…Да будет бой!..

«Чем мне, бродяге, поэту, солдату —…»

Чем мне, бродяге, поэту, солдату —ибо таков я, знаешь сама, —кроме любви, чем тебе воздать мнеза глаз твоих зелень и губ дурман?..Я мог бы солгать о верности вечной,но сам не поверю. И ты – не верь…Будем верны, влюблены и беспечны,покуда меж нами не хлопнет дверь.Счастливы будем. Нежными будем.Ласковы будем до немоты —и всё позабудем,насквозь позабудем —лишь я и ты…Благослови нас, мудрое сердце!Мы парою созданы, может быть,но от судьбы никуда не детьсяи не укрыться от той судьбы…Так уж судилось – а надо б иначе;так бы хотелось – да не суждено.Кто-то когда-то по нас заплачет,а не заплачет – не всё ли равно?..

«Ночи, развевая гривы…»

Ночи, развевая гривы,в тихих окнах звёзды топят,и рассвет неумолимотопчет травы на востоке.По снегам смертельно сонным,по лесам в ледовых латахСолнце ломится бизоном —красноглазым и горбатым…

«То есть любовь…»

То есть любовь.Труп логики в углу.То есть любовь.Да сорок тысяч братьевлюбить не в силах так, как я люблю!..То есть любовь.Посулы и проклятья —что в них, коль зрячий – слепи зряч слепец?!То есть любовь.И Солнце лишь соринка в её глазу.Распять её?Воспеть?..Как дар принять?Отречься и отринуть?..Падите ниц пред ней.То есть любовь!..

«…Но ты поймёшь, о Навзикая…»

…Но ты поймёшь, о Навзикая,лишь ты одна. Твой кроткий светза мной струится и мерцает сквозь мглу…Печален следмоей фелуки одинокойи светел;и когда вокругбезумной бездны вой и хохот,и кажется, замкнулся кругмоих скитаний по беззвездью судьбы —я выстою, пока ты светишь…Свети. Иначе мне не быть.Свети!..Слепой от яри белой,швырнул когда-то океанмоё истерзанное телок твоим блистательным ногам,девчонка,                  боль моя,                                  богиня,моя опора на Земле…Я целовал глаза другие,я знал других, добрей и злей,цариц и девок обнимал я,любя и не любя, —как много знал я и познал я,не знающий тебя,пречистая,что мне на свете единому обречена!..Свети! Я жив, пока ты светишь.И не моя вина,что палит стопы мне, как пламя,твоя блаженная земля,твой мирный мир…Я – камень,камень, которому лететь велят,который мощною рукоюкогда-то пущен из пращии отрицанием покоя заклят:       «Лети! Ищи, ищи!..       Спеши, лишён тепла и крова,       лишён всего,       что в этом мире есть святого!       Что в этом мире                                т в о е г о?!       Ты сам                   Н И К Т О,                                       ничей и нищий,       во мраке – чёрное пятно…       Ты всё утратишь, что отыщещь,       и лишь одно…                        Итака, дом мой зелёный,                        о тебя опирается небо,                        словно край опрокинутой чаши…       и лишь одно,       быть может, ты и не утратишь,       когда найдёшь – поди найти, глупец, попробуй!..»Вновь пора мне в моё Н и ч т о…Но ты – свети!..Светизвездою вечной, единственной…Иначе мне – не быть.

«Когда…»

Когда,наивный большой барабан,я умолкну —что будет со звёздами,пляшущими там                           под рокот мой?Буянюхмельнойневпопад и без толкумир заталкиваю                          в слов этих                                            ритм хромой.Любовь моя,океаны Земли – твоё ложетесно         но всё же                          не крошево скал.Нежно            ладонями осторожнымия на пламени                     имя твоё                                    высекал.Каменотёсом,пламенотёсомна мраморе времени                                  я расплескалулыбки радугу – я, несносный,                                                  радостный,                                                         радужный барабан.Этонелепоерыжее Солнце —братец мой младший,                                   цыганский бог —проснулось,в открытое небо ломитсятолпой ошалело пляшущих ног.То-то         хохоту                    будет сегодня,когда сычи продерут глазав полночь,                 которая                               станет полднем,когданикто имне сможет сказать,где верх              и где низ,                              где лево и правои в какую я сторону                                Землю верчу!Дважды два – четыре?Это —         не правило,это – если я                    захочу.По случаю                 сегодня                               повелеваю:всех брадобреевобрить наголо!Пусть          маслом репейным                                        обритых их                                                            поливают,окунув предварительно в одеколон, —за то,что всех под одну гребёнкустригли             Истине вопреки!Мир тебе,мир мой многоребёрный,приподымись на носки —я наделю тебя                       высшей наградой —Жестяной Звездой                               от бутылки с пивоми осколком,которому нету равных —                                        самым зелёным,                                                           самым красивым.Зажми в кулаке его,к глазу приставьи глазей вокруг,сколько хочешь долго.Я бы сам              поглазел,но что будет                    со звёздами,                                        пляшущими там,если я,наивный большой барабан,вдруг умолкну?!