Вместо сердца – пламенный мотор. Реинкарнация Победы – 2

– Боеприпасы рванут – сами к праотцам отправимся. Надо увести состав подальше и разобраться там с артиллеристами, пока к ним помощь не подошла, – не согласился Хабаров. – А потом и с остальными, но уже из-за брони.

– Знаешь, как управлять паровозом? – спросил я у него.

– Работал раньше и кочегаром, и помощником машиниста – справлюсь, он ведь под парами.

– Значит, так, слушай приказ! Товарищ Гаранин остаётся здесь. Не допустить захвата броневагона противником, в крайнем случае подорвать боекомплект. Если захватим поезд, связь по телефону. Товарищ Хабаров идёт со мной на захват паровоза. Серёга, Слава, передний броневагон ваш. Действуем тихо, без стрельбы. После захвата бронепоезд уводим назад, закрываем двери и валим этих ухарей из бортового оружия. Если нашумим, поезд уходит с первыми выстрелами. Если поезд стоит, подрывайте его к чертям собачьим. Вопросы?

– Петрович, тебе обязательно идти самому? – Серёга действительно спрашивал серьёзно, без тени издёвки.

– Броневагон для нас самая важная цель, туда пойдёте вы со Славой, это не обсуждается. Товарища Хабарова должен подстраховать кто-то опытный, а это я. Без обид, товарищ Гаранин, дело серьёзное и совсем не шуточное, – я, как мог, попытался сгладить сказанное, но от правды не уйдёшь.

– Ладно, – скрепя сердце согласился Сергей и добавил: – У вас там, на паровозе, проще, поэтому не торопитесь поезд уводить, дайте нам время. Как всё сделаем, дадим сигнал по внутренней связи.

– Принято. Ещё предложения и уточнения есть? Нет? Пять минут подготовиться и вооружиться, время ещё есть, пока переговорщики не вернулись.

Через оговорённое время мы, набрав гранат, стояли на исходных, в узкой тени поезда, у дверей, обращённых к морю. Задерживаться нам тут нельзя, кто-нибудь может ненароком рассмотреть в узкой щели между полотном и бронёй наши ноги. Но и решиться трудно. Сердце бьёт в грудь изнутри, такое впечатление, что барабанный марш должны слышать все вокруг. Сейчас, ещё два удара. Серёгины глаза впились в меня ярко-голубыми крючками, ясно различимые даже на расстоянии двадцати метров, которые нас разделяют.

Всё, пора!

Ступеней, по которым я взлетел в паровозную будку, я просто не заметил. Раз – и я уже внутри. Растерянное лицо машиниста, обернувшегося на шум, мелькнуло перед глазами и ушло вниз, получив в лоб рукоятью револьвера. В проходе к тендеру послышалась какая-то возня, а потом гулкий стук сапог по железному полу. Два шага внутрь, и я в полутьме упираюсь в спину выпрямляющегося после прыжка с лестницы наблюдателя. Захват, хруст позвонков, всё. Повезло. Если бы этот друг сидел тихо, могли бы его вообще не заметить. Прислушиваюсь – тишина. Хабаров замер в паровозной будке, глядя на меня. Показываю ему знаком, чтобы следил за внешней обстановкой, а сам осторожно заглядываю через люк в командный пункт. Пусто. Остаётся проверить тендер, что я и делаю, дойдя до груды угля и осмотревшись. Всё, паровоз наш.

Стук подошв по ступеням и гортанный голос, проговоривший что-то с вопросительной интонацией, заставили меня метнуться обратно, и я успел увидеть, как мой напарник втянул в будку из поперечного прохода чумазоида и насадил на снятый с винтовки штык. Хабаров мягко уложил новопреставившегося на пол и поднял большой палец, показывая, что всё хорошо.

Как медленно ползут секунды! Хуже нет – ждать. Как там себя чувствует Гаранин, после того как мы ушли, даже думать не хочу. А ведь мы тот вагон заминировали, чтобы ему достаточно было только за шнур дёрнуть. А ну как нервы у мужика не выдержат? Молодые ведь все, двадцати пяти ещё нет, один я старый перец. В памяти сами собой всплыли слова песни из фильма «Офицеры», несколько меня успокоившие. Раз Берлин взяли, то и здесь справимся.

Зуммер разорвал чуткую тишину, и я, спохватившись, метнулся в командирскую рубку. Чёрт, как этим пользоваться? Ага, тумблер рядом с горящей лампочкой.

– Слушаю.

– Петрович, мы готовы, – донёсся глухой Серёгин голос, будто с другого края вселенной, – их тут только двое было. Вагон моторный, мы за кожухом двигателя смогли вплотную подойти. Взяли в ножи. Правда, один чуть из пушки не выпалил, схватившись за шнур.

– Потом расскажешь. Мы сейчас поезд назад подадим, вы, главное, двери закройте. А потом валите всех, кого видите, вам на месте лучше знать, как.

– Есть.

Я сразу же щёлкнул вторым тумблером, вызывая хвостовой вагон.

– Гаранин на связи.

– Это Любимов. Поезд наш. Сейчас начнётся, не зевай, закрой двери и, по возможности, поддержи огнём.

– Принял.

Я спустился вниз, стянул с трупа кочегара робу и напялил на себя, после чего измазал лицо и усы угольной пылью. Кепка удачно дополнила немудрящую маскировку. Как ни в чём не бывало, высунулся наружу и закрыл броневую дверь, выходящую на сторону противника. Мои действия никого не обеспокоили, и я с лёгким сердцем дал отмашку Хабарову, после которой он передвинул рычаг, и поезд, вздохнув паром, пошёл назад.

Метнувшись наверх, к единственному зенитному средству бронепоезда – установленному на тендере счетверённому максиму – и выглянув поверх брони, увидел забавную картину. Бандиты с недоумением смотрели вслед медленно уходящему поезду, потом заголосили и бросились вдогонку.

– Хабаров! Не разгоняйся! – крикнул я вниз и схватился за пулемётную установку, разворачивая её в сторону толпы преследователей и приводя в боевое положение.

Теперь время летело вскачь, и люди за его бегом уже не успевали – казалось, прошла целая вечность, и бандиты, догоняющие вдоль железки, уже наверняка забрались на переднюю контрольную платформу, когда спереди ударил пулемёт. Что там происходило, я видеть не мог, обзор загораживал дымящий паровоз, зато вой я услышал хорошо. Наши преследователи рванули вбок, в сторону кустов, стремясь выйти из сектора обстрела башенного пулемёта. Теперь настала моя очередь. Это вам, подонки, не безоружных расстреливать! Хлебните сами такого дерьма! Ливень пуль счетверённого максима ударил в толпу сбоку, и она, показалось, полегла, как степная трава под порывом ветра. Хрен вы у меня куда уйдёте! С высшей точки бронепоезда, с высоты четырёх метров, я раз за разом прочёсывал сверху лежачие тела, пока не кончились патроны. Всё, карапузики. Пулемёт спереди тоже умолк.

– Стой!

Хабаров остановил состав, а я направился к переговорному устройству. Щёлкнув обоими тумблерами, дождался отзывов и распорядился:

– Пойду, проконтролирую. Всем оставаться на местах. Подстрахуете, если что.

– Петрович, там ещё где-то секрет, и парламентёры могли вернуться, не ходи. Давай на полверсты вперёд на поезде продвинемся, секрет зачистим, если они ещё в лес не слиняли, – донеслось по связи из первого броневагона.

Спустя десять минут мы захватили двоих пленных, которые, видя надвигающийся на них взбесившийся БеПо, не рискнули бежать до леса под пулемётным огнём и подняли руки. Спрашивать у них что-либо было бесполезно, русского языка они не знали, или делали вид, что не знали. В любом случае было не до них, потому что вышедший из-под брони Сергей получил откуда-то пулю. В ответ Гаранин из заднего броневагона, заметив, как качнулись кусты на опушке, прошёлся по ней из пулемёта, после чего в лесу поднялась стрельба. Спустя пять минут пограничники, отправленные Седых «проводить» парламентёров, а заодно выяснить, куда мы запропастились, выгнали из леса ещё двоих бандитов, один из которых уж точно мог служить источником информации.

Эпизод 5

Машинный телеграф звякнул сквозь рёв дизеля, и указатель передвинулся на пять делений назад. Политрук хочет притормозить, хорошо, мне тоже совсем не нравится нестись куда-то вслепую на скорости целых сорок километров в час. Поблагодарив мысленно Создателя за то, что для такого маневра не надо переключать передачи, я потянул на себя сектор газа, и стрелка спидометра, послушно поползла вниз. Поиграв ещё немного рычагом, я остановил её на требуемых тридцати пяти километрах.

Я расту в должностях не по дням, а по часам. С утра – никто, час спустя – боец ОГПУ, а теперь – механик-водитель броневагона. Это вам не абы что! Теперь у меня в подчинении целый помощник, роль которого выполнял мой единственный оставшийся невредимым прикреплённый – значит, должность командная. За такой поворот я вроде бы должен был благодарить тех, кто это механическое чудо создавал, но на самом деле, кроме матов, они от меня при встрече ничего не дождутся. Я и вслух-то ругаться перестал только недавно, окончательно смирившись со своей участью.

При первом же взгляде на технику изнутри, у меня появилось устойчивое подозрение, что руки к ней приложил Дыренков, забыв при этом где-то голову. Это ж надо всё управление сделать на рычагах! Механическая коробка при этом не имела синхронизаторов, а сектор газа дополнялся точно таким же «сектором тормоза», рычагом фрикциона и реверсом. Я было сначала порадовался просторному рабочему месту водителя, пусть и в непосредственной близости от раскалённого кожуха мотора, но когда после первых пробных поездок понял, что одному не справиться – рук не хватает – и на пятачке должны как-то разместиться двое, не удержался и высказал вслух, что думаю об отечественной конструкторской школе. Слава, постоянно обжигающийся о кожух, полностью меня поддержал. Так мы и ехали до самого Кобулета, соревнуясь в сквернословии, которое, к счастью, никто, кроме нас, за рёвом двигателя слышать не мог. Последним, финальным мазком к картине было полное отсутствие средств наблюдения. Для механика-водителя это, очевидно, посчитали лишним, что добавляло непередаваемую остроту общим впечатлениям от управления машиной весом в несколько десятков тонн. Средства связи, кроме машинного телеграфа, отсутствовали; что происходило снаружи, мы, махая рычагами, могли только гадать. Славе было немного легче, потому что он нужен был только при переключениях передач, а всё остальное время проводил у амбразуры пулемёта левого или правого борта, которые и служили ближайшим средством вентиляции. Мне отойти с рабочего места было никак нельзя, поэтому приходилось париться в кожаной куртке, которую я стащил после первой же поездки с тела грузина-водителя. Седых осуждающе посмотрел на такое мародёрство, но вошёл в моё положение – запечённый заживо механик ему тоже был не нужен.

Вообще, мотоброневагон и бронепоезд в целом заслуживают особого упоминания. Дело в том, что первое, что я сделал на своей новой должности – достал из приклёпанного изнутри к стене кожаного кармана формуляр и ознакомился с ним. Судя по записям, своим ходом МБВ наездил всего десять часов, после чего были проведены регламентные работы. Заглянув под моторный кожух, я с удивлением обнаружил там ярославскую «четвёрку» в комплекте со штатной коробкой передач. Это что же выходит? На броневики шасси не дают, а на броневагоны агрегаты – пожалуйста! Проверив запас топлива в цистернах под полом каземата, я убедился, что они залиты под пробку, а судя по их объёму, ехать можно до Архангельска без дозаправки. Краска, как снаружи, так и внутри, была абсолютно свежая, ещё не поблекшая. Всё говорило о том, что наша колесница только-только построена. Да на ней даже муха не сидела! Бронепаровоз и второй броневагон выглядели постарше, но тоже были свежеокрашены, а из всех четырёх башен БеПо грозно торчали стволы модернизированных трёхдюймовок с удлинённым стволом, которые только появились и были впервые показаны на параде в Москве в прошлом году. Дополняло картину отсутствие броневагонов для десанта, которые, как я предполагал, должны входить с состав поезда. Где-то жить и что-то есть экипажу ведь нужно? В общем, у меня в голове появилось предположение, что наш трофей только что прибыл в Грузию из ремонта, притащенный обычным «чёрным» паровозом. Вооружение заменили, включили в состав мотовагон для большей гибкости использования, а остальное, всё, что могли, ремонтировали прямо на месте. Но до пункта постоянной дислокации БеПо явно добраться не успел. Против этой версии говорили только несуразности со связью, на которую я в самом начале очень надеялся. Но, увы, ни одной радиостанции обнаружить так и не удалось. Зато была в наличии станция телеграфная, которая могла подключаться к сети на остановках. Ну и зачем она нам теперь, когда провода во многих местах просто оборваны какими-то доброхотами? Как можно не поставить радиостанцию на бронепоезд, у меня в голове не укладывалось. Можно понять – танки, самолёты. Но поезд! Сюда хоть корабельную воткни!

Да и экипаж БеПо, напавший на нас, оказался в значительной своей части, за исключением агитаторов-подстрекателей, грузинскими железнодорожниками. Я видел издалека как их допрашивали прямо «на поле бойни», чтобы максимально использовать эффект устрашения. Видимо, пленные не особенно-то и упирались, наоборот, создавалось впечатление, что они говорили много и охотно. Разобрать что-то издалека было невозможно, только под конец, когда проводивший допрос политрук Никифоров, видимо, решил устыдить бандитов тем, что в бою могли пострадать – и пострадали – женщины и дети, «парламентёр» начал яростно кричать:

– Мои дети где?! Жена моя где?! Чем мне было их кормить?! Камнями с гор?! Зерно, коз – всё, всё забрали! Никто зимы не пережил! Кто мне их вернёт теперь?! Колхоз вернёт?! Или ты вернёшь?! – грузин распалял себя всё больше и больше, а потом с голыми руками кинулся на пограничников. – Ненавижу!!!

Сухо треснул револьверный выстрел, а потом ещё один, и когда на землю упала очередная жертва разворачивающейся гражданской войны, все присутствующие почему-то почувствовали себя неловко и старались не смотреть друг другу в глаза. Как всегда и бывает в таких случаях, из-за веры или денег, амбиций или жажды власти немногих, стреляли и убивали друг друга маленькие люди, каждый из которых имел свою правду, свою причину сражаться на той или иной стороне. И рассудить, кто прав, в конечном счёте могла только жизнь. Или смерть.

Вскоре после допроса вернулся посыльный из санатория с приказом перегнать БеПо к железнодорожному переезду севернее мыса, что мы, собрав валяющееся оружие, и сделали. Туда же подъехал на трофейном грузовике сам Седых и, сформировав в основном из легкораненых экипаж МБВ в количестве одиннадцати человек под руководством политрука, поставил нам боевую задачу:

– В Грузии контрреволюционный мятеж, – ёмко обрисовал сложившуюся обстановку командир. – По словам пленных, к нему присоединились и некоторые армейские части. В сложившейся обстановке нашей первоочередной задачей является установление связи с органами ГПУ Грузии и эвакуация раненых, так как запас имеющихся медикаментов почти полностью израсходован, а некоторым раненым требуются сложные операции, которые можно провести только в условиях стационара. Приказываю силами МБВ провести разведку на север, в направлении ближайшего городка Кобулет, где имеется амбулатория и отдел ГПУ, с которыми необходимо установить связь, проверить исправность пути до указанного пункта и наличие вооружённых банд в непосредственной близости от железной дороги. БеПо остаётся здесь на погрузку раненых. Жду вас назад не позднее, чем через час. Вопросы?

Вопросов не последовало, все понимали, что командир и сам хотел бы знать подробности переплёта, в который мы все попали, но, увы, источники достоверной информации отсутствовали. Никифоров дал только пятнадцать минут на подготовку к рейду, что позволило нам смотаться на машине в санаторий и запастись сухпаем в дорогу. Вёл машину я сам, потеснив найденного Седых водителя из погранцов, который имел небольшой тракторный опыт, и поэтому мог вести ЗИЛ-5 только на второй передаче, без переключений, благо легко загруженный автомобиль стартовал на ней без проблем. У меня с переключениями тоже было не слава богу, но репутацию требовалось поддержать, что я и сделал, перейдя с горем пополам на третью.

В санатории меня ждали испуганные глаза жены и не по-детски серьёзное личико сына. Я, как мог, пытался успокоить своих, убеждая, что скоро вернусь, но Полина всё твердила, что у неё нехорошее предчувствие. Короткий отчёт о моих планах превратился в долгое и мучительное прощание, которое я, собравшись с духом, решительно прервал, бросив при уходе через плечо:

– Сына береги.

Дорога до Кобулета не принесла сюрпризов в виде встречных поездов, которых мы больше всего и опасались. На станции, выбежав на низкую платформу, нас встретил её начальник с актуальным вопросом:

– Что случилось? Кто вы такие?

– Курортники, броневагон взаймы взяли. Сами хотели бы знать, что происходит, – ответил Никифоров. – Связь с кем-нибудь есть?

– Городская телефонная станция работает. Всё остальное – как обрезало. Даже семафорами управлять невозможно. Поезда по расписанию не прибыли. Ищем и пытаемся устранить неисправности.

– С горотделом ГПУ от вас можно связаться?

– Да, конечно. Но там говорят, что всё в порядке и волноваться не о чем.

– Тогда проводите меня. Есть у меня кое-что, что товарищей выведет из благодушного состояния, – хмурясь всё больше, закончил Никифоров.

Пока политрук ходил к телефону, мы выбрались подышать и с любопытством осматривались на станции. Да и какая там станция, разъезд просто. Два параллельных пути и низкая платформа между ними. Вместо вокзала какие-то развалины, впрочем, похоже, эти здания начали строить, но так и не сумели закончить. Сам городок был заполнен в основном частными одноэтажными домами, утопавшими в яркой весенней зелени. Жизнь, на первый взгляд, протекала вполне мирно, многочисленные прохожие спешили по своим делам, останавливались поговорить, делали всё, что угодно, но не проявляли ни малейшей враждебности, бросая только удивлённые взгляды на нашу компанию.

Вернувшийся командир МБВ успокоил нас, что с медиками договорено, они будут встречать нас на станции, а горотдел ГПУ держит ситуацию в окрестностях под контролем и обещал сформировать и прислать через час экипаж БеПо.

– Товарищ политрук, какой смысл нам тут час стоять? Да и товарищ Седых прямо приказал вернуться, – влез я с вопросом, кожей чувствуя какой-то подвох. Ничего себе «под контролем», когда в семи-восьми километрах к югу из пушек палят и бронепоезда катаются!

– Вот и я думаю, – согласился Никифоров и скомандовал: – По коням! Товарищ Седых мне прямой начальник, а местные никаких приказов вообще не отдавали. Возвращаемся.

По прибытии назад политрук поделился своими опасениями с командиром. Разговор проходил на наших глазах и оставил у меня в душе щемящее чувство тревоги.

– Думаешь, ГПУ Грузии тоже причастно? – спросил Седых своего подчинённого.

– А чёрт его знает! Но одно точно скажу. У нас бы на севере военное положение в таком случае сразу ввели, – ответил Никифоров.

– А здесь, стало быть, всё в порядке вещей? Первое нападение ещё можно на банду списать. Но бронепоезд! Ты ведь им результаты допроса пленных доложил?

– Да, товарищ замначкомендатуры!

– А они?

– Потребовали предоставить в их распоряжение, и всё.

– Тааак… В Батуме на юге явно заваруха, там нашей слабосильной команде делать нечего. НПЗ до сих пор горит, столб дыма и туча во весь горизонт. Дорога на север только одна, и идёт она через Кобулет. Медикаменты нам нужны позарез. В амбулатории что тебе ответили?

– Обещали встретить прямо на вокзале. Но коек у них нет столько, и раненых размещать негде. Только лекарствами могут помочь, – развёл руками Никифоров.

– Значит, так. Войдём в Кобулет по двум путям. Ты своим вагоном прикроешь приём медикаментов. С местными чекистами не связываемся. Если попытаются помешать, будем прорываться на север. Возьми к себе ещё пару бойцов, высадишь у входной стрелки, мы их подберём. Выдвигаемся, как закончим погрузку, – подвёл итог Седых и посмотрел на отъезжающий грузовик тяжёлым взглядом.

– Долго ещё? – уточнил Никифоров.

– Раненые все, барахло тоже. Остались убитые. Не бросать же их здесь? Погрузим в твой МБВ, чтобы детишек не пугать лишний раз.

– Есть…

– Вот и превратились мы в «Летучий голландец», – мрачно сказал я Славе спустя полчаса, выжимая рычаг фрикциона и начиная движение.

– Ты о чём?

– «Летучий голландец» – байка морская. Корабль с мёртвым экипажем, предвестник всевозможных несчастий, – я мрачно кивнул на сложенные везде, где только можно, тела.

– Предвестник несчастий? Это правильно. Пусть нашим врагам не повезёт.

– Повезёт им или нет – вопрос. А вот нам при такой жаре наши павшие товарищи духу дадут.

– Это точно. Придётся потерпеть. Ничего, злее будем.

В Кобулете на платформе нас действительно ждали две арбы, запряжённые осликами, с красными крестами на белоснежных тентах – местный аналог «скорой помощи». Как и было спланировано, мы встали сразу на двух путях, прикрыв корпусами повозки. Теперь помешать погрузке могли только спереди или сзади, но вряд ли у кого появилось бы желание подставляться под огонь трёхдюймовых пушек.

Мы со Славой немедленно, как только остановились, выскочили наружу подышать. Остальным такой роскоши было не видать – они дежурили при оружии. Впрочем, двигатель глушить мы не стали, как и отходить далеко от дверей.

Вышел на платформу и наш главнокомандующий, и сразу направился к кобулетскому эскулапу почтенного возраста, дожидавшемуся в компании юной медсестры, смугловатое личико которой наводило на мысли об их родстве.

– Командир БеПо Седых.

– Аксельрод Соломон Моисеевич. Моя дочь, Софья, – врач немного помялся, а потом вдруг выдал: – Стесняюсь спросить, а вы под каким флагом воюете?

Седых аж поперхнулся, проглотив любезность в адрес сестрички.

– Как под каким флагом? Под красным, разумеется! Что за вопросы?!

– Должен вас предупредить, что над входом в исполком недавно таки повесили другой флаг. Чем могу, чем могу… Вы ведь понимаете, моё дело людей лечить. Но лучшее средство – профилактика. Душевно вас прошу, берите медикаменты и езжайте скорее, а то пациентов у меня, чувствую, невпроворот будет.

– Товарищ командир! – дверь бронепаровоза открылась, и оттуда выглянул чумазый Хабаров. – Там со стороны развалин в рупор кричат. Я подумал, может, вам не слышно.

– Угадал. Что кричат-то?

– Начальник местного райотдела ГПУ Аджарии Котрикадзе требует, чтобы мы сложили оружие и сдались. Говорит – Грузия вышла из состава ЗСФСР и СССР!

– Тогда нам с ним говорить не о чем. Можешь ему так и передать.

В ответ на наш категорический отказ над развалинами взлетела сигнальная ракета, а чуть позже – ещё одна, но уже гораздо севернее, уже за окраиной Кобулета. Седых приказал женщинам скорее грузиться, а нам скомандовал к бою. В этот момент я увидел Полину, она споро подавала мягкие мешки в вагон, и на какой-то миг наши глаза встретились. Такой жуткой смеси страха и тоски я не видел ни у кого и никогда в жизни. Ни приободрить, ни успокоить, дорога каждая секунда, что тут поделать? Только подмигнуть поуверенней, обманывая и её, и себя.

Под бронёй все звуки воспринимаются как-то по-иному. Когда спустя десять минут первый раз бухнула пушка, я невольно оглянулся, чтобы посмотреть, что у нас упало. Точно так же и постукивание пуль по корпусу МБВ я первоначально принял за неисправность двигателя и хотел уже лезть под кожух, но когда Слава стал отвечать из бортового пулемёта короткими очередями, всё встало на свои места. Мы не трогались с места, а бой разгорался всё сильнее. Передняя башня нашего броневагона, единственная, которая могла стрелять вдоль путей на север, била без остановки. Сквозь рокот мотора долетали обрывки фраз и ругань артиллеристов, которые явно нервничали и торопились. Канонада кончилась, когда спереди раздался жуткий грохот и скрежет, ясно слышимый даже сквозь броню. Я не выдержал и, отскочив на время со своего места, выглянул наружу сквозь приоткрытую дверь, которая была обращена внутрь нашей позиции, к другому броневагону. Впереди, в клубах пыли, срыв часть платформы, лежал поперёк путей паровоз пригородного поезда, а за ним громоздились, вздыбившись, вагоны. Нас пытались таранить!

– Слава, что с твоей стороны?

– Хотят с гранатами подобраться, отсекаю!

Машинный телеграф наконец ожил, звякнул, и мы двинулись назад, остановившись только на станции Бобоквати, километрах в пяти от Кобулета. С умыслом ли, или случайно, но наш МБВ отходил первый, поэтому БеПо сейчас стоял на единственном пути «вразбивку». С юга на север по очереди располагались МБВ с прицепленной контрольной платформой; ещё одна платформа, броневагон; замыкал всё бронепаровоз. Никифоров убежал к Седых «на военный совет», а когда вернулся, обстоятельно насколько возможно, обрисовал ситуацию и план командира.

– На север для нас пути больше нет. Остаётся только прорываться на юг в Батум. Наша цель – порт. Там попытаемся захватить какую-нибудь посудину. Путь этот единственный, у нас раненые, женщины и дети, взорвать бронепоезд и уйти пешком нельзя. Седых приказал провести разведку вдоль берега до самого Батума, он сам с БеПо будет следовать за нами с интервалом в час. Если встретим противника, открываем огонь из пушек – это будет сигналом для товарища Седых остановиться. После чего возвращаемся с разведданными для принятия решения. Ситуация ясна? – мы молча кивнули. – Тогда по местам, а то уже вечер скоро.