Вракли-6. Попутчики, или Разговоры в поезде. В поисках жанра

Богатей пустил пыль в глаза, прислав за Фёдором шикарный лимузин. Дом был под стать лимузину – огромный и безвкусный, как у всех скороспелых новых наших. Картина стояла посередине просторного холла. Вокруг столпились подлизы, в углу стоял накрытый столик – выпивка, икра, рыбка. Фёдор подошёл поближе, для солидности достал большую лупу. Хотя надобности в ней не было совсем – ясно, что не Айвазовский. Но и не подделка. Фёдор присмотрелся внимательнее. Подписи нет, точнее, какая-то закорючка, похожая на все буквы алфавита одновременно. Кто же это, неужели Беггров? Очень даже похоже. Федор достал фотоаппарат и сделал пару снимков. Потом скальпелем аккуратно соскоблил с самого края картины чуть-чуть краски и ссыпал соскоб в пробирку.

– Так, – начал он. – Во-первых, в чём я уверен, что не Айвазовский.

Подлизы ахнули внутренними голосами. Богатей набычился, щёлкнул взводимый курок… На улице раздался топот могильщиков.

– Во-вторых, – продолжил наш эксперт. – Но и не подделка. Думаю, что это один из группы передвижников. Не самый активный, но и не последний.

Подлизы выдохнули, богатей спрятал оружие, могильщики затопали в обратном направлении.

– Далее, я сделал пару снимков и мне надо с ними поработать пару… несколько дней. Сегодня среда, думаю, что буду готов дать окончательный ответ к понедельнику.

Беггров А. К. 1841—1914. Попутный ветер. СПБ, ГРМ

Фёдора с пиететом вернули, откуда взяли. Он наскоро перекусил и засел за книги. Потом включил компьютер, потом сгонял в центральную библиотеку и уже к полуночи окончательно убедился в правильности первого своего вывода. Да, это Беггров. Более того, он даже обнаружил черно-белую репродукцию именно этой картины. Дело осталось за малым, убедиться, что не новодел. Это было проще простого. Утром Фёдор смотался в художественный музей. Там в реставрационных мастерских работал Сергей Иванович, самый известный и опытный мастер. Музей, хотя и звался государственным, но был беден и на хорошую аппаратуру не рассчитывал. Серьёзную экспертизу не провести, но определить была ли краска нанесена в прошлом веке или год-два тому назад Сергей мог. Причём почти задаром. Т.е. за литр коньяка. Как и ожидал Фёдор, краска была не позднее конца девятнадцатого века и можно готовить заключение. Набивая свою значительность, он не спешил и сообщил заказчику о готовности предстать аккурат утром в понедельник. В заключении Фёдор также дал кратенькую справку о художнике – это чтоб подлиз вдруг все-таки не грохнули. Но, слава аллаху, все стороны были довольны. Счастливые подлизы чуть-ли не облизывали Фёдора, богатей угостил всех на славу, а потом выдал Феде конверт, который, как и в первом случае был на ощупь ОЧЕНЬ. Дома он пересчитал деньги. Ни хрена себе, годовая зарплата доцента!!! Ура, процесс пошёл. И действительно, за первой экспертизой последовали ещё, и ещё, и ещё… Практически два, а то и три раза в квартал Фёдор выезжал на место или иногда картины привозили к нему домой. Одна из комнат в их квартире была оборудована под мамину мастерскую, а теперь в ней работал и Фёдор. Антураж производил дополнительное благотворное впечатление на клиентов – картины на стенах, мольберт, этюдники, полки с кистями красками, стол для кройки, театральные костюмы, компьютерный угол, всё это как бы демонстрировало, что не хухры-мухры, а специалист таки!

Большая часть картин, которые доставались Фёдору, были подделками. Часто откровенной халтурой, иногда более искусной, несколько раз очень и очень профессионально изготовленной, да так, что приходилось бежать сначала за коньяком, затем к Сергею Ивановичу. Но попадались и реальные картины. Деятельность Фёдора приобрела определённую известность, музейщики откровенно завидовали, но конкуренцию Фёдору составить не могли. Музей в основном был ориентирован на западную живопись и специалисты по русской с Фёдором не ровнялись. Он был совсем бедненький, и специалистов высокого уровня просто не мог себе позволить. Те, которые были при большевиках, не выдержали нищенского содержания и разбежались. В основном за пределы города, да и страны. Про институтских же коллег и говорить не приходилось. Периодически всплывала налоговая, но прихватить его не могла, так слегка пугала. А вот родная милиция заявилась в лице начальника отдела. Его интерес был простой – Фёдору передавали список краденых картин и просили в случае попадания в его руки чего-нибудь из него, информировать. Фёдор и не сопротивлялся – уголовный кодекс совсем не налоговый и он его чтил. Первое время сумма гонорара определялась заказчиком. Чаще всего она полностью устраивала Фёдора, редко была с его точки зрения недостаточной. После нескольких поездок в Питер по приглашению Ильи Григорьевича Фёдор по совету и с его помощью составил прейскурант. Точнее два – один для Питера и Москвы, другой для своих, местных. Цены, естественно, отличались в разы. Но общим был перечень видов экспертизы – от самой дешёвой, типа сколько стоит, если это то, что заявляет продавец, до серьезной экспертизы, за которую часто приходилось Фёдору бегать не только за коньяком, но и в банк за наличными. Не малыми, между прочим. Жизнь засверкала новыми яркими красками, и Фёдор свёл нагрузку в институте до возможного минимума, чем чрезвычайно обрадовал коллег, получивших дополнительные часы, дипломников, аспирантов и прочее, что существенно увеличивало их содержание.

Рост материального благосостояния, наконец, дал возможность Фёдору перейти от путешествий во время отпуска по бывшей Родине к поездкам за её пределы. Тут надо сказать, что увлечение передвижниками было для Фёдора работой, такой же, как например, вытачивание деталей токарем шестого разряда. Он любил эту живопись разумом, а вот сердце принадлежало совсем другим – Северному Возрождению во главе с самым любимым – Питером Брейгелем и готической живописи, особенно старым немецким мастерам. Из всего же итальянского возрождения Фёдор просто обожал двоих – Боттичелли и Карло Кривелли. Поэтому он составил список музеев, где находились основные шедевры и маршруты их посещения. Пришлось научиться водить машину и с испугом впервые посетить Финляндию. Один ехать, правда, не рискнул и взял с собой дежурную пассию в качестве штурмана. Хотя штурман из этой длинноногой модели был никакой, но с навигатором она обращалась неплохо, а уж в постели с лихвой компенсировала некоторые свои штурманские просчёты. Потом была Германия, но уже с другим штурманом, потом Австрия, Швейцария, Франция. Менялись страны, менялись и штурманы. А жениться было не на ком. Мама только вздыхала, уже не надеясь на внуков, вышла на пенсию, театр оставила, шила только старым клиентам, так как благодаря Фёдору в деньгах не нуждалась. Они взяли участок, построили домик, и мама нашла себя на земле, занялась цветами, немного овощами и прочими дачными радостями.

В тот день в центральном выставочном зале открывалась очередная ежегодная выставка местных, и не только, художников. Фёдор полюбил эти события после той счастливой встречи с Ильёй Григорьевичем. Тем более, что получил персональное приглашение. Выставка была большой, занимала оба этажа и вызвала, как обычно, наплыв халявщиков. Фуршет, возможность засветиться перед телекамерой, потолкаться среди известных лиц, поискать или укрепить полезные связи – чем не повод. Фёдор медленно перемещался от картины к картине. Всё то же, что и раньше – от реализма до хрен знает какого модернизма, включая особо ненавистные им инсталляции. Эту девчушку Фёдор заприметил ещё издалека. Она никак не походила на толкавшихся вокруг богемных дам и ещё более богемных подружек художников. Стройненькая, просто, но изящно одетая, она медленно переходила от одной картины к другой. У некоторых замирала на несколько минут, на другие смотрела лишь мельком. Фёдор хотел было подойти, но неожиданно заробел. Продолжая наблюдать, держался на расстоянии в нескольких метрах и также медленно перемещался вслед за барышней. Так они прошли всю выставку. Что дальше? Только Фёдор было собрался с духом, как барышня обернулась, сделала пару шагов навстречу и, улыбнувшись, сказала:

– Ну, как, рассмотрели?

Федя опешил и растерялся. Два огромных серо-голубых глаза уставились на него в ожидании.

– Ну, если честно, то нет. Точнее, не получалось, всё сбоку, да сзади. А вот теперь, пожалуй, да.

– И как? – уже откровенно издевалась барышня.

Фёдор оправился и уже легко и почти непринужденно:

– Здорово! Даже очень. Я Фёдор, Федя, в смысле.

– А я Анастасия, Настя в смысле.

– Меня пригласили друзья, а Вы какими судьбами?

– И меня друзья. Точнее, приятель, точнее бывший муж. Дал билет, а сам не появился. Ну и бог с ним, мне проще. А то опять ныть начнет.

– Так чего же Вы согласились?

– Я каждый год хожу на эту выставку. Да и на все выставки впрочем… А Вас я помню по позапрошлому году, тогда выставка была в музее. Вы сцепились с Зайцевым, ну, с этим журналистом, что про искусство пишет. Здорово Вы его прижали, мне понравилось.

Фёдор вспомнил. Нет, не барышню. Он тогда был с Леной или кажется с Наташей и на других особого внимания не обращал, кажется… Вспомнил грёбанного Зайцева, которого терпеть не мог, вспомнил и предмет спора.

– Было такое, я его не люблю, а он щёки надувает, делает из себя знатока, сам же… Ладно, чего о нём вспоминать. У Вас какие планы, ждёте фуршета или может лучше пойти в приличное место? Я узбекскую кухню обожаю, тут рядом ресторан, там один знакомый таджик заправляет. Ну как, согласны?

– Пошли, – просто сказала Настя.

Они пошли. Как оказалось, общих знакомых у них было не мало. Бывший Настин муж был директором небольшой частной галереи, и там иногда выставлялись знакомые Фёдору художники. Сама же Настя к искусству никакого отношения не имела. Точнее имела как поклонница живописи, а в миру была математиком-программистом. Работала в известном жутко секретном НИИ. Жила одна, к счастью брак был недолог, муж имел свою квартиру, и развод квартирных проблем не создал – разошлись по своим углам. В ресторане они засиделись почти до вечера. Приятель постарался, сам выносил блюда, и всё время подмигивал Фёдору, дескать, правильная девочка, держись. Фёдор хмурился, но в душе соглашался. Уж очень ему барышня понравилась, совсем не так, как стада предыдущих моделек. Умненькая, образованная и симпатичная аж жуть. Глаза огромные, личико миленькое, фигурка что надо, сиськи на месте, а голосок как у провинившейся пятиклассницы. Попытка проводить не удалась. Настя вежливо, но настойчиво отказалась, но телефон таки дала. Взяла Федин и просила не звонить. Обещалась сама, … наверное. Вскочила в трамвай и исчезла. Федя побрёл домой стараясь понять, что происходит. Влюбился, что ли? Прошло несколько дней, Настя не звонила, а Фёдор из последних сил боролся с искушением сделать это самому. И тут ему пришла простая мысль в голову. Телефон-то он знает, и установить фамилию и адрес было дело нескольких минут. Кукушкина, это же надо какая фамилия! И адрес, ба! так это же рядом, на соседней улице. Странно, сколько лет ходим в одни и те же магазины, к трамваю идём одной дорогой и ни разу не пересеклись. Ладно, сейчас пересечёмся. НИИ за городом, значит служебный автобус. Пара минут и вот все маршруты по городу. Ближайший недалеко. Фёдор глянул на часы, судя по расстоянию минут через двадцать надо быть на месте. Собрался и бегом к перекрестку. Там светофор и вдруг автобус попадёт на красный, можно будет успеть прочитать тот ли. Не попал, но надпись Фёдор успел заметить. Остановка же оказалась далековато, и бежать он не хотел, вдруг Настя увидит и поймет неслучайность встречи. На следующий день Фёдор притаился за киоском. Автобус подошёл, и он увидел Настю. Сердце заколотилось – она вышла не одна, а с амбалом красавцем, которому была чуть ли не по пояс. Они продолжали разговор, Настя взяла попутчика под руку и прогулочным шагом двинулись в направлении уже известного Фёдору адреса. Что делать, застрелиться? Но тут он чуть не подскочил от радости, амбал отцепился и Настя дальше пошла одна. Фёдор рванул кругом и успел выскочить на переулок до того как Настя там появилась. Быстрым шагом, типа спешу со страшной силой, он двинулся навстречу, приняв крайне задумчивый вид. И только собрался изобразить сцену: – Ба, какая встреча!, как Настя своим голоском-колокольчиком ехидно:

– Давно караулите?

Фёдор опешил.

– Как, почему, с чего это Вы…

– Да я вчера Вас увидела в окошко из автобуса. Вы так усердно пытались рассмотреть тот автобус или нет, что я поняла, не сегодня, так завтра точно поймаете! Ну, удовлетворены?

Фёдор понуро кивнул головой.

– Ладно, никуда от Вас не денешься. Пойдем, тут я живу недалеко, попьём чаю, надо же Вам отдышаться.

В тот вечер дело ограничилось только чаем и долгими разговорами. Уходить не хотелось, уютная квартирка, милая хозяйка, интересный разговор…

– Хорошо тут у Вас. А можно всё-таки мне позвонить? – проскулил Федя.

– Попробуйте, чего уж там. Все равно опять поймаете, – стараясь принять обречённый вид, но с заметным удовольствием ответила Настя.

Придя домой, Фёдор не вытерпел и тут же перезвонил.

– Проверка связи, – бодро начал он.

– Связь установлена, – сухо ответила Настя и положила трубку.

Вот дурень, застрадал Федя, доиграюсь и конец. Надо потерпеть. Правда терпел он день и опять не выдержал. Когда же Настя подняла трубку, то сказал просто:

– Извини, не могу больше. Давай встретимся.

– Приезжай, – коротко ответила.

Дома Фёдор не появлялся дня три, только звонил матери, чтоб не волновалась. Первый месяц прошёл как в угаре. Он даже отказался от пары заманчивых предложений – надо было выезжать из города на несколько дней. Утром Настя убегала на работу, Фёдор же первые дни просто сидел у окна, тупо уставившись на стену дома напротив. Увидев Настю, слетал вниз навстречу. Потом слегка привык и на время отсутствия хозяйки занимался домашними делами, убирал, готовил, бегал по магазинам. Настя смеялась и говорила, что такой домработницы нет ни у кого в городе. А Фёдор… Фёдор собрался с духом и пригласил Настю к себе, на мамины смотрины. Мама выбор сына если и не одобрила, то вида не показала. Хотя много позже призналась, что Настя ей понравилась и просто боялась спугнуть. Прошла ещё пара месяцев, и к лету Фёдор затащил Настю в ЗАГС. Свадьбы никакой не было по просьбе невесты. Она сказала, что первый брак был отмечен многолюдным и шумным свадебным торжеством, но оказался неудачным. Поэтому, давай попробуем совсем просто, предлагала Настя, из ЗАГСА домой, посидим с твоей мамой и махнём наутро сначала на несколько дней к её родителям в Псков, а оттуда через Латвию в Париж на машине – настоящее свадебное путешествие. С тёщей и тестем Фёдор был уже знаком. Они пару раз приезжали к Насте и Фёдора приняли.

План удался на все сто. Избежать свадьбы у вновь приобретенных родственников не удалось. Гуляли всем домом три дня. Хотя Настя была единственным ребенком и других родственников у их семьи не было, зато соседи этого небольшого двухэтажного дома были ничем не хуже и все события отмечали вместе. В Париже они пробыли две недели, потом завернули к замкам Луары, потом был Кёльн, опять Прибалтика и точно на тридцатый день вернулись домой. Настя прекрасно водила машину и Фёдор впервые сидел большей частью на пассажирском сидении с удовольствием изображая штурмана. Дома ждали новые заказы и… новость – похоже, что две недели в Париже имели последствия в виде беременности Насти. Мама пришла в неописуемый восторг. Тут же предложила простой вариант. Комнату-мастерскую разгрузить и перевести всё в Настину однушку. На освободившейся площади оборудовать детскую. А в будущем мама намеревалась и вовсе переехать туда, оставив всю квартиру молодой семье. Через положенный срок родилась дочка, к счастью, полностью в маму иначе такая выдающаяся часть Фединого лица как нос, девочку бы не украсило. Заказы на Фёдора сыпались постоянно, мама забросила все свои занятия и полностью разгрузила Настю, которая могла даже выходить на работу, хотя большую часть времени ей разрешали работать дома. Жизнь вошла в спокойное, размеренное русло. Дочка взрослела, мама старела, Федя матерел, Настя расцветала.

Кто же мог предполагать, что безобидная поездка Фёдора с женой в Италию имела такие последствия? Несмотря на то, что в Италии оба бывали и ранее, но ни один из них не был в Риме и Сиене. Накануне поездки Фёдор получил очень выгодный заказ. В столице умер известный коллекционер и наследники занялись распродажей. Но перед этим захотели удостовериться в подлинности картин. Дело в том, что покойный коллекционер приобретал картины, скажем, сомнительными путями. Точнее сомнительными были источники и наследники имели основания остерегаться. Они не желали привлекать в качестве экспертов своих местных, московских, справедливо остерегаясь недобросовестной оценки. Много эксперты этим грешили. Занижали стоимость картины, наводили своего покупателя, который щедро вознаграждал за наводку и возможность купить шедевр за бросовые деньги. Фёдор же, пришлый, снискал известность честностью и неподкупностью. Как оказалось, из почти сотни картин подлинниками было почти три четверти, а вот остальные… В основном за произведения известных мастеров выдавались работы малозначительных художников, что срезало со стоимости как минимум три-четыре нуля. Но были и просто подделки. Фёдор выполнил всю работу сам, только одна картина вызвала у него такие сомнения, что он отказался делать какое-либо заключение. Репин или не Репин, вот в чём был вопрос, и ответ на него наследники решили не получать. И так семьдесят две картины давали такие цифры, что исключение из списка квази-Репина вместе с семью подделками особой погоды не делали. Гонорар был ослепительным и покрывал не только поездку, но и особо комфортные условия как-то отель пяти звезд, приличные рестораны и бизнес-класс в самолете. Даже оставалось немало на жизнь и, как шутил Фёдор, жене на шпильки. В эту поездку они решили лететь, а по стране передвигаться на взятом напрокат автомобиле – гонорар покрывал и этот расход. Но сначала был Рим.

Тот день Фёдор запомнил на всю свою оставшуюся жизнь. Они возвращались пешком из Ватикана. Была суббота и, если сделать небольшой крюк, то можно было зайти на огромный блошиный рынок, который работал с раннего утра до позднего вечера, но только по субботам и праздникам. Оба обожали такие места. Обычно расходились и поддерживали связь по мобильникам или просто договаривались встретиться через какое-нибудь время в условленном месте. Фёдор рыскал по антикварным рядам, искал что-нибудь бронзовое, фигурки животных и божков, подсвечники, чернильные приборы. Дома он любил выставлять свои приобретения на поверхности двух старинных комодов, которые достались от прадеда и вначале украшались только дивными каминными часами, а со временем превратились в целую выставочную галерею. Иногда он также любил рыться в залежах старых книг у букинистов и даже однажды приобрёл за безумные деньги старинный альбом с репродукциями Дорэ. И вот сейчас не найдя ничего интересного у антикваров, Фёдор пошёл по рядам букинистов. Задержался у предпоследнего, стол которого был уставлен ящичками с почтовыми открытками. Сам Фёдор филокартистом не был, но таким был его приятель и коллега Игорь. У того была приличная коллекция и Фёдор любил её рассматривать, что бесследно не прошло. Обожая Боттичелли и Карло Кривелли, он старался покупать открытки с их картинами из европейских и американских музеев и, в конце концов, собрал два полных альбома почти всех картин этих художников. А совсем недавно начал новый альбом под Брейгеля с Босхом. Причем особенно Фёдор ценил не современные издания, а старые, девятнадцатого века и самого начала двадцатого. В крайнем случае из типографии Гознака. Но только до 1928 года. Тогда ещё использовались старые двенадцать клише, а когда они пришли в негодность, то и началась полная халтура. Тиражи открыток были огромны, качество отвратительным. При этом в СССР плевать хотели на авторские права, поэтому печатались репродукции из музеев мира и продавалось это всё в любом киоске и книжном магазине. В то время во всех странах право издавать открытки с картинами имели только музеи, в которых висели эти картины. И, естественно, такие открытки продавались лишь в музейных магазинчиках и на выставках, куда музеи давали свои картины. Вот и сейчас Фёдор с наслаждением стал перебирать выставленные сокровища. Но ничего особенного не попадалось, как вдруг он вдруг заметил отдельно лежащую открытку в пластмассовом конвертике. На ней был изображен традиционный сюжет – Мария с младенцем. Судя по размерам и краскам явно конец девятнадцатого века. Он перевернул открытку обратной стороной и с изумлением прочитал: Карло Кривелли. Мадонна с младенцем. С изумлением потому, что картины любимого художника знал, а эту видел в первый раз.

– Сколько, – спросил он по-английски.

– Пятьсот, – буркнул букинист.

– Сколько, сколько? Евро?

– Да, сеньор, пятьсот евро.

– За открытку?

– Да.

– С ума сошли?

– Нет, сеньор. Это особенная открытка.

– Ну и что же в ней особенного?

– Открытка есть, а картины нет. Да и открыток практически нет. Я просил за неё тысячу, но никто не купил. Вот и сбросил цену вдвое.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.