Холодный мир

– Привет, я Джеймс Синклер.

Он кивает и как будто задумывается, будто это имя он уже где-то слышал или встречал. Когда он представляется, в голосе уже нет былого энтузиазма.

– Я Мин Чжао, пилот. Имею большой опыт в починке кораблей. Два полета на МКС, сорок четыре выхода в открытый космос.

– Впечатляет. Рад знакомству.

О моих успехах он не спрашивает, значит, точно узнал меня.

Между нами вклинивается еще один человек, пожимая руку сначала мне, а затем Мину.

– Григорий Соколов. Астронавт и инженер-электрик. Специалист по реактивному движению и солнечной энергии.

Он смотрит на меня, как бы давая понять, что теперь моя очередь.

– Джеймс Синклер, доктор медицинских наук, биоинженер.

Он бросает на меня косой взгляд.

– Робототехника?

– Много отраслей. Я буду изучать артефакт.

– Чтобы понять, как его уничтожить?

– Если потребуется.

– Потребуется. Никаких «если».

Мин представляется Григорию и, как мне кажется, сообщает ему гораздо больше подробностей о себе. Не могу удержаться, чтобы не сказать пару слов о тех, кто еще знакомится друг с другом в этой комнате. Большинство из них имеют двойную специализацию, чаще всего в смежных областях. Один занимается компьютерной инженерией и разработкой аппаратного обеспечения – хотел бы я с ним работать. Второй – эксперт по лингвистике со степенью по археологии. Третий – врач, специализирующийся на повреждениях головного мозга и психологии.

Если обобщить, то можно разделить большинство присутствующих на пять групп: два пилота, два инженера, два врача, два IT-специалиста и два робототехника. Но вот последние члены команд каждого из кораблей кардинально отличаются от всех остальных, по меньшей мере внешне. Археолог-лингвист, австралийка Шарлотта Льюис. Уверен, она будет в команде «Пакс». А вот ее полная противоположность еще не представилась. Он сидит рядом с Чэндлером, откинувшись назад и оглядывая всех вокруг холодным взглядом. Загорелое худощавое лицо с резкими чертами – по нему не скажешь, сколько на самом деле этому человеку лет; несмотря на то что он коротко острижен, в висках проглядывает седина. На нем темно-синий костюм, однако у меня такое ощущение, что он ему не по размеру, как если бы его заставили так одеться только сегодня. Думаю, он военный.

– Привет, я Изуми Танака, – обращается к нему на почти идеальном английском врач-психолог азиатской внешности.

– Дэн Хэмпстед. Рад знакомству, мэм.

У него южный акцент – возможно, техасский.

– Я врач, специализирующийся на повреждениях мозга и любых других травмах головы. И еще у меня докторская степень по психологии, я изучала психологическое поведение в маленьких группах, особенно в стрессовых ситуациях и при посттравматических стрессовых расстройствах.

В ответ Хэмпстед кивает, но смотрит куда-то в сторону.

– Хорошо, в предстоящем путешествии это может пригодиться.

– А чем вы занимаетесь?

– Я служу в военно-воздушных войсках США.

Все разговоры вокруг и вполовину не такие интересные, так что я замечаю, что прислушиваться стали все, желая узнать, кто же этот замкнутый двенадцатый член команды.

– Вы будете помогать с управлением кораблем или с навигацией?

– Я буду делать все, что нужно, мэм.

Слова повисают в воздухе, как заранее не подготовленное утверждение. Однако доктор Танака не теряется.

– Ну так мы все будем. Рада знакомству, мистер Хэмпстед.

Да, он явно будет на «Форнакс». Так сказать, на самом острие копья.

Интересно, на какой корабль определят меня? Надеюсь, на «Пакс», ведь именно его команда будет пытаться первой установить контакт. Это всего лишь моя догадка, но, как бы опасно это ни было – я хочу при этом присутствовать. На «Паксе» моим навыкам найдется лучшее применение, и я смогу хоть на что-то повлиять.

Наконец, в комнату входит Фаулер в сопровождении одного человека из персонала миссии и большого количества помощников. Они все рассаживаются за двумя длинными столами, когда приносят обед. Мне достается салат из яблок, сельдерея и грецких орехов, и это лучшее, что я ел за последние годы. Он кажется мне настолько вкусным, что все, о чем я могу думать, – как взять себя в руки и есть медленно.

После этого нам приносят папки с документами, на обложке которых значится «ПЕРВЫЙ КОНТАКТ – МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ БРИФИНГА – КОНФИДЕНЦИАЛЬНО», и чуть ниже – «Джеймс Синклер, доктор медицинских наук, доктор философии». Хорошо, как раз смогу прочитать их, пока ем. В первую очередь меня интересуют биографии членов команды и наличие у них докторской степени. Как выясняется, она есть у всех, кроме двоих.

Первая – это Лина Фогель, IT-специалист. Несмотря на вполне рядовое образование, у нее около двух дюжин патентов, и, кроме того, именно она создала одну знакомую мне программу, которая несколько лет назад была весьма популярной.

Что ж, это хороший знак. Кто бы ни собрал эту команду, он явно выбирал людей не по тому, насколько хорош их послужной список и как они будут держаться перед камерой в выпуске новостей.

Второй человек без докторской степени – Дэн Хэмпстед. Майор Военно-воздушных Сил, двадцать два года службы, шестьсот часов боя в более чем ста восьми военных операциях – вот все, что нужно знать о нем. Хотя список им убитых и отсутствует, есть список медалей: четыре креста «За летные боевые заслуги» с планкой «Доблесть», восемь медалей Военно-воздушных Сил с планкой «Доблесть», пять медалей Похвальной Службы, два «Пурпурных сердца». Хэмпстед вырос в пригороде Эль Пасо, закончил Техасский университет A&M, а потом – Школу истребительного вооружения ВВС США. Не женат, детей нет, как, впрочем, и у всех здесь присутствующих.

Далее в папке я нахожу схемы каждого из модулей кораблей. Все они производились в различное время различными агентствами и конструкторскими бюро. Есть ощущение, что некоторые из них доделали всего пару месяцев назад, а некоторые – около года. Фаулер говорил мне, что план разрабатывался уже на протяжении некоторого времени, но точно ясно, что они очень спешили его закончить. Некоторые страницы в папке лежат не по порядку, а некоторые вообще отсутствуют.

Как и члены команды, модули кораблей представляют собой мешанину, собранную из чего только возможно и сваленную в кучу в отчаянной попытке спасти человечество. Но это лучшее, что у нас есть.

У меня возникло много вопросов после того, как Фаулер вкратце рассказал обо всем, и некоторые из основных я задал. Но осталось множество более детальных, которые, если на них не ответить, могут похоронить всю нашу миссию. Кое-что прояснилось после прочтения папки с документами, но далеко не всё. Может, тут в конце есть рубрика «Вопросы и ответы», а может, на некоторые вопросы ответов просто не существует.

В любом случае мне нужно запомнить все, что смогу. Человечество бросает кубик в последний раз, и мы должны быть уверены, что сделали все возможное, чтобы увеличить наши шансы.

* * *

Фаулер включает экран, на котором тут же возникает надпись «Операция Первый Контакт».

– Всем здравствуйте. Рад вас приветствовать в Космическом центре Кеннеди. Меня зовут Лоренс Фаулер, я директор НАСА. Во-первых, запомните, что это был последний раз, когда вы вот так все вместе собрались перед обедом. Нам нужно многое обсудить и составить план, при том что времени у нас очень мало. Через несколько часов большинство из вас на сверхскоростных самолетах отправятся к своим точкам запуска по всему миру: в Россию, Гвиану, Японию и Китай. Здесь останутся доктор Чэндлер и доктор Синклер, мистер Уоттс, а также майор Хэмпстед.

В течение шестнадцати часов мы начнем запускать компоненты кораблей. Первые модули будут нести только запасы еды и инструмент, но не людей. Нам нужно проверить, как артефакт отреагирует на их появление на орбите. В зависимости от того, что мы увидим, будут скорректированы дальнейшие действия.

Я не собираюсь сейчас проговаривать все этапы миссии и все риски – вы их и так знаете. Сегодня поговорим о неизвестных аспектах предстоящей миссии и составим максимально возможный план действий.

* * *

Нажав кнопку, Фаулер вызывает на экран ту же симуляцию, что он показывал мне в Эджфилде: корабли формируются в космосе, а затем начинают свой полет к артефакту.

– С того момента, как зонд обнаружил артефакт, в дело вступили наземные телескопы. Согласно их наблюдениям, объект находится между орбитами Земли и Венеры, то есть примерно в двенадцати с половиной миллионах километров или в половине световой минуты от нашей планеты.

На экране появляется следующий слайд, на котором изображена встреча двух кораблей с артефактом.

– По нашим примерным подсчетам полет до цели Альфа займет около четырех месяцев. Как только вы доберетесь туда…

Он только что пропустил несколько моих вопросов, так что я вынужден, как первоклассник, поднять руку.

– Доктор Синклер?

– Просто любопытно. А артефакт – Альфа – перемещается?

– Да.

– Каков вектор движения?

– Ну, у нас есть только данные за двадцать пять часов наблюдений, но похоже на то, что он направляется к Солнцу.

– Скорость объекта растет?

– Понемногу, – медленно кивает Фаулер. – Более точных данных у нас нет.

– Понял. Но давайте представим на мгновение, что вы экстраполировали имеющиеся данные. Какой путь будет у объекта? Он встретится с Венерой или Меркурием?

– Нет. По нашим оценкам, он достигнет Солнца, но точное время мы не можем назвать.

В комнате повисает такая тишина, что можно услышать звук от падения булавки на пол. Мин смотрит на меня, понимая, к чему я клоню.

– Потому что вы не знаете скорости. У вас мало данных.

– Верно, – говорит Фаулер, и по его глазам видно, что он тоже понимает суть моих вопросов. Но он все же дает мне договорить.

– Точка встречи, о которой говорилось на брифинге, установлена на основании двадцати пяти часов наблюдений за скоростью артефакта. У меня вот какой вопрос: что, если мы ошиблись? Так мы можем промахнуться на семь миллионов миль.

Григорий качает головой.

– Но у корабля есть маневровые двигатели. Мы всегда можем скорректировать маршрут. – Ткнув пальцем папку с бумагами, он добавляет: – К тому же у нас есть телескопы.

Мин, сидящий между мной и Григорием, вытягивает руки.

– Да, но корабельные телескопы не такие мощные, как наземные. Суть в том, что вы оба правы. Мы можем корректировать курс, но Синклер говорит о том, что это не важно, если мы не имеем точных сведений о способности артефакта к ускорению.

Я киваю.

– Вы же говорили, что он на солнечных батареях, – замечает Григорий. – А значит, мы можем спокойно допустить, что его ускорение будет расти тем больше, чем ближе он будет к Солнцу. Хотя с теми данными, что у нас есть сейчас, более точную оценку мы дать не можем. Ну и к тому же они в любой момент могут включить ускорители, если они у них есть.

В этот момент Чендлера прорывает как вулкан, долгое время готовившийся к извержению.

– Это все спорные предположения. Вы ставите вопросы, которые мы не можем решить. Мы не можем снизить солнечное излучение – если, как вы утверждаете, для них это топливо, – и в то же время мы не можем значительно увеличить способности к разгону наших кораблей.

– Конечно, можем! – Григорий выглядит оскорбленным.

– Ну давайте, скажите нам – как, доктор Соколов.

– Больше двигатель, больше запас топлива, больше ускорение.

– И задержать запуск? – вставляет Чэндлер. – Во сколько раз увеличится скорость? В десять? В двенадцать?

– Мы можем легко утроить ее.

– В любом случае я повторю то, что сказал ранее: это все домыслы. Доктор Синклер говорит просто потому, что ему нравится себя слушать. – Чэндлер кивает в сторону остальных. – Эти люди положили свою жизнь и работу на то, чтобы эта миссия состоялась. А вы за пятнадцать минут хотите все разрушить. И вообще, до этого момента доктор находился в тюрьме, насколько мне известно. И он единственный, кто выжил во время мятежа. Надеюсь, мы-то с вами лучше, чем его сокамерники. Поэтому давайте дадим планировать миссию тем, кто умеет это делать, а сами сфокусируемся на нашей работе, от которой и будет зависеть успех.

Я глубоко вздыхаю, пока глаза всех присутствующих обращаются ко мне: прямо как на замедленной съемке с теннисного матча. Я не отступлюсь. Этот человек годами оскорблял меня с экрана телевизора, но тогда я не мог за себя постоять – мне запретили адвокаты, – а после того как меня закрыли, никто и не подумал взять у меня интервью. Но сейчас я буду драться.

– Это правда, – начал я, – до сегодняшнего дня я был в тюрьме, и всего лишь несколько часов прошло с тех пор, как меня включили в эту миссию. И да, это не моя специализация, но все вышеперечисленное не означает, что я не прав. А то, что вы чем-то долго занимаетесь, не делает вас автоматически правым. Наоборот, чаще всего вы становитесь слепы к другим возможностям и ослабляете свое воображение. Вы поступаете так, как привыкли, и принимаете решение, не рассмотрев всех вариантов.

Взгляд Чэндлера вперивается в меня.

– И куда привело вас ваше воображение? Что думают остальные об этих самых возможностях?

– Да какая разница. – Я пожимаю плечами. – Дело не во мне и не в вас. Дело в миссии и в том, что мы должны показать лучшее, на что способны. Смотрите, находясь в космосе, мы сможем оперировать только тем, что у нас будет. Если мы взлетим и поймем, что не можем догнать артефакт, то не сможем просто дозаказать еще несколько двигателей или немного топлива на орбиту. И это будет означать провал. Вся миссия закончится ничем, если мы не сможем догнать его.

Я повернулся к Григорию и Мин.

– Все, что я предлагаю, – прогнать несколько симуляций, чтобы иметь представление о кривой ускорения этой штуки и провести расчеты для прогнозирования возможности встречи с ней.

– Я согласен, – горячо кивает Григорий.

– Как и я, – вторит ему Мин.

Чэндлер смотрит на меня в упор. Фаулеру я сразу сказал, что хочу сделать, как только увидел первое изображение артефакта.

– И нам нужно знать, чем еще мы можем оперировать.

Он наклоняется ко мне.

– Вот что нам точно известно, – продолжаю я. – Уровень солнечного излучения снижается, но неравномерно. Земля находится в поясе, более всего подверженном изменениям. Прямым курсом к Солнцу движется неизвестный корабль. Два этих факта ведут к бо́льшему количеству умозаключений, чем мы можем себе позволить в условиях жесткой нехватки времени. Я не прошу вас исследовать его. У меня только один вопрос: вы нашли второй артефакт?

Фаулер бросает взгляд на человека, сидящего по другую сторону стола. По виду он средних лет, коротко стриженный, в очках с тонкой оправой. До этого момента он не произнес ни слова и сейчас тоже продолжает молчать, изучая меня холодными глазами, а затем медленно кивает Фаулеру.

– Да. Пятнадцать минут назад мы обнаружили еще один.

15

Эмма

Меня будит тревога. На какой-то момент я вспоминаю вчерашнее утро на МКС, когда все было по-другому: у меня была команда и…

На экране возникает сообщение:

УГРОЗА СТОЛКНОВЕНИЯ

Первые элементы нового облака обломков ударяют по обшивке капсулы со звуком, похожим на взрывы петард.

Из динамика раздается голос координатора из Годдарда.

– Наденьте шлем, командир. Мы поведем.

Стоит мне только надеть шлем, как капсулу тут же начинает дико трясти. Из-за маленького пространства меня бьет об стены, то и дело сталкивая с телом Сергея. Ослабленное тело болью отзывается на каждый удар.

Осколок, который оказывается разломанным модулем, я успеваю мельком заметить в иллюминатор. Уверена, он пролетел совсем рядом с моей капсулой, когда меня разбудили. Если бы обломок летел точно в цель, центр управления разбудил бы меня или заставил бы изменить курс. Здесь, на орбите, это будет происходить постоянно, и предсказать изменения в траектории такого поля обломков совершенно невозможно.

Лишь только стихает шум от града маленьких обломков, как следует сильнейший удар – как будто огромной кувалдой – точно в борт корабля. Я замираю и прислушиваюсь, замечая краем глаза, как мимо проплывает упаковка сухого пайка. Отличный знак – капсула не разгерметизирована.

Увидев, что на экране появилось новое сообщение, я тянусь вперед, собираясь прочитать его, но не тут-то было.

Капсула внезапно вздрагивает несколько раз подряд, так что меня начинает мотать от стены до стены, точно мышку в жестяной банке, которую играючи трясет в руке ребенок.

Схватившись за крепежные ленты на стене, я чувствую, что меня тошнит, и пытаюсь задержать дыхание, но неожиданно врезавшееся в меня тело Сергея заставляет ослабить захват. До меня доносится второй звук столкновения, еще более громкий. Ударившись о стену, я резко выдыхаю, и у меня темнеет в глазах.

Воздух, как из проколотого воздушного шарика, со свистом устремляется в возникшую пробоину, размером не более кулака. К счастью, притянутое тело Сергея затыкает ее, чем и спасает мне жизнь.

Я одна, в полной тишине неуправляемой капсулы, моргая, пытаюсь поймать ускользающее сознание.

На экране снова вспыхивают сообщения – одно за другим. Значит, коммуникаторы еще работают. Я пробую прочитать их, но перед глазами все плывет, и буквы растворяются, как чернила в сильный ливень. Черные точки становятся все больше и больше, пока не заполняют собой все вокруг.

16

Джеймс

В зале предполетного инструктажа все даже перестают есть. Раздающиеся то тут, то там хлопки папок приводят к тому, что страницы свободно вылетают из них. Все молчат, пытаясь осознать то, что только что услышали: существует и второй артефакт.

Помощники Фаулера перестают печатать и поднимают на него глаза, как и я. Команда ждет, когда я задам следующий вопрос.

Комната вокруг сужается до тех пор, пока не остаемся только я и Лоренс, обстреливающие друг друга вопросами и ответами, будто два наших мозга объединились, чтобы обмениваться информацией напрямую.

– Местонахождение?

– Десять миллионов миль за Марсом.

– Размер? Форма?

– Думаю, такой же, как и ранее обнаруженный артефакт. Или корабль, если они управляются сами по себе.

– Направление? Скорость?

– Неизвестны.

– Как вы его обнаружили? Еще один зонд?

– Наземный телескоп.

– Но как? – спросил я и тут же сам дал ответ. – Вы проследили в обратном направлении курс первого артефакта – курс Альфа.

– Да.

– Можно предположить, что точка запуска у них одна и та же.

– Вполне возможно. Второй артефакт мы называем Бета, а место их предполагаемого старта – Омега.

Очень интересно. Значит, в точке Омега должен быть корабль большего размера или какая-нибудь база. Голова гудит из-за внезапно возникших вариантов. Все стало гораздо сложнее – буквально на порядок.

Лина Фогель, IT-специалист, входящая в команду «Пакс», неожиданно откашливается, нарушая паузу:

– Я извиняюсь, но мои знания в этой области сильно ограничены. Так что немного бы контекста не помешало.

Фаулер поднимает глаза, как будто только сейчас осознав, что в комнате есть и другие люди.

– Конечно. Что вы хотите знать?

– Ох, ну… О каких расстояниях идет речь?

– Пожалуйста. – Фаулер берет чистый лист со стола. – Представьте, что этот клочок бумаги – наша звездная система с Солнцем в самом центре. Планеты и астероиды вращаются по своим орбитам в одной и той же плоскости, потому что образовались из газопылевого облака, которое, из-за сохранения момента импульса, представляло собой диск.

Лина неуверенно кивает.

– Извините, – продолжает Фаулер, – но к предстоящей миссии это не относится. Суть в том, что все планеты двигаются вокруг Солнца по определенным маршрутам или орбитам. В основном это круги, но не идеальные, конечно. Некоторые из них вытянуты более, чем другие. В то же время большинство комет вращается в другой плоскости, как, кстати, и Плутон.

Он держит листок бумаги в одной руке, а второй водит вокруг него в различных плоскостях.

– Представьте себе космос как своего рода ткань или лист бумаги, на котором лежат все планеты, луны, астероиды и другие космические объекты. – Он нажимает пальцем на листок. – Массивные объекты продавливают ткань и притягивают более мелкие к себе. Мы называем это эффектом гравитации.

В комнате раздается несколько сдавленных смешков.

– К примеру, возьмем нашу Луну. Мы считаем, что примерно через пятьдесят миллионов лет после формирования Солнечной системы планета вроде Марса столкнулась с Землей. Луна – это осколок, оставшийся после такого столкновения. У нашей планеты больше масса, диаметр составляет три целых и примерно две трети от лунного, и еще Земля в два раза плотнее. Все это вместе приводит к тому, что масса Земли больше в восемьдесят один раз. Маленькая масса Луны в первую очередь обусловливает низкую силу притяжения на ее поверхности.

Фаулер обращается к одному из ассистентов с просьбой подержать ему листок, после чего продолжает:

– Таким образом, все планеты вращаются вокруг Солнца, потому что это самый тяжелый объект нашей звездной системы. Вообще, 99,9 процента всей массы системы – это масса самого Солнца. Его диаметр больше земного в 109 раз – то есть около 864400 километров в поперечнике. Но вот чтобы удержать на месте Луну, нашей массы вполне достаточно. – Фаулер вдавливает второй палец в листок. – Луна находится в гравитационном колодце Земли и никуда в ближайшем времени не улетит. Взгляните на это таким образом, что притяжение каждой из планет Солнечной системы – это своего рода холм, на который должен взбираться объект, чтобы улететь отсюда.

Фаулер указывает на Григория, Мина и других космонавтов, инженеров и навигаторов:

– Когда мы говорим о расстояниях – а, как вы можете заметить, в розданных вам папках местоположение объекта Альфа указано во взаимосвязи с орбитами планет, – все здесь присутствующие держат в уме влияние гравитации на скорость и количество затраченной энергии, требуемой для ее достижения.

Он вдавливает палец сильнее.

– Поскольку Земля тяжелее и ее гравитация выше, требуется гораздо больше энергии для достижения первой космической скорости, чем, скажем, в случае с Луной. Мы снижаем объем необходимой энергии за счет низкой околоземной орбиты и, увеличивая скорость, используем эффект пращи для выхода из гравитационного колодца.

Фаулер сглатывает, чтобы перевести дух.

– Просто для примера – именно таким образом была бы организована экспедиция на Марс. Спланировав по времени запуск кораблей, мы бы стали преодолевать притяжение Земли поэтапно, как если бы – помните прежнюю ассоциацию? – взбирались на холм. Мы вырываемся из земной атмосферы и используем орбитальную скорость нашей планеты, чтобы запустить корабль-пращу к Марсу. Большую часть времени мы будем находиться под воздействием гравитации Земли, которая тянет нас назад, но мы используем ее, чтобы толкнуть нас вперед. Для такого маневра энергии нужно тем меньше, чем дальше мы находимся и чем слабее сила гравитации. В какой-то момент времени мы окажемся на вершине холма – точке, в которой действующее на нас земное притяжение будет равно марсианскому. Позади нас будет склон, ведущий к Земле, а впереди – такой же склон, но уже ведущий к Марсу. Когда эта точка будет пройдена, влияние марсианского притяжения значительно возрастет, и мы, если так можно выразиться, «покатимся вниз с горы» по направлению к нашей цели, соблюдая требования по расходу топлива и ускорению.

Фаулер оглядывает группу: Григорию и Мин явно скучно, Лина внимательно кивает.

– Навигаторы и инженеры понимают всю важность таких расчетов, потому что каждую минуту они должны помнить, с какой орбитальной скоростью они работают и каково гравитационное воздействие на корабль. На них оказывает большое влияние, уж если хотите, требуемая энергия.

Астрономическая шутка вызывает слабые смешки, в основном в окружении Фаулера.

– И все вышесказанное нас автоматически возвращает к двигателям – насколько мощными они должны быть и какое количество топлива нужно? Откровенно говоря, мы не знаем.

Доктор указывает на одну из ассистенток.

– Не могли бы встать вот тут? – И, обращаясь к команде, добавляет: – Эта молодая леди – Солнце.

Она улыбается, немного смущенная оказанным ей вниманием.

Аналогичным образом Фаулер расставляет четверых других ассистентов в разных частях комнаты, шагами отмеряя расстояние между ними.

– А эти ребята будут планетами. Внутренними – то есть находящимися внутри Пояса астероидов. И они все вращаются вокруг Солнца с разной скоростью и на разном расстоянии. Меркурий – в тридцати шести миллионах миль от Солнца, Венера – в тридцати миллионах от Меркурия, Земля – приблизительно в двадцати шести миллионах миль от Венеры. А Марс – в пятидесяти миллионах миль от нас в самой близкой точке орбиты.