Вьетнам. Отравленные джунгли

– Ваше дежурство, товарищ Динь, – устало махнул рукой Андрей. – Занимайте места операторов, сканируйте воздушное пространство. В случае появления самолетов неприятеля – немедленно докладывайте.

– Есть, товалися майор! – Бравый лейтенант лихо отдал честь и разразился командными возгласами. Для постороннего они звучали потешно, хотя ничего смешного в этом не было. Вьетнамцы любили улыбаться, были приветливы и благодушны, но за этой ширмой скрывалась серьезная нация – со строгой дисциплиной, стойкостью и самоотдачей. Вьетнамцы свято верили в правоту своего дела, и порой брала жалость за американцев – неужели те и впрямь решили, что эту нацию можно победить? Места операторов и вспомогательного персонала вьетнамцы заняли за считаные мгновения – просто разлетелись и уже находились на местах. За случайный пуск волноваться не приходилось – нечем стрелять. Дым над стартовыми позициями уже развеялся. Подошли офицеры – выжатые, обмусоленные. Саня Давыдов подтягивал трусы в горошек и виновато улыбался – резинка растянулась. Андрей мысленно усмехнулся: и это инженерно-интеллектуальное ядро зенитно-ракетного комплекса?

– Все в порядке, командир? – неуверенно улыбался Вадим Гарин. – Все, что нас не убивает, делает нас сильнее?

– Все, что нас не убивает, попытается это сделать еще раз, – отрезал Раевский. – Так что не расслабляемся, товарищи.

– Ага, расслабишься тут… – проворчал Газарян.

Представшая с холма панорама не взывала к идиллическому спокойствию. В городе Ханьхо горели здания – не меньше двух десятков. Что это было – жилые дома, промышленные объекты, административные строения – отсюда не видно. Над городом стелился дым, сквозь который прорывались всплески огня. Там сновали машины – пожарные, военные, мелькали фигурки людей. Над железнодорожной станцией зарево не стояло, значит, ЗРК свою работу выполнил. На паре участков что-то дымилось, но пожарные справлялись. Мост «Зуб Дракона» стоял как влитой, хотя все пространство вокруг него затянуло дымом. Из серых завихрений проявлялись решетчатые конструкции пролетов, массивные опоры, погруженные в воду. Длина моста достигала 170 метров – не бог весть, тот же Коммунальный мост в родном Новосибирске в десять раз длиннее, – но для Вьетнама с его узкими речками это была серьезная конструкция. К югу от моста бомбы повредили полотно – там уже возились люди. Зенитный комплекс Овчарова на востоке загадочно помалкивал. Там обильно произрастал кустарник, и элементы комплекса имели хорошую маскировку. В небе над мостом барражировали два американских самолета. Словно ястребы, витали кругами над потенциальной жертвой. У одного барахлило управление – самолет заваливался на крыло, пилоту приходилось стараться, чтобы поддерживать курсовую устойчивость. Бомбы они скинули, бомбить было нечем, но что-то держало их в этом районе, возможно, вели съемку или проводили визуальную разведку. Они барражировали на высоте примерно трех километров. ЗРК Овчарова хранил молчание – скорее всего, шло перезаряжание. Гавкнули зенитные орудия – явно для острастки. В синем небе обрисовались облачка разрывов. Самолеты стали смещаться к юго-востоку, к морю – их словно ветром сдувало. Явно уходили – медленно, неохотно. Пилоты набрали высоту. Экипажу поврежденного самолета удалось справиться с управлением, выровнять машину. Второй поначалу пристроился в хвост, но вдруг отвалил от первого и стал разворачиваться! Не мог он просто так уйти, душа не давала! Начал разворачиваться по широкой дуге, при этом пилот сбрасывал высоту, чтобы не попасть под огонь ракетного комплекса.

– Что делает, гад! – ахнул Романчук.

– Это не к нам, – проворчал Давыдов. – Последняя попытка атаковать мост…

Отказать американским летчикам в храбрости было бы несправедливо. Они упорно бились за свои сомнительные ценности! Не прошло и минуты, как «F‐105», поблескивая серым фюзеляжем, пошел обратно. Он двигался над руслом реки, совершая пологое снижение. Вьетнамцы разбегались – и кому-то повезло. Но не всем. Бомбовый боезапас пилот истратил, но на борту имелась скорострельная пушка, крупнокалиберные пулеметы. Он открыл огонь из всего оставшегося вооружения. На участке с поврежденным полотном прогремели еще два взрыва. С насыпи скатились фигурки – кто-то потом поднялся, пустился наутек, другие остались лежать. В полотне зияли повреждения. Самолет летел на мост, пикировал под углом тридцать градусов. Но едва ли в планы летчика входило повторение подвига Гастелло. Это была устрашающая акция, стрелок вырабатывал оставшийся боезапас. На мосту никого не осталось, брызгал щебень, ползла насыпь. Открыла огонь зенитная артиллерия, но расчетам требовалось время, чтобы сменить угол наклона к горизонту. Рваный залп не принес результата. Ракетный комплекс в подобной ситуации был бессилен. Самолет красиво прошел над мостом, траектория изогнулась коромыслом.

– Он словно на летном празднике работает, сука… – сплюнул Романчук. – А толку от этих потуг?

Практическая польза от содеянного вряд ли имелась, за исключением десятка убитых вьетнамцев. Повреждения на полотне легко восстанавливались – местные дорожники имели наработанный опыт. Заходить на второй круг пилоту было не с чем. Он снова развернулся, но теперь отправился на восток – под защиту своих корабельных батарей в Тонкинском заливе.

– Нагадил и свалил… – продолжал выражаться Романчук.

Но далеко самолет не ушел. В зенитных артиллерийских полках тоже работали советские специалисты, учили местных воинов премудростям артиллерийской науки, и стрельба на догонных курсах сюда входила. Пара орудий произвела нестройный залп. Снаряд задел фюзеляж в районе хвостовой части! Самолет тряхнуло, из фюзеляжа вывалил густой дым. Пожар на борту был явно «неоперабельным», самолет задрожал, клюнул носом, начал резко терять высоту. Недолгое время пилот пытался вывести его из пике, потом оставил тщетные попытки. Сработала катапульта, и летчика вышвырнуло в небо, распахнулся купол парашюта. Его закачало, как маятник, и парашют едва не сложился. Злорадно засмеялись офицеры. В стороне заулюлюкали вьетнамцы, тоже следившие за развитием событий. Самолет упал в километре от насыпи – где не было ни людей, ни объектов. Огненный шар поднялся в небо. Парашютисту тоже не повезло – его расстреляли автоматчики, взбешенные гибелью товарищей.

– Что и требовалось доказать, – пробормотал Андрей. – Ладно, хоть не создал угрозу пожарной безопасности…

Снова навалилось опустошение. Прав ли был Колумб, открыв Америку?

– А чего они хотели, сами начали… – мстительно процедил Газарян.

Остальные угрюмо помалкивали, потянулись к сигаретам, лежащим на столике.

Вразвалку подошел сержант Сабуров в расстегнутой рубахе и шортах до колен – на вид и не скажешь, что отличник боевой и политической подготовки, а также победитель социалистического соревнования между военнослужащими срочной службы. Парень был физически развит и неглуп, полностью контролировал своих подчиненных.

– Распоряжения будут, товарищ майор? Я так понимаю, мы не получили приказ о передислокации?

– Стоим на выбранной позиции, сержант. Собирай свое войско, пусть командуют: перезарядить пусковые установки. В ближайшее время не понадобятся, но вот что будет дальше – мутный лес.

– Есть! – приложил руку к пробковому шлему сержант и вразвалку двинул прочь.

– Думаете, снова прилетят? – задумался Гарин. – Сколько мы их сегодня сбили? Половина точно не вернется на базу.

– Прилетят, – вздохнул Андрей. – Не сегодня, так завтра. В городе они уже похозяйничали, а вот с мостом успеха не добились. Этот мост у них костью в горле, сколько зубов уже сломали.

– Вьетнамцы считают, что «Зуб Дракона» – заговоренный, – заметил Газарян. – Дескать, духи помогают в борьбе за правое дело. Или боги – я точно не разбираюсь. Я вообще не понимаю, как идеалы марксизма-ленинизма в их сознании сочетаются с суевериями и богобоязнью. Такое возможно, Андрей Иванович?

Остаток дня расчеты ЗРК жили обыденной жизнью. Горячих сводок из разведывательного управления не поступало, но операторы продолжали сканировать небо: самолеты могли прилететь откуда угодно. Пусковые установки были готовы к стрельбе. Обученные вьетнамские зенитчики под руководством советских товарищей заканчивали маскировочные мероприятия. Доложил командир охранного взвода товарищ Вань (парня, разумеется, нарекли Ваней): прибыла смена, охрану комплекса принимает взвод старшего лейтенанта Му Чиня, а подразделение Ваня выводится в Ханьхо. У Вани имелся переводчик с терпимым знанием русского языка, от него и получили свежие известия. В Ханьхо все плохо, разрушено несколько промышленных предприятий, бомбы попали в жилой сектор – там завершается тушение пожаров, из-под завалов вытаскивают выживших. Много погибших – женщин, детей, стариков. Городские больницы переполнены – у людей осколочные раны, сильные ожоги, обширные контузии. У паренька, что частил по-русски, слезы навернулись на глазах, он шмыгал носом – под бомбежкой в этот день погибла его мать, пострадала сестра. Но он не мог покинуть службу, которую ему доверила Родина. Железнодорожная станция повреждений не получила, за исключением метко пораженной водонапорной башни. «Зуб Дракона» тоже уцелел – отремонтировать поврежденный путь труда не составляло. Досталось зенитной батарее – погибли почти все расчеты, разбиты два орудия 61-К, поставленные Советским Союзом. Истребительная авиация ДРВ, к сожалению, прибыть в район не смогла, все «МиГ‐17» и «МиГ‐21» работали в окрестностях Ханоя, подвергшегося невиданной атаке. Всем сегодня досталось, особенно мирному населению, которое по определению ни в чем не виновато…

Вьетнамцы печалились, украдкой вытирали слезы. Все они были местными, в городе проживали их семьи, родственники, друзья. «Христофор Колумб» определенно был не прав, мрачно подумал Андрей, глядя в лица солдат.

– Что-то я не пойму, кто сегодня победил? – посмотрел на него Газарян. – Не иначе дружба, товарищ майор?

Глава вторая

К наступлению темноты взвод товарища Му Чиня взял объект под охрану. Часть бойцов ушла в дозоры, несколько человек с радиостанциями разместились в джунглях. Объект охранялся с суши и с воздуха. Аппаратура запитывалась, работала РЛС раннего обнаружения. Вчерашние курсанты получили подробные инструкции на все случаи жизни. «Нападение дракона не учли, товарищ майор, – заметил Газарян. – Впрочем, дракон у них священное животное – как корова в Индии, с драконом воевать нельзя…» Эфир был чист, связаться со вторым подразделением дивизиона оказалось несложно. «Рад, что вы целы, Андрюха, – радостно возвестил майор Овчаров. – Мост пока держим, местные путевые бригады устраняют повреждения. Наши тоже все целы, у охраны двое раненых, и курсант ногу сломал, когда через капот «Урала» кувырнулся. Осколки ТЗМ повредили – по счастью, только ходовку, ремонтируем. А так все нормально, стоим на дежурстве, проводим регламентные работы».

Вечерняя мгла улеглась на Северный Вьетнам. На первых порах было непривычно – в шесть часов вечера густая тьма, причем в любое время года. Но как-то притерпелись, нет таких неудобств, к которым не смог бы привыкнуть советский человек. Жара и духота к вечеру не спадали, влажность только усилилась. Прожектора в целях маскировки не включали, довольствовались фонарями и тусклым освещением кабин. От города распространялся запах гари, но и к нему привыкли. С Тонкинского залива доносилась канонада. Ухало на севере, в небе переливались лиловые зарницы. В Ханьхо было тихо – все, что могли сотворить американцы, уже сотворили. Отдохнуть не удалось – боевое дежурство никто не отменял. С первыми дождевыми каплями на стартовые позиции прибыла проверка – подошли два «газика» и разбитый японский грузовичок, доверху набитый автоматчиками. На КПП его не пускали – снова языковые сложности, а автоматчики в кузове сами не знали, кого охраняли. Им сказали ехать, они и поехали. Пришлось вмешаться – сигнал с командного пункта уже получили. Андрей облачился в брюки, надел рубашку, сверху набросил дождевик – что-то подсказало, что лишним не будет. Прибывшие офицеры не выражали возмущения по поводу проволочки. Принцип «лучше перебдеть, чем недобдеть» работал на всей территории Северного Вьетнама. Прибыли трое – капитан из учебного центра (знакомый по лицу, но незнакомый по фамилии), подполковник Коняев – один из заместителей генерал-майора Малашенко, командующего ограниченным контингентом советских советников, и незнакомый подполковник с блестящим от дождя черепом. Форму во Вьетнаме не носили, сориентироваться было трудно. Гражданский образ офицера дополнял «бухгалтерский» портфель с массивной застежкой.

– Подполковник Аверченко, – представился незнакомец. – Прибыл вчера из столицы, к новому витку напряженности, так сказать. Должен провести инспекцию всех подразделений и предоставить руководству подробный рапорт: как вы тут живете, как воюете. Будем знакомы, майор, – протянул короткопалую ладонь подполковник. – Наслышан о действиях вашего подразделения, хотелось бы осмотреться. В хозяйстве майора Овчарова мы уже побывали, в Ханое тоже посчастливилось поприсутствовать во время боевой работы…

Это было так кстати, весь день мечтали! Пришлось включить дополнительное освещение, построить офицеров и бойцов срочной службы – естественно, не голышом. Дождь усилился, но это было лучше, чем париться в духоте.

– Надо же, – поцокал языком Аверченко после представления офицерского состава, – Раевский, Давыдов… Прямо «бастион Раевского» какой-то. Багратиона нет?

– Багратиона нет, товарищ подполковник. Но в хозяйстве товарища Овчарова есть Платов, есть Уваров…

Проверяющий засмеялся, он был настроен доброжелательно. Группа военных советников жила и работала по уставу – с этим не поспоришь, да и боевые потери минимальные. Косили тропические болезни, медики зафиксировали несколько «психиатрических» случаев, связанных с нервным надрывом и последствиями контузий. Кого-то лечили на месте, других отправляли в Союз. О том, что будут сложности, перед командировкой не скрывали, люди знали, на что шли. Претензий к рядовому составу не имели, с местными не собачились, наоборот, дружили. А если случались инциденты, то сор из избы не выносили, проблемы решали на местах, используя все имеющиеся средства. Инциденты случались редко – всех, кто имел отношение к Вооруженным силам СССР, досконально проверили еще на родине, и неблагонадежных отсеяли. Неуставные взаимоотношения пресекались на корню сержантами – они предпочитали не наживать неприятности на свои головы. Визит проверяющего продолжался час, он осмотрел позиции, поговорил с людьми. Особенно подполковника интересовало, сколько самолетов сбили сегодня, сколько вчера, какое количество ракет, стоящих миллионы советских денег, ушло в пустоту. «Из зарплаты будут вычитать», – догадался Газарян. Потом подполковник, основательно промокший, побежал в «газик», а Андрею удалось перекинуться парой слов с Коняевым.

– Все нормально, майор, не обращай внимания, – успокоил Николай Ефремович. – Москва довольна нашей работой, будут представления к правительственным наградам. Извини, что по темноте приехали – весь день в Ханое провозились, Павел Афанасьевич впервые в жизни под обстрел попал, сильно впечатлен и что-то поменял в своих жизненных установках. С утра в Хайфон поедет. Вы славно продержались. Сколько, говоришь, самолетов сбили? А если без прикрас? Штуки четыре, как минимум? Неплохой результат. У Овчарова – три плюс зенитчики под занавес одного свалили. И это не считая тех, что получили повреждения и убрались своим ходом, не выполнив задачу. Но порадовать нечем, майор, это только начало. Ты в курсе, информацию имеешь. Так что в ближайшие дни придется поработать. Сегодня налетов не будет – по данным разведки, на базах США все спокойно. Дождь усиливается, будет полоскать всю ночь – по крайней мере, наши синоптики в этом уверены. Возвращайтесь в лагерь – и шесть часов сна в награду за проделанную работу.

– Вот это подарок, Николай Ефремович! – восхитился Андрей. – Пожалуй, лучшее, что могли услышать.

– Оставьте вьетнамцев, пусть дежурят. Связь с базой – обязательна. В пять часов утра вы должны быть на посту. Ожидаются новые налеты. Сколько ЗУР у тебя осталось? Впрочем, не отвечай, подвезут еще, получите полный боекомплект.

– Тяжело сегодня нашим пришлось, Николай Ефремович? Потери в группе есть?

– Бог миловал… – Коняев смущенно кашлянул и пояснил: – Пара осколочных ранений у рядовых, два комплекса под Хайфоном – в металлолом, но народ успел рассыпаться, прежде чем летчики дали залп. Американцы точно сбесились – чувствуют, что война проиграна, и хотят обратить парижские переговоры в свою пользу, чтобы не выглядеть посмешищем в глазах всего мира. Будут наносить максимальный урон. В Ханое и в промышленной зоне Фухао сильные разрушения, уничтожены казармы, склады – дай бог, не последние. Окраины Хайфона, где военные объекты, с землей сровняли. Горят нефтехранилища, разрушили базу торпедных катеров в Хью. Ударили, сволочи, по аэродромам нашей истребительной авиации – вот «МиГи» сегодня практически и не летают…

– Надолго мы здесь, Николай Ефремович?

– А это ты у штатовцев спроси. Им точно известно. Как наиграются, так и поедем. У них склады с авиабомбами по всей Юго-Восточной Азии – надо же истратить это благолепие… В общем, отдавай распоряжение, и спать со своими орлами. Срочников оставь здесь – не баре, в гамаках поспят… под дождиком… Ну, бывай, майор, нам еще с Аверченко в Ханой выгребать по распутице…

Дождь в последующие полчаса разгулялся на славу, превратился в настоящий тропический ливень. Земля под ногами раскисла, дождевики не спасали. Ветер отсутствовал, жара не сходила, и все же дышалось легче. Офицеры загрузились в старенький автобус «ГАЗ‐651», приписанный к подразделению. Водитель, сержант Калинин, – рослый, поджарый, отпустивший усы с попустительства начальства, зевал за рулем. Служба – не бей лежачего, знай, верти баранку да опахалом махай. Говорить в салоне было невозможно – дождь стучал по крыше со всей страстью. Последним прибежал Газарян – вспомнил, что забыл на радостях свою непромокаемую сумку, пришлось вернуться. Офицеры меланхолично смотрели сквозь дождевые разводы на стеклах, как он бежит к автобусу, разбрызгивая грязь.

– Во как несется, – усмехнулся Давыдов, – словно колбу с холерой разбил.

– Я здесь, можно ехать! – проорал Армен, влетая в автобус.

– Калинин, кого ждем? – рявкнул Андрей. – Главный пассажир прибыл, можно ехать!

Водитель газовал, колеса расшвыривали грязь. Андрей сплющил нос о стекло, провожал глазами стартовые позиции, которые дождь превратил в месиво. Проплыла замаскированная ТЗМ, пусковая установка с нацеленной ввысь ракетой. Вьетнамские товарищи постарались – обмотали ее брезентом, забросали пальмовыми листьями, и все же очертания смертоносной игрушки проявлялись сквозь стену дождя. Мелькнула фигура часового на КПП. Боец был закутан в непромокаемый плащ и напоминал привидение из дождя. Лагерь в километре от позиции сооружали на скорую руку. Вьетнамцы вырубили поляну, сложили из бамбука несколько шалашей, накрыв их пальмовыми листьями, а на тропах вокруг лагеря поставили ловушки – свое любимое развлечение. На вопрос, рассчитаны ли эти ловушки только на янки и их пособников, вьетнамцы традиционно пожимали плечами, а переводчики растолковывали: ведь русским друзьям ничто не мешает ходить по тропам, верно?

Проселок в джунглях разбух от дождя и превратился в кашу. Причудливые «плакучие» деревья склонялись к дороге, ворохи вьюнов-паразитов терлись об автобус. Колеса проваливались в клейкую жижу, смрад из выхлопной трубы окутал машину, проникал в салон. Ухабы, заполненные водой, тянулись бесконечно. В сухую погоду это было терпимо, просто трясло, сейчас это вылилось в проблему – мощности двигателя не хватало. Калинин ругнулся, когда объехал глубокую яму и зацепил бортом нарост на дереве. Препятствие осталось сзади, и он протянул еще метров триста, прежде чем началась сплошная непроходимость – машина буксовала, колеса прокручивались вхолостую, залпы грязи летели из-под колес.

– И мы еще ругаем российские сельские дороги, – удивлялся Давыдов. – Уверяю вас, товарищи, они идеальны! Настоящее бездорожье – здесь и сейчас! Калинин, прекращай стонать! А ну, разгоняйся!

– Товарищ капитан, а вы сами сядьте за руль! – сорвался сержант. – Посмотрю на вас…

Метров через сто застряли окончательно – на полпути между позициями и вожделенной раскладушкой! Колеса просто утонули. Машина накренилась – ухабы слева оказались глубже. Отчаянный рывок ничего не дал – только глубже просели.

– Калинин, два наряда вне очереди! – возмутился Раевский. – Ты что наделал, горе-водитель?!

Сержант, забыв про субординацию, огрызался, что он не дружен с небесной канцелярией – его в известность там не ставили. Раньше проезжали, а вот сегодня – извините, всегда что-то случается впервые!

Дождь продолжал хлестать – даже кроны деревьев ему не мешали. Забористая русская брань зависла над вьетнамскими джунглями. По команде офицеры покинули салон, побрели по щиколотку в грязи, предусмотрительно разувшись, попытались вытолкнуть автобус. Дружно навалились, дружно закричали. Грязь залепила лоснящиеся тела. «Калинин, три наряда вне очереди! – горячился Раевский. – А скажешь слово поперек, будешь до конца командировки картошку чистить и на толчке гнить!» Картошка во Вьетнаме не росла, но смысл послания был предельно ясен. Водитель приуныл в своей кабине, бормотал слова оправдания.

– Все, тренировка закончена, – отвалился от заднего бампера Андрей. – Пошли пешком, пятьсот метров осталось. Калинин, а ты остаешься, и нам до лампочки, как будешь вытаскивать свою колымагу! Рация есть? Вот ею и воспользуйся, вызывай вездеход!

Расстроенный водитель вяло огрызался: мол, негоже русским оставлять своих в беде, – но потом перед носом возник кулак, и он замолчал. Сам-то завтра выспится, пока старшие по званию будут стоять на боевом посту!

– И правильно, пусть остается, нам-то что? – пробормотал Газарян. – В следующий раз головой будет думать, джигит хренов…

У старшего лейтенанта в сумке был фонарь, и он включил его. Люди брели по грязи, проваливались в ухабы. Сержант в кабине ругался, терзал рацию: срочно вездеход в такой-то квадрат, приказ майора Раевского, засони!

До лагеря добрели минут за пятнадцать – усталые, уделанные с ног до головы. Часовые не ершились, увидев бредущие во мраке фигуры. Что такое искрометные русские выражения, они уже знали и не хотели ощутить их тяжесть на себе. Лагерь находился в стороне от дороги, к нему вела различимая тропа. Работал дизельный генератор, под навесами моргали лампочки, защищенные от дождя. В сером воздухе колебались фигурки часовых в водостойких накидках. За деревьями прятались примитивные хижины из бамбука и стеблей лиан. Тесные каморки, рассчитанные на одного-двух человек. Удобств – никаких, даже смешно говорить об удобствах. Но пальмовые листья на крыше уложили плотно – протекать не должны даже в такую слякотную ночь. Специалисты разбредались по своим каморкам – времени на сон оставалось мало. Андрей забрался в шалаш – пришлось согнуться вопросительным знаком – и облегченно перевел дыхание. Эти жилища вьетнамцы явно строили под себя – маленьких, щуплых и неприхотливых. Но раскладушки в эти клетки вмещались. Под ногами поскрипывали соломенные циновки – хоть какая-то прослойка между пятками и землей. В углу под брезентом ютились две сумки – личные вещи. Там же стоял тазик, наполненный водой и сдохшими насекомыми. Майор помылся, стоя на коленях, черпая горстями воду, потом утерся махровым домашним полотенцем – за четыре месяца оно превратилось в вафельную тряпочку и практически не сохло. Грубое суконное белье тоже было влажным. Он расправил марлевый полог, закрепленный под потолком. Спать под марлей было неприятно – каким-то образом она задерживала воздух, но выжить без нее в этой местности было невозможно – большую часть кровососущих тварей она все же задерживала. Какое-то время майор возился, давил крылатых насекомых, успевших забраться под полог, затем свернулся калачиком, надеясь, что уснет мгновенно и все отпущенное время проспит как убитый.

Он действительно уснул, пока какой-то кровопийца не вонзился в лоб. С насекомым он расправился, но сон уже не шел. Сквозь дыры в бамбуковых стенах мелькали огоньки, перекликались часовые. Дождь прекратился именно в тот момент, когда уже не имело значения, есть он или нет. За стеной усилились крики, Андрей напрягся – нет, все нормально, это вездеход втаскивал в лагерь автобус сержанта Калинина. Доносился возмущенный глас сержанта: «Куда ты тащишь, дубина? Не видишь – дерево!» Автобус, судя по отдельным репликам, не пострадал. Дай бог, дорога к утру подсохнет, и не придется бежать на своих двоих…

Посторонние звуки вскоре затихли, но спать уже окончательно расхотелось, тем более что ужасно чесались искусанные участки тела. Кровососы во Вьетнаме были серьезной проблемой, отдельные их представители переносили заразные болезни вроде тропической лихорадки. Медицина в ДРВ, мягко говоря, не считалась передовой, советские врачи тоже не всегда справлялись. О многих заболеваниях в этой части света просто не знали. Вакцина от заражения не всегда помогала. Раевский прожил во Вьетнаме четыре месяца и уже дважды перенес лихорадку – слава богу, на ногах, крепкий организм справлялся. Другим везло меньше – люди подхватывали серьезные болезни, валялись в больницах и госпиталях. У капитана Мелентьева в прошлом месяце стали отказывать почки – отбыл в Союз. Майора Хомченко сразила амебная дизентерия. Он месяц пролежал в ханойском военном госпитале, исхудал до крайности. Но справился с болезнью, вернулся в строй – истощенный, с ввалившимися щеками, какой-то задумчивый и молчаливый. За две недели пришел в себя, вроде пронесло…