Удивительные истории о бабушках и дедушках (сборник)

Вечером папа сдал мне мелочь, как это периодически происходило последний месяц, и спросил:

– Когда копилку-то разбиваешь?

Мне стало совсем нехорошо. В списке моих «никогда более» ложь находилась на первом месте, но рассказать отцу о судьбе накоплений в нынешних обстоятельствах означало бы катастрофу. Положение было полностью безысходным. Похолодевшими губами я пролепетал:

– Я ее уже разбил, так что мелочь больше не нужна. Спасибо.

– И сколько насобирал? – не отвлекаясь от книжки, поинтересовался отец.

Его равнодушие так диссонировало с бурей внутри меня, что мне казалось – этот контраст осязаем и виден невооруженным взглядом, как парашют Штирлица в известном анекдоте.

– Двенадцать рублей, – обреченность чувствовалась в каждом слове.

– Куда дел?

Я как раз в тот момент читал «Колодец и Маятник» Эдгара По. В рассказе инквизиция создала комнату, в которой стены сжимаются и загоняют жертву в бездонный колодец.

– В долг дал, – выполз ответ.

«Господи, если он не спросит кому, я обещаю тебе… Ну в общем, все обещаю, что хочешь!!!» – пронеслось у меня в голове.

– Кому? – Папа отвлекся от книги и посмотрел на меня с неподдельным любопытством.

Бога нет. О’кей. Я опустил глаза, обмяк, усох и начал сознаваться:

– Баб…

Вдруг зазвонил телефон. Я рванул к нему:

– Але!

– Саня, это бабушка. Папа дома? И, кстати, не забудь у меня свои двенадцать рублей забрать, когда в следующий раз придешь.

– Да мне не горит. – От щек можно было прикуривать в тот момент. – Пап, тебя.

За время их разговора я стремительно почистил зубы, разделся, лег спать и, поняв, что не засну, учился изображать спящего. Папа так и не заглянул. Я вошел в роль и вырубился.

Эпилог

Через два дня я заехал к бабушке, забрал деньги, положил их в варежку, которую немедленно оставил в трамвае. Я не удивился и не расстроился. В графе «Уроки» стояло «Оплачено».

Оксана Иванова

Кружок взаимопомощи

После смерти бабушка решила за Катькой приглядывать. Во всяком случае, до тех пор, пока она не выйдет за хорошего человека.

Когда на похоронах бабуля подмигнула Катьке из гроба, та даже не удивилась.

– Ба, ну хватит, – прошептала Катька, прикрывая ладонью рот. – В девяносто восемь лет можешь ты вести себя прилично?

Бабушка сделала вид, что ничего не слышит, и прекрасно себе лежала, выражая лицом безмятежность.

Бабушка умирала долго. Катька взяла на работе отпуск за свой счет, а в институте договорилась с деканом. И круглосуточно сидела около постели больной.

– Ои-й, бестолковая, – тянула бабушка. – Чего ты высиживаешь тут? Найми сиделку, а то разберут всех женихов, покуда ты мне ночами читаешь, а потом слезами давишься. Я еще, может, месяца полтора так проваляюсь…

И правда, ровно через полтора месяца, как знала, бабуля подманила Катьку узловатым пальцем:

– Не выть, – велела она. – Я сейчас помру, но это не точно. Потому как сердце не на месте у меня.

– Бабушка, – Катька заплакала.

– Ну! – бабушка шлепнула ладонью по одеялу. – Не порти вечер, погуляем еще на твоей свадебке. Этой… Сазоновне позвони. Пусть придет. Я ей бусы янтарные обещала, она сорок лет ими любуется, надо отдать.

Бабушка довольно пожевала губами, закрыла глаза и испустила последний вздох.

Поминки справляли дома, денег на кафе у Катьки не было, да и народу собралось немного. Расселись в зале, из молодежи одна Катька. Она все не могла понять, кого же они закопали, если бабушка благополучно бродила по дому все это время и только перед приходом гостей спряталась.

Сазоновна подняла стопку, янтарные бусы поймали огонек от лампы:

– Эх, Маруська, подруженция ты моя навечная… – сказала она и посмотрела на шкаф.

«Знает, – поняла Катька. – Тоже, поди, собирается… как там бабушка назвала… задержаться». Катька тряхнула челкой и поплотнее прижала дверцу коленом. В шкафу возмущенно завозились, бабушка всегда любила веселые застолья.

Через час дед Василий попросил гитару и спел. Бабушка захихикала, шепотом попросила в щелку блинчик и водочки.

– Ба, – улучив момент, Катька сунулась в шкаф, – а деду Василию, может, тоже чего отдать?

– Та ему уж не треба. Ему бы внука, гада, женить. Вот ты не стала с ним знакомиться, а нам теперь в гробах переворачивайся…

Катька пригляделась к деду Василию. Тот, поймав ее взгляд, подмигнул и затянул песню про каких-то сватов. «Этот тоже», – догадалась Катька. Она таращилась на бабушкиных товарок, припоминая, кто из них кто. Кажется, у всех были внуки. Кажется, неженатые. Дед Василий ласково похлопал Катьку по плечу, понимающе кивнул. «Заговорщики, бес им в ребро». – Катька хотела разозлиться, но почему-то засмеялась. Из шкафа протянулась знакомая узловатая рука и погладила ее по голове.

– Рассказывай, баб! – потребовала Катька, когда все разошлись.

Дед Василий при этом пытался вынести гитару, но Сазоновна защемила ему ногу дверью: «Положь, пригодится – еще выстрелит к концу пьесы».

– Ба? – Катька обошла квартиру. – Давай выкладывай, что за секта у вас.

– Ничего и не секта, – обиделась бабушка, болтая ногами с комода. – Так… кружок взаимопомощи.

– Вы там… – Катька перебирала в голове сидевших за столом, – и правда все поумирали?

– Свят-свят, – бабушка отмахнулась, – зачем же все-то? Некоторые.

– А для чего ты в шкафу тогда сидела?

– Обвыкалась, – сказала бабушка и пропала с легким щелчком, словно закрыли пудреницу.

А дальше Катька жила одна. Тоже обвыкалась. Просыпаться под тишину, молча уходить на работу, возвращаться с вечерних лекций в пустую квартиру, создавать запах шарлотки в доме, засыпать без бубнящего телевизора. Сначала Катька подолгу вслушивалась, не щелкнет ли пудреница, но в конце концов уверилась, что бабушка – мертвая бабушка, ущипнувшая деда Василия за зад, – была галлюцинацией. «Точно, – решила Катька, печально заворачиваясь в бабушкин плед, – мне просто хотелось, чтобы она была всегда. И я ее выдумала… вот такой».

Едва Катька порадовалась, что не успела никому рассказать о постигших ее глюках, бабушка начала безобразничать. Телевизор каждый вечер включался сам собой, и когда повторяли «Рабыню Изауру», все остальные каналы заклинивало. Бабушка подолгу занимала ванную, и Катька отчетливо слышала звук шипящего душа и дребезжащий голос, исполняющий то Зыкину, то Кобзона.

– Ка-а-тьк? – требовал голос. – Спинку потрешь?

Катька бежала на зов, хваталась за ручку… Да что там, можно было привыкнуть наконец. Ванная как ванная, пустая, и раковину почистить надо давно. Разве что шампунь открыт? Или сама забыла?

– Баб, ты не покажешься? – Катька задерживала дыхание, ждала щелчка.

«В свое время», – писала бабуля на зеркале и не показывалась.

Катька осторожно отступала, медленно прикрывала дверь, прикладывала к щели ухо… ничего. Но как только клацал язычок замка – вода снова шумела, трубы гудели, бабушка мылась:

– …Душу – богу, сердце – даме, жизнь – государю, честь… – тут бабушка срывалась на грозный фальцет, – нииии-ко-му!

Про честь бабушка не шутила, это Катька уже потом поняла. Но сначала были пироги. «Ничего ты не хочешь перенять, – повторяла при жизни бабушка. – А вот помру? Кто тебя научит пироги печь?»

Пирогами, по мнению бабушки, следовало радовать мужа, отсутствие которого не давало покоя бабушкиной душе. Катька понимала, что умение печь в некотором роде пережиток – сейчас можно купить любую выпечку. Однако пироги, судя по всему, тоже были пунктиком, держащим бабушку в промежуточном астрале. И Катька решила не противиться. Тем более что устала мыть рассыпанную по полу кухни муку и смотреть на список ингредиентов, написанный маркером на холодильнике – бабуля недвусмысленно требовала действий.

С третьего раза тесто все-таки поднялось как надо, и бабушка его одобрила. Катька поняла это, когда к ее ногам подкатился кочан капусты для начинки, а из морозилки выплыла курица, почему-то уже размороженная. Независимый эксперт Сазоновна пироги оценила и половину забрала с собой, якобы угощать деда Василия, в физической сущности которого Катька до сих пор не была уверена.

После пирогов бабуля некоторое время не куролесила, а потом Катька нашла свеклу в чайнике. Так мало-помалу она научилась готовить борщ с черносливом, фаршировать гречей карпа и даже гнать самогон – «на всякий случай».

Когда вместо весов Катька достала из-под кровати поваренную книгу, она поняла, что бабуля нацелена готовить счастье по рецепту. И Катьке придется освоить все пятьсот двадцать четыре, если только этот процесс срочно не прервется свадьбой.

Катька волновалась, что бабушке неспокойно. За себя, если честно, волновалась еще больше, но и мужа добыть на скорую руку тоже не могла.

С парнями у Катьки не складывалось, хоть была она бойкая и черноглазая. Те, кто нравился ей, не торопились ухаживать. А те, кому нравилась она, не тянули на роль женихов. Так что бабушкино «когда замуж выйдешь» Катьку, скорее, ранило. Замуж она, в общем, хотела, хотя и говорила всем, что нет. Естественно нет, вот так даже. Но по сторонам смотрела – на безрыбье. Бабушка тоже смотрела, и Катьке еще предстояло в этом убедиться.

Славик подкатил к Катьке на дне студента. Был он трижды победителем ежегодного городского забега и немного выпивши.

– А ты ничего, – банально объявил Славик и увязался за Катькой до остановки, ненарочно забыв на дискотеке девочку, с которой пришел.

Катьке об этом рассказали, и ей польстило. Славик каждый день ждал ее после пар, несколько раз дарил цветы и ненавязчиво прощупывал территорию. Он считался видным пацаном. Это внушало Катьке сомнения, но других отношений не предлагали, а разбредшиеся по парам подружки вынуждали решиться. Целовался Славик резковато, зато руками делал приятно. В общем, парень вполне. Не то чтобы замуж, а хоть сказать иногда: «Да я со своим экономику вчера загнула».

Когда до Катьки стало доходить, что их мнения по большинству ключевых вопросов не вполне совпадают, Славик уже успел несколько раз намекнуть на углубление отношений и как-то так все провернул, что даже оказался у нее дома. И даже без штанов. «Ладно, – подумала Катька, – когда-нибудь надо начинать. Этот хотя бы все сделает правильно». Вот тогда-то она и услышала знакомый щелчок пудреницы.

Нависший над Катькой Славик ничего подозрительного, конечно, не уловил. У него все было прекрасно, и даже Катькины трусы со слониками только добавляли пыла: ему казалось, что слоники тоже наконец собираются делать это. Славик любовно высвободил своего, и тут Катька начала ржать. Она взвизгивала и брыкала Славика ногами.

Там, за его спиной, в спортивных трусах с лампасами плясала бабулечка. Она смешно делала бровями, выбрасывала ноги в красных носках и размахивала розовыми помпонами. «Пипидастры для чирлидинга», – вспомнила Катька название и утерла слезы скомканными слониками.

Славик был фраппирован. Он зачехлился и отчалил в туман, обозвав Катьку идиоткой.

Не сказать что это сильно осложнило ее личную жизнь, наоборот. Теперь у Катьки был скорее никакой, но опыт. Внутренне она, кстати, с бабушкой согласилась: Славик был так себе партия.

– Только через мой труп! – предупредила бабушка и подвесила пипидастр над Катькиным изголовьем – в назидание.

Миша Катьке не понравился, но он был Очень Умным и даже аспирантом. Дыша Катьке в плечо, он быстро заговорил ее до такой степени, что они начали считаться парой, и в клуб интеллектуальных игр их приглашали вместе.

В тот вечер, когда Миша впервые задержался у Катьки и положил ей руку на грудь, пипидастр угрожающе закачался. И Миша ушел вдаль, так и не научив Катьку играть в любимую интеллектуальную игру.

В Сереже Катька разобраться не успела – он проводил ее всего только раз. Едва она нажала на ручку двери, как поняла, что кто-то подпирает ее изнутри. – Не годится! – сказала бабушка в скважину.

И Катьке пришлось врать про сломанный замок, а потом, изрядно попрятавшись от Сережи за колоннами, все-таки мямлить что-то в оправдание своей сложной душевной организации. В общем, имидж у нее сложился так себе.

В ужасе Катька поняла, что таким макаром замуж не выйти никогда.

– Бабушка?! – возмутилась она в пространство. – Ты хотя бы понимаешь, насколько безвыходное положение мне устроила?

– Не для того ягодку растила. – В буфете раскололась чашка.

– Ах так?! – Катька сжала побелевшие губы. – Ну держись.

На вечеринку собрались даже те, кого Катька не приглашала. Друзья привели друзей, Катькина двушка наполнилась дымом сигарет и незнакомыми людьми. Они ходили по квартире, брали без спросу вещи, хлопали холодильником, мусорили… Катька злорадствовала.

Один чувак сидел на кухне и хлебал прямо из кастрюли Катькин борщ. На ловца и зверь бежит, подумала Катька и, улыбнувшись, присела рядом.

– Зацени. – Чувак протянул ей облизанную ложку. – Мяса что-то нет совсем.

– Это диетический, – поморщилась Катька. – Овощной.

– Я и говорю, такой себе. – Парень отломил от буханки. – Но я с утра не жрал. Мою бы мать к плите, вот это бы…

– Мать бы твою? – Катька не выдержала. – Твою мать?! А ну-ка вон отсюда! Пошел с моей бабушкиной кухни!

Теперь Катьке было невыразимо жаль. Бабушку, в ее сомнительном воплощении, квартиру, изгаженную, пропитанную чужими запахами, оскорбленный борщ и неприкаянную себя. Катька устало поплелась в зал с твердым намерением выкинуть всех чужих на улицу, остаться старой девой и завести пять кошек.

В зале, в любимом бабушкином кресле, сидел парень. Про кресло Катька отметила со сложными чувствами. «Бабуля вот-вот психанет, и этому – в кресле – прилетит больше других. Так ему и надо, пришел-расселся». Но парень был симпатичный, смутно похожий на кого-то знакомого. И улыбался открыто, белозубо. Улыбался Катьке и махал рукой. – Пришел все-таки! – Катьку решительно оттолкнули в сторону, сунули пустой бокал. – А я уж думала, продинамишь.

Та, кому он действительно улыбался, не-Катька, бросилась к парню, запрыгнула на колени, обвила руками шею, что-то зашептала на ухо, рассыпав по его груди светлую гриву.

– А-а… – Катька хватала ртом воздух, глядя на висевшую над креслом гитару.

Гитара дрожала. Динькнула лопнувшая струна.

– Можно, я гитару…

Катька шагнула к креслу, раздался треск держателя, гитара сорвалась и… разломилась. Об две головы – светлую и каштановую. Кажется, светлой досталось больше.

– …возьму, – ненужно договорила Катька и уронила бокал.

Пока ждали скорую, гости как-то быстро утекли. В спину им торжествовал бой посуды – чашки соскальзывали на пол, стопки взрывались стеклянными брызгами прямо на столе.

Отправив неизвестную девочку проверяться на сотрясение мозга, Катька присела на лавочку у крыльца:

– Не, как же достало…

– И не говори, – согласились рядом.

Парень не ушел. И с блондой почему-то не уехал. Стоял на ступеньках, смотрел на Катьку как на последнего собеседника на земле.

– Меня Ваня зовут.

– Ты извини, Ваня, я не должна была никого приглашать.

Ванины глаза округлились, он заметно растерялся.

– А эта? – Катьке не давало покоя. – Кудрявая? Чего не сел с ней?

– Я не знаю. В смысле, ее толком не знаю. Она из Тиндера. Я думал, может… а, не важно, все равно не сработало. Не надо было мне приходить.

Ваня закусил губу, посмотрел осторожно вокруг. – Я больше не буду! – пообещал решительно, словно бы кому-то в кустах.

Катька почесала затылок, посмотрела с сомнением. Может, и этого надо было на скорой?

– Пойдем, – Ваня протянул руку, но потом отпрянул и демонстративно спрятал обе в карманы, – помогу тебе прибраться. Надо как-то отвечать за свои поступки.

– Это да, – вздохнула Катька, надеясь, что дверь заклинит и жертвы на этом закончатся.

Квартира окутала их мертвой тишиной. «Презрительной, – сказала бы Катька. – Издевательской унизительной тишиной». Ваня собрал обломки гитары, не выразив удивления ни странным ее падением, ни силой удара. Точно так же, без лишних вопросов, смел с пола осколки посуды. Катька затравленно озиралась, ожидая знакомого щелчка. Но, видимо, бабуля отбушевала и несколько потеряла бдительность. Поэтому Катька решилась, метнулась к вешалке и подложила в карман его куртки записку.

Он перезвонил. Коротко сказал «да», и Катька заволновалась. Гуляли в парке, на другой стороне города – на всякий случай Катька выбрала место подальше от бабули. Ваня, как выяснилось, жил в Катькином районе, а значит, тоже добирался на свидание полтора часа. И ничего не спросил!

– Слушай, Ваня, – она воодушевилась, – я тебе нравлюсь хоть немного?

– А если много? – Ваня задумчиво потер щеку. Между длинных пальцев проступал синяк от гитарного грифа.

Катька отодвинула пальцы и поцеловала синяк.

Никогда, ни разу за прошедший месяц Ваня не напрашивался к ней в гости и не приглашал к себе, хотя и жил один в доставшейся от деда квартире. Катька сходила с ума от любви и подозрений.

– Может, к тебе? – однажды не выдержала она, нарочно загулявшись недалеко от его дома и «замерзнув».

– Э-э… ну… можно попробовать, – осторожно согласился он.

В квартире у Вани было чисто. Правда, он метнулся в комнату и что-то поправил на кровати. Катька засмущалась. «Вот же напросилась внезапно, дурочка». Она подошла, обхватила его за плечи и хотела поцеловать, но он отстранился, посерьезнел.

– Кать. Давай сначала… – Брови просительно сдвинулись, в глазах – отчаяние. – …помолимся.

У Катьки отвисла челюсть, и тут же раздался звонок в дверь. Ваня сглотнул, как пойманный с поличным вор, зачем-то сунул Катьке ее кофту и вышел в коридор. Катька заметила, что руки у него трясутся.

Да что это такое?! Она быстро осматривала комнату в поисках следов женского пребывания.

Скользнула взглядом по трюмо, перевернула одну подушку, вторую… Не может быть! Между матрасом и спинкой выступало что-то розовое. Беззвучно застонав, Катька двумя пальцами подцепила торчащие махрышки и вытянула из щели… чирлидерский помпон.

– Ба… – Катька задохнулась. – Не смей, слышишь?! НЕ СМЕЙ!

Хлопнула входная дверь.

– Катюша? – Ваня показался в проеме. Катька едва успела вернуть подушку на место и разглаживала ее вспотевшими ладонями.

– Катюша, – Ваня глупо улыбался, как будто его держали на мушке и внезапно передумали убивать, – это соседка.

– Не бабушка? – Катька отупело моргнула.

– Почему не бабушка? – Он рассмеялся. – Как раз очень даже бабушка. Взяла надо мной шефство, пирожками подкармливает. Я таких вообще раньше не ел – тесто тоненькое, начинки мно-о-го… Пойдем, я чайник поставил.

Катька с любопытством отправилась на кухню, пожалев, что ни разу не испекла Ване пирогов. За последнее время, отвлекая бабушку, она чего только не освоила: и расстегаи с рыбой, и осетинские с мясом. Бабушка! Катька обернулась и погрозила подушке кулаком.

Ваня достал из микроволновки блюдо с пирожками: – Маленькие – с повидлом, большие – с капустой. Ты чего? Не любишь?

Катька уставилась на пироги. Сначала на те, что с капустой. Потом на маленькие – и она даже знала, с каким повидлом. На свои собственные пироги. Испеченные как раз утром по бабушкиному рецепту. Уложенные частично на эту самую тарелку с золотым ободком – для Сазоновны.

Катька машинально обвела глазами кухню, сама не понимая, чего хочет найти, и вдруг замерла. Теперь она знала, почему Ваня сразу показался ей знакомым, – действительно, одни черты. Он обернулся, тоже посмотрел на портрет в углу:

– Это дедушка. Он классный… – взгляд зацепился за траурную ленточку, – …был.

В спальне зашлись старческим кашлем. Ваня грохотнул табуреткой, что есть силы закашлялся сам, вскочил:

– Я сейчас… это… магнитофон… подожди!

– Вань. – Катька успела схватить его за руку. – Не надо. Я знаю. Это дед Василий… не до конца умер. У них заговор.

Она привела оторопевшего Ваню в комнату, достала из-под подушки помпон:

– Вот! Давай начистоту. Это – моя бабушка. В смысле, не пипидастр, а…

Ванино лицо полыхнуло румянцем. Катька присмотрелась:

– О… – звук пошел с трудом. – О… на и у тебя… танцевала?! – Катька закрыла лицо ладонями. – Боже, ты поэтому молиться хотел?

Ваня сползал по стенке, задыхаясь от смеха:

– А носки-то… – выдавил он. – Носки помнишь?

– И все-таки обидно, – отсмеявшись, сказала Катька. – Ты лопал мои пироги и понятия не имел, чьи они. И шифрование наше дурацкое! Я думала, ты меня бросишь из-за этой всей паранойи.

– А я был уверен, что в твоей квартире из-за меня такой сыр-бор. Я тогда уже крепко осторожничал, организовал конспиративное свидание. После гитары думал, все, пропадай молодость.

– А Сазоновна, – вспомнила Катька, – она тоже… того?

– Не, Сазоновна с нами пока. Дед сказал, она обязана молчать под страхом, гм… смерти. Ну, то есть они пригрозили, что не примут ее потом в свой кружок, как их там, взаимопомощи. А у нее, понимаешь, тоже – младшая внучка без матери растет.

Катька вздохнула, она понимала.

Свадьбу сыграли скромную, только для друзей – мало ли кто там чего из шкафа попросит. Но платье Катьке купили красивое, и фотосессию в парке заказали. Фотограф, правда, удивился – не мог вспомнить, чтобы в компании была бабуля с помпонами и дедок с гитарой. Однако на паре фотографий они проявились.

Обживались молодые сами. Сами – в понятном только им двоим смысле. Сначала грустили без привычных явлений потустороннего мира, часто вспоминали стариков, потом втянулись, закрутила жизнь, пришло время покупать детскую кроватку.

– Страшновато без помощи, – прошептала Катька, глядя на лучший в мире сопящий сверток. – Он такой маленький, а я ничего, ничегошеньки толком не знаю.

– Все же как-то справляются. – Ваня пытался говорить уверенно. – И мы справимся.

– А знаешь, – Катька грустно улыбнулась, – все-таки жаль, что наши деды угомонились. Я бы сейчас, знаешь, хоть бы разок увидеться…

За спиной щелкнула пудреница, и вслед за ней – портсигар.

Юля Фаро

Проверка

– Света, ты должна меня выслушать…

– Я никому ничего не должна!

Напряжение набухло от разногласий и сочилось уже нескрываемым раздражением.

Мать и дочь сидели друг против друга за столом просторной гостиной. Каждая была абсолютно уверена в своей правоте, исчерпав в изнурительном споре все заготовленные аргументы.

Характерной декорацией немой сцены являлось серое ноябрьское утро, силившееся разразиться ненастьем, а пока роняющее редкие тяжелые капли, которые стекали волнистыми дорожками по стеклу панорамной стены генеральского особняка.

– Доченька, давай прекратим этот разговор, – наконец выдавила из себя Ольга Борисовна и, нервно покрутив на пальце кольцо, подняла глаза на Светлану. – Этот молодой человек – тебе не пара.

Поверь, мы с папой лучше знаем… Марк не войдет в нашу семью… Не думаю, что тебе следует затевать разговор о свадьбе с отцом. Пожалей папу!

– Понятно! Издержки личной жизни единственной генеральской дочки, – саркастически ухмыльнулась Света и, задрав вверх остренький подбородок, поджала накрашенные губки. – Судьбоносные решения – через заседание генерального штаба! Только я, мамочка, Марка бросать не собираюсь! Если вы – против, то я… Я перееду к нему! Нам есть где жить! У него, между прочим, бабушка купила себе загородный коттедж, а любимому внуку городскую квартиру подарила! Так что не переживайте, не пропаду без вашей заботы.

С этими словами двадцатичетырехлетняя «отступница», сверкая наполненным праведным гневом взглядом, выбежала из гостиной.

– Доченька, мы не договорили…

– Некогда! У меня сегодня рейд! – огрызнулась Светлана. – И запомните раз и навсегда – все решения относительно своей жизни я буду принимать самостоятельно!

Ольга Борисовна вздрогнула от резкого звука хлопнувшей двери и проводила взглядом выезжающий за ворота Porsche Cayenne, подаренный Светочке год назад по случаю первого трудового дня в налоговой инспекции.

– Вот так вот… – вздохнула генеральша, обращаясь к вошедшей в комнату домработнице. – Мы с отцом всю жизнь для нее…

– Бог отведет, – успокоила та хозяйку, убирая со стола чашки с недопитым кофе.

* * *

Целый день, источая искры невидимого электричества как последствия утреннего разговора с родительницей, налоговый инспектор Светлана Ситина безрезультатно проверяла соблюдение закона о применении контрольно-кассовых аппаратов.

Она терпела фиаско одно за другим на каждом из проверяемых объектов.

Ни одного нарушения!

Продавцы будто сговорились оставить молодую инспекторшу без актов и начисления штрафов.

Отчаявшись от «безрезультативно» потраченного времени, она направилась к последнему включенному в список объекту.

Крохотный продуктовый магазинчик напоминал домик дядюшки Тыквы, прилепленный к громадной стене двухэтажного крытого рынка.