Аквамарин: по моим правилам. Часть 2

И Лив, собрав все силы, преодолевая подсознательный страх и ощущение, что кто-то тянет ее назад, в обратную сторону, решительно шагнула вперед, к крыльцу. Голоса, что-то болтавшие вокруг нее, разом смолкли, а энергия, тянувшая ее назад, вдруг изменила направление и с силой потащила ее к дому. Лив сделала несколько поспешных шагов, чувствуя, как все ее нутро дрожит от радости встречи с мамой и сестрой, как ее душа танцует и мечется в предвкушении тех самых, долгожданных объятий, которые будут длиться целую вечность, как обе, и мама, и Джесси, вдруг замахали руками, и мама предостерегающе сказала:

– Лив! Нет, подожди. Тебе не нужно сюда.

Лив замерла, разочарованно и непонимающе глядя на нее. Ее душа сделала последний пируэт и жалко повисла, разом обмякнув и потемнев от боли.

– Мама! – воскликнула негодующе она, с мольбой глядя на нее. – Мама, но я не хочу больше жить! Я хочу остаться с вами! Пожалуйста, мама… – шепотом добавила она сквозь слезы и рухнула на колени.

Мама грустно покачала головой, а по ее щекам побежали новые слезы.

– Поверь, милая, я очень, очень хочу, чтобы мы снова были вместе, но тебе еще рано быть здесь, вернись. Вернись за занавес, дочка. Ты еще не все сделала там, твое предназначение не выполнено… Дочка, ты нужна отцу, ты…

– Ты нужна ему. – тихо, но с мягкой и грустной улыбкой закончила за нее Джесси, а Лив с новой силой почувствовала пожирающий ее адский огонь вины…

– Ему… Джесси… – она посмотрела на сестру больными глазами. – Прости меня за него, я не хотела, чтобы все так вышло, я не собиралась забирать его у тебя… Я не знаю, как это получилось, и…

Джесс улыбнулась и покачала головой.

– Ты не виновата, Лив. Наш брак был всего лишь договоренностью, а значит, с самого начала был обречен. Мы были вместе всю жизнь, но он никогда, никогда не смотрел на меня так, как на тебя. С того дня, как мы встретили тебя в аэропорту, только ты занимала его мысли, и… Это было неподвластное ему чувство. Его нельзя пережить, перетерпеть или выключить. Он никогда бы не избавился от него, Лив. Он любил тебя. С первой секунды, как увидел. Ты должна вернуться за занавес, сестренка. Он не сможет без тебя.

Каждое ее слово, словно острый кинжал, резало сердце Лив на части, она не верила тому, что слышит, но… Разве сейчас уже не поздно? Разве это теперь имеет какое-то значение?

– Джесс… Мама… – Лив перевела испуганный и потерянный взгляд на маму, чувствуя себя неуверенно и путанно. – Я очень сильно обидела его! Я совершила страшную ошибку и разрушила все, все! Джонни бросил меня… Я… сделала ему больно… И я не знаю, как его вернуть! Как заставить его поверить мне, в мои чувства… Он был моим смыслом! А теперь… его нет…

Мама улыбнулась, нежно глядя на дочь.

– Ты немного заблуждаешься, малышка Лив. Твой смысл связан с ним, но он еще не утерян. Джонни любит тебя, и ты найдешь способ его вернуть. Ты же Оливия Мартинес, та самая, что никогда не сдается! Борись, милая, борись всегда и никогда не опускай руки. Все, а теперь вернись, вернись. Сейчас. Иначе он опустится. Занавес.

Лив с ужасом и сомнением, разрываясь бешеным противоречием внутри себя, оглянулась назад, туда, где должна была быть та самая невидимая преграда.

В эту секунду она вдруг услышала его голос… Как будто сквозь помехи из-за утери сигнала прорвался этот звук… «Дыши, Лив, прошу тебя, черт возьми, дыши! Не оставляй меня, Оливка, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… Лив…» Оборвалось. Лив дернулась туда, где кричал его голос, все внутри нее, душа, сердце, все устремилось к нему в сумасшедшем порыве…

– Иди, Оливия. – мягко сказала мама. – Ты нужна там. Ты слышишь его… Твоя душа его слышит… Вернись, пока не поздно, сделай правильный выбор.

Лив с невероятной тоской поднялась на ноги и, ощущая разрывающее ее сердце страдание от того, что через несколько секунд она снова потеряет их на многие десятилетия вперед, тяжело ступила назад, беснуясь от боли. Шаг… Еще шаг… Барьер неожиданно легко пропустил ее назад, и она вновь почувствовала изменение силы притяжения, которая теперь вновь тащила ее куда-то в сторону ворот. Голоса вокруг вновь возбужденно загалдели, а Оливия с болью и тоской посмотрела на маму и Джесси, таких реальных и таких близких к ней, но таких далеких, за гранью нашей действительной реальности… Мама и Джесси сели на ступеньки крыльца, и мама обняла старшую дочь за плечи. Они обе улыбались, просто глядя, глядя на нее, обе молчали.

– Выбор… – шепнула Лив устало. – Я больше не хочу выбирать… Почему постоянно нужно что-то выбирать? Почему мы не можем жить просто, двигаться по своей широкой дороге, а не шастать по узким колеям, уводящим нас все дальше от широкого, гладкого пути?

Мама вздохнула.

– Наша судьба предопределена только нашим выбором. Ничем больше. Любая колея – тоже дорога, а каждый человек выбирает себе путь в силу своих возможностей. Мы несем тот крест, который могут удержать наши плечи. Твой путь сложен, Лив, но ты больше не будешь несчастна или одинока. Ты больше не будешь отталкивать людей, в страхе их потерять… Кто, как не ты, знает настоящую цену живым чувствам боли, раскаяния, страдания? У тебя все будет хорошо, милая. Просто верь в это, как я верю. – нежно проговорила она, а Лив снова задрожала, чувствуя, как подбираются слезы, чтобы вновь хлынуть потоком.

Ей нужно уходить. Она почувствовала это и снова посмотрела на ворота. Нужно возвращаться. Она с тоской перевела глаза на Джесси и тяжело проговорила:

– Джесс… Прости меня… Это я виновата в твоей смерти… Я никогда не смогу с этим смириться… И с тем, что разрушила твое счастье, забрав его у тебя… Прости…

Джесс потупилась, а в ее взгляде мелькнула затаенная боль.

– Моя смерть связана не с тобой, Лив, а с волей судьбы и несчастного стечения обстоятельств. Ты еще не понимаешь этого, но все должно было случиться именно так. И он должен был стать твоим… Ты не виновата в том, что мне было отведено так мало времени, и в том, что он любит тебя, любил всегда… Это его выбор. Вернись к нему и береги его, хорошо?

Лив с болью кивнула, рыдая в голос.

– Хорошо… – она вновь посмотрела на маму. – Мама… мамочка… я так сильно люблю тебя! И мне очень тебя не хватает… Дождись меня здесь, пожалуйста, пожалуйста, я смогу жить, только зная, что когда-нибудь вновь увижу тебя и, наконец, обниму…

Мама выдохнула, утирая слезы, и улыбнулась:

– Конечно, милая. Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется… А когда придет время, мы воссоединимся здесь, по эту сторону. Не тоскуй, дочка. Здесь нет одиночества. Мы чувствуем себя свободно и счастливо. Береги себя, милая. И больше так не делай, хорошо? – наставительно проговорила она и поднялась на ноги. – Я очень люблю тебя, малышка Лив. Помни это. Держи вот здесь. – она показала на сердце и ушла в дом.

Лив хотела кричать и кричать, что ей мало этого свидания, мало, катастрофически мало для того, чтобы утолить печаль, но душой она понимала, что так нужно. Джесс тоже встала.

– Ну, пока, сестренка. Жаль, что у нас было так мало времени и мы не смогли стать большой и дружной семьей… Я тоже люблю тебя, Лив, и ты ни в чем не виновата, слышишь? – серьезно проговорила она. В этот момент сила, тянущая Лив к воротам, увеличилась, и девушка ощутила, как ее тело отдаляется от дома родителей… А значит, от мамы… и от Джесси…

– Я тоже люблю тебя, Джесси! – крикнула она, протягивая к ней руки и улетая, улетая… Вспышка! Она вдруг вспомнила…

– Джесс!! – крикнула она, отчаянно пытаясь затормозиться хоть на секундочку, но, видимо, у судьбы были немного другие планы на нее. Джессика почти скрылась в дверях дома, но снова удивленно выглянула. – Джесс!! Что за секрет?? Что у тебя был за…

Она не договорила. Скорость увеличилась, и последнее, что увидела Лив перед тем, как провалиться в небытие, удивленные и горькие, очень горькие голубые глаза ее трагически погибшей сестры…

Глава 28

Ощущение, будто на теле сверху уложили парочку слонов или бегемотов, и они с удовольствием устроились, лишая возможности двигаться и пригвождая к кровати своей тяжестью.

Второе ощущение – жарко. Воздух будто раскален, а вдохнуть поглубже мешают бегемоты… И еще чувство, будто кто-то пробурил скважину в правой половине груди, отзывающееся болью при каждой попытке глотнуть кислорода…

Лив не шевелилась. Практически не дышала. Сознание медленно возвращалось, привнеся с собой духовой оркестр в голове, разрывающий мозги своей высокочастотной игрой, барабанную дробь сердца и боль, боль, боль…

По характерному пиканью с левой стороны от себя, девушка догадалась, что находится в больничной палате… скорее всего, у Калеба… Ах, да. Она выстрелила в себя и, кажется, попала в легкое… Джонни… Он что-то говорил ей, что-то о любви, чертовски приятное и нужное ей… И плакал?.. Да, вроде того… А потом она видела маму… и Джесси… странный, но такой восхитительный сон!.. Как будто сбылась ее сокровенная мечта… Мечта всей жизни… Услышать ее голос, увидеть ее лицо… Только обнять нельзя было, почему-то…

– Ты же понимаешь, почему она сделала это? – вдруг проговорил обеспокоенный, но все такой же брутальный и притягательный голос рядом с ней. Лив вздрогнула внутри себя: Макс. Ее сердце живо откликнулось, но она решила пока не показывать ему, что проснулась – ей хотелось послушать, о чем он будет говорить, а главное – с кем.

– Ты ошибаешься. – жестко и устало проговорил другой голос… Лив чуть не умерла от радости: Джонни! Джонни! Эти нотки… Этот тембр… Все внутри нее посветлело, даже боль как будто отошла на второй план. – Она сделала это, потому что хотела переломить ход игры и спасти отца, спасти нас всех. И у нее получилось. – он вздохнул.

Макс, кажется, рассердился. Его голос зазвучал раздраженно и импульсивно.

– Ты прикидываешься, Джонни?! Лив умна, она бы придумала тысячу других способов, как обойти этого подонка, но она… она, черт тебя дери, стреляла в себя! И ты думаешь, что это никак не связано с вашим разрывом??? Ты не видел ее после того, как бросил! Она думала, что потеряла смысл жизни, она же и говорила тебе об этом в машине, ты помнишь?? Или тебе показалось, что она имела ввиду то, что у повара Эндрю из «Аквамарина» закончились дрожжи для выпечки ее любимых десертов? – съязвил Макс, и Лив захотелось улыбнуться, но она удержалась. – Как ни крути, придурок, но убить себя она хотела из-за вашего разрыва. – он помолчал, и Джонни тоже был тих. Затем снова послышался голос Макса, только какой-то тяжелый, наполненный горечью и собственной болью:

– Она любит тебя, Джонни. Не будь идиотом, вернись к ней. Она не сможет пережить одиночество снова…

– У нее есть ты. – гневно проговорил Джонни. – Она никогда не будет одинока… И ты, кажется, любишь ее?

Макс вздохнул и все также тяжело ответил:

– Люблю, конечно… Но она не хочет меня. – с горечью и безнадежным отчаянием проговорил Макс, и сердце Лив отозвалось болью и чувством вины. – Ей нужен ты.

– Ты не можешь знать этого наверняка. – так же тяжело ответил Джонни с болью в голосе. – У нее есть к тебе чувства.

– Да черт бы тебя побрал! – гневно воскликнул в сердцах Макс, и Лив, которой до боли страшно было слушать этот нелегкий диалог, с трудом вдохнула и тихо проговорила:

– Проклятье. Если я слышу этот разговор, значит я все еще жива… Что за чертова невезуха? Это все Калеб… И кто ему дал разрешение вечно вытаскивать меня с того света?.. Я с ним разберусь… – она с огромным внутренним усилием преодолела дикую слабость и открыла глаза: больничная палата была погружена в полумрак, светила только лампа прямо над ее кроватью.

С левой стороны, на скамейке сидел Макс, все такой же мужественный, красивый и привлекательный в черной обтягивающей футболке, синем пиджаке, черных брюках и туфлях. Он тяжело облокотился локтями на колени и выглядел нервно и устало… Но когда Лив встретилась взглядом с его синими, ожившими глазами, вмиг засиявшими радостью и облегчением, его лицо озарила улыбка.

Джонни сидел на другой скамейке у противоположной стены, устало облокотившись о стенку комнаты. Лив не могла насмотреться на него… Ей казалось, что он идеален… прекрасен… сияет… На нем был черный дорогой костюм и белая рубашка, расстегнутая на верхние пуговицы… Лив медленно оглядела каждую пуговицу на его груди, каждую складку на засученных до локтей рукавах пиджака и лицо… Его лицо… Оно было красивым, совсем не таким, как у других мужчин… Девушка медленно и жадно, истосковавшись по нему за все эти сложные и мучительные дни, смотрела на его темные брови, правильный нос, такие родные и любимые губы и… глаза… Зеленые, сияющие, живые… В них не было того привычного тепла и задорного, игривого огонька, а только тревога и усталая боль… Он будто излучал ее, Лив чувствовала его состояние, она страдала, и он… он тоже… И пока не мог ей поверить…

Увидев, что Лив проснулась, он облегченно выдохнул и тоже улыбнулся измученной улыбкой, подавшись вперед.

– Привет, белоснежка. – мягко сказал Макс, восхищенно и влюбленно глядя на девушку, которая с трудом оторвалась от созерцания своего мужа и тоже посмотрела на Макса, ощутив бесконечное тепло от его синих глаз и присутствия. – Как ты себя чувствуешь?

Лив с трудом улыбнулась, все еще испытывая бешеную слабость.

– Франкенштейн… У меня такое чувство, что Калеб что-то забыл в моей грудной клетке… Болит страшно… Надо бы рентгенчик сделать… А то эти ножницы… или что там еще… дышать мешают… – еле-еле, медленно, с одышкой проговорила она, и Макс расхохотался, светясь от счастья. – Да еще эти… Ты видишь их?? Эти… устроились на мне и лежат… Скоро в кровать впечатают… Ну, глаза разуй, павлин…

Макс смеялся, радуясь, как никогда в жизни.

– Кто? Твои новые идеи и немного ненормальные фантазии о том, как стереть с лица земли Эрнесто Карелли?

Лив захотелось посмеяться, но она не смогла: боль скрутила ее, долбя отбойным молотком в то место, куда она выстрелила.

– Сам ты… ненормальный… Макс… Это гиппопотамы… Они не дают мне… пошевелиться…

Макс снова рассмеялся и, поднявшись, наклонился и поцеловал девушку в щеку, вызвав недовольный взгляд Джонни.

– Это наркоз и последствия ранения, моя девочка. У тебя очень низкое давление, и ты потеряла много крови.

Лив поморщилась, но ей было ужасно радостно и приятно от их присутствия. Их обоих. Двух важных частичек ее сердца… А Джонни просто внимательно и жадно смотрел на нее, ничего не говоря… Смотрел, смотрел… Наблюдал за ее глазами… за тем, как вздымается ее грудь при вдохе, за ее бледными, едва шевелящимися губами… И она ощущала его взгляд как прикосновение, чувствовала его энергию… и боялась посмотреть в ответ… Не хотела видеть боль или разочарование в его зеленых глазах…

– Значит, утренняя пробежка по парку завтра мне никак не светит? – пошутила Лив все тем же слабым голосом, набрав в грудь побольше воздуха, насколько позволяла ее рана.

Макс игриво улыбнулся и поднял брови.

– Ну… не только завтра, но и ближайшие недели три точно. – он вдруг нахмурился и проговорил:

– Ты хоть понимаешь, что чуть не умерла??? Вернее… – он осекся и замолчал, а Лив внезапно вспомнила новые подробности своего сна о маме и Джесси… Занавес, силы, тянущие ее обратно… Шаг за энергетический барьер… Это был не сон вовсе… А самая настоящая смерть…

– Зачем, Оливка? – вдруг с болью проговорил Джонни, подавшись вперед и все также пристально впитывая ее взглядом. – Зачем ты в себя стреляла??? Ты хотела умереть??? Почему?..

Лив посмотрела на него, и ее сердце, как банальная птица в клетке, забилось, пытаясь двигаться к нему, приблизиться, ощутить его дыхание, его одеколон… любимый морской аромат… Она горько ухмыльнулась. Нет. Самоубийство на почве трагедии любви не входило в ее планы.

– Я целилась в плечо… Ошибочка вышла…

– Что-о-о?!? – заорали хором Макс и Джонни, подскочив со своих мест в дружеском порыве негодования.

Лив слегка поморщилась, снова тяжело вздохнув.

– Я что, по-вашему, совсем головой ударилась, чтобы кончать… жизнь самоубийством… из-за… ну… о чем вы тут говорили… из-за разрыва с тобой?.. И отца убивать… я не собиралась… Но мы договорились с Люком… что первый выстрел будет сигналом… Я должна была… сбить его с толку, запутать… сделать так, чтобы он… сильно отвлекся… Чтобы неожиданно напасть… Чтобы прекратить все эти игры… раз и навсегда… Я не думала… что эти легкие так высоко, черт бы их побрал…

Она поморщилась снова, устав говорить и глядя на то, как оба парня отходят от шока.

– Ты… – Джонни тяжело вздохнул, борясь с бешеными эмоциями внутри себя. – Да как тебе в голову пришло… Ты же пальнула в себя!!! А могла выстрелить в этого мерзавца Эрнесто, он стоял в двух шагах от тебя!! И все было бы кончено!!! Глупышка… – Джонни провел рукой по волосам, пытаясь успокоиться, а Лив вдруг с тревогой посмотрела на него и Макса:

– Эрнесто… Он жив??? А отец… Брайан… И цапля?.. Как они?? Что там было?.. – обеспокоенно зашептала Лив, и датчик, соединенный присосками с одной ее рукой, вдруг запищал быстрее. От волнения ее пульс подскочил.

Макс и Джонни одинаково сурово посмотрели на экран компьютера, отражавшего показатели работы сердца девушки, и Джонни первым проговорил:

– Перестань нервничать, Лив, успокойся: они все живы и здоровы. Была перестрелка, в которой численный перевес оказался на нашей стороне. Эрнесто просчитался и не предусмотрел такую возможность, что что-то может пойти не по сценарию, поэтому в его доме было так мало людей. Эйден, Брайан и Аврора в порядке, Калеб подлатал им пару царапин, но ничего серьезного. А Эрнесто сбежал.

Лив расширила глаза, забыв о том, что не может дышать нормально, и закашлялась от боли и возбуждения:

– У… у… у него передатчик!.. Мы тогда… в химчистке… подсунули ему в этот отвратительный кардиган… У Эдди есть программа… на телефоне… он может… следить…

Пик-пик-пик-пик… Быстрее запищал компьютер, и Макс нежно взял Лив за руку, успокаивая ее и улыбаясь ей. Лив ощутила тепло его сильной ладони и сразу услышала, как пищание замедлилось… Ей было приятно его прикосновение… Она быстро посмотрела на Джонни, который недобро и пристально испепелял Макса взглядом, чуть наклонив голову к плечу и сложив руки на груди. Ревнует??? Ее сердце дрогнуло.

– Белоснежка, не волнуйся, мы знаем о нем. – спокойно и уверенно сказал Макс. – Аврора нам рассказала. Люди твоего отца и мои люди сейчас его преследуют. Мы знаем, где он. Пока что, он в бегах. Скитается по Нью-Йорку, пытается запутать след… Но о вашем «жучке» он не догадывается. – Макс игриво подмигнул ей и притягательно улыбнулся. – Расскажешь мне потом эту историю? О химчистке? Хорошо, моя девочка?

Лив улыбнулась в ответ слабой улыбкой.

– Ну как уж тут откажешь?..

– И обещай больше не умирать, белоснежка, ты себе не представляешь, что здесь происходило и как ты всех напугала, когда… – его голос дрогнул, и он осекся, не в силах продолжить, а его рука, держащая руку Лив, чуть сильнее сжалась.

Лив посмотрела в его изменившийся, мигом потускневший взгляд, затем – на Джонни, с болью и злостью наблюдающего за ним, и вздохнула:

– Умирать – вовсе не страшно… Я и раньше не боялась за свою жалкую жизнь, а теперь, когда мама сказала, что они там все вместе, что они не одиноки, я вдруг поняла, что глупо цепляться за свое существование и дальше, я еще никому не сделала ничего хорошего, только приношу боль и разочарование, из-за меня люди страдают… – она с трудом перевела дух и посмотрела на Макса. – Джессика, ты, Джонни… Я решила, что пора закончить список, пока людей в нем не прибавилось еще больше, и шагнула к ней…

– Мама… сказала? – тихо и удивленно спросил Макс, внимательно глядя на Лив, и та тяжело кивнула.

– Да. Я… ее видела. И Джесси… и наш дом… Знаю, это звучит как-то странновато, но… Это не было похоже на сон… – Лив задумчиво нахмурилась, вспоминая подробности.

– Ты… видела Джесси? – тихо и изумленно спросил Джонни, и в его глазах мелькнула дикая грусть и затаенное горе. Лив с трудом посмотрела на него, чувствуя, как резануло ее сердце… А что, если он жалеет, что он с ней, а не с Джесс? Вдруг теперь он понял, что любил только ее сестру, а она сама была для него лишь увлечением?..

– Да… Она сказала, что не винит меня… в своей смерти, и еще, что не держит зла из-за того, что я… – Лив отвела глаза. – Забрала тебя… А мама… Я так хотела подбежать к ней, прижаться, поплакать на ее плече, вдохнуть запах ее волос… Но она сказала, что я должна шагнуть обратно. Сюда. Вроде бы, еще не настало время для веселой игры в ящик. – Лив слабо улыбнулась и нахмурилась. – А потом я услышала… – она посмотрела на Джонни, – твой голос. Ты… кричал, что я должна дышать… И мне пришлось вернуться. – Лив пожала плечами, или попыталась это сделать, а Джонни замер, с изумлением глядя на нее, не в силах пошевелиться…

– Так ты… слышала? – почти шепотом проговорил он.

Лив ухмыльнулась.

– А что? Не должна была? Ты нагло врал? – она вдруг нахмурилась. – Только вот я не успела спросить ее о секрете… Что за секрет, Джонни? Скажи мне. Она – моя сестра… Я должна знать.

Джонни с болью опустил глаза в пол, а Макс встал. Нежно и очень любовно поцеловав Лив в щеку совсем рядом с губами, он обаятельно подмигнул и проговорил:

– Поправляйся, моя девочка. Я зайду попозже. И, Лив. – серьезно вдруг произнес он. – Та боль, которую, как тебе кажется, ты причинила мне, не идет ни в какое сравнение с тем счастьем, что именно ты подарила мне. Если бы кто-то предложил забрать и боль, и воспоминание о твоей любви ко мне, я бы не согласился ни за что на свете. – он искренне и как-то грустно улыбнулся.

– Пока, Макс. – слегка дрожащим от впечатления, которое на нее произвели эти слова, голосом проговорила Лив и благодарно улыбнулась, ощутив снова прилив тепла и чувства бешеной вины по отношению к нему. Макс двинулся к двери, но, встретив на пути Джонни, остановился, и они уставились друг на друга откровенно соперническими, полными жесткого, холодного мужества, взглядами. Постояв так какое-то время и насыщая комнату напряжением и выбросами тестостерона, Макс, наконец, ухмыльнулся и вышел, оставив Джонни и Лив наедине.

Джонни подошел и сел около девушки, внимательно и грустно посмотрев ей в глаза.

– Может, поговорим об этом позже, когда ты поправишься? – с тревогой произнес он, заглядывая в ее глаза. Лив стиснула зубы, и предатель-компьютер снова выдал тайну о том, как неистово заколотилось ее сердце, опасливо ожидая худшего.

– Говори, Джонни. – прошептала она строго. – Сейчас.

Он вздохнул и опустил глаза. Помолчав немного, как будто собираясь с силами, он, наконец, проговорил:

– На момент смерти… Джесси была беременна.

Лив как будто ударило током. Нет. Только не это. Нет. Нет… Сердце заколошматило в грудь до боли, сил держать слезы не было, пищание компьютера стало невыносимым… Джонни с огромной тревогой наблюдал за ней, его глаза горели болью.

– Нет… Ты… – Лив не знала, не могла подобрать слова, мысли разбежались, как муравьи, в разные стороны, остался только соленый ручей по щекам и разрывающая боль. – Ты… знал?..

Джонни покачал головой, с трудом вздохнув.

– Нет. Она не успела сказать. Это выяснилось уже после вскрытия.

Лив зажмурила глаза, пытаясь унять боль и ужас, охвативший ее сердце. Внутри Джесс была маленькая жизнь… Ребенок, который должен был стать самым главным счастьем их семейной жизни… Который должен был быть смыслом… смыслом для нее и… для него… Если бы не Лив, если бы не она, сейчас они были бы счастливы! И им с Джонни никогда не суждено было сойтись. Ребенок! Ребенок… Но эта маленькая, невинная, чистая душа должна была жить! Сколько жизни в самом только слове… Ребенок… Он имел право на существование, он не должен был погибнуть, так и не познав любви матери, это нечестно, несправедливо!!!

– Оливка, Лив… – тихо и тревожно позвал ее Джонни, и она открыла мокрые от слез глаза. – Не надо. Не вини себя. Это ничего не меняет.

Слова, как крапива. Жалят и жалят. Лив тяжело вздохнула и еле слышно проговорила:

– Это ведь… был… твой ребенок? Да, Джонни?..

Джонни вздохнул и молча кивнул, опустив сияющие горем глаза. Лив хотелось кричать. Кричать. Кричать. Сестра. И малыш. Малыш от любимого человека… Возможно, с его глазами или губами… Сама Лив и мечтать не могла о таком счастье…

– Все из-за меня… Из-за меня! Если бы я не… приехала тогда в Нью-Йорк… Все было бы… хорошо… У всех… у вас… Ты… должен был… должен был быть с ней и… и… У вас все было бы… – рыдания душили ее, она почти не могла вдохнуть от потока слез и боли в ране, боли в сердце, но ничего из этого не волновало ее так, как маленькая, невинная, трагически оборвавшаяся жизнь. Джонни быстро пересел на ее кровать и наклонился к ее лицу, нежно стерев ладонью слезы с ее щеки.

Лив даже на миг перестала плакать: его глаза были так невероятно, волнительно близко!.. Впервые с очень и очень давнего времени… Она ощущала его силу, мужество, видела горячее сияние зеленых глаз и даже ощутила тонкий, еле уловимый, морской аромат… Все это, что так беззаветно и трепетно любила девушка, и то, что не должно было достаться ей…