Убить раба. Часть 1

– Кто ты такой?

Дмитрий зажмурился, дернулся всем телом, понял, что сильно ограничен в движениях. Раскинутые в стороны руки примотаны, судя по ощущениям со спины, к трубе, ноги связаны в ступнях. Резко вспомнил, как, лежа на кровати, стало трудно дышать, перед глазами возникло лицо брата Гриши, за его спиной ухмылялся наставник Миша. Тогда почему-то вспомнились школьные уроки химии, попытался встать, но голова осталась на подушке.

– Не очухался еще? – послышалось слева. Голос, кажется, Мишин.

Там черноту тоже прорезал белый луч.

– Очухался! – Раздалось спереди. Челюсть Дмитрия сжали стальные пальцы, от которых знакомо пахнуло химией. Гриша, стало быть. Судя по всему, где-то здесь и брат Жора.

Гриша поднял голову пленного, засветил прямо в глаза.

– Кто ты такой? Последний раз спрашиваю, потом ребра считать начну!

– Гена я Романенко, это самое.

– «Это самое!» – взвизгнул слева Миша.

Наставник подскочил и припечатал кулак в селезенку подопечному.

– Хватит дурака валять! Гена Романенко на голову тебя выше! И соседи тебя не знают! Думаешь, для чего я тебя фотографировал?

Справа, наконец, включил фонарь Жора:

– Я ему сейчас пальцы ломать начну!

Дмитрий почувствовал, как правую кисть сжали, будто тисками. Это уже хуже, удары по телу и голове еще мог вытерпеть, а вот по части членовредительства до этого впечатлений не было. В груди ухало сердце, спина похолодела от пота. Что же делать? Сказать про Гороха? Что ж за детектив такой – колоться при первой же опасности?

– Я с соседями хорошо живу, они меня никогда не сдадут!

– Как их зовут?

– Из 17 квартиры – тетя Зоя Нестерова, из 19 – Базановы. – Генкиных соседей Дмитрий знал. Пальцы остались целы.

– Ладно, проверим. – проворчал Миша. – Кому ты звонил?

– Жене, это самое, бывшей – Наде. – Паразитная присказка уже неосознанно вырвалась у Дмитрия.

– Какая Надя! – Завизжал Миша. – Мужик по телефону ответил!

Ослепленный со всех сторон Дмитрий почувствовал удар в солнечное сплетение. Глаза чуть не вылезли, воздух застрял в трахее, зато появилось несколько секунд продумать ответ. Ничего лучше не придумал:

– Откуда я знаю! Может, хахаль ее трубку взял! Давай еще позвоним.

– Отключил телефон хахаль!

– Да это Надька на ночь всегда отключает!

Справа снова голос кровожадного Жоры:

– Надо пальцы ломать!

Белые лучи перекрестились, Дмитрий утвердился в догадке, что его допрашивают в подвале. Потолок низкий, стены из бетонных блоков – помещение четыре на четыре метра, не больше.

– Успеешь еще! Никуда не денется, а пока проверить все надо. Мы же не фашисты, а он не Потапов.

– Чего?

– Того! Детский стишок не знаешь? Дети в подвале играли в гестапо и так далее.

«Харизмачи» загоготали. Смех благотворно повлиял на души сектантов, Гриша даже в живот ударил скорее ласково.

– Ладно, Генка, может ты и правда Генка! Проверим!

– Пускай повисит, если что сговорчивей будет. А сейчас пошли. – скомандовал Миша.

Темно, как у дяди Тома в хижине. И пахнет также. Совсем не весело висеть на трубе, пусть даже обмотанной грубой холстиной, в таких условиях. Дмитрий попытался освободиться, повертел плечами, напряг бицепсы, подергался. Руки замотаны крепко, не пожалели братья скотча на трубу приличного диаметра. А в голове еще шумело и не понятно открыты ли веки. Незаметно для себя пленник заснул, уложив подбородок на грудь, рискуя повредить шейные позвонки.

Проснувшись, обнаружил, что темнота перестала быть кромешной. Дмитрий рассмотрел контур проема, в который ушли сектанты. Вату в голове заменили на чугун, руки затекли. Однако сон на весу в такой символичной позе дал положительные результаты. Скотч немного провис, появилась надежда на освобождение. Дмитрий напрягал мышцы, выворачивал плечи, дергался. Наконец, усилия принесли результаты, скрипя зубами и оставляя на скотче волосы, сектантский пленник освободил руки. Сразу же повалился на пол. К запаху давно привык, но тактильные ощущения вызвали брезгливость – на каменном полу валялись сырые тряпки и мятая бумага. Сорвал липкую ленту с голеней и сразу двинулся к едва различимому проему. Шел, вытянув руки и осторожно переступая голыми ногами по холодному бетону. Более светлое на тысячную долю люкса помещение было примерно таких же размеров. Справа на высоте груди скорее угадывалась дверь. Дмитрий шагнул к ней.

– Твою мать! – это были единственные цензурные слова, далее следовали идиоматические обороты, благодаря которым русских эмигрантов узнают во всем мире. Мизинец правой ноги налетел на что-то твердое. Страдалец полетел вперед и ухватился за железную ступеньку. Конечно, к двери ведет лестница, расположенная под наклоном.

Дмитрий сел на ступеньку, поджав ногу, зажал в руке больной палец. Бетонные своды продолжали отражать неприличные слова. Досталось по нисходящей и заказчице Инне и рабу-дебилу Герману и недомерку Пантелееву и жердяю Зайсунцеву. От такой эскапады даже тьма отступила. Хотя вероятнее боль обострила зрение.

Дмитрий поднялся по лестнице, дверь оказалась железная с каркасом из уголков могучего размера. Изнутри запорного устройства не было, судя по люфту, дверь закрыта снаружи на висячий замок. Выставить ее голыми руками, как написал бы в рапорте, не представляется возможным.

Дмитрий снова опустился на ступеньку и долго сидел прислушиваясь. Тишина как в космосе, только больной палец пульсирует. Подумал: если дом заброшенный, это беда. Если к тому же стоит на отшибе, совсем плохо. Но прежде чем убиваться, надо обследовать место заточения. Дмитрий, аккуратно переступая, касаясь стен, прошел первое и второе помещения. Труба шла вдоль общей стены обоих, уложенная почти впритык между бетонными блоками. В том помещении, где производился допрос, слева от трубы Дмитрий нащупал кирпичную кладку снизу до потолка. Похоже, сектантская служба безопасности не первый раз использует подвал в качестве тюремной камеры. Догадку подтвердило засохшее дерьмо, в которое наступил Дмитрий. В том, что под ногой оказалось вещество органического происхождения, сомневаться не приходилось.

– Вот и все жизнь такая! – вздохнул Кабанов.

Обследовав насколько возможно руками и ногами место заточения, Дмитрий не нашел никакого предмета, способного быть орудием освобождения. Парой кирпичей дверь не высадить.

Следовало продумать ситуацию. Отделение «Харизмачей» в родном городе организовало проверку Генкиного адреса. Сектантские оперуполномоченные прошлись по соседям, вывели разговор за внешность, словесный портрет по телефону сообщили в центр. Выяснилось явное несовпадение в росте. Миша фотографирует подозреваемого, шлет ММС. Фото демонстрируют соседям, шах и мат. Хотя, нет. Мат настанет, когда сектанты снова придут к соседям и, тетя Зоя, к примеру, взмахнет руками: «Да это же друг его – Дима!» Значит, совсем скоро надо ждать Мишу с опричниками. Трайбер еще вместо Нади ответил некстати, усмехнулся Дмитрий. Если с кирпичом в руке затаиться под лестницей (бедный мизинец! похоже, сломан), напасть на сектантов, когда они спуститься? Вопрос: где там спрячешься на 6 квадратных метрах? Засветят сразу! И не уложишь всех троих одним кирпичом. Похоже, придется рассказать правду. Знать бы насколько далеко заходят «харизмачи» в охране своих интересов? Уж больно крутая реакция, могли бы выкинуть за ворота просто, а не играть в гестапо. Так что есть вариант, не придет никто. Зачем? Сдохнешь здесь от обезвоживания, труп не криминальный (видимо, поэтому не избивали), перенесут в удобное место, после обнаружения участковый в возбуждении уголовного дела откажет. Чем не идеальное убийство? Нет, пусть уж Миша с кровожадными братьями, чем неделя мучений. Да и парни вроде юморные, можно и договорится. Дмитрий занервничал, вспомнил о стокгольмском синдроме. К тому же и темнота стала непроглядной, похоже, на воле наступила ночь. Во рту пересохло, в горле будто наждачка застряла, желудок скукожился.

Особенность нервной системы Кабанова состояла в торможении психических реакций вследствие сильных негативных эмоций. Несчастный пленник опустился на пол и заснул.

Весь следующий день или вернее отрезок времени, соответствующий представлению о дневных часах, Дмитрий стучал кирпичом либо в дверь, либо по трубе. Сначала пытался изобразить морзянку, только не вспомнил, сначала три длинных или три коротких, простукивал оба варианта. Потом просто тупо стучал по железу. Когда раскололся один кирпич, а затем раскрошились и осколки, страдалец воспользовался вторым. Когда подавать сигналы стало нечем, навалилось безразличие. Одна часть сознания тормошила и кричала, что нельзя предаваться унынию, вторая соблазняла медленным угасанием. Оставалось только обратиться к Богу. Дмитрий взывал и мысленно и вполголоса, едва ворочая сухим языком. При этом он сидел на ступеньке, ощущая затылком прохладу железа, в надежде уловить хоть какие-нибудь звуки за дверью.

Видимо, Бог решил, что Дмитрий Петрович Кабанов в целом неплохой человек и умирать ему еще не время. Сначала уши уловили тихий скрежет, глухой стук, затем Дмитрий в неясном шуме различил голоса. Людей было минимум двое, один говорил громче и грубее. Голоса усиливались, но слов было не разобрать. Кто бы это ни был, это были люди! Дмитрий кулаками стал барабанить по двери, грохот железа наполнил помещение. Через минуту пленник испугался, что люди, наоборот, испугавшись, убежали. Замер с поднятой рукой и прислушался. От слов, которые он услышал, перехватило дыхание. Мелькнула ужасная мысль о галлюцинации.

– Ты там Дмитрий? – голос принадлежал Трайберу.

– Герман! – захрипел в ответ.

Раздался звон железяк, через несколько секунд дверь открылась. Дмитрий ослеп от вспышки белого света, почувствовал, как его за руку вытаскивают наверх.

– Ох и вонища, господин.

Спустя лишь несколько минут к Дмитрию вернулось зрение. Трайбер светил вниз, за его спиной серел дверной проем. Значит, снова ночь. Рядом со спасителем чернела невысокая широкая фигура. Трайбер повел фонарем, луч высветил знакомую плешь. Михаил Юрьевич!

– Вы, кажется, знакомы?

Бывший наставник поднял голову, вместо пухлого лица прохиндея обнаружилась отбивная котлета с узкими глазами. Рубашка на Мише была в пятнах крови и грязи, руки заложены за спину.

– Я обещал тебя не убивать, – сказал Трайбер. – Но мой господин таких обещаний не давал.

Михаил Юрьевич отшатнулся спиной в стену. Кабанов шагнул к нему, хриплым голосом приказал:

– Повернись!

Руки Михаила Юрьевича были стянуты ремнем. Дмитрий подумал мгновенье и снял путы.

Потом толкнул в спину бывшего приятеля к отдающему зловонием входу в подвал.

– Пошел к черту! – напутствовал Дмитрий.

Законченный подонок и предатель Миша Новиков полетел вниз. Дверь в бетонное чистилище с гулом захлопнулась, щелкнула дужка замка в засове.

– После твоего звонка я связался с Инной, – Трайбер уже выруливал на трассу и рассказывал, поглядывая в зеркало заднего вида. – После обеда мы выехали. Хоть и «Лексус», но по нашим дорогам не разгонишься, приехали уже затемно, пока дом нашли, время уже к полуночи. По дороге мне мужик позвонил, как потом выяснилось, Мишаня этот. Надю спросил. Я не сразу сообразил, брякнул что-то. Потом в голове щелкнуло – это ж я Надя. Как мог начал выворачиваться: заорал, мол, ты кто такой, чтобы моей подруге звонить! Он отключился. Я подумал, когда снова с неизвестного номера позвонят, дам трубку Инне. Но к ночи у меня аккумулятор сел. Так вот, когда к дому подошли, подъехать не получилось, смотрим, ворота открыты, мужики во дворе бегают, орут, руками машут.

– Это когда меня похитили уже. – понял Дмитрий. Он сидел на заднем сиденье своего автомобиля и маленькими глотками допивал вторую бутылку воды.

– Наверно. Я прислушался, подумал, полиция облаву на сектантов устроила. Как раз нам на руку. Определил главного, подошел, объясняю, мол, у нас родных здесь держат. Я потом понял, это не менты были. Но сначала нам с Инной разрешили поприсутствовать, так сказать. Сектантов во дворе выстроили. Все помалкивали, один только волосатый горбоносый верзила в балахоне распинался, карами небесными грозил. Что его Ашан Бонитович зовут, я позже узнал. Горохова мы сразу нашли. Я про тебя начал спрашивать, никто ничего толком не сказал, Бонитович молчит.

Нас со двора попросили, мол, нашли своего и проваливайте. В машине Андрей признался, что в строю не было двух телохранителей вождя и начальника контрразведки – брата Михаила Юрьевича. Я все это время тебе названивал. Мы объехали ближайшие стоянки, Инна заходила, спрашивала у стоянщиков, не ставил ли несколько дней назад десятку госномер такой-то ее брат Кабанов Дима.

– И я у нее теперь брат. – криво ухмыльнулся Дмитрий.

– Нашла она твой автомобиль, я понял, что тебя держат в другом месте, надо искать Мишу. С Инной мы решили, что она вытащит автомобиль со стоянки, оставит записку на случай твоего возвращения, потом она с Андреем едет домой, а я ищу тебя.

– И что, машину разрешили забрать без документов?

– Инна умеет уговаривать, а документы, как я правильно предположил, ты в машине оставил. Я в секту поехал, снова к главному обратился. Рассказал о твоем подвиге, о телохранителях и контрразведчике. Попросил содействия. Сергей – так его зовут – оказался отличным парнем, рассказал, что на общественных началах ведет борьбу с мракобесием в отдельно взятом городе. Пообещал помочь в твоем розыске. К этому времени половину сектантов, из местных, отправили по домам. Иногородних оставили до связи с родственниками. Мы с Сергеем стали главного адепта пытать. Хотели, чтобы он Мишу с телохранителями вызвал. Бонитович слюну пустил, припадок изобразил. Взяли его телефон, стали сами звонить, все телефоны выключены. Потом выяснилось почему: Миша к дому подъехал в то же время, что и мы с Инной, и видел начало погрома.

Трайбер прервал рассказ, обернулся:

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, чем в подвале, спасибо. Слушай, Герман, ты теперь брат мне.

Трайбер помолчал, передал с переднего сиденья термос и бумажный пакет.

– Попей чаю, там бутерброды, но ты только кусок хлеба съешь, объедаться нельзя сейчас.

– Спасибо.

– Так вот, – продолжил Трайбер, – намучались мы ночью с вождем, плюнули, закрыли его в сарае, легли спать. Хорошо дом на пустыре, на шум никто полицию не вызвал.

На следующий день продолжили дознание. Таки показал Ашан Бонитович свою картотеку. Мы узнали адреса Миши, Жоры и Гриши, номер автомобиля, на котором они разъезжают. Я поехал на Мишин адрес, Сергей послал ребят на адреса телохранителей – оба местные. На следующий день у Гришиного дома всю троицу и выследили. Жору с Гришей ребята себе забрали, а Мишу отдали мне. Дальше, как говорится, дело техники и ловкость рук.

Дмитрию приснился сон: он бежит за Михаилом Юрьевичем с тарелкой овсянки в руке. Миша в белой рубашке, пионерском галстуке и шортах убегает, ноги работают, как поршни, аж дымятся. В руках у Миши какая-то книга, он вопит, когда оглядывается, виден рот в пол лица и выпученные глаза. Самого Дмитрия лениво догоняют Гриша с Жорой в гестаповской форме. На бегу они смеются, вытирая слезы, а в руках держат электрические провода. Дмитрий кидает тарелку и попадает Мише в затылок. Миша выпускает книгу из рук, падает и превращается в поросенка. Гриша с Жорой ускоряются, на Дмитрия ноль внимания. Они бросаются на поросенка, тыкают в него проводами, вспышка, треск, поросенок обугливается. К ногам Дмитрию падает книга, на обложке которой профили Маркса, Ленина и Ашана Бонитовича. Дмитрий протягивает руку, открывает обложку, раздается взрыв. Дмитрий отбрасывает в бездонный мрак.

Чьи-то сильные руки вытаскивали его из машины. Сверху донеслось:

– Потерпи, дорогой.

Дмитрий поднял глаза, увидел марлевую повязку, темные глаза, сдвинутые брови, белую шапочку. Врач или санитар тащил его под руки. Странно, но Дмитрий ничего не чувствовал, ни боли, ни страха. Он посмотрел вперед, увидел еще одного человека в белом халате, который держал его за ноги. За спиной медика горела десятка. В темноте ночи пламя лизало металл красными, желтыми, синими, белыми языками. Огонь высвечивал столб, покореженный капот, двери с разбитыми стеклами, спинки сидений.

– Осторожно, клади его. Похоже, ноги сломаны.

Дмитрий хотел сказать, что с ним все в порядке, но язык не слушался, в голове забрезжила спасительная мысль: «Конечно, это же сон». Его уже положили на носилки, грудь стянул брезентовый ремень, короткий подъем и покачивание в такт быстрых шагов.

В блаженной темноте проявляются светлые пятна. Пятна сливаются в картинку: белый пластик, прямоугольник люка, мягкий свет в плафонах, блестит хромированная перекладина, на ней качается пакет с жидкостью. Справа узкие застекленные полки, витки синего шланга, слева человек в кресле, на лице повязка, глаза сощуренные, брови светлые. Картинка обретает объем, наполняется звуками, запахами. Какой к черту сон! Дмитрий попытался двинуть руками и ногами, но обратной связи от мышц не почувствовал. Приподнял голову, увидел полоску ремня на груди, дальше, за ступнями, матовое окно с красным крестом.

– Где мой брат? – Дмитрий узнал свой голос.

Человек с завязанным лицом склоняется, марля шевелится, с секундной задержкой:

– Твой раб едет в другой машине.

Приближается носогубник, глубокий вдох. Темнота.

ТРАНСПОРТОЛОГИ

Дмитрий открыл глаза, удивился полумраку в зеленых оттенках. Как в аквариуме с застарелой водой. Тут же включилось обоняние. Пахло не водорослями, а чем-то кислым и лекарственным. Как в больнице для бедных и стариков. Так и должен быть в больнице, вон слева стойка с капельницей, от которой к руке трубка тянется. Только вспоминать, как сюда попал, выводить причинно-следственную связь желания не было. В голове блаженная пустота, что там произошло и все ли конечности на месте, какая разница. Главное, не в сектантских застенках. Свет какой-никакой, тепло, мягко, судя по капельнице, люди рядом. Дмитрий тихо радовался невесомости, изредка проходившим по телу сладостным мурашкам.

Зеленый полумрак потревожил белый свет. В проеме двери чернела странная фигура – голова, плечи, деформированное туловище. Фигура поделилась, к кровати с одной стороны подошел лысый пузатый коротышка, а с другой дылда со светлыми волосами. Оба одеты в тканевые куртки навыпуск: пузатый в синюю, длинный в черную.

– Так что тут у нас? – забормотал пузатый. – Раствор заканчивается. Семен, не забудь.

Дылда кивнул. Пузатый посмотрел на Дмитрия, встретился взглядом, расплылся в улыбке.

– Проснулся, Дмитрий Петрович? Ай, молодец! Меня зовут Аркадий Ефимович, я вас лечить буду.

Дмитрий сдвинул брови, шевельнул губами.

– Тише, тише, шевелиться не надо. У вас, Дмитрий, сотрясение мозга, перелом правой голени, подозрение на внутреннее кровотечение. Совершенно не о чем волноваться – мы вас чудесно вылечим от всех болезней!

Длинный хмыкнул, Аркадий Ефимович сверкнул глазами:

– Семен, не делай из себя истукана, возьми кровь, смени раствор.

– А вам, Дмитрий Петрович, мы сейчас трамальчику в ротик положим, и спите себе на здоровье. А вечером вас Семен кашкой покормит.

Трамальчик – это хорошо, подумал Дмитрий Петрович. Какой добрый доктор, прямо Айболит.

Семен разговаривал грубее.

– Просыпайся!

Светловолосый дылда повозился с одной стороны кровати, с другой, Дмитрий почувствовал движения в районе предплечий. Оказывается, руки были привязаны к бортику кровати.

– Не вертись!

Семен потянул за изголовье кровати, спинная секция приподнялась, Дмитрий оказался в полусидячем положении и обнаружил еще пару сюрпризов. Одет он был в какую-то распашонку без рукавов. На правой ноге от колена до лодыжки отблескивала металлическая конструкция – три кольца с отверстиями, между ними стержни и спицы. Дмитрий удивился и разозлился. Значит, нога все-таки сломана, но боль не чувствовалась. От осознания травмы разозлился еще сильнее – не знал бы, лежал тихонько под наркотой. А теперь будешь переживать, как оно все срастется.

– Давай, поешь! – Семен положил на грудь больного миску с теплой кашей.

Овсянка, будь она неладна.

– Не знаешь, как там мой друг? – спросил Дмитрий, еле ворочая языком. Удивился своему косноязычию – мыслит ясно, а излагает, как паралитик.

– Не знаю. Доктор придет, спросишь.

Дмитрий попытался поесть, Семен вырвал ложку.

– Не мучайся, я покормлю.

Покормив пациента, Семен поставил миску на столик, из-под кровати достал «утку».

– Давай, делай дело! – сунул холодный эмалированный предмет под распашонку.

Дмитрий, не стесняясь, опорожнил мочевой пузырь.

Семен опустил кровать, достал из нагрудного кармана шприц.

– Нравится кайфовать? Ну потащись пока.

Странные санитары в больнице, подумал Кабанов засыпая.

Проснулся от знакомого голоса.

– Как тут наш спортсмен? – Аркадий Ефимович сидел на крае кровати и улыбался как Ленин детям.

– Ну-ка, посмотрим. – доктор оттянул веко, посветил Дмитрию в глаз ручкой-фонариком.

– Отлично, отлично! Скоро в другую палату переведем!

– Что с Германом? К нему нельзя перевести? – Дмитрий порадовался, что язык перестал прилипать к зубам и слова получились внятными.

Семен в двери издал странный звук, вроде кашлянул.

– С Германом Алоизовичем ситуация сложнее, но состояние стабильное. Так или иначе, вы скоро увидитесь. – расплылся в улыбке доктор, обернулся:

– Заболел, Семен? Могу вылечить.

– Не надо! Я здоров!

Дмитрий приподнял голову, почувствовал, как затекло тело.

– Доктор, почему у меня руки привязаны?

– Вам нельзя двигаться, голубчик! – Аркадий Ефимович дотронулся до ремня, застегнутого на предплечье «голубчика». – Ремешок тугой? Это мы сейчас поправим, сосудики нельзя пережимать.

– Семен! – обернулся к санитару. – Не затягивай ремни!

– Ох, уж этот Семен. – пожаловался Дмитрию добрый доктор. – Такой усердный! А вам несколько дней придется полежать, пока косточки не схватятся, к тому же разрыв селезенки еще под вопросом. А чтобы не скучали, введем глюкозки и трамальчику! Спите, сон – лучшее лекарство! Помните, как у Шекспира – уснуть и только, и сказать, что сном кончаешь и тоску и тысячу природных мук…

Дмитрию снился Гамлет в костюме хирурга и со скальпелем. О том, что это принц Датский стало ясно, когда, вспоров врагам животы, хирург со шприцем в руке решал забыться ему или поискать, кому еще сделать липоксацию.

Дмитрий открыл глаза и увидел в полумраке ссутулившуюся фигуру в ногах на краю кровати. То был не датский принц, а местный Семен, но, похоже, занятый тем же вопросом. Санитар медленно давил на поршень шприца, торчащего у него из предплечья.

Довершив инъекцию, Семен запрокинул голову, прошептал:

– Кайф!

Дмитрий, прикрыв глаза, смотрел на наркомана сквозь ресницы. Семен посидел минуту, спрыгнул с кровати, шприц полетел на столик, едва не угодив в миску.

Санитар поднял спинку кровати, улыбнулся Дмитрию.

– Проснулся? Молодец! Есть будешь?

Семен отстегнул руки, дал миску опять с той же мечтой Баскервиля.

Дмитрий поел уже самостоятельно, голова не кружилась, нигде не болело. Оставалось справить нужду и вернуться в гости к Морфею, хотя бы и без морфия.

Семен выровнял кровать, стал пристегивать руки пациента.

– Не туго? – подергав за ремешок, спросил добрый наркоман.

В этот момент в его нагрудном кармане завибрировал мобильник.

– Закончил. – ответил Семен. – Сейчас сменю.

Санитар, согнувшись, покатил дребезжащий столик к двери.

Мочевой пузырь плевать хотел на Морфея и воззвал хозяина ото сна. Позывы были легкие, под трамальчиком или морфинчиком у пузыря не было шансов заявить о себе, а сейчас Дмитрий не мог заснуть. При этом ни живот, ни нога не беспокоили. Зато тело ныло от неподвижности, как бы до пролежней дело не дошло.

Дмитрий повертел головой, дежурного освещения хватило, чтобы рассмотреть палату. Комната без окон с зелеными стенами, до которых слева и справа метра полтора. Кнопки вызова медперсонала не проглядываются. А и углядел бы, на нее нажать надо.

Дмитрий попытался высвободить руки. Семен послушался Айболита, переставил застежку; прижав большой палец к ладони, Дмитрий вытащил руки из ремней. Несколько раз сжал кулаки, восстанавливая кровообращение. Прислушался к организму: органы и члены болью не отозвались – наркоз продолжал действовать.

Дмитрий решил самостоятельно сходить по малой нужде. Нащупать «утку» на полу не удалось – кровать слишком высокая. Дмитрий приподнялся на локтях, живот не заболел, только голова закружилась. Цела селезенка, перестраховывается доктор.

Кабанов сел, снова ужаснулся одеянию и закованной в металл ноге. Сломанная нога, впрочем, сквозь штыри и проволоку выглядела так же как и здоровая. Ни деформации, ни опухоли. Только темно-зеленого цвета и перемотана бинтом под коленкой. Может, и здесь Аркадий Ефимович преувеличил? Странный в больнице персонал. И больница не того…