Под властью вампира. Книга 1

– Почему вы об этом спрашиваете? – приостановив качалку, ответила вопросом она. – Создатель! Неужели он успел сообщить вам о своем недомогании?! Вот, не думала, что он такой мнительный!… Уж не поэтому ли вы сюда и приехали?

Ирина натянуто рассмеялась и взгляд ее на минуту стал острым и подозрительным. Я растерялся, окончательно не понимая, что тут происходит, и, с недоумением посмотрев на нее, решил держаться выжидательной тактики, пока не повидаюсь с Домбровским.

– Да он мне вовсе ничего и не писал об этом, – решительно соврал я.

– Просто, его письма вдруг стали такими странными… для счастливого жениха. Раньше они были полны ликования по поводу доставшегося ему счастья, – тут я слегка поклонился в сторону девушки. Она, видимо успокоившись, улыбнулась и привела в движение качалку, а я продолжал: – И, вдруг, Сережка загрустил, захандрил… Я и подумал, – не болен ли он. А теперь очень рад, что ошибся. Ведь, я, собственно, заехал к вам за тем, что бы похитить его денька на три-четыре, а то и больше.

Не знаю, что меня подмывало так безбожно врать, но слова сами лились с моего языка. Ирина слушала меня внимательно, полузакрыв глаза и тихо покачиваясь.

– Проведаем одного приятеля, поохотимся на уток… А то, потом на Сережку надежда плоха. Что вы на это скажете Ирина Артемьевна? Отпустите его со мной или нет?

– Пожалуйста, хоть и совсем его заберите с собой. Он мне вовсе не нужен, – с презрительной гримаской произнесла она, загадочно посмотрев на меня.

– Но, знаете, Серж, действительно, не совсем здоров. Бледный такой стал… Папа говорит, что у него лихорадка. И я думаю, что ему охота может повредить. Не лучше ли будет, если вы это время проведете с ним у нас?

Не дожидаясь моего ответа, она тотчас же обратилась к проснувшемуся котенку:

– Киска, ты здесь? Ну, поди ко мне… Поди же!… Кис-кис-кис… Кисанька! У, какой же ты глупый!

Котенок не шел на ее зов. Это маленькое, рыжее создание, еще сонное, разомлевшее от солнца, стояло вытаращив глазенки на молодую девушку, с таким видом, будто намеревалось пуститься в бегство. Я осторожно подошел к нему и, без всякого сопротивления с его стороны, взял на руки. Но едва я передал его Ирине, как он жалобно замяукал, пытаясь вырваться.

– Мерси, – бросила мне она и, прижавшись к спинке пушистого зверька, стала выговаривать ему: – Ну, чего ты пищишь гадкий? И куда ты рвешься? Разве тебе плохо у меня, плохо. Скажи? Разве ты не любишь меня? Не любишь? Ну, так и я тебя не буду любить. Ты – бяка, бяка…

Затем, кокетливо выглядывая из-за рыжей спинки, она обратилась ко мне:

– Так вы остаетесь у нас, не правда ли? В нашей Аратыновке хорошо, особенно, летом. И Сережа будет так рад вам… и мы все…

– Благодарю вас, но, право, не знаю, будет ли это удобно, – нерешительно произнес я, не обращая внимания на чьи-то легкие, едва слышные шаги, приближавшиеся к нам. – Явился незваный, непрошеный…

В этот момент кто-то положил на мое плечо руку. Я обернулся – и ахнул. Передо мной стоял Сергей Домбровский, но как он изменился!

7.

Каких-нибудь два месяца тому назад это был, полный сил и молодого здоровья, жизнерадостный юноша. Теперь же я увидел лишь слабое подобие его, моего Сережи.

На бледном, осунувшемся лице глаза казались огромными. В них затаилась глубокая неизмеримая печаль и горькая покорность, какие бывают у неизлечимо больных и осознающих это людей. Полные когда-то и свежие губы поблекли и вытянулись, углы рта опустились, плечи сгорбились.

Я вскочил, пораженный и у меня невольно вырвался взволнованный крик:

– Сергей! Дружище! Да что же это с тобой?! Ирина Артемьевна! Это вы называете недомоганием?!

Она сбросила на пол котенка, который тотчас же удрал в сад, и, быстро потупившись, смущенно пробормотала:

– Право, я не замечала, что он так плох… Знаете, когда каждый день видишь…

Мне ясно послышалось ударение, сделанное ее на слове – «так». Вообще, эта девушка удивляла меня и возмущала. Ведь, не слепа же она! Откуда же такое жестокое равнодушие – ну, не к жениху (быть может, она охладела, увидела, что ошиблась в своем чувстве и разорвала прежние отношения с ним), но хотя бы просто к человеку, живущему под одной кровлей с ней, к человеку, который все же был, хоть недолго, дорог ей?

А он, бедный мой, глупый Сережка еще так много писал мне о ее «золотом» сердце… Грубое замечание чуть не сорвалось у меня с языка, но Домбровский, мягко улыбнувшись, опередил меня, сказав:

– Ну, полно, друг, полно. Не горячись… Совсем я не так уж плох, как это показалось тебе сразу. Просто, здешний климат мне не подходит. Вот, скоро уеду отсюда и тогда, увидишь, живо поправлюсь.

Произнося эти слова, он многозначительно посмотрел на Ирину. А она, видимо обрадовавшись, подхватила:

– Да, да! Конечно, ты в другом месте скоро поправишься. Все дело в климате. А вот и мама, – добавила молодая девушка, вставая.

Я тоже услышал скрип колес по песку и недовольный женский голос, говоривший:

– Осторожней, осторожней, Митро! Куда ты спешишь? Ты этак еще вывернешь меня…

Это, оказалось, везли завтракать Татьяну Павловну Аратынскую. Здоровенная босоногая дивчина и знакомый мне уже белобрысый Митро ловко, привычными руками подхватили кресло с своей госпожой, внесли на балкон и подкатили к столу.

– Феклуша, почему же завтрак еще не подан? Знаете, кажется, что я не люблю ждать… Что за беспорядки! А где барин? Неужели до сих пор не вернулся? Ах, наказание!

Голос Татьяны Павловны перешел в плаксивый тон.

– Та пан юж приихалы, – флегматично произнесла Феклуша, поправляя сбившийся на сторону платок.

– Мама, а унас гость, – сообщила Ирина, подходя к ней и жестом приглашая

меня следовать за ней. – Угадай, кто.

– Что? Гость? Кто такой? Что же ты молчишь? – упрекнула Аратынская дочь, выпрямляясь и поворачивая голову.

Это была маленткая, тщедушная, вся высохшая и старообразная жньщина с желтым личиком с кулачок и старомодной наколкой на седеющих волосах. Ирина представила меня своей матери, как друга Сережи.

Та, не скрывая ссвоего разочарования, с холодной любезностью процедила обычные слова приветствия и равнодушно протянула мне сухую ручку для поцелуя. Затем, решив, очевидно, что со мною не за чем особенно церемониться, Татьяна Павловна отвернулась от меня и раздражительно спросила:

– Где же это Артемий Григорьевич? Будем мы сегодня завтракать или нет?

Ей не успели ответить, так как в эту минуту он появился собственной персоной, а за ним внесли и суповую вазу. Высокий, плотный, громоздкий, загорелый до красна, в вышитой косоворотке и чесучевом пиджаке, он казался совсем не парой своей жене.

Последовал опять обряд представления. Я начал снова извиняться за свое непрошеное вторжение, но Аратынский не дал мне даже досказать первую фразу.

– Бросьте, молодой человек. Есть о чем говрить! – решительно пребил он меня, подходя к столу и любовно поглядывая на холодную окрошку. – Мы гостям всегда рады. А вы к тому же и друг Сережи. – он сел, заткнул за ворот сорочки салфетку и нетерпеливо поглядел на дочь, разливавшую окрошку.

Сергей ел мало, но с жадностью пил холодный квас, аппетитно пенившийся в хрустальном кувшине. Ирина и Татьяна Павловна, так волновавшаяся из-за маленького опоздания мужа к завтраку, тоже почти не дотрагивались до своих тарелок.

Я, надо сознаться, успел сильно проголодаться и отдал должную честь вкусно приготовленным блюдам. Артемий же Григорьевич ел, как-будто за всю свою семью сразу. Это, однако, не мешало ему разговаривать.

8

– Опять шельмеца Борьки нет… – начал он, утолив первый голод. – Совсе мальчишка от рук отбился… Хотя бы ты его прижучил, Сережа, – сказал он между двумя глотками и, взглянув на негшо, укоризненно заметил: – Э, да на кого же ты стал похож, братец… Здорово тебя проклятая лихорадка извела… Принимаешь хину? Нет, поди?

Артемий Григорьевич еще раз посмотрел на Домбровского, покачал головой, отдулся, вытер платком лоб, показав влажное пятно под мышкой и, принимаясь за новую порцию, посоветовал:

– Съезди – ка ты лучше, брат, в город, к доктору. О свадьбе уж и говорить нечего, ее придется отложить. Но, смотри, как бы тебе, если не будишь лечиться, не отправиться вместо венца туда, – он многозначительно махнул своей широкой рукой, как я сообразил позже, в сторону кладбища.

– Нет, зачем же откладывать свадьбу? – запротестовал Сергей. – Я буду лечиться и поправлюсь к тому времени.

– В самом деле, Сережа, у тебя очень скверный вид, – задумчиво произнесла молодая девушка, внимательно разглядывая его. – Почему ты не слушаешь папу, не принимаешь хину?

– По легкомыслию, голубушка, по легкомыслию, – ответил за него Аратынский и обратился ко мне: – Представьте, молодой человек, не хочет наш жених лечиться, хоть ты кол ему на голове теши… У него же лихорадка, как видите, а сней, подлой, шутить нельзя. Не-ет, нельзя!

– Артемий Григорьевич! Что за выражения? – возмутилась Татьяна Павловна.

– Виноват, не буду. И откуда эта… гадость только берется у нас? Место, кажется, сухое, не болотистое… Иногда годы проходят и никто не заболеет. А то, вдруг, несколько человек сразу… Да и того… – Он взглянул на встревоженное лицо жены и, не договорив, снова обратился ко мне: – Хоть бы вы, молодой человек, повлияли на Сережу, нас он видно в грош не ставит.

– Да, да, возьмите его в руки, Гриша, – подхватила Ирина и, лукаво улабнув- шись, добавила: – Можно мне так вас называть?

– О, пожалуйста! Сделайте одолжение …. – ответил, понятно. Я.

– Он, негодный. Совсем меня не слушается. Папочка прав, даже мои слова для Сережи ничего не значат, – кокетничала девушка.

– Позвольте мне вам не поверить, Ирина Артемьевна, – возразил я, подвигая к ее отцу графин с квасом.

– Нет, это так, так.

– Ну, если он вас не слушается, то на что же могу надеяться я! К тому же, в моем распоряжении слишком мало времени. Меня ждет извозчик.

– О, нет! Мы вас так скоро не отпустим. Вы – единственный друг Сережи и должны погостить у нас. Не правда ли, мама, папа? А время – пустяки.

– Ах, ты, стрекоза моя! Ха-ха-ха! – загрохотал Артемий Григорьевич, тяжело откидываясь на спинку стула. Время – пустяки, изволите видеть. А? Как бы не так матушка!

– Боже, как ты громко ведешь себя, Артемий Григорьевич, – болезненно сморщилась Татьяна Павловна, поднося руку к виску. – Ты оглушил меня.

– Прости, жена, виноват. Да уж очень насмешила меня наша дочурка. Но какие же это такие спешные дела призывают вас, молодой человек? Разрешите полюбопытствовать.

Я сидел напротив Сергея, Ирина – рядом с ним и она не могла видеть тех недоумевающих, полных тревоги взглядов, которые он начал бросать на меня. Бедняга, очевидно, боялся, как бы я и в самом деле не вздумал немедленно уехать отсюда.

Пришлось повторить выдуманную для Ирины историю, добавив, что я не поладил с старшим врачом и теперь еду в на другое место. А так как мне надо было проезжать мимо Тетеревинска, то я решил заехать в Аратыновку, захватить с собой Сережу и вместе с ним навестить одного товарища, живущего в соседнем уезде.

Рассказ сошел гладко, ни в ком не не вызвав подозрений насчет его правдивости. Ирина продолжала уговаривать меня остаться у них на эти несколько дней, отец поддержал ее, и я, поломавшись немного, наконец, согласился.

– Значит, остаетесь? – обрадовалась молодая девушка. – Как я рада!

– Ну, вот, давно бы так, молодой человек, – сказал Аратынский, бросив на пол зубочистку и вставая из-за стола. – Располагайтесь, как дома. А я часик сосну, да и снова в поле. Извозчика то не забудьте отпустить…

Он зевнул и, тяжело ступая, ушел. Татьяну Павловну Митро с Феклушей снова перенесли всад и куда-то увезли. Я, Сергей и Ирина остались втроем. Она предложила мне показать сад и свести в малинник, велев девушке, пришедшей убирать со стола, отнести извозчику деньги.

Мы шли медленно. Разговор не клеился. Сергей скоро остановился и сказал:

– Знаете, что? Вы идите, а я тут полежу на солнышке. Устал что-то.

– Ах, какой ты сонулька стал! – всплеснула руками Ирина. – Признавайся, вздремнуть захотел? – и, не дожидаясь его ответа, разрешила: – Ну, так и быть, подремли здесь на солнышке, а мы на обратном пути растормошим тебя. А ну, Гриша, кто быстрее бегает? – весело крикнула она и пустилась бежать.

Я вопросительно посмотрел на Домбровского.

– Иди за нею. Мы поговорим позже, – шепнул он, опускаясь на траву.– Но, смотри, ни слова Ире о том, что я писал тебе! Это очень важно.

9

Едва заметно пожав плечами, я направился по тому направлению, куда скрылась молодая девушка, размышляя: что тут делается? Где зарыта собака? Сережа не производит впечатления психически-ненормального человека. Он болен, это вне сомнения, но скорее физически. Для меня было ясно, что у Домбровского – острое малокровие и, судя по быстроте его развития, опасное.

За поворотом дорожки я нашел Ирину. Она стояла, нетерпеливо ощипывая какую-то веточку и всем своим видом выражая удивление, смешанное с тревогой. При моем появлении лицо ее моментально прояснилось.

– Вы скорее бегать не умеете? – с задорной улыбкой спросила девушка.

– Это после такого-то завтрака? Помилуйте! – шутливо ответил я. Мы пошли рядом.

– Уж не хотите ли вы, как папа, поспать часок другой? – продолжала подшучивать надо мной она. – В ваши то годы… Ай-ай! И не стыдно вам?

– Ничуть, – рассмеялся я.– Некоторое время мы вели разговор в том же тоне, потом Ирина спросила:

– Ну, как вам нравится наш сад?

– Очень нравится, – искренно ответил я. —Воображаю, какаЯ здесь прелесть весной, когда все это цветет и распускается!..

Действительно, сад, или вернее сады у Аратынских очень хороши. Подле дома разбит цветник, разнообразные клумбы пестреют и благоухают все лето массой всевозможных цветов. Тут же в изобилии растут сирень, жасмин, акация, липа. Дальше преобладают березы, дубы. Клены и тому подобные деревья.

Сад громадный и обступает, как я уже упоминал, дом с трех сторон, причем одной из них граничит с чистым двором во всю его ширину. Малинник находится в конце его, а за ним раскинулся чуть ли не на три десятины второй, фруктовый, в одном месте соприкасающийся с черным двором.

Не знаю, как теперь, а тогда они содержались в образцовом порядке, особенно плодовый, как доходная статья. Там деревья, обмазанные желтой глиной до половины ствола желтой глиной, стояли правильными рядами. Вдоль дорожек росли кусты крыжовника и смородины всех сортов. Ягоды давно уже были сняты, но яблоки, груши и сливы, по большей части еще не дозрелые, гнули ветви к земле.

В центре стоял крытый прошлогодней соломой шалаш, в котором жил сторож. Его должность была синекурой, как сообщила мне Ирина, потому, что у крестьян есть свои сады и воровать здесь некому.

Сидя у порога, старик строгал какой-то деревянный обрубок. Заметив наше приближение, он встал и, моргая красноватыми, слезящимися глазами, низко поклонился.

Этот сторож в рубахе и штанах из небеленного крестьянского полотна, босой, весь обросший седыми, с желтизной, волосами (они росли у него пучками даже из ноздрей и ушей), с изрытым морщинами лицом, сгорбленный от тяжести лет, лежавших на его плечах, представлял рядом с своим примитивным жилищем весьма живописную картину.

Любуясь изобилием и красочностью плодов, среди которых мы проходили и с наслаждением вдыхая их запах, я почти молча слушал болтовню своей спутницы. Она говорила о разных пустяках, задавала массу вопросов. Часто сама же на них отвечая и отчаянно кокетничала со мной взглядами, голосом, движениями.

Ирина не красавица. Рот ее немного черезчур велик и ал, овал лица неправильный. Но все же она хороша. Цвет лица у нее матово-бледный с чуть-чуть пробивающимся румянцем. Тенью румянца. Нос тонкий. Сухой, с горбинкой, глаза большие, черные, очень блестящие.

Со своей тонкой, гибкой фигурой и живыми, грациозными жестами она казалась прелестной и женственной. Кроме того, от всего ее существа излучалось какое-то неизъяснимое очарование. Что-то необыкновенно волнующее и притягивающее. Так что я, не смотря на свою дружбу с Сергеем и опасения за его здоровье, начинал поддаваться ее обаянию и невольно подумал:

– Вот женщина, которая могла бы весь мир увидать у своих маленьких ножек! Но зачем она так кокетничает? Сережа писал, что его невеста скромна и стыдлива, как Диана… Может быть, хочет испытать меня? Или – поссорить Сергея со мной? Ошибешься, голубушка! Не пройдет твой номер…

Так говорил я мысленно, а между тем, какая-то непобедимая сила с каждой минутой, с каждым мгновением сильнее влекла меня к этой девушке. И я не мог не сознавать этого.

Ирина казалась мне все очаровательней, все обольстительней… Мое сердце забилось быстрее, голова запылала. Мы в это время были уже в малиннике. Девушка довольно лениво искала крупные, перезрелые ягоды, шутя и дразня меня тем, что ей попадаются самые крупные.

Я старался овладеть собой, убеждая себя:

– Что с тобой?! Опомнись! Ведь, она же – невеста Сережи… Это низко, подло… Да она первая обольет тебя презрением, если что-нибудь заметит!

Наконец, мне удалось усилием воли победить себя и успокоиться. Внезапная вспышка страсти, минутная власть тела над д ухом… Вот, уже все и прошло. С кем не бывает?… Но, будь спокоен, Сережка, не я причиню тебе страдание!

С этой решимостью я заве разговор о Домбровском., о его болезни, но молодая девушка, смеясь зажала мне рот своей ручкой.

– Вот еще, нашли о чем говорить! – капризно протянула она. _ Ешьте уж лучше малину. Это все-таки, интереснее.

– Ирина Артемьевна!.. Вы, конечно, шутите… – растерянно пробормотал я, отшатнувшись. Это прикосновение… И как отнестись к ее словам?

– Зачем так длинно? Просто – Ира. И вовсе я не шучу, – с внезапной серьезностью добавила она.

Я с изумлением посмотрел на нее. Как?! Так, значит, мое предположение было правильно? Она успела уже разлюбить Сергея?.. Или же это – игра, игра со мной? Необходимо это выяснить.

– Но, Ирина… Ира, подумайте о том, что вы говорите!

– А что? – наивно спросила она, как-то странно глядя мне прямо в глаза.

– Малина – вас – больше интересует, чем здоровье – жениха? – с расстанов- кой произнес я и поставил вопрос ребром: – Следовательно, вы его не любите?

Сказал, и ждал ответа. Как то она отнесется к моим словам? Смутиится? Обидится? Или рассмеется? Но девушка только смотрела на меня. И теперь я ясно прочел в ее взгляде: «Ну, конечно же, не люблю его, потому что люблю тебя».

Догадавшись по выражению моего лица, что я понял немой ответ, Ирина закрыла свое обеими руками и выбежала из малинника. Пораженный, я импульсивно, ни о чем не думая, поспешил за нею.

Она ждала меня в нескольких шагах. И в ее сияющих глазах горел такой горячий, такой властный призыв, что моя кровь буйно вскипела и бросилась мне в голову. А Ирина близко-близко подошла ко мне и, потупившись, тихо, упавшим голосом, произнесла :

– Да, Гриша… Я не знаю, что делается со мною сейчас. Но – вы правы… его я больше не люблю… Никогда не любила… по настоящему. Теперь я поняла… Это было ошибкой…

О, как близко была она!.. Ее дыхание касалось моих губ, я слышал запах ее тела, видел нежность кожи, трепет опущенных ресниц… и рот, рот, как кровавый, пьянящий цветок…

Какой-то знойный вихрь подхватил меня и закружил. Я не в силах был бороться с ним и, дрожа, протянул руки к девушке. Но она ловким движением выскользнула из готовых уже сомкнуться моих объятий, сделала прыжок и – исчезла в чаще орешника.

Безумие, овладевшее мною, заставило меня бежать за нею. Ирины не было видно. Только шелест ветвей вдали говорил о том, что она где-то здесь. Но где? Отуманенный рассудок не мог сообразить направления и несся наугад.

Нетерпеливо раздвигая ветви, спотыкаясь. Тяжело дыша, я всем существом своим стремился догнать девушку.

– Ирина! Ирина! – стонал я пересмякшими губами. – Ты само счастье! Ты – сама жизнь! Ирина, остановись! О, схватить тебя… Быть твоим рабом… и властелином! – больше для меня в эти мгновения ничего не существовало.

10

Не знаю, сколько времени продолжалась эта скачка. Вероятно, две – три минуты. Но вдруг мое возбуждение начало падать. Я замедлил свой бег… еще… и остановился, с ужасом спрашивая себя: куда я бегу? Что хочу сделать?..

Растерянный и сконфуженный, выбрался я на какую-то дорожку, раскурил дрожащими руками папироску и, сев на первую попавшуюся скамью, принялся упрекать себя:

– Ну, и хорош же ты, братец! Отличился, нечего сказать… Черт знает, что такое! Вот уж никогда не считал себя способным на такую подлость!… Как мало мы знаем самих себя! Сколько низости таится в нас!.. Да и она тоже хороша…

Чем дальше, тем происшедшее казалось мне невероятнее и гаже. И совесть все сильнее мучила меня. Еще бы невеста друга была до сих пор в моих глазах священна. Я гордился своей порядочностью. И, вот, когда этот друг болен, когда он позвал меня на помощь, я занимаюсь флиртом с его невестой…

Стоило хорошенькой девчонке сделать мне глазки, – и я забыл, кто она, забыл о Сереже, забыл о дружбе и чести… Какая низость!

Да и сделала ли еще? Ну, положим, сделала. Ее взгляды, ее слова – почти открытое признание. Главное выражение, которое она им придала… Бедный Сергей! Убил бобра, да-а… немудрено, если он и свихнулся. Это наваждение какое-то, а не женщина…

Надо будет сегодня же серьезно поговорить с ним, узнать все и приложить все старания, что бы увезти его отсюда, вырвать из прелестных ручек этой юной Цирцеи. Я теперь ненавидел ее за то, что она превратила меня на одно мгновение в животное.

Успокоившись на этом решении, я встал и отправился разыскивать Домбровского. Мне казалось, что я взял верное направление, но ошибся и заблудился. Когда же я, наконец, вышел к тому месту, где мы оставили Сергея, там уже никого не было.

Недовольный собою и всей этой историей, я опять плутал по дорожкам, стараясь выбраться к дому. Услыхав чьи-то голоса, я пошел на них. Стало слышно яснее. Без сомнения, это они – жених и «любящая» невеста… Идут, очевидно, по дорожке параллельной моей.

Я не собирался подслушивать, но то, что донеслось до меня из-за кустов, разделявших нас, заставило меня невольно затаиться и насторожить слух.

– Помни же, если ты проговоришься ему, если ты хоть одним словечком заикнешься ему о моем несчастии, – я возненавижу тебя! – понизив голос, но страстно, повелительно и угрожающе говорила Ирина. – Слышишь, Сережа? Возненавижу! И тогда между нами все будет кончено…

Ответа Домбровского я не расслышал, так как разговаривавшие удалялись. Я же стоял, закусив губу, неподвижно. Она сказала: будет все кончено. Следовательно, с вами, Гришенька, разыграли комедию? Маленькую комедию…

Ну, что, тем лучше! Для всех лучше. И, главное, – для Сережи. Что ж, отлично!.. Досадно, конечно. Что я такого дурака свалял… Попался на удочку хитрой девчонки. Но о каком же это несчастии она говорила? Почему ей так желательно скрыть его от меня?

Странное существо человек! Я искренно, сильно любил Сергея, желал ему добра, стыдился вспыхнувшего было во мне влечения к его невесте – и в то же время было неприятно, что Ирина только дурачила меня.

Громко насвистывая, я пошел дальше, но впереди ничего уже не было слышно, кроме щебетанья какой-то птицы. Я засвистал громче и почти тотчас откуда то сбоку раздалось звонкое: – Ау, Гриша!

Повернув туда, я увидел Сергея и Ирину. И опять мое сердце больно сжалось, так плохо выглядел мой приятель.

– А мы вас давно уже ищем, – сообщила молодая девушка и лукаво-лукаво добавила: – Хороша у нас малина? То-то, верно, полакомились!

Я насмешливо посмотрел на нее и с ударением ответил:

– Нет, слишком уже зрелая на мой вкус. Одну-две ягодки можно еще съесть, а больше – противно.

– Будто бы? – прищурившись спросила Ирина. – А чего же вы там так долго сидели?

– Тоже искал вас, да никак не мог ориентироваться.

– Да, здесь новому человеку не мудрено и заблудиться. —согласился со мной Домбровский.

– Ну, теперь ты, Сережа, будешь гидом своего друга, – сказала Аратынская, – а я вас покидаю. Пойду купаться. До – сви – да – ния, мсье.

Она бросила мне нежный, молящий взгляд, потом тихо засмеялась и, сорвав на ходу с одиноко стоящей яблони большое, прозрачное яблоко, ушла, подбрасывая его, как мяч.

11.

Оставшись вдвоем с Сергеем, мы медленно, молча пошли дальше. Я не решался заговорить, опасаясь, не скрываются ли где-нибудь в кустах не скоромные уши и, выжидательно посматривал на него. Как он изменился… Как страшно изменился!..

Возможно, что и он боялся того же. Подумав это, и горя нетерпением узнать, что он мне скажет, я произнес:

– Знаешь, что. Сведи-ка ты меня в поле… Я люблю простор, а туту все деревья и деревья. Мне тесно среди них.