Первая зорька

Подсудимый: «Мне жаль, действительно жаль всех десятерых. Дорогой в горы я учил их, что каждый может оторваться от земли и воспарить, как птица, в небеса. Я звал их за собой и даже размахивал крыльями. Но видно, был понят неверно. Наши крылья, скорее всего, не годятся для того, чтобы парить на них в небесах, прыгая с горы. Но все же мы можем летать. Кто из нас не парил хоть раз над облаками, когда был влюблен или когда благая весть ласточкой влетала в окно. Не чувствовал ли себя каждый из нас на седьмом небе от счастья, когда семья озарялась криком новорожденного ребенка, или близкий человек, ранее казавшийся безнадежно больным, вновь возвращался к жизни? Мы лишаем себя возможности летать, самостоятельно спутывая крылья мелкими дрязгами и заботами, старательно увешивая ими перья. И вскоре навеки забываем о небесах, проживая жизнь прочно прикованными к земле. Я звал десятерых за собой вверх, предлагая сбросить с обрыва все бренное, а они шагнули вниз. Я искренне сожалею об этом… Мне так же страшно умереть, как любому из сидящих здесь. Поверьте, я не строю иллюзий ни о вечной жизни, ни о приговоре данного суда. И все же даже сейчас я верю, что мы сами виновны в своей приземленности. Мы сами связали крылья путами. Вспомните то ощущение, когда создатель одаривал вас минутой власти над небесами, и постарайтесь сделать шаг навстречу».

Судья: «Все высказались, и для принятия окончательного решения я прошу оставить меня наедине с Подсудимым.

Виновен ли ты? Нет. Теперь я точно знаю это. Я был там, на небесах, когда вместе со своим взводом вышел из той мясорубки под Тиром. Мы пировали целый день, строя планы, как вернувшись с войны, заживем, какие дома построим, какие семьи создадим. Я был там, когда моя Изабелла подарила мне сына, я был там, когда она ушла от нас. Я провожал ее до самих небесных врат и плакал, оставшись там в одиночестве. И потому я верю тебе, Подсудимый.

Но помнишь ли ты, с чего я начал заседание? С клятвы «приложить все свои знания и силы на благо королевства и его обитателей». Если бы мне просто нужно было установить истину! Как быстро и легко я мог бы сделать это! Но моей целью, моим заданием является не установление истины, а благо жителей королевства. И в этот раз мне придется решать, что есть благо.

Это тяжкий, неоправданно тяжкий труд. Я мог бы вынести тебе приговор, не выслушивая Прокурора и Защитника. Их речи были не для меня. Я дал возможность выслушать их тебе, чтобы мое решение было ясным.

Как устроен единорог? Вот мы говорим, что та или иная лошадь божественно хороша. Но отдаем ли мы себе отчет, что не своей красотой она выделяется? Она как раз представляет собой идеального, пропорционально сложенного усредненного единорога. Все остальные лошади, страстно завидующие ей, просто имеют отклонения от этой усредненной божественности. Кто-то – лишний вес, кто-то – редкую или слишком густую шерсть. Представь, что даже самая прекрасная лошадка имела бы пару лишних ног или крыльев. Кто бы оценил это? Это считалось бы уродством, ведь так устроены мы, единороги. Нам нравится все такое же, как мы, мы стремимся быть такими же, как мы, стремимся ничего не менять, достигая некой золотой середины – нашего совершенства. Пойди суд тогда, в 1600-м навстречу Джордано – что стало бы с миром? В один день люди не смогли бы отказаться от представления о своем прекрасном-усредненном и в ужасе сожгли бы судей вместе с Бруно, заодно залив кровью все королевство. Могу ли я простить тебя, когда под окнами суда родственники десятерых требуют твоей казни, а Прокурор и Защитник настолько глупы, что даже не отдают себе отчет, кого и за что судят? Я понимаю тебя, Подсудимый, так, будто ты был со мной на небесах все это время, под Тиром, с сыном и Изабеллой. Возможно, когда-нибудь наступит день, и мое решение будет осмеяно историей, а ты возвеличен. Скажу тебе: я страстно желаю этого. Но этот день не наступит сегодня. «Виновен ли ты?» – спросят меня Прокурор и Защитник. И я скажу: «Да…»

Есть ли у тебя последняя просьба?»

Подсудимый: «Я очень хочу жить. Знаешь, я рад, что услышал от тебя правду. Мне было бы горько умирать, осознавая, что мой труд, плод моих мыслей, умозаключений уйдет, растворится вместе со мной. Теперь я спокоен, что после меня останется хотя бы один единорог, который знает дорогу к небесам. Но может, ты вспомнишь, как здорово тебе было над облаками, и скажешь „Нет“? Мы выйдем как братья и вместе с тобой укажем всем путь. Виновен ведь не только тот, кто не предупредил путников про худой мост. Виновен и тот, кто промолчал, зная о хорошем».

Судья: «Конвой, введите всех в зал суда…

Мой приговор. Выслушав доводы защиты и обвинения, я приговариваю Подсудимого к испытанию. Стража поднимет его на гору и столкнет с обрыва. Взлетит Подсудимый – и все мы вскоре будем летать. Упадет вниз камнем – докажет зловредность своей теории и сам покарает себя. На взгляд суда, такое решение послужит на благо всего королевства. Есть ли у Подсудимого последняя просьба?»

Подсудимый: «Нет. Мне не о чем просить Высокий суд. Вскоре я взлечу и, очертив крыльями небосвод, скроюсь в небесной глубине. Мне нечего более просить. Скорее в путь».

Повесть о ненастоящем человеке

Костры, как и души, бывают разные:

Одни – эгоизмом сырым коптящие,

Другие – светло для людей горящие,

Щедрые, жаркие и прекрасные

Эдуард Асадов

Жил-был ненастоящий человек. Нет, с виду он как раз был настоящий: две руки, две ноги, нос и два глаза. Просто сильно он был не похож на известного героя из «Повести о настоящем человеке», совсем не таков. Нашего героя звали Илья, и для его краткой характеристики, чтобы не утомлять читателя, мы охарактеризуем его как в высшей мере эгоиста.

Илья был неглуп и изрядно образован. Зная разницу между Бахом и Фейербахом, понимая, почему корень квадратный из х в квадрате равен модуль х, Илья был приятным и обходительным собеседником. Он, как в целом свойственно любому эгоисту (а Илья был им гораздо в более превосходной степени, чем любой), следил за собой, за своим внешним видом в частности. То есть он был подкачан, одет с иголочки и со вкусом, у него приятно пахло изо рта, и он мог усладить собеседника беседой, если, конечно, желал этого. А Илья желал. Эгоист делает, в первую очередь, то, что выгодно, приятно, интересно ему самому. А Илье было выгодно быть приятным, общительным собеседником. Это само собой приносило кучу преимуществ от продвижения по службе до приглашений на званые вечера и дружеские попойки.

На работе Илья старался сверх всякой меры также исключительно из эгоистических побуждений, так как бескорыстно любил денежные знаки и был полон желания обладать ими в как можно большем количестве. Шеф дивился старательности чистоплотного сотрудника и продвигал его по карьерной лестнице, наплевав на очередь и выслугу лет. «Эгоист», – впервые услышал тогда в спину Илья и в целом был согласен с этим. Думал-то он действительно в первую очередь исключительно о себе.

Жену наш герой баловал также сверх всякой меры. Уж очень нравилось Илье иметь под боком симпатичную женщину, чтобы было приятно потрогать, посмотреть и в люди не стыдно выйти. И если уж бросал кто на его благоверную завистливые взгляды, то легкая зависть бальзамом согревала сердце и приятно услаждала душу. Подруги, ясное дело, не раз высказывали Маше свои соболезнования (супругу Ильи звали Марией): мол, непросто жить с эгоистом под одной крышей, но та все больше отмалчивалась, лишь взгляд становился жалостливым и грустным, как у побитой собаки. Разбредаясь по домам, подруги долго судачили с мужьями о том, как Маше в жизни не повезло со второй половиной, но более всего о том, как плохо село на Марию новое платьишко от Шанель и как подчеркивает недостатки фигуры колье из натурального жемчуга.

Видимо, планируя получить как можно больше дивидендов от детей, Илья и на них реализовал свои гнусные намерения: бедняги разрывались между школой, репетиторами и спортивными кружками. «Совсем урод лишил чад детства», – говорили друзья и горько качали головами. В общем, в личной жизни, в работе и в воспитании детей Илья думал только о своем собственном благополучии.

И в труде, и в боюДумал наш Илюша про Илью.

Мало кто задумывался из живущих ныне, какой мощный двигатель – эгоизм. Прорыв в развитии общества, когда на смену крестьянской лошадке пришел железный конь, – ничто по сравнению с человеческим эгоизмом, управляющим Ильей денно и нощно. Даже любовью наш герой занимался не второпях, а с чувством, с толком, с расстановкой, провоцируя супругу на стоны, изрядно мешавшие соседям. Съехав, наконец-то, в собственный дом, Илья сделал большое одолжение всему подъезду, в коем проживал ранее. Дворник Терентий, вселившийся по разнарядке в прежнюю квартиру Ильи, пил вечерами и даже, бывало, поколачивал супружницу, что тоже не происходило в полной тишине. Но Терентию такие вольности сходили с рук, и долго на него никто не ворчал. Так достал, видать, соседей предыдущий жилец своим эгоизмом и самовлюбленностью.

Знаете, а ведь эгоистов никто не любит. Просто их это не слишком задевает. Что им чужое мнение, когда только свои мысли важны, а желания востребованы. Идет себе такой человек по жизни, как ледокол, раскалывая на своем пути льдинки, но обходя стороной огромные айсберги. А все, чтоб и до цели поскорее добраться, и себя сильно не поцарапать. Эгоист, одно слово. Другие вон о людях думают, в церковь ходят, а этот нехристь живет, как будто мир ради него одного выстроен, и все вокруг него, ирода, вертеться должно, как планеты вокруг звезд.

Никто уж и не удивился, когда Илья под свой новый дом купил приличный кусок земли с лесом и речкой, пробегавшей аккурат вдоль участка. Шеф Ильи до последнего отказывался верить дурным слухам, но когда наш герой уволился с работы и открыл свой бизнес, да еще точно с таким же профилем, как в конторе шефа, тут уж крыть было нечем. Часть сотрудников перешли в новую контору Ильи, прельщенные более высокой зарплатой, но связей с прежней работой не теряли. Забегут, бывало, к прежним коллегам, посудачат, на жизнь свою горькую поплачутся. Мол, нет никакого с Ильей сладу, ни о ком, кроме себя, не думает. Если бы не зарплата, так убили бы гада. А так что? – Приходится терпеть.

Редко, но бывали у Ильи и домашние вечеринки, когда родители, родственники всех мастей и особо близкие друзья собираются под одной крышей. Илья сибаритствовал, устилая стол дорогими винами и яствами, даже в этом показывая свой норов. Обычную водичку он пить, видите ли, не может, в стекле ему подавай. Но терпеть Илью терпели, ведь горбатого, как говорится, могила исправит. Один раз Илья на такие посиделки не поспел из-за срочного сверхприбыльного заказа, поступившего незадолго до намеченной даты. Взвесив все за и против, он выбрал заработок и взял у клиента предоплату. Так что все посидели без него да и разошлись. Но было-то здорово, душевно. Глаза никому не мозолил этот чертов эгоист, и веселье било фонтаном.

Родители Ильи попросили Машу отправить их домой на Илюшином Мерсе Эске, так как Лексус, забиравший их из дома, был жестковат и поскрипывал на ухабах. Отгородившись от водителя стеклом, они мило дремали первую половину дороги. Затем мать Ильи, приобняв супруга, заглянула ему в глаза: «Как же сын вырос у нас таким эгоистом? Где мы просмотрели с тобой? В чем?» Супруг не ответил, лишь горько вздохнул, погладив супругу по руке. Мама еще повздыхала, пожалев Машу и внуков, и потом вновь предалась дреме.

«Счастлив ли был Илья?» – спросите Вы. Да, ведь если человек эгоист, то никто и ничто не мешает ему строить жизнь под себя. Такой народец крайне просто организован; что ему, как говорится, страданья Анны Франк? Делает ли такой человек счастливым кого-то? Нет, конечно. Ведь не то, что жить под одной крышей, видеть раз в день такого выродка – для нормального человека уже мука. Эгоизм – как уродство, болезнь, проказа, выпирает из-под одежды и режет взгляд. Был бы закон мудрей, он выселял бы таких уродцев на самый дальний остров, подальше от людских глаз и судеб. Подчас сотрудники Ильи даже регистрировали на сайте президента петицию с целью принять такой закон, и однажды, набрав необходимое количество голосов, законопроект был подан в сессионный зал. Но депутаты были заняты бесконечными выборами и так и не успели его проголосовать.

Как ни странно, но горб Ильи не исправила даже могила. Умер он, несмотря на правильное питание и здоровый образ жизни, рано и неожиданно, даже в смерти не бросив крайнего эгоизма. Продуманный урод оставил завещание с требованием дорогих похорон и памятника. А более всего – с обидным требованием бизнес не продавать и развивать его дальше. Благо, бывший шеф Ильи, человек глубоко нравственный и порядочный, простил усопшему все прежние обиды и выкупил у вдовы за бесценок бизнес и дом, содержать который было ей более не под силу. Забрав в придачу Эску, он перевез семью Ильи в квартиру к его родителям на поскрипывающем на ухабах Лексусе. Вдове поначалу пришлось даже кое-что продать из ранее приобретенных Ильей украшений. Благо, подруги выручили и раскупили побрякушки, дивясь непрактичности покойного. «Как можно было накупить такие непрактичные, вышедшие из моды вещи?» – причитали они и брали недорого, себе в убыток.

Но тут дворник Терентий преставился от вечных пьянок, и его супруга, бросив городскую квартиру, вернулась к родителям в деревню. Вдове Ильи ЖЭК предложил в пользование их старую квартиру и работу дворничихи. Хоть и был муж эгоистом, а вдове надо помогать, дело это святое. Семья Ильи, вернувшись от родителей в новую старую квартиру, боль от утраты перенесла и зажила нормальной человеческой жизнью. Лишь два раза в году, в день смерти и в день рождения Ильи все родственники и особо близкие друзья собирались у поросшей травой могилки без памятника и даже надгробия с бутылкой самого дешевого вина. Помянуть – оно ведь дело святое. О мертвом как? Либо хорошо, либо ничего. Потому, помолчав, они разливали по пластиковым стаканам жидкость и опрокидывали ее в рот.

Маму Ильи соседки утешали, порой напирая, что внуки, слава богу, остались. Они-то вон какие милые растут. С уходом Ильи им таки удалось забросить учебу и как нормальным детям прогуливать бурсу на сеансах кино, обильно заедаемых попкорном. «Слава богу, что хоть эгоизм не передался по наследству», – радовалась бабушка, глядя на внуков.

Был человек и нет человека. Что оставил он после себя? Память? Важно ли это ушедшему? Жил он только для себя и был всегда доволен этим фактом. Что уж теперь? Судят ли его за это там, на небесах, или прощен он был? Кто знает? Разве что остается вопрос: зачем такие люди приходят в этот мир? Может, для того, чтобы мы были лучше, чище, добрее, чтобы давили эгоизм в себе капля за каплей до окончательного исцеления?

А вдову Ильи, кстати, вскорости все забыли. Родители ушли в мир иной за Ильей вдогонку. Дети выросли и уехали, подружки растворились где-то. Сама она мела в тулупе двор и прокуренным голосом распугивала бомжей. Звали ее теперь не Маша, а Терентьевна, очевидно, в честь бывшего дворника Терентия. И глядя на нее, трудно было увидеть не то что нежную и очаровательную девушку, внушавшую вожделение Илье, но и женщину вовсе. Но человек Терентьевна была хороший, и в дождь, слякоть, мороз пускала к себе погреться местных бомжей за чекушку и доброе слово. Уж как жизнь ее ни била, а эгоисткой ее никто никогда не называл. Ни в глаза, ни за спиной.

Дорога к счастью

Но так устроен мир земной

и тем вовек неувядаем:

смеется кто-то за стеной,

когда мы чуть ли не рыдаем

Евгений Евтушенко

Говорить о здоровье – дурной тон. Еще о политике, религии, воспитании детей. В общем, обо всем, что может вызвать и, скорее всего, вызовет конфликт мнений и интересов. Не стал бы и я говорить с вами на запрещенные темы, но состояние моего здоровья, точнее, памяти тревожит не на шутку. Ее капризы заставляют все чаще записывать каждую мысль, чтобы ничего не растерять по дороге.

Мне казалось естественным не помнить одноклассников после тридцати лет выпуска из школы. Не сильно тревожил и тот факт, что порой меня окликали люди, обстоятельства встречи и знакомства с которыми не удавалось воссоздать впоследствии. Мало ли как бывает? У всех память устроена по-разному. Кто, как пограничный пес, раз встретив человека, прочно закладывает в память все обстоятельства встречи и личность собеседника, а кто, как я, сосредоточившись на чем-то важном длительное время, впитывает в себя столько информации, что она вытесняет из памяти сведения, в которых долго не было нужды. Кажется, так или примерно так работают современные смартфоны, выгружая прочь давно не используемые данные и приложения.

Наткнувшись на старый пожелтевший журнал в домашнем архиве, я с улыбкой начал читать статью, писанную еще по моей прежней профессии. Если вам приходилось читать записки душевнобольного марсианина, то мое состояние оценить будет несложно. Я не понял оттуда ни слова! Но и этот прискорбный факт не вызвал во мне огромной тревоги. По-настоящему я испугался лишь тогда, когда с большим трудом вспомнил шифр от сейфа – комбинацию из восьми цифр, которую я обычно ввожу, как минимум, два раза в день. Холодный пот тек ручьями по спине, пока я таки вспомнил нужные цифры. Это событие и заставило признать непреложный факт, что в моей памяти образовалась огромная брешь, и что вымоется, утечет в необъятные воды океана в следующий раз – одному богу известно.

Ко всем бедам, я также стал видеть настолько яркие сны, что не могу по прошествии времени разобрать, что было явью, а что пригрезилось в царстве Морфея. Зная реальное положение вещей, я не стал бы класть голову на плаху, уверяя читателя в абсолютной подлинности истории, рассказанной ниже. Спешу лишь скорее закрепить ее на бумаге, дабы оставить в памяти такой, какой она помнится на сегодняшний день.

Начало этой истории следует отсчитывать с 2000 года. Я тогда служил управляющим банка «Эпсилон» в городе Энске. Большая часть текущих дел происходила без моего непосредственного участия, высвобождая время для развития стратегических проектов. Но в редких, исключительных случаях красный огонек на коммуникаторе возвращал к ежедневной рутине.

Одним погожим днем меня попросили спуститься в переговорную для ВИП-клиентов. Пара, сидевшая в креслах в ожидании встречи, была одета изысканно, но без лишней вычурности, подчеркивая отменный вкус и значительное состояние. Молодой человек представился Дмитрием Ворониным, сидевшая рядом девушка – Юлией Ворониной, соответственно. Дмитрий и Юлия пояснили, что тревожат меня из-за крайне значительной суммы, исчисляемой десятками миллионов долларов, и хотели бы, кроме счета в банке, получить некую финансовую консультацию.

Я расположился в своем кресле у окна и весь обратился в слух. Умение внимательно, заинтересованно слушать от начала до конца – одно из самых сложных искусств в нашей работе. Чаще всего молодой сотрудник перебьет говорящего, поясняя ему что-то по ходу, расхваливая банк и его услуги. Я же, как и полагается матерому волку, слушал, как слушает верный пес исповедь хозяина. Больше всего говорил Дмитрий. Юлия молчала, но я инстинктивно чувствовал, что босс в этом доме носит юбку. Я разглядывал ее, впрочем, на себе также ловил ее внимательный взгляд. Так, пожалуй, два незнакомых хищника издали осматривают друг друга, чтобы составить впечатление как можно лучше и полнее. Дмитрий тем временем перешел от вводной части (букетно-цветочного периода) к самой сути и переключил внимание на себя.

Мечта многих иметь состояние, исчисляемое миллионами долларов, легко объяснима. Кто бы что ни говорил, но лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Нам же, банковским клеркам, чужие состояния – штука привычная, мы относимся к ним, как к дождю или снегу на улице, то есть как к чему-то обыденному и естественному.

Дмитрий хотел вложить семейный капитал, как я понял, доставшийся им в наследство, в перспективный и быстро развивающийся IТ бизнес. На сегодня такие компании зарабатывают миллиарды долларов, выплачивая реальным разработчикам не более, чем повышенную заработную плату. Вся же прибыль оседает у небольшой кучки владельцев, имеющих выход на реальных заказчиков из крупных корпораций.

Идея состояла в создании хаба – пространства, где фрилансеры могли бы объединяться в команды на принципиально лучших условиях. Работа с таким хабом обеспечивала бы команде половину поступающих средств, а вторую половину забирал бы Дмитрий, обеспечивая продвижение площадки среди крупных фирм-заказчиков. Получалась такая «плавающая» компания с переменным персоналом, но такое новаторство могло быть очень успешным, так как размер гонораров мог привлечь лучших из лучших. От банка требовалось принимать средства на счет компании с личных счетов и при необходимости рефинансировать ту или иную сделку на этапе реализации.

Риски здесь были минимальны, и я пригласил специалистов для организации технического процесса. Быстро обменявшись визитками, менеджеры банка пообещали выслать клиентам проекты документов в ближайшее время. Все было сделано за день, но больше мы о Дмитрии и Юлии ничего не слышали. Не было обратных звонков ни через день, ни через неделю. Я был удивлен произошедшим, но не более того.

Примерно через месяц я был на встрече в деловом клубе, где владелец автосалона «Бентли» рассказывал о странной парочке, присматривающей у него два самых дорогих спорткара. Вроде все детали были обсуждены, но сделка все никак не клеилась. Я попросил описать пару подробнее и без труда узнал Дмитрия и Юлию. На описание откликнулись еще ряд топов из офисного центра и спортивного клуба, ставших жертвами этих ребят. Хотя в чем была жертва, никто толком не понимал. Они ничего не крали и не требовали вперед. Один-два визита, час-полтора потерянного времени – вот и весь убыток. Не считая бесплатного кофе, разумеется. Но не за кофе же ходили к нам столь хорошо одетые люди! Ситуация стала таять, ускользая от моего внимания.

Примерно через год наш банк приобрел другой, чуть поменьше. Вместе с покупкой нам достался небольшой портфель проблемных кредитов. Пересматривая его, я обнаружил весьма немолодую супружескую пару, которая, взяв кредит под залог трехкомнатной квартиры, решительно терпела фиаско. Я пригласил их в банк по телефону, пытаясь разобраться в ситуации без посредников.

Пожилая женщина что-то долго пыталась объяснить, заглядывая в глаза, как нашкодивший щенок. Она перебивала сама себя и старалась увидеть хоть капельку сочувствия. Вид посетителей выдавал давно испытываемую нужду. Одежда висела мешком, а впалые щеки явственно подтверждали, что голод давно и прочно прописался в этой семье. Периодически женщина доставала кошелек и смотрела на фотографию, вставленную в отделение для документов. Мужчина был молчалив. Дав высказаться супруге, он молча положил на стол оригиналы документов и ключи от квартиры. Его жена сразу сникла, будто прямо при ней последняя надежда ушла на дно. Такое порой можно увидеть под реанимацией, когда выходящий доктор разводит от бессилия руками. Мужчина аккуратно потянул супругу за руку, и пара вышла за дверь.

Что сказать? Я расстроился. Я не могу не забирать залоги по просроченным кредитам, но видеть человеческую трагедию мне больно так же, как и любому из вас. Поднявшись за виски, припасенным для сложных жизненных случаев, я увидел кошелек, вероятно, забытый недавней посетительницей. Быстро набрав охрану, я попросил на пять минут задержать гостей внизу. Схватив бумажник, хотел передать его через секретаря, но выпавшая оттуда фотография Димы и Юлии резко изменила мои планы. Я сам спустился вниз, придерживая фото рукой.

Увидев недавних гостей, я сильно пожалел об опрометчивом поступке. Похоже, происходящее подарило им мнимую надежду на благополучное разрешение ситуации, но протянутый мной кошелек быстро все разъяснил. Если мне когда-то придется отвечать перед Божьим судом, ту минуту мне точно вспомнят. Не то, что я забрал квартиру за долги, нет. Мне вспомнят надежду, помимо воли на долю секунды подаренную двум старикам и снова забранную назад. Погладив фото, женщина сказала «детки» и положила его в карман. Кошелек небрежным жестом был отправлен в урну. На улице стояла небольшая тележка на колесиках. Запрягшись в этот нехитрый скарб, старики ушли прочь. Я видел, как они шли, чуть касаясь пальцами друг друга. За время работы в банке, как и в больнице, безусловно, можно привыкнуть к человеческим трагедиям. Но плюньте в лицо тому, кто скажет такое. Нельзя! Я не мог найти себе места, брался за телефонную трубку и снова клал ее на рычаг.

Со службы в банке я ушел через пару лет и стал заниматься IТ. Во многом, если хотите, я реализовал идею Димы и Юлии. Но, увольте, встретить их я более не ожидал.