Русские богатыри

Владимир Валерьевич Филиппов

Русские богатыри

© Филиппов В.В., 2020

© ООО «Издательство «Вече», 2020

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020

Сайт издательства www.veche.ru

Предисловие

Идея написать сборник, рассказывающий о реальных, исторических русских богатырях, появилась уже довольно давно. Препятствовал её осуществлению преимущественно недостаток материала, хоть сколько-нибудь достоверного и правдоподобного. Содержание летописей исчерпывается в основном биографиями князей, владевшими жизнями и судьбами всей земли. Тем не менее, опираясь даже на те скудные факты, что автору удалось найти в различных летописных свитках и собрать воедино, можно проследить истории людей, что с оружием в руках стояли на страже интересов Руси.

Предупреждая вопрос, насколько точно в своих рассказах автор придерживался реальных исторических фактов, отвечу, учитывая, что держаться правды истории тут можно только приблизительно, автор принципиально старался ни в чем не отступать от канвы сохраненных источниками событий и известных по летописям поступков исторических лиц. И если кому-то покажется, что вымысла здесь в избытке, отвечу на это так: вымысел не обман, просто воображение автора дополняет и воспроизводит то, что давно разбито на куски. Каждый пишет так, как он понимает.

Поэтому, подводя итог, скажу: всё это реальные истории. События, о которых пойдёт речь в книге, происходили на Руси на самом деле. Из уважения к погибшим все имена сохранены, любые совпадения с летописными источниками неслучайны.

Глава 1

Александр Попович

Времена не выбирают,

в них живут и умирают.

Славные это были времена. Великие времена. Древние времена! Когда богатыри были могучи, княжны прекрасны, властелины мудры.

Еще цвела и величалась красою Владимирская Русь!

Одним словом, дело было встарь. Так это было давно, что порой и не разобрать, то ли это правда, то ли сказки?..

Нет, пожалуй, лучше начну иначе!

Сначала было слово. И слово это было обидное. За ним последовало и другое, и третье, и ещё одно. И все они были также обидны, горьки, яростны и колючи. Слова превращались в упрёки и, тяжелые, будто камни, пущенные умелой рукой, летели, точно попадая в цель, безжалостно глуша и раня. Обида порождала обиду, а значит, равноценный ответ, поэтому неудивительно, что вскоре между собеседниками началась откровенная ругань, окончившаяся длительной ссорой, после которой владимирский князь Всеволод Великий изменил своё завещание. Теперь выходило, что после смерти Всеволода старшим князем во всёх землях, ему подчинённых, становился не старший сын Константин, повздоривший с отцом, а его младший брат Юрий. Может быть, это решение было заранее обдуманным и старый князь ждал только повода, чтобы его объявить во всеуслышание, а может быть, оно было импульсивным, от обиды и гнева, нам этого уже не узнать. Решил и решил, мы имеем дело с уже свершившимся фактом. Как говорится: «слово царя – твёрже сухаря».

А дальше? Дальше что-то менять было уже поздно. Прошло совсем немного времени, и Всеволод скончался. Ни врачи, ни лекари, ни знахари не смогли продлить его жизнь, и завещание вступило в силу в той форме, в какой было составлено на момент разрыва. Юрий сел править во Владимире, оставив за старшим братом Константином Ростов. Но там, где старший вынужден подчиниться младшему, всегда жди беды. В этот раз не вышло иначе.

Так, в дружной до этого семье начались нешуточные разлады. Как будто и не было больше родства и в помине.

Константин был не молод, педантичен, довольно умён, образован, начитан, но при всём этом богатстве слаб здоровьем, обидчив и очень-очень упрям. Был он по своей натуре не злым, а скорее добродушно-отходчивый, но… тут вкрадывается ещё одно «но» – был Константин ненадежен и довольно робок, ему всегда не хватало решимости в принятии решений, а потому был он податлив чужой воле… В сочетании с умом и упрямством выходила довольно опасная комбинация. Сейчас Константин всерьёз, досадовал на то, что злой судьбой и, возможно, происками младшего брата отодвинут от верховной власти. Надо сказать, что в отношении брата он был не прав, но чего только не подскажет распаленное и озлобленное воображение! К тому же как ни крути, а факт остаётся фактом, власть-то действительно уплыла из рук, остался за ним один Ростов. Вот всё нутро против этого и поднималось. Себя Константин не винил. Да и с чего бы? Он же не для себя одного, для всей земли владимирской старался, и проект внутреннего переустройства, который был представлен отцу, выглядел умно.

Думы о будущем Владимирской Руси давно и настойчиво тюкали в темя, не давая покоя и лишая здорового сна. И неслучайно. Отец был стар, и Константин уже видел себя главой мощного государственного объединения. Поэтому он решил без посредников, а напрямую, коротко и ясно изложить отцу все, что он думает о том, как должна устроиться земля владимирская под его рукой. Главным в нём, в проекте, было то, что Владимир и Ростов, два самых крупных города Владимирской Руси, во избежание борьбы за лидерство должны остаться после смерти Всеволода Великого в одних руках, а именно его, старшего сына Константина. Ведь старший сын он, и никто иной! Ну и чтобы ему не переезжать из Ростова, где он с удобством обосновался, столица должна перейти именно туда. Вот как любил он Ростов!

– Чтобы великий князь один ведал всеми делами, власть должна быть одна, в одних руках! Тогда не распадется в будущем Залесская Русь надвое и останется целою в великих пределах своих, и держава с единым законом и властью будет расширяться наперекор враждебным соседям хоть с юга, хоть с востока, хоть с севера. Она в любой момент даст отпор и хорошо вооруженному Западу, и грозной Степи. Страна должна иметь власть единую – или погибнуть в потоке времен, в распрях потомков. Иначе не будет, не может быть! Вся история этому подтверждение! – втолковывал он отцу, пока ещё не волнуясь, не кипятясь и чеканя слог.

Но одних чистых доводов никогда не бывает достаточно. Отец прожект не оценил, мало того, встретил в штыки.

– Просишь Владимир?! Мало тебе Ростова? А не много ли ты хочешь?

Ах, если было бы можно приказать, кому родиться первым в княжой семье, а кому после, скольких проблем удалось бы избежать!

Разговор, как это часто бывает, изменил русло и из конструктивного перешёл в эмоциональное, где бессильны были доводы и аргументы.

– Владимир и прежде бывал под рукой Ростова! – вскипел Константин.

В ответ Всеволод Великий раздул ноздри:

– И слушать этого не хочу! – и бросил сердито: – Каждому свою вотчину! – И глубокие морщины щек острее прорезались на его лице. Это был опасный признак.

– Ростов – старейший град Суздальской земли! – почти выкрикнул запальчиво в ответ Константин, уяснив, что отец не оценил его мотивацию. От обиды стоп-кран вырвало с корнем, его затрясло, зубы заплясали, неровно выбивая чечётку, и руки пошли ходуном. Он потерял контроль над собой и что-то кричал, уже от досады и сам уже не понимая о чем.

Старый князь тотчас взорвался в ответ, пристукнув посохом. Так слово за слово… ну и как это нередко бывает в таких случаях, наказание последовало незамедлительно и интересы старшего сына были изрядно ущемлены.

Всё многочисленное собрание больших людей (а отец собрал для объявления своей последней воли ближних бояр и дворян из всех городов, священников, купцов богатых) одобрило решение Всеволода Великого поручить великое княжение и меньших братьев Юрию, а ослушника Константина спешило заклеймить. И все, кто должен был принять присягу, и родичи, и бояре, и простые граждане, целовали крест и дружно присягали на верность Юрию Всеволодовичу, признавая только его одного великим князем и наследником.

Громом среди ясного неба поразило Константина это известие. Эффект от него можно было сравнить лишь с ударом крепкой дубиной по голове. Всякого он ждал, но чтоб такое пришло отцу в голову! К тому же обидно было и то, что владимирская дружина, и полки и посад, верят одному Юрию! А себя было просто жаль. Заливаясь жарким румянцем, он даже слезу чуть было из себя не выдавил, глаза горели обидой. Кому пироги да пышки, а кому желваки да шишки.

– Вот и радей после этого за интересы Отечества! – сделал он вывод.

Константин смириться с потерей никак не мог, и отцова воля в данной возникшей ситуации была для него не указ. Он предпочитал другой закон, тот, что ему выгоднее – закон наследования по старшинству.

– Мне все одно… Должно быть единственное право, прямое право перехода власти от отца к старшему сыну! – твердил он своим ближним боярам. – Так издревле было заведено на Святой Руси! Отец, старший сын, его старший внук… Право это утверждалось ещё древними киевскими князьями, а были те князья – не чета многим нынешним! Великие то были князья! Они вино пили мало, да и в теремах сиднями не сидели, а мотались они всё время в седле, пропахшие насквозь конским потом, и ели едва обжаренное над огнем костра мясо, собирая земли воедино. Тогда законы просты были, и решали их по совести! Так было всегда! Так и должно идти! Рушить заведенный единожды распорядок нельзя ни в чём: ни в думе княжеской, ни в хозяйстве, ни в самом княжестве! И тогда земля будет избавлена от потрясений.

Логика Константина была пряма и понятна.

Что было делать Юрию? Добровольно уступить? Пойти против воли отца? Это тоже неправильно. Не сам он себя старшим в Залеских землях назначил. А отец Всеволод знал, что делал, за то его и прозвали Великим. Потому ответ Юрия был сформулирован кратко:

– Чего не нами решено, то не нам и перерешать!

Логика упёрлась лбом в стену свершившегося факта, и дальше ей ходу не было. В данный момент закон был на стороне Юрия. Что оставалось? Похоронить гордые мечты, закиснуть в безвестности и унынии, зарыться с головой в книги и уйти с политической арены? Нет! На это Константин был не согласен! Он никому не даст себе в кашу наплевать.

Значит, оставалось одно – обойти закон. По тем временам это приравнивалось к объявлению войны.

Ждать пришлось недолго. Начал всё Константин. Он скинул свою личину любящего брата и повел себя вызывающе враждебно.

Для начала ростовский князь обратил в пепел Кострому и пленил жителей. Сделал он это зря. Земля была своя, и разорять ее без толку не стоило, да и на популярность, действуя таким образом, сложно было рассчитывать. Ярость взяла верх, но разгром Костромы не принёс ему утешения. Однако «Рубикон был перейден».

В ответ Юрий, собрав полки и призвав под свои знамёна муромского князя Давыда, пошёл прямиком на Ростов. Братья не остались в стороне. Молодое дело – неуступчивое. А молодые головы горячие. Да и нельзя уже стало отступать.

И пошёл брат на брата войной!

Семья разделилась на две части.

Детей у Всеволода было не двое, а целых тринадцать, восемь из которых мальчики, из них шесть были сейчас живы и стояли на ратном поле одни против других, выясняя, за кем из них правда. На одной стороне стояло четверо: Ярослав, Святослав и Иван были за Юрия, на другой стороне лишь двое, одним из которых был сам Константин, другим Владимир. Вот такая вышла арифметика.

Встретились на реке Ишне. Встали одни русские рати против других, а свои против своих же!

Сельский пейзаж обогатился отрядами всадников, блиставших кто богатым панцирем, кто дорогой кольчугой.

Количественный перевес был за Юрием, и вполне ясно виделось, что ростовскому князю не по силам тягаться с младшими братьями, но и у Константина были свои козыри.

Ростовская дружина, которую вёл боярин Александр Попович, не знала себе равных.

Добры молодцы были все как на подбор, справные: в бронях, зеркальных шеломах. Залюбуешься! Кормленые кони вычищены и кованы на все четыре копыта. Шерсть – что шелк! Выстоялись.

Боярин сам подбирал себе людей, и, глянув раз на его бойцов, сразу было видно, набор дружины дело истинно мужское, сурьёзное!

Ещё вчера эти громадные и белозубые гридни бесстрашно заигрывали с идущими на рынок кухарками, а сегодня они готовы встретиться лицом к лицу с такими же опасными бойцами, как и они сами. И не уступить.

Ратник должен твёрдо знать, что честь ему воздадут только за храбрость в бою, а не за что иное, тогда он и кровь свою положит за землю свою, за власть и за князя своего. С трусостью, с потерей мужества кончается для него все. В дружине нужны только такие бойцы, что не засиделись на печи, не обросли жиром.

Эти, все как один закаленные в битвах и привыкшие к звону сабель, блистали доблестью и выправкой с той снисходительной небрежностью, которая появляется лишь у старых вояк, прошедших огонь и воду. За нас голыми руками не берись!

Сам Александр Попович в шишкастом шеломе и прочной броне с алым щитом в одной руке и с острым мечом в другой восседал на могучем, под стать ему самому жеребце и был похож на ожившую гору. Круп коня был старательно укрыт кожаной попоной, на груди позвякивали разноцветные металлические пластинки.

Не было на ту пору второго такого богатыря на Руси. Дивный был человек! И умен он, и храбр, и боголюбив. Храм посещал исправно и носил на бычьей шее серебряный крест весом чуть не килограмм. Наружно богатырь был спокоен и прост: румян, большеглаз, крупнонос, с алыми губами и красиво кудрявящейся бородой. Его плечи были настолько широки, что в поле зрения оба сразу не помещались, и приходилось поворачивать голову, чтобы обозреть его целиком, или делать шаг назад. Сердце у него было горячее, печень крепкая, а легкие – что кузнечные мехи. В руках же таилась несокрушимая мощь. Бывало, одной рукой останавливал он шалого коня, взявши его под уздцы, а секирой играючи валил дерева! Бывало… Да, разное бывало. Одним словом, прямой был витязь без страха и упрека.

Где шла война, там появлялся и Попович, одно слово – богатырь.

Поповичу было всё равно, насколько справедливы претензии его князя на власть. Каждый за свое бьется, и кто тут прав? Не ему судить! Да и в самом деле, что он понимает во всех этих многотрудных княжеских делах и разборках, тем более меж братьями.

– У нас кто силен, тот и прав! Лишь бы душа была чиста, лишь бы сердце не продажно! – так просты были его устои. А его душа была чиста. Своему князю богатырь служил верой и правдой и готов был за него и в огонь и в воду.

Сейчас он смотрел, не моргая, на ту сторону реки, где находился противник. Темные брови были строго сведены на переносице. Ничего примечательного там вроде и не было. Стояли деревни, неотличимые от прочих. Блеяли овечки на заречном просторе лугов, пели птицы. Сосны хмурились на солнце, раскачиваясь под лёгким ветерком. Белые солнечные облачка плыли в ясном небе. Отроки купали в Ишне коней. Лошади довольно фыркали. Всё это вызывало в мыслях богатыря картины мирного крестьянского труда, и со стороны даже казалось, что работа эта была веселая, радостная и вовсе не трудная.

Александр набрал в грудь терпкого осеннего воздуха, с ароматом вянущих трав и сжатого хлеба. Вдохнёшь вот так, и даже в груди щемит. Вот она – Родина!

Неподалёку от богатыря стояла его дружина.

До главного дела пока не доходило, вывести рати на сражение обе стороны не торопились, всё ограничивалось лихими конными сшибками, в которых верхоконные бородачи, о коих поют в песнях гусляры, хвастались удалью.

А какой же нормальный русский богатырь откажется показать свою силу и удаль? Попович не был исключением из общего правила. У него уже давно руки чесались пустить в дело оружие.

– Нет, тебе как предводителю надлежит беречь жизнь и потому надо бы поменьше выставляться, – намекнул один из его гридней, молодой, подбористый, в легкой кольчуге с короткими рукавами и шишкастом шлеме. Во взоре была настоящая озабоченность, но не было смущения и боязни. – Чего очертя голову рваться?

Они начали препираться, один почтительно, другой насмешливо и свысока.

– Голову всюду потерять можно! А богатырь, если он настоящий богатырь, никогда не прячется за спины своего войска, – ответствовал наставительно Попович. – По два раза не мрут, а одного не миновать. Кто знает о дне и часе своем? Потому и надлежит ежедневно быть готовым к отшествию в мир иной и не возноситься гордынею, а любить Господа своего!.. И ещё, – закончил он, выждав паузу, – правые побеждают уже до боя!

Как пелось в одной замечательной песне: он смеялся над славою бренной, но хотел быть только первым, такого попробуй угробь!

На другой стороне реки, укрывшись под соснами, стояла и скучала небольшая группа из двенадцати – пятнадцати всадников. Конные кучно грудились. Они не прятались, скорее наоборот, даже как бы не замечали супротивника и не проявляли никакой агрессии. Им был дан князем строжайший наказ на ту сторону реки не соваться, но если её перейдёт враг, встретить достойно и уничтожить беспощадно! Вот они и мучились в ожидании дела.

Мостик через реку выглядел так радушно, будто приглашал на другую сторону.

– Начнем, – тепло и просто сказал Попович. – Теперь не время слов, время дел! Пора услышать, как звенят мечи булатные, Сперва я один. Будет нужда, поможете, нет, ждите здесь!

Он поднял загоревшийся взор и тронул коня. Тот фыркнул, тряхнув головой, и рысью двинулся вперёд. Его копыта гулко ударили по брёвнам моста, зашатавшегося от натуги. Хорошая примета, если боевой конь сам рвется в сечу.

Теперь внутренний стопор отпущен, и ничто сейчас не удерживало его от того, чтобы влететь на полном скаку во вражеский строй, рубя направо и налево, делая живых мёртвыми.

Суздальские ратники, углядев на своей стороне противника, набросились на него всем кагалом, видя лёгкую добычу. Возбуждение взяло верх над тактикой, и в мгновенно создавшейся сутолоке они только мешали друг другу. Все вокруг кричали и размахивали мечами. Умение будто улетучилось. Всадники сплелись в один топочущий, размахивающий руками и копытами клубок. Звон мечей, крики сливались с ржанием лошадей. Попович умело маневрировал своим жеребцом в этой боевой свалке. Иначе так зажмут, что и не развернёшься. Так, отбиваясь и обороняясь, он работал по стахановскому принципу: один за всех. И все они не стоили его перста мизинного! Попович размахивал мечом, рубил умело, клинок раз за разом погружался в чужую плоть. Бац! Бац! Бац! Его удары всякий раз были точны и выбивали кого-то из седла. Головы противников непроизвольно вжимались в плечи.

Он был подобен богу войны: грозному и безжалостному. Цепким взглядом он держал всех нападавших, выбирая для удара наиболее уязвимые места. В том случае, если его расчёт оказывался не совсем верным, меч, коротко свистнув, не убивал, а лишь наносил разной тяжести увечья. Тогда потенциальная энергия оружия, при соприкосновении с телом преобразовавшись в кинетическую, вылетала отборной заковыристой руганью из ртов пострадавших.

Раненые с трудом поднимались из обагрённой их кровью травы и, кроя всё на свете, ковыляли в сторону, уже угрюмые и потерявшие боевой задор.

Но на место одних подтягивались другие, кому хотелось испытать свою силу.

Весь день Попович бился, словно безумный. Вечер остудил пыл и развёл противников по лагерям. На закате Попович, усталый вусмерть, вновь очутился в своём лагере.

– А лихо ты их проучил! Более не сунутся, – восхищённо цокали языками ратники.

Возвращаясь в свой шатёр, Попович наткнулся на летописца, что состоял при Константине. Князь был большой книгочей, ему без человека, что увековечит его деяния объективно и педантично, никак нельзя.

– Ну что, пишешь летопись, ученый монах? – походя спросил его Попович.

– Пишу, – ответил тот, замявшись. – Кто же за нас напишет наши летописи? – Ответ на этот риторический вопрос он не получил. Его вопрос был попросту проигнорирован. Во-первых, сам их писать Попович не собирался, не его дело буквицы на пергаменте выводить. Во-вторых, и это самое главное, вопрос этот его нисколько не интересовал.

Летописец и вправду, добросовестно скрипя гусиным пером, поспешил зафиксировать возникшие у него мысли. Буквы поначалу складывались с трудом, но внезапно волна вдохновения накатила на него, и он, показывая ясность мысли, грамотность изложения и богатый словарный запас, отметил, что богатырь ростовский Александр Попович «храбрьствуя, выезжая из Ростова, князь Юрьевых вой побиваше, их же побитых от него около Ростова на реце Ишне и под Угодичами на лугу многи ямы костей накладены». Запись осталась в веках!

День остался за Константином. Но только этот день, дальше, слава Господу, обошлось без большого разоренья и кровопусканья! Не было дальше расчету воевать! Попович богатырь славный, но плетью обуха не перешибёшь. Силы были неравны.

Начались переговоры.

Константин принял посольство от брата ввечеру. Бояре-воеводы почтительно уселись друг против друга за столом, и владимирцы начали разговор:

– Мы ведь приехали сюда уговаривать тебя, Константин! Уйми меч свой и утишь сердце свое! Смирись, заключи мир с Юрием! Все мы помним про отцово завещание!

Константин угрюмо молчал. Он казался усталым, поглядывал неуверенно на своих бояр, словно гадал: как себя вести? Будто ждал от них подсказки. Потом выговорил мрачно, отводя взгляд:

– На каких условиях?

Несмотря на все индивидуальные подвиги Поповича, послы, пришедшие от Юрия, предложили мир по старым грамотам, то есть по тем, в коих записано отцово завещание.

Согласится сразу на такое было нельзя, иначе зачем и начинал эту возню. И Константин ждал, что предложат ещё. Весь следующий день прошел в пересылках и переговорах. Ближние бояре уговаривали князя сейчас отступить:

– Смирись, княже, не то ныне время, чтоб противу себя братьев-князей восстанавливать. Не то.

Но Константин упёрся и ни в какую. Ещё два дня толковали меж собою бояре, обсуждая варианты, но иных предложений не последовало. Юрий был твёрд и стоял на своём. Оставалось либо соглашаться, либо воевать.

– Затаись, княже, до поры, и время твое придет, – увещевали Константина ближние люди.

Один Попович в противовес всем предлагал драться.

– Ныне бог не дал, отчего же надеяться, что в другой раз удачу пошлет? – досадовал ростовский князь, но на уговоры поддался.

Для заключения мирного договора приехал сам Юрий.

– Мы родные братья. Вспомни батюшку! Что сказал бы он, увидев нас грызущимися за власть, как собаки за кость?! – пытался втолковать брату Юрий. – А власть я у тебя не отбирал. Веришь ли ты брату своему? Так отец завещал! Слышишь, Константин, отец завещал мне править вослед ему! Зачем борьба за власть, споры, ссоры… уж коли мы друг друга грабить начнем, конец Руси Великой! Сам же говорил! Мало, что ли, мы друг друга рубили?

– Хорошо, я готов пойти навстречу, – сказал Константин. – Я принимаю условия.

Точка была поставлена. Справедливость восторжествовала в данном случае, так как и было прописано в завещании старого князя. По достижении договорённостей произошёл ритуал братских объятий. Все облегчённо вздохнули.

Сделав дело, уходили домой суздальцы и переяславцы, с чувством выполненного долга уходил восвояси владимирский полк, откатывались домой муромцы, пришедшие под воеводством своего князя. Ах, как было сладко верить в то, что худшее уже позади, и не думать ничего наперед! О том, что наступит потом? Потом, когда поутихнут первые радости воссоединения?

Только один Юрий почуял, что брат всё одно не отступит от своих намерений и вышних замыслов. И был прав. Договоры, особенно когда припрёт, пишут все, и все нарушают их потом!

Если владимирцы и суздальцы шли домой весело, то у Поповича всё было с точностью до наоборот. Медные трубы разом смолкли. Злой и огорчённый настолько, насколько может быть зол и огорчён богатырь, он вернулся к себе домой в смутном раздрыге. Он был уеден и всерьёз задумался о переоценке своей личности в истории. Наружно, однако, не оскорбился ничем, не зазрил, не нахмурился, даже стоя перед князем и слушая условия замирения. Видно, решил что-то про себя.

Обида и горечь, горечь одиночества захлестнули его, словно волной.

– Подвели итоги, свели дебет с кредитом, подписали бумаги, и всё. Сплошная бездушная бюрократия и ни какой душевной благодарности за подвиги. И это после того, как он… беззаветно проливал свою кровь… не щадя сил…

Примерно такие мысли бродили в голове богатыря во время душевной смуты.

Если обстоятельства вяжут по рукам и ногам, человек часто звереет, богатырь практически всегда. И размеры несправедливо причинённой ему обиды росли по мере того, как он замыкался в себе… «Знать, по судьбе моей бороной прошли», – невесело подумал он.

Только время залечит любую, самую тяжкую рану. Да и залечит ли? Кто знает. Но на одно время полагаться нельзя, нужны и другие лекарства. И у Поповича такое лекарство было припасено в изрядном количестве… С горя он начал выпивать, потому как всякому доподлинно известно, что именно эта процедура очень способствует укреплению нервов и заживлению душевных ран. А чем ещё душу вылечить? Да и сердца боль сама не проходит никак. Теперь оказавшись в добровольном затворничестве, недавний ратоборец от нечего делать целыми днями валялся на лавке: спал или сидел в длинной, до колен, белой рубахе, свесив босые ноги на пол. А выпив меду, орал во всё горло песни, разнообразя тем самым формы безделья, и снова пил мед.