Византийский узел

– Ага.

Монзырев подошел ко все еще сидевшей на стульчике Людмиле, не пришедшей в себя после случившихся событий в светлице. Погладил ладонью ее голову, заставив встрепенуться от размышлений.

– Ну, как ты, Мила? Ты хоть поняла, что смогла сделать с огненным шаром колдуна?

– Анатолий Николаевич, я только хотела закрыться от опасности, в голове никаких мыслей и не было вовсе.

– А между тем, походя, смахнула смертельный огонь в форточку. Кстати, Слава, иди, проверь, не пострадал ли кто-нибудь из дворни, – он снова переключил внимание на молодую женщину. – Так все ж как смогла?

– Не знаю. Вестимира бы спросить, если б он жив был.

– Да, жаль нет больше с нами старика!

Нелегко дались прошедшие годы всему населению Гордеева городка. Только утратив Вестимира, Монзырев да и остальные ребята, попавшие в прошлое, поняли, сколь дорог всем был мудрый волхв, в груди которого билось храброе сердце. Его энергия заряжала родичей, ум способен был дать добрый совет, сам он протягивал руку помощи любому нуждающемуся в ней. Теперь его нет. Смело пройдя земною дорогой, он так же решительно ступил на Калинов мост, уйдя по нему за кромку к давно ушедшим предкам. Видавший в этой жизни много очевидного и невероятного, Монзырев верил, что Вестимир, как считали славяне, пройдя по Звездному Мосту, попал в Обитель Светлых Богов и праведных душ – Ирий. С его уходом сам Монзырев лишился советника и первого помощника, незримо прикрывавшего спину в жизненных коллизиях реальной действительности людских отношений десятого века.

– Так что, Людмила, теперь только бабка Павлина сможет объяснить нам, как и что здесь произошло. А то ведь как в присказке получится, тихо шифером шурша, крыша едет не спеша. А нам всем сейчас нужны светлый ум и трезвая голова.

В светлицу, громко топая, вошли людины, возглавляемые Боривоем.

– Мы тут убраться пришли, батюшка боярин, – обратился к Монзыреву Боривой, кивнув на распростертое тело молодого византийца.

– Боря, разденьте его и нагого в реку сбросьте, глядишь, к берегу пристанет где-нибудь, так пусть никто не сможет определить рода-племени утопленника. И болт арбалетный выньте, чай, имущество войсковое, еще сгодится.

– Зробим, батюшка. Не сомневайся, – обернувшись к родовичам, скомандовал: – Чего застыли дубами? Хватай его за руки и ноги. Понесли.

– Анатолий Николаевич, – снова обратилась к Монзыреву Людмила, глядя, как тело убиенного выносят из светлицы. – Вы заметили, как после стольких событий, связанных с набегами и войной, мы все привыкли к смертям, к виду крови и трупов. Даже дети спокойно воспринимают все это.

– Век такой безжалостный, беспощадный. Если мы будем к врагам своим жалость проявлять, погибнем или в рабство угодим. Вон, у Андрея спроси, как там в рабстве быть. Так что нам этого допускать нельзя, и так уже многих потеряли.

– Да-да, с этим я согласна.

– Ну, а коли согласна, иди к себе, приляг, отдохни маленько, тебе сейчас перенапрягаться не рекомендовано.

Монзырев подал ей руку, проводив до двери. Потянувшись, расправил плечи, приводя мышцы в рабочее состояние после долгого сидения в кресле, заглянул в шкатулку, где все так же поблескивали кругляки византийского золота, подумал: «Надо бы в Курск и Чернигов нарочного с письмами отослать, ведь не один же Иоанн в этом деле замешан. Наверняка другие тоже найдутся, кто золотом за предательство платить готов».

Между тем в дверь просунулась хитрая лысая Сашкина морда, обозрев светлицу, он остановил взгляд на Монзыреве.

– Можно, командир?

– Можно Машку под забором. Дисциплину забыл, старлей? Входи. Где тебя носит, начальник разведки? Тут такие события развиваются.

– Да я уж знаю. Андрюху видел и Боря с мужиками трупешник к реке потащили, рыбок кормить. Что, братья греки предлагают халявную американскую помощь?

– Предлагают. А мне ни много, ни мало предлагают встать во главе нового княжества. Хотят по-взрослому сорвать Святославу поход на Византию. Прочухали уже, к чему дело идет. Боятся. И самое главное, эта византийская крыса намекнула, что в среде бояр черниговских добрая половина работает на их разведку.

– А я и не удивлен. У нас все события по кругу идут, в стране ничего не меняется. Вспомни, в семнадцатом году Ильича в запломбированном вагоне через границу в Россию перебросили, так потом вся страна сколь лет кровью харкала. А в девяностых к власти пришли губошлеп с рыжим, и что? Население срочно стало на кладбища переселяться, с голодухи-то, гэбэшное ведомство америкосам слили, армия в жопе оказалась, СССР на мелкие княжества развалилось, агенты влияния, как гадюки, вползли в правительства и парламенты. Лепота, делай что хочешь и плюй на всех. С тех пор и по сей день Россия ведь оклематься так и не может.

Светлица стала наполняться оповещенной о совещании старшиной, рассаживающейся на лавках у стен. Вошедшая боярыня Галина приветственно кивнула присутствующим, на что те, встав, склонились в поклоне, проследовала к возвышению, уселась рядом с Монзыревым на столец. Последним прибыл воевода Улеб Гунарович, заняв почетное место неподалеку от боярина.

Окинув взглядом собравшихся, Монзырев констатировал:

– Все в сборе. Собрал я вас, здесь присутствующих, чтоб сообщить, что пришло время слезать нам с теплой печи, напяливать кольчуги, брать в руки оружие. Сегодня прозвенел первый звонок, оповестивший о том, что мирная жизнь для дружины в этом году закончилась.

Услышав сказанное, высокое собрание зашумело. Монзыреву пришлось поднять руку, тем самым успокоив народ.

– Никак вести о печенегах получил, херсир? – поднявшись на ноги, задал вопрос воевода.

– Да, нет, Гунарович. Все гораздо серьезнее. На дворе весна девятьсот семидесятого года. Наш великий князь, Святослав, собирает под свою руку полки и вскоре двинет их на Дунай. Его цель – Болгария, за ней Византия. Сотни лет империя греков травила Русь печенежскими ордами, хазарами и венграми. Негласно мешала развитию княжества, а попытки насильственно насадить христианскую веру не прекратились и по сей день. Шпионы шныряют по государству, как по собственной избе, блеск золота мутит рассудок иных бояр и князьков, готовых в нужный момент закрыть глаза, не видя происходящего, увести свои дружины с поля брани, пойти на сговор с противником. В прошлом году мы прикрыли спину Святославу от печенежского набега, в этом наша разведка доложила, что набега на Русь не ожидается. Так ли это, сотник? – Монзырев посмотрел на Горбыля.

Тот поднялся с лавки.

– Это правда. Цопон оповестил, что после прошлого набега их племя не восстановилось. Молодых воинов мы повыбивали. В степи идет захват пастбищ другими племенами. Им впору самим искать помощи, чтобы удержаться и выжить.

– Ему можно верить?

– Да. Старик пытается не допустить гибели родов.

– Хорошо! Тогда остается вопрос, не нападут ли другие племена печенегов? Ведь покойный Кулпей был не единственным великим князем в степи.

– По нашим данным, полученным из различных источников, печенежские князья отправятся в поход вместе с дружиной Святослава. Предстоит большая война, а значит, на горизонте маячит большая пожива. Там где пожива – там и печенеги.

– Согласен. Воевода, теперь вопрос к тебе. Насколько готова дружина к дальнему походу?

Улеб поднялся с места, пристально глянул на боярина.

– Да ведь ты и сам все ведаешь, херсир. Или хочешь еще раз услышать от меня, чего стоит твоя дружина? Тогда слушай. Три сотни конного воинства, во главе сотники, Андрий, Ратмир, Мстислав. Вороп Горбыля – это еще одна сотня. У Рагнара Рыжего под дланью два дракара и кнарр, а это сто шестьдесят хирдманов. Да мы с тобой, вот и весь расчет. Вои к походу и бою готовы. Воинским припасом ведает Боривой, под его началом четыре десятка людин имеются, готовых, если нужно, обнажить мечи.

– Вот отсюда и плясать будем. Андрей и Ратмир, готовьте своих бойцов к походу, три дня вам на сборы. Сашка, половиню твой вороп, кого со мной старшим над твоими головорезами пошлешь?

– Так, а я не гожусь, что ли? Командир, побойся бога!

– Я его и так боюсь, но для тебя задача отдельная стоять будет.

– Опять?

– Ты мне попререкайся еще! Так кто в полусотники пойдет?

– Олекса, кто ж еще.

– Пришлешь его ко мне и сам проследишь за подготовкой воропа.

– Понял.

– Рыжий, готовь суда, один дракар и один кнарр с тобой на запад поплывут, второй дракар на восток к Рыбному, в помощь Горбылю.

– Ё-о! – вырвалось у Сашки. – Опять!

Словно и не заметив, Монзырев продолжал:

– Мстислав, твоя сотня остается на базе, охраняешь городок, обеспечиваешь порядок на подконтрольных землях. Гражданская администрация будет в руках у боярыни Галины, все, что касается службы – в твоих. Уяснил?

– Батька, возьми с собой!

– Нет. У тебя жена вот-вот родит. А мне здесь нужен крепкий тыл, чтоб не повторилось то, что случилось в позапрошлом году.

– Вон, у Ратмира жинка тож на сносях, а его берешь?!

– Приказы не обсуждаются. Я так решил, на твой век еще войн хватит. Теперь так, через три дня дружина уходит со мной и воеводой. Идем сначала в Чернигов, потом догоняем воинство Святослава. Через седмицу корабли Рыжего выдвигаются к Днепру. У слияния двух рек, на границе земель берендеев, ожидают нас. Рагнар, понял ли меня?

– Да, херсир.

– Хорошо. Горбыль, с остачей воропа и сотней, собранной из партизан наших селищ, в самом начале лета, еще до русальной недели, выдвигаешься к Рыбному, туда же приплывет и дракар с пехотой. Рагнар, назначь на судно старшего. Смотри, за его действия головой ответишь!

– Сделаю, батька, коли надо, и отвечу.

– Не сомневаюсь. Сашка, – Монзырев взглянул на расстроенного Горбыля, – посылаю тебя туда, чтоб наверняка знать, что спина моя прикрыта. Задача тебе – разведка и диверсии, если таковые потребуются.

– Есть.

– В случае чего шли гонца в Курск. Оповещай округу, призови северян, действуй через волхва Святогора, он большой вес у племенной старшины имеет.

– Понял.

– Вам, старшина моя гражданская, – обратился он к своим бригадирам, – дел хватит тоже. Во-первых, боярыню слушать. Землю пахать да хлеб растить. Нелегко вам придется, ведь в строю у вас, почитай, бабы да детишки остаются. Галина, тут нам греческий священник деньжат подкинул. Найми на работу людей из других племен, стены кирпичом обложить надобно. Денег не жалей.

– Не волнуйся, любый, все осилим.

– Вот, кажется, и все, что хотел вам поведать. У некоторых осталось мало времени на все про все, так что идите и работайте.

Старшина поднялась с мест, обсуждая услышанное, потянулась на выход из светлицы.

– Толя, зачем мы в войну втягиваемся? – тихо задала вопрос Галка. – Ведь многие могут с нее не вернуться.

– Так надо, любимая. Во-первых, мы создали поселение воинов, и война наш хлеб. Во— вторых, если мы не пойдем туда, война может прийти к нашим порогам. Византия, поверь мне, сильна, а нынешний базилевс еще тот фрукт. Натравит на нас кочевников, а это новый набег. Ну, и в-третьих, подспудно хочу дать шанс Святославу выжить. В известной истории, Людмила рассказывала, он должен погибнуть от рук печенегов.

– Тебе лучше знать, что делать.

– Это так. Спасибо, что понимаешь меня. Что там с купцом туровским?

– Обычный купец. Для нас он интереса не представляет.

– Ну, так и отправь его восвояси.

– Я так и поступила. Завтра съедет.

– Вызови бабку Павлу с Ленкой. Людке скоро рожать, а мне к тому же с лешим повидаться надо. Пусть призовет.

– Сегодня же пошлю за ними повозку.

– Однако пора и пообедать.

– Так идем. А то ты все в делах погряз, аки пчела.

– Хорош прикалываться, я тебе не Ваня Грозный.

– Ха-ха!

В подготовке к походу одним мгновением пролетели три дня, и вот уже на утренней зорьке все население Гордеева городка высыпало за черту северных ворот, провожать дружину. Выстроенные в две шеренги всадники бросали взгляды на своих родных, стоящих напротив строя. По дороге друг за другом разместились двадцать повозок, запряженных по две лошади в каждую – тыловое хозяйство Боривоя. Во всех действиях воинства наблюдался порядок, все ждали боярина. Легкий топот копыт, и из открытых настежь ворот показалась небольшая кавалькада, проскочившая к центру построения. Монзырев остановил лошадь. Следовавшие за боярином Горбыль, Галина и Мишка осадили своих коней. С правого фланга дружины, навстречу боярину подъехал воевода Улеб, в тишине строя раздался его громогласный голос:

– Херсир, дружина для марша построена, в строю полсотни воропа, две сотни бронных воев, сорок один боец тылового обеспечения. Среди людин больных нет, заводных лошадей согласно твоему приказу в поход не брали, – доложил он.

– Вольно!

В крепости давно привыкли к новым порядкам докладов и построений, введенных боярином и сотниками Андреем и Горбылем. Такие ритуалы нравились особенно гражданскому населению городка. Необычная манера строевых отношений теперь могла смутить своей необычностью человека, недавно попавшего в крепость, но не старожилов.

Монзырев обратился к воинству:

– Бойцы! Впереди поход, нелегкое бремя войны, но я знаю, что вы готовы к его тяготам и невзгодам. Я не знаю, когда мы вернемся к родным очагам, знаю, что это будет не скоро. Мы уходим в чужие земли не ради наживы и грабежа, а для того, чтобы война не пришла к порогам вашим и ваших родовичей. Сейчас там, на далеких дунайских берегах, будет решаться вопрос, последуют ли и далее набеги кочевников на земли русские. Мы с вами обязаны поддержать крепость исконно славянских богов, коим поклонялись еще наши диды. Мы – воины, защитники державы нашей.

Боярин обернулся к остающимся родичам.

– Сейчас можете подойти и проститься со своими близкими!

Толпа хлынула к строю, женщины и дети обнимали дорогих для себя людей, уходивших надолго, быть может, навсегда. Слез и причитаний не было, не принято это у славян, заранее оплакивать воинов.

– Толя, прошу тебя, будь осторожен, помни, что мы с Олюшкой ждем тебя и любим, – напутствовала Галка мужа, по-нормальному они простились еще в тереме, нечего было смущать людей.

У стремени Монзырева собрались почти все попавшие с ним из будущего в этот беспокойный век. Подошедшая бабка Павла, встретившись с ним глазами, улыбнулась ему.

– Ты не волнуйся, боярин, воюй спокойно. Я уж как-нибудь постараюсь отвести беды.

– Спасибо на добром слове.

Сашка протиснулся между провожающими к Андрею, потрепал его по плечам.

– Что, Андрюха, опять воевать на разных фронтах придется? Ты на запад, я на восток.

– Ничего, друг, мы еще встретимся и разопьем с тобой боевые сто грамм.

– Николаича и ребят береги.

– А то сам не догадался.

Андрея кто-то потянул за рукав, обернувшись, он увидел смущающуюся Ленку.

– О-о, Кнопка! Никак вспомнила своего кавалера?

Ученицу ведуньи уже с большим натягом можно было назвать «кнопкой», вытянувшаяся, повзрослевшая девушка расцвела, похорошела. Можно было смело сказать, что перед Андрюхой стояла красавица.

– Андрюшенька, я вот тебе оберег сотворила, – она набросила ему на шею шнурок с подобием ладанки. – Это науз, он будет хранить тебя от хворей и нечисти. Запомни, мы ждем вас всех домой живыми.

Сашка шутя, бережно приобнял Ленку, подмигнул Андрею.

– Да, Андрюха, мы тебя будем ждать.

– По ко-оням! – прозвучала команда из уст воеводы. Все воинство пришло в движение, родовичи отхлынули от его рядов. – Вороп, выдвинуться в передовой дозор, расстояние от остальных подразделений – в полверсты.

– Вороп, ма-арш! – отдал приказ разведчикам Олесь, начальник разведки монзыревской дружины.

С места в галоп разведка помчалась по намеченному летнику.

– Сотни, левое плечо вперед, марш-марш! – снова скомандовал старый варяг.

Подразделения выдвинулись за воропом, следом потянулись повозки. Вскоре провожающие, машущие руками хвосту дружинной колонны, слыша отголоски звуков, издаваемых колесам повозок, потеряли из видимости дружину, растворившуюся в хвойной зелени леса. Словно сразу осиротевшие, кривичи потянулись к проему ворот, предстояло жить надеждами и ожиданиями.

2

Тучи плотной пеленой закрыли синеву неба так кучно, что лучи солнца совсем перестали проглядывать из редких промежутков в них. Порыв прохладного ветра принес с собой влажную морось, а вскоре по крышам домов забарабанили капли дождя, монотонно отбивая ритм. Так часто бывает весной на южных окраинах Руси, в северных районах еще не растаял снег в лесах, хотя реки уже вскрылись, и синева высокого неба испускает дыхание холода, а юг чередует дни, отмечая их, то дождем, то ярким солнцем и теплом. В такие дни селяне обычно не выходят из домов, готовясь к более теплым денькам, чинят нехитрую упряжь, сети для рыбной ловли, чистят в хлеву у скотины или наводят порядок в погребах. Даже главные ворота селища в такие дни боярская стража без большой нужды не открывает, наблюдая за подходами к веси из-под навесов крыш, вышек, стоящих у ворот с внутренней стороны ограждения. Если сегодня зарядил дождь, значит, и ночь будет холодной и сырой. Не повезло стражникам, даже кутаясь в овчинный тулуп, можно промерзнуть до костей при этаком ветре и сырости, поневоле позавидуешь смердам из близлежащих деревень. Живут себе, не тужат под крылом у боярина, а придут печенеги, даже если заглянут в северянские земли, попрячутся в лесах, переждут набег. Дружина у боярина Военега, конечно, не велика, всего два десятка и еще семеро воев будет, так у других и такой нет. Старейшины уводят в лес поселян, там собирается ватага из десятка селищ и уже из лесных ветвей угощают стрелами поганых да нападают на их станы. Быть в боярской дружине все-таки лучше, сытнее, опять же, выезжая с боярином по зиме на полюдье, по его деревням, можно тоже поживиться кое-чем. Нет, просто смердом, пашущим землю, пасущим скот, он, Тужир, быть не хочет.

От мысли о черной работе стражник даже поежился, не привык к ней. Вгляделся в серую дождевую пелену. Селище будто вымерло, даже собаки попрятались в своих конурах, глупые куры и те не ходят во дворах. Рядом зашевелился напарник, одетый в такой же тулуп. Привалившись к столбу, стоя спал, делая вид, что пристально вглядывается за внешнюю сторону частокола. Под тулупом совсем не грела кольчуга, да и железный шлем своей тяжестью давил на голову через подшлемник. Сама усталость от стояния на ветру подсказывала Тужиру, что скоро уже придет смена. А сменившись, уйдут по дождю, прямо по грязевой хляби, в теплое помещение войсковой избы.

Тужир бросил взгляд за частокол, заметив, как прямо по дороге, ведущей к веси, не обходя лужи, словно не замечая их, бредет человек, одетый в черную одежду. Молодой он или старый, разглядеть не удавалось, хотя зрением стражника боги не обидели. На голове человека был напялен капюшон, из-под которого можно было разглядеть лишь седину в длинной бороде. Тужир толкнул в плечо напарника, того аж качнуло спросонья и от неожиданности.

– Глянь, Ротан, – указал он на человека, который подошел уже почти вплотную к воротам. – Хтой-то пожаловал к нам.

– А-а? – начиная приходить в себя, Ротан ухватил круглый щит одной рукой, другой же взялся за стоящее сбоку копье. Наклонился сверху к воротам, дождевые капли тут же звонко стали долбить по железу островерхого шлема. – Ты хто такой, человече? За какой надобностью пришел до нас?

Не снимая капюшона и лишь чуть сдвинув его назад, пришлый поднял кверху голову, разглядел высунувшуюся голову наклонившегося над частоколом стражника.

– Здесь ли ныне боярин Военег обретается или выехал куда, по делам своим боярским?

– Здеся он. И какое дело у тебя к нему?

Будто и не замечая тяжелых капель, падающих и стекающих с лица и одежды, пришлый смиренно, не возмущаясь и не тяготясь разговором со стражем, проникновенным голосом молвил:

– Передай боярину, что знакомец его давний, монах византийский Иоанн, пришел в его вотчину, видеть и говорить с ним желает.

– Ага. Византиец, значит. Передам сейчас, жди.

Голова стражника спряталась за частокол. Дождевые капли, словно по желобу, скатились со шлема за шиворот Ротана.

– Бр-р, ну и погодка. Слышал, Тужир, византиец это. Все беды от них, от византийцев. Помню, весен пятнадцать тому, я с прежним боярином нашим, еще будучи молодым воем, на византийцев в поход ходил. Нас тогда князь Игорь Старой водил.

– Так и что делать?

– А что? Хорошо сходили, только боярин назад не воротился. Там от хвори и помер. Вот с тех пор энтот, Военег который, у нас боярствует. Он тоже в том походе был. Да…

– Ротан, я спрашиваю, что? Боярину сообщить потребно о том, что под воротами чернец дожидается.

– А-а, ну да. Иди, сходи. Оповести боярина. А може смену дождемся, все одно в детинец по грязи идтить придется?

– А чернец?

– А хай стоит там, мокнет. Не все ж нам одним кости на такой хляби выстуживать.

– Не-е! Так не пойдет, пойду, скажу. Вдруг боярин осерчает.

– Ну-ну. Иди. Ты у нас воин молодой, вот и иди.

Боярин Военег, поместный глава северян, был мужчина от роду сорока годов, костистый, худой, с лицом цвета пергамента, с поседевшей бородкой, остроносый, с глазами-буравчиками. Скаредный, хитрый. Троих жён пережил, ни от одной из них детей так и не нажил.

Услыхав имя пришедшего к воротам веси монаха, пинками вытолкал насквозь мокрого Тужира за дверь.

– Ворота открыть немедленно, бездельники. Гостя с почтением проводишь ко мне. Уж я вас научу, как службу нести полагается, уж попомнишь у меня, медведь безлядвый.

Быстро удаляясь в сторону ворот, Тужир еще долго слышал рассерженный голос боярина, на ходу подметил всполошившуюся прислугу, поднятую, словно по тревоге.

«Кто ж это к нам пожаловал? Словно отца родного встречать готовится. Обычно снега зимой не выпросишь у нашего скопидома, а тут нате вам, к встрече готовится».

Сама встреча боярина с византийцем на Тужира тоже произвела впечатление. Прежде, чем за монахом закрылась дверь теремной влазни, еще на крыльце, он увидал, как родовой боярин униженно-почтительно приветствует монаха, привечая его, как старшего в роду.

«Тьфу! Было бы куда уйти, ушел и не оглянулся. Вон, соседям кривичам с боярином повезло. По слухам, богатеют не по дням, по часам. Вместо сельской веси за два лета город возвел, поганых изничтожил. Гулянья, свадьбы, праздники веселые, подарки опять же. Говорят, на полюдье не ездит – из деревень к нему сами все везут. Старейшин селищ к себе в гости зазывает, привечает. Вои, как гридни, у князя разодеты, гривнами одарены, а наш-то сморчок все под себя, все ему мало. Уйдет за Калинов мост, некому и добро оставить-то будет. Эх! А ведь одно из племен северянских к кривичам подалось. Люди бают, у боярина Гордея никаких различий, кривич ты или северянин, только живи да пользу родам приноси».

Задумавшись, Тужир споткнулся, приземлился в лужу на четыре кости, выпачкал грязью при этом лицо, окончательно испортив себе настроение.

В это время в избе боярин потчевал монаха разносолами, рассказывая о своей нелегкой жизни в лесной глуши, сетуя на неповоротливость, отсталость, лень и хитрость людей русских.

– От холопов никакого прибытку нет, а еще князю, по зимнему полюдью приходящему, все самое лучшее отдай, с чем сам остаюсь. Соседи на угодья мои глаз положили, того и гляди, оттяпают кус пожирнее. А у меня дружина мала и трех десятков не наберется. А ведь и тех поить-кормить потребно. Опять же, боярин по соседству, кривического корню, появился. Откель только взялся? О позапрошлом годе от печенегов деревеньку мою уберег. Теперь житья не стало, смерды ленивые в его сторону глядеть стали. Видишь ли, хозяином пограничья прозвали. Чуть что, теперь не ко мне, к нему за советом да помощью бегают. Того и гляди из-под руки уйдут. А мне что делать?

– На все воля Божья! – глубокомысленно изрек монах. – Все мы в руке его.

– Батюшка Иоанн, помоги. Помоги, как тогда в молодые годы со старым боярином помог. Я в долгу не останусь.

– Долг-то чем отдавать будешь? Вон, своим истуканам поклоняешься. Много они тебе помогли? Веру истинную принять не желаешь.

– Так ведь я завсегда готов. Только ты уйдешь, а я с этими людинами здесь останусь. Они ведь Белого Бога не примут.

– Не все сразу, сын мой, не все сразу. Есть ли среди твоих воев надежные люди, готовые сделать все, что им прикажут?

– Ну…

– Услуги будут хорошо оплачены.

– За плату найдутся. А что делать-то надо?

Пропустив мимо ушей вопрос боярина, монах, размышляя, задал свой:

– Так, говоришь, что твои холопы за помощью к кривическому боярину повадились бегать?

– Да. Я за такое, подумываю, как наказать и отвадить их.

– А ты, сын мой, не думай. Я за тебя подумаю. Лучше пришли-ка сюда двух холопов своих, кои за деньги любой приказ выполнить горазды.

Боярин подошел к двери, открыв ее, крикнул: