Юридическое мышление: классическая и постклассическая парадигмы

Вопрос о соотношении периода постправды с типами правопорядков и характеристиками политико-правовых режимов недавно был поднят в публичном пространстве. В 2019 году В. Ю. Сурков, являясь помощником Президента Российской Федерации, неожиданно для массового юридического сообщества публично заявил о преимуществах доктрины «путинизма»:

«Большая политическая машина Путина только набирает обороты и настраивается на долгую, трудную и интересную работу. Выход ее на полную мощность далеко впереди, так что и через много лет Россия все еще будет государством Путина, подобно тому как современная Франция до сих пор называет себя Пятой республикой де Голля, Турция (при том, что у власти там сейчас антикемалисты) по-прежнему опирается на идеологию “Шести стрел” Ататюрка, а Соединенные Штаты и поныне обращаются к образам и ценностям полулегендарных “отцов-основателей”.

Необходимо осознание, осмысление и описание путинской системы властвования и вообще всего комплекса идей и измерений путинизма как идеологии будущего. Именно будущего, поскольку настоящий Путин едва ли является путинистом, так же, как, например, Маркс не марксист и не факт, что согласился бы им быть, если бы узнал, что это такое. Но это нужно сделать для всех, кто не Путин, а хотел бы быть, как он. Для возможности трансляции его методов и подходов в предстоящие времена.

По существу же общество доверяет только первому лицу. В гордости ли никогда никем не покоренного народа тут дело, в желании ли спрямить пути правде либо в чем-то ином, трудно сказать, но это факт, и факт не новый. Ново то, что государство данный факт не игнорирует, учитывает и из него исходит в начинаниях.

Было бы упрощением сводить тему к пресловутой “вере в доброго царя”. Глубинный народ совсем не наивен и едва ли считает добродушие царским достоинством. Скорее он мог бы думать о правильном правителе то же, что Эйнштейн сказал о боге: “Изощрен, но не злонамерен”.

Современная модель русского государства начинается с доверия и на доверии держится. В этом ее коренное отличие от модели западной, культивирующей недоверие и критику. И в этом ее сила»256.

По мнению В. Ю. Суркова «Русской истории известны, таким образом, четыре основные модели государства, которые условно могут быть названы именами их создателей: государство Ивана Третьего (Великое княжество/Царство Московское и всей Руси, XV–XVII века); государство Петра Великого (Российская империя, XVIII–XIX века); государство Ленина (Советский Союз, ХХ век); государство Путина (Российская Федерация, XXI век). Созданные людьми, выражаясь по-гумилевски, «длинной воли», эти большие политические машины, сменяя друг друга, ремонтируясь и адаптируясь на ходу, век за веком обеспечивали русскому миру упорное движение вверх»257.

Вероятно, это было публичное объявление политико-правовой доктрины, основанной на вертикали власти, ручном управлении и патернализме. Правовая доктрина государства является одним из источников права, который следует учитывать при прогнозировании развития как частных, так и публично-правовых ситуаций.

Путинизм как государственно-правовой феномен задолго до заявления В. Ю. Суркова стал объектом исследований иностранных юристов и политологов. Например, Брайан Тейлор, профессор Сиракузского Университета, в книге «Кодекс Путинизма» рассматривает путинизм как русизм, – стремление россиян к подчинению отцу народов, к сильной руке, у которой можно попросить милости258. По его мнению россияне готовы поступиться частью своих прав в обмен на защиту со стороны государства, в обмен на социальные блага.

Б. Тейлор утверждает, что система, созданная Путиным, слишком авторитарна для страны со сравнительно состоятельным образованным населением современного типа: «Так что я бы не сказал, что Путин – это попросту отражение российской политической культуры или российской политической истории»259. Он приходит к выводу, что «система, закрученная вокруг одного человека, система, в которой нет стабильных институтов, в действительности хрупкая в своей основе. Невозможно предсказать, какое событие может вызвать ее коллапс, но это может быть все что угодно»260.

4.6. Фальсифицирующие интерпретации правоприменителей

В развитие доктрины «органы не ошибаются» уголовное судопроизводство начинает функционировать посредством передачи по процессуальной цепочке (оперативный уполномоченный – следователь – прокурор – судья) лингвистически незавершенных юридических штампов, зачастую искажающих действительность. Функции основных производителей доказательств в современном инквизиционном судопроизводстве выполняют оперативные уполномоченные и следователи. «Оперативники» зачастую выступают в роли пристрастных свидетелей и экспертов по юридическим фактам. Поскольку достоверность (объективность) создаваемой и транслируемой в суд информации нередко действует против следователей, в сложившейся парадигме постправды они вынуждены периодически искажать действительность и фальсифицировать доказательства для обоснования арестов и обвинений.

Пример экстралегального подхода продемонстрирован в сцене кинофильма «Место встречи изменить нельзя»261, когда Глеб Жеглов (актер Владимир Высоцкий) незаметно кладет в карман вору-карманнику Косте Сапрыкину (актер Станислав Садальский) ранее похищенный, а затем «сброшенный» на пол кошелек. Благородный Владимир Шарапов (актер Владимир Конкин) хотя и возмущается дерзким поступком Жеглова, но сам осознает его действенность в жестких условиях борьбы с преступностью. Замечательная игра актеров и яркий пример действий правоприменителя убеждают большую часть зрителей в эффективности такого подхода.

Подбрасывая тот или иной предмет (кошелек, наркотическое средство, патроны, печати, ключи и т. п.) сотрудник силового ведомства фальсифицирует доказательства, задолго до приговора суда предопределяя виновность человека. Многие оперативные уполномоченные, инспекторы ГИБДД, следователи, прокуроры, судьи и другие правоприменители рассматривают использование различных незаконных юридико-технических приемов как часть своей повседневной профессиональной деятельности. Большая часть из них, вероятно, руководствуется «жегловскими» целями борьбы с преступностью, но статья 303 Уголовного кодекса Российской Федерации прямо запрещает фальсификацию доказательств и результатов оперативно-розыскной деятельности. Практикующие юристы почти в каждом уголовном деле сталкиваются с большим количеством технических и смысловых подделок. Эпоха постправды в судопроизводстве наполняется «несуществующими» понятыми, искажениями дат, лукавыми заключениями экспертов, «сделанными на коленке» справками и рапортами оперативных уполномоченных, подменами процессуальных документов и прочими фальсификациями, которые становятся нормой российского уголовного процесса262.

Современный следователь сопровождает передачу судье материалов дела вручением электронного носителя (флэш-карты памяти) с почти готовым вариантом итогового решения. Судье остается преобразовать «постановление о возбуждении перед судом ходатайства о продлении срока содержания обвиняемого под стражей» в «постановление о продлении срока содержания под стражей», а потом – «обвинительное заключение» – в «приговор».

В начале XXI века мы оказались в холодном мире юридической постправды, где судья получает от следователя «бумажное» дело и электронную версию своего будущего решения, не считая необходимым проверять достоверность рапортов оперативных уполномоченных и добросовестность следователя. На этом фоне как минимум два дискурса заслуживают внимания: почти в каждом случае задержания и заключения под стражу правоохранители предлагают признать вину в обмен на смягчение меры пресечения; нередко от силовиков звучат предложения не избирать меру пресечения в виде содержания под стражей (не обращаться в суд с таким ходатайством) за определенную сумму денег.

Коррупционная составляющая в эпоху постправды возрастает, поскольку обычные граждане перестают верить в справедливый суд и ищут пути «решить вопрос» путем передачи взяток правоприменителям. Небрежное отношение судей к доказательствам увеличивает преступные доходы тех, кто зарабатывает на посредничестве со следствием и судом. Критическое отношение населения к справедливости правосудия возрастает, правовая неопределенность, обвинительный уклон и прочие аспекты уголовного судопроизводства способствуют дальнейшей монетизации страха перед незаконными арестами и осуждениями.

Регулярные скандалы с «золотыми полковниками» и иными неосновательно богатыми сотрудниками силовых ведомств связаны не с тем, что хорошие правоохранители ловят и изобличают плохих правоохранителей, а с нарастанием перманентной борьбы за власть как между силовыми структурами, так и внутри этих институтов публичной власти263. Юридически значимый спор – это всегда часть человеческой жизни, наполненная борьбой, и нередко – страданиями. Развитие правоотношений во времени, в пространстве и по кругу лиц синхронизировано с личными переживаниями, конфликт оказывает влияние не только на процессуальные итоги рассмотрения спора, но и на судьбу человека, здоровье его родных и близких. Вот именно поэтому прогнозирование развития правовой ситуации для большинства людей напрямую связано с планированием их личного жизненного пространства и общей коллективной судьбы.

«Россияне боятся необоснованных уголовных преследований и отсутствия возможности доказывать свою невиновность. Из-за этого растет запрос на процессуальную справедливость», – заявила уполномоченный по правам человека в РФ Татьяна Москалькова264. В ее докладе за 2019 год отмечается: «В диапазоне общественного запроса на справедливость, как показывает социология института уполномоченного по правам человека в РФ, социальная справедливость как явление, представляющее особую значимость для человека в системе социальных и экономических прав, несколько уступила место процессуальной справедливости»265.

По ее мнению, «люди боятся необоснованных уголовных преследований и провокаций, применения к ним насилия, назначения несоразмерных содеянному наказаний, отсутствия возможности доказывать свою невиновность». В связи с этим «все большую актуальность приобретают осмысление категории “процессуальная справедливость” в современной России и выработка позиции прокуратуры, руководства следственных органов и органов дознания в отношении этого явления»266.

Юристы помнят борьбу руководителя Следственного комитета РФ А. И. Бастрыкина за присвоение следователям права определять «объективную истину»267. Вековые поиски истины, осуществляемые философами и правоведами, могут оказаться неактуальными, когда каждый следователь будет обозначать «объективной истиной» все, что ему захочется.

Правовая история цивилизации учит нас невозможности провозгласить «объективную истину», поскольку восприятие фактов и правоотношений всегда носит субъективный характер. Достоверно можно установить лишь фактические обстоятельства дела, наличие или отсутствие элементов состава преступления. Однако сотрудники силовых ведомств безосновательно убеждены в том, что их подписи и печати, обладая магической силой, могут превращать свободу и воздух других в золото для себя. Вековой опыт манипулирования философскими категориями привел к тому, что справедливым в корпорации правоприменителей считается любая оценка правоотношения, если она опосредована приговором, вступившим в законную силу. Справедливость как философско-правовая категория редуцирована к «процессуальной справедливости». Согласно части 4 статьи 7 УПК РФ «определения суда, постановления судьи, прокурора, следователя, органа дознания, начальника органа дознания, начальника подразделения дознания, дознавателя должны быть законными, обоснованными и мотивированными». Статья 297 УПК РФ гласит: «1. Приговор суда должен быть законным, обоснованным и справедливым. 2. Приговор признается законным, обоснованным и справедливым, если он постановлен в соответствии с требованиями настоящего Кодекса и основан на правильном применении уголовного закона».

В уголовном судопроизводстве российские следователи, прокуроры и судьи избирательно применяют нормы общего права (common law) о судебном прецеденте. Заслуживают научного внимания заявления прокуроров и судей в апелляционных судебных процессах при рассмотрении жалоб на постановления о продлении мер пресечения, в которых они ссылаются на уже состоявшиеся ранее решения судов: «… ваша предыдущая жалоба не была удовлетворена судом, а поскольку обстоятельства не изменились, то и эта жалоба не подлежит удовлетворению».

Когда такое заявляет прокурор или судья, обосновывая свою позицию состоявшимся ранее решением другого судебного состава по другой жалобе, можно предположить, что свое юридическое образование он получил в Оксфорде или Кембридже. Возможно, его дети там учатся, – семейные разговоры об общем праве и значении прецедента для государств англо-саксонской традиции магическим образом воздействуют на алгоритмы юридического мышления российского правоприменителя. Однако прецеденты в строгом значении термина (в том числе решения Европейского суда по правам человека) и прецеденты толкования, к которым следует относить акты Верховного Суда и Конституционного Суда РФ, разумнее применять не избирательно, а системно, не скрывая своей симпатии к общему праву и западно-европейскому представлению о правовых ценностях.

Целенаправленное насаждение силовыми ведомствами релятивистских норм корпоративной справедливости приводит к одновременному функционированию нескольких параллельных правопорядков. Конвенциональные соглашения между силовиками и судейским сообществом о том, что судьи всегда выступают на стороне обвинения, исправляя и покрывая недостатки в деятельности силовых ведомств, противоречат букве закона и духу справедливости.

В последние двадцать лет правоприменители привыкли наделять тексты нормативных актов новыми смыслами, удобными им в каждом отдельном случае, для обоснования своих юридических позиций на пути достижения личных целей. «Бытие человека является бытием историческим, оно разворачивается в пространстве истории, из чьей системы координат его невозможно изъять. И эта система ориентиров всегда пронизана неким смыслом, даже если этот смысл не осознан и не получил никакого выражения. Деятельность муравейника можно назвать “целенаправленной”, однако ее нельзя считать “исполненной смысла”, а с устранением категории смысла исчезает и все то, что именуется “историческим”: муравьиное “государство” не имеет “истории”»268.

Индивидуально-историческая осмысленность жизни не исчезает из целеполагания человека во все моменты его деятельности. Даже если у него отсутствует ясный план бытия и осознанные цели на будущее, он все равно опирается на прошлый опыт и стремится совершить действия, результаты которых помогут выжить завтра и в последующие дни. Человек не в состоянии избежать направленного другими людьми движения жизни социума, он вынужден формировать свое отношение к физической, социальной и правовой реальности.

Мы живем в изменяющемся мире, где административные и уголовные правила устанавливаем не мы, но наша реакция на новые нормы и их произвольное толкование имеет значение для прогнозирования будущих юридических статусов (свидетель – подозреваемый – обвиняемый – подсудимый – осужденный). Авторитарный правоприменитель становится основным манипулятором всей социальной жизни страны, подстраивая правила «для других» под свои личные интересы. Новейшая история изобилует нормативными ловушками, устанавливаемыми публичной властью для населения в целях увеличения платежей от штрафов, ликвидации среднего и малого бизнеса, введения непроверяемых способов голосования на выборах и т. д.

«Ловушки для водителей» можно рассматривать в качестве иллюстрации интенций субъектов публичной власти сделать всех жителей страны виновными и держать их таким способом под административным прицелом. На нескольких маленьких улочках вокруг моего дома административные манипуляторы регулярно меняют направления разрешенного движения для автомобилей. Эти изменения никак не связаны с улучшением организации дорожного движения и происходят внезапно даже для маргиналов, не говоря уже о заезжих водителях. Вместо двустороннего движения вдруг вводится одностороннее, разрешенное движение в одну сторону неожиданно для водителей меняется на противоположное одностороннее движение. И моментально после установки дорожного знака, изменяющего направление движения, «стаи голодных инспекторов в поисках преступной добычи» начинают барражировать модифицированное дорожно-транспортное пространство.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

См.: Юридическая герменевтика в ХХI веке: монография / под общ. ред. Е. Н. Тонкова, Ю. Ю. Ветютнева. СПб.: «Алетейя», 2016; Парадигмы юридической герменевтики: монография / под общ. ред. Е. Н. Тонкова, И. Л. Честнова. СПб.: «Алетейя», 2017.

2

В свое время Р. Рорти провозгласил не только необходимость преобразования философии в литературоведение, но и необходимость и неизбежность отказа философии (добавлю – и философии права) от формулирования глобальных теорий в пользу решения практических проблем. – Rorty R. Intellectuals in Politics // Dissent, 1991. Vol. 38. P. 483–490.

3

Об этом замечательно пишет А. С. Александров с соавторами: «В ходе доказывания, в котором переплетены риторический, логический, идеологический дискурсы, язык подменяет ‘’объективную реальность’’ юридической (судебной) // Александров А. С., Александрова И. А., Терехин В. В. Шесть критических эссе о праве и правосудии / Постклассическая онтология права: монография / под ред. И. Л. Честнова. СПб.: Алетейя, 2016. С. 597.

4

Джеймисон Ф. Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма. Изд. второе, испр. / пер. с анrл. Д. Кралечкина; под науч. ред. А. Олейникова. М.: Изд-во Института Гайдара, 2019. С. 93.

5

О бесперспективности их обнаружения криминологи пишут с конца ХХ в.

6

Кунц К.-Л. Введение в криминологическое мышление / Пер. с нем. к. ю. н. Ангелины Козловой. СПб.: ООО Издательский Дом Алеф-Пресс 2019. С. 272.

7

Там же. С. 274.

8

«Преступное поведение, в соответствии с моделью понимания, изучается на основе того значения, которое приписывается ему автором, оно представляется осмысленным поведением, которое по самым разным видимым причинам может осуществляется на практике – и, тем самым, насильственно, извне, вменяется тому, кто отклоняется от его линии, не более, чем в качестве второго выбора». Там же. С. 238

9

«Трудная проблема сознания» (по терминологии Д. Чалмерса) – соотношение сознания и мозга – далека от удобоваримого разрешения: как утверждает Т. Нагель, сейчас «ни у кого нет правдоподобного ответа на проблему духа и тела»; в решении этой проблемы возник «тупик»; между сознанием и мозговыми процессами существует связь, «остающаяся для нас непостижимой». – Дубровский Д. И. Субъективная реальность и мозг. К вопросу о полувековом опыте разработки «трудной проблемы сознания» в аналитической философии // Эпистемология: перспективы развития / Отв. ред В. А. Лекторский; отв. секр. Е. О. Труфанова. М., 2012. С. 270.

10

О соотношении мышления, понимания, объяснения, осмысления. также юридического мышления и познания в отечественной философии, психологии и юриспруденции обстоятельно изложено в работах Ю. П. Боруленкова: Боруленков Ю. П. Правовое мышление как интеллектуальная составляющая юридического познания // Правоведение. 2017. № 2. С. 6-41; Боруленков Ю. П. Юридическое познание (некоторые методологические, теоретические и праксеологические аспекты): монография / под науч. ред. В. Н. Карташова. М., 2014.

11

Базовыми когнитивными способностями человека являются концептуальная интеграция, аналогия, рекурсия, ментальное моделирование, категоризация, фреймирование (подведение объекта или ситуации под схему). – Lakoff G, Turner М. Моте Тhan Сооl Rеasоn: А Field Guide to Poetic Metaphor. Chicago: Chicago University Press, 1989.

12

Пружинин Б. И. Наука и эпистемология в «цивилизации знания» // Эпистемология: перспективы развития / Отв. ред. А. Лекторский; отв. секр. Е. О. Труфанова. М., 2012. С. 195.

13

Как образно пишет Н. М. Смирнова, классическая наука одержима «демоном реификации» – «интеллектуальной привычкой отождествлять искусственную систему теоретических объектов с самой реальностью как объектом исследования». – Смирнова Н. М. Эпистемология жизненного мира: эвристический потенциал и когнитивные границы // Эпистемология: перспективы развития / Отв. ред. В. А. Лекторский; отв. секр. Е. О. Труфанова. М., 2012. С. 165.

14

Князева Е. Н. Телесное и энактивное познание: новая исследовательская программа в эпистемологии // Эпистемология: перспективы развития / Отв. ред. А. Лекторский; отв. секр. Е. О. Труфанова. М., 2012. C. 319.

15

Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении / Пер. с англ. И. Б. Шатуновского. М., 2004. С. 11.

16

Лакофф Дж. Указ. соч. С. 13.

17

О принципах конструктивизма см.: Князева Е. Н. Указ. соч. С. 340–341, 350.

18

Успокою бдительного читателя: такой релятивизм – это не вседозволенность; он не отрицает более обоснованных описаний и объяснений и менее надежных и точных. Впрочем, это, в свою очередь, не отрицает неизбежность изменения господствующей точки зрения на представляющиеся ранее точными и надежными описания и объяснения, как это было (и есть) в истории науки: геоцентричная картина мира никем не оспаривалась в средние века, но была признана неадекватной в Новое время.

19

Так трактует термин «категоризация» известный когнитивный лингвист Р. Лангакер. – Langaker R. W. Concept, Image and Symbol: The Cognitive Basis of Grammar. Berlin; New York: Mouton de Gгuуtет, 1991.

20

Смирнова Н. М. Указ. Соч. С. 184.

21

Князева Е. Н. Указ. Соч. С. 346–347.

22

Авторитетный венгерский философ и теоретик права Ч. Варга по этому поводу пишет: «…нет формального определения тому, какая структура может называться ”чисто правовой’’, как нет четкого определения, отграничивающего некую социальную сферу от не-правовой сферы». – Вapгa Чаба. 3aгaдкa права и правового мышления / Пeр. с анrл. и венгр.; сост. и науч. ред. М. В. Антонова. CПб., 2015. С.193.

23

«Объективизм, – пишет Ч. Варга, – в общем может быть охарактеризовав как наивный реализм. Его противоположность – субъективизм – скорее всего означает его простое отрицание, контр-направление. Они являются ложными альтернативами друг для друга. Так называемая современная концепция представляет собой промежуточное решение». – Там же. С. 210.

24

Там же. С. 236.

25

Александров С. А., Александрова И. А., Терехин В. В. Шесть критических эссе о праве и правосудии. Постклассическая онтология права: монография / под ред. И. Л. Честнова. СПб., 2016. С. 578.

26

Александров С. А., Александрова И. А., Терехин В. В. Указ. Соч. С. 616–617.

27

Смирнова Н. М. Указ. Соч. С. 184.

28

Сегодня статусом социального существования удостаиваются только те явлений, которые приобрели значимость в СМИ и превратились в события. Не выявленное преступление, хотя и совершенное, таковым не может считаться.

29

См.: Степин В. С. Теоретическое знание. М., 2000. С. 188 и след. В другой работе он пишет: «Система философских идей и принципов, обеспечивающих эвристику поиска и обоснование полученных результатов при их включении в культуру, образуют особый компонент научного знания – философские основания науки». – Степин В. С. Конструктивные и прогностические функции философии // Человек в мире знания: К 80-летию Владислава Александровича Лекторского / Отв. ред.-сост. Н. С. Автономова, Б. И. Пружинин; науч. ред. Т. Г. Щедрина. М., 2012. С. 90.