Власий

Они дружили почти с рождения, с четырех лет. Можно смело сказать, что они с детства раннего сидели на одном горшке. Их матери тоже дружили еще с тех времен, когда Кунцево было деревней, и они жили в соседних деревянных бараках в Аминьево. Друг Петра Петровича был спортивным человеком – он был мастером спорта по боксу, по вольной борьбе и по плаванию. В последние пять лет он работал в одном из крупных холдингов заместителем генерального директора по общим вопросам. Он решал сложные и щепетильные вопросы. Ему была по душе его работа. Он умел разговаривать и договариваться с людьми, один его внешний вид внушал собеседнику уважение. Три года назад он женился третий раз на молодой польке, которая была младше его на пятнадцать лет. Недавно у него родилась дочка, это был третий его ребенок, все его дети были от разных жен. Для него не являлось особым секретом то, что Петр Петрович по сути своей был игроком, и несмотря на это, он в трудную для того минуту протянул ему руку помощи. Он сразу одолжил ему деньги – на следующий же день после того, как Петр обратился к нему за помощью.

– Здорово.

– Здорово, Петя.

Они пожали друг другу руки. Петр Петрович присел за столик. К столику подошел официант:

– Чего кушать будешь, Петь?

– Да мне без разницы, заказывай мне то, что и себе закажешь.

– Принесите нам две порции жаркого с картошкой и два овощных салата.

Через десять минут официант принес на подносе заказ и услужливо поинтересовался:

– Что будете пить?

– Мне чашку кофе, – ответил за себя Петр Петрович.

– Два больших кофе со сливками, – обозначил официанту приятель Петра Петровича.

– Будет исполнено. – Официант отошел от столика.

– Петя, слушай сюда. Те деньги, которые я тебе дал, были не моими, я их одолжил у подполковника ФСБ. Мне их надо через месяц-два возвращать. Я сейчас сам на мели и я не знаю, где мне перезанять эту сумму. Я тебя прикрыть не могу, поэтому пиши расписку, что ты взял у меня сто пятьдесят тысяч зелени и что ты обязуешься их возвратить. А срок, в который ты возвратишь мне деньги, ставь любой – только перед этим подумай хорошо.

– Я пишу расписку на полгода. – Не задумываясь ответил Петр Петрович.

– Пиши.

– Диктуй текст.

– Сам придумай.

Петр Петрович отступил от верха и написал посередине чистого листа бумаги размашистым почерком слово «Расписка». Ему до этого дня по роду своей деятельности зачастую приходилось сталкиваться с составлением подобного рода обязательств – одной стороны перед другой. Поэтому он без особого труда раскатал по листку бумаге текст и поставил под ним свою подпись, с указанием даты составления расписки и даты возвращения долга. Толька в этот раз была существенная разница в обязательствах между двумя сторонами – никогда прежде Петр Петрович не писал такого рода расписки сам. Ему писали, а вот он нет – не писал и не ставил свою подпись под такого рода документом.

– Готово, держи.

Друг детства не стал ее читать, он свернул расписку вчетверо и положил в боковой карман пиджака.

– Как дома дела, Петь?

– Да никак. Инга ушла от меня к банкиру жить, дочка болеет. Денег нет, таксую понемногу, с хлеба на воду перебиваюсь.

– Слышишь, Петь, ты не скули, а. Не жалуйся, знаю я тебя, не прибедняйся. У меня у самого три ребенка от трех разных жен и всем денег дай. Сын, к твоему сведению, тоже астмой болеет.

– Да я не скулю, просто рассказываю тебе, в какой я жопе. Что ты мне теперь, танцевать прикажешь?

– Ты чем думал, когда бабки брал? Тебе в голову не приходит, что ты и меня подставил? Делай что-нибудь, продавай или дачу, или квартиру. – На это Петр Петрович не нашелся, что ответить, он не хотел извираться перед другом детства. На себя ему было наплевать, но дочка больная, что с ней будет, если она узнает об этом? Он промолчал.

– Чего молчишь?

– Да чего говорить, думаю, – Петр Петрович сделал пару глотков кофе и поставил чашечку на столик.

– Думай. Время у тебя есть – полгода в запасе. Решай вопрос. Будешь что-нибудь еще?

– А ты?

– Давай еще по чашечке кофе пропустим, – друг поманил к себе официанта, подняв вверх руку.

– Что еще желаете?

– Два кофе.

– Капучино или простого?

– Петь, тебе какого?

– Как себе закажи.

– Простого.

– Сию минуту. – Официант составил на поднос грязные тарелки и отошел от столика в сторону барной стойки.

Петр Петрович отчего-то улыбнулся. Друг обратил на это внимание?

– Чего ухмыляешься, Петь?

– Да так, на ум приходит фигня всякая и разная. Раньше мы с тобой только и думали о том, как по стакану пропустить, а теперь только и делаем, что кофе чашечками пьем. – И друг, и Петр Петрович уже как пятый год были в жесткой завязке.

– Да, точно, были времена, – друг заулыбался, – ты знаешь, Петь, а меня и не тянет бухать.

– Да брось ты. Может, тебя и на баб не тянет? Ни в жизнь не поверю. Мне иной раз так вмазать стакан хочется, что и слов подобрать не могу.

– Ты знаешь, после того как я третий раз женился, то и на баб перестало тянуть. Да ну его на фиг, грязь в дом таскать. Я не вру, Петь, меня бухать вообще не тянет.

– Счастливый… Тебе проще.

В это самое время официант принес две чашечки кофе и поставил их на столик:

– Будете что еще заказывать?

– Нет, рассчитайте нас сразу.

– Будет исполнено.

Через час друзья детства на прощание пожали друг другу руки.

Но дружба дружбой, а бабки бабками, и долг платежом красен. Петру Петровичу все же предстояло отдавать занятые им ранее деньги, и это превратилось для него в проблему неразрешимую – проблему номер один. Несколько лет назад решение этого вопроса не составило бы для него особого труда, он с легкостью выкрутился бы из этой ситуации. Но сейчас он не видел для себя никакого выхода, у него вообще хода не было – это был цугцванг, любой следующий его ход был обречен на неудачу.

На следующее утро Петр Петрович пораскинул мозгами, прикинул, что к чему, задумался о былом, о прожитом, вспомнил о детстве и о маме, о брате, погибшем десять лет назад. Отключился ненадолго мозгами, в облака улетел своими мыслями, что ли. «А почему бы мне и вправду к старцу не съездить, может, не случайно мне эта парочка попалась. Чего я теряю от этой поездки? Да по большому счету ничего. За обучение заплатил, гнаться за деньгами особой нужды теперь нет. Времени у меня навалом. Попробую. Съезжу на всякий случай, чем черт не шутит».

Был полдень жаркого июльского солнечного дня, полчаса назад Петр Петрович выехал из Москвы. Встречный ветерок приятной прохладой обдувал лицо и трепал по ветру его волосы через приоткрытое боковое окошко автомобиля. Солнце уже взошло достаточно высоко и зависло прямо над шоссе. Солнечные лучи ослепляли водителей, ехавших из Москвы в сторону области. Петр Петрович надел солнцезащитные очки. Правая его рука небрежно лежала на руле, локоть же левой руки чуть выступал за окошко и свисал к исчезающему под авто асфальту. Его правую руку тоже обдувало июльским ветерком, из радиоприемника доносилась приятная слуху и расслабляющая душу музыка радио «Релакс FM». Так хорошо – так можно ехать. Слева от него в сторону Москвы плыл непрерывной пробкой нескончаемый поток машин, а справа за спиной оставались деревеньки с улочками, пролески с полями, магазинчики с палатками, гаишники на постах ГАИ с жезлами в руках наперевес.

Петр Петрович издали разглядел третий по счету пост ГАИ. Он сразу же включил левый поворот и попытался уйти в левый ряд и спрятаться за грузовик от гаишника, стоящего у обочины чуть вдали от поста. У Петра Петровича не было доверенности от бывшей жены на управление ее автомобилем. Петр Петрович пропустил пару машин и дернул руль влево, но было уже поздно. Гаишник шагнул одной ногой на первую полосу шоссе и поднял руку – поток машин, ехавших по первой полосе, приостановился. Гаишник посмотрел на авто, которым управлял Петр Петрович, и выдернул его из второго ряда движением жезла. Первым и сиюминутным желанием Петр Петровича было дать по газам и смыться от гада на ближайшем повороте. Но проехав вперед метров пятьдесят, он струсил и счел за благоразумное нажать на педаль тормоза. «Попал», – пронеслось в его голове.

Петр Петрович достал две купюры по сто и пятьдесят рублей и распихал их по разным карманам брюк. Отстегнул ремень безопасности, вышел из машины и направился к гаишнику. На ходу разводя руки в стороны:

– Командир, я вроде ничего не нарушал. – Гаишник взял под козырек.

– Капитан ППС Волков. Проверка документов.

– Да у меня все в порядке. – Петр Петрович протянул инспектору документы на машину.

– В порядке, говорите, а где ваши права?

– А… забыл… сейчас, – Петр Петрович начал шарить по своим карманам.

– Не употребляли?

– Да ты что, командир, как такое возможно, я пятый год в завязке. – Петр Петрович отыскал права и протянул их инспектору.

Капитан перестал вертеть в своих руках документы и посмотрел на права Петра Петровича:

– Так, стало быть, вы Левин?

– Да, а кто еще?

– А машина принадлежит кому – Левиной?

– Ну да, это моя жена.

– А где доверенность от нее на управление транспортным средством?

Петр Петрович побил себя руками по карманам.

– Командир, дома, наверное, забыл.

– Пройдемте на составление протокола.

– Капитан, может на месте все порешаем? – Петр Петрович протянул гаишнику зажатые в руке пятьдесят рублей.

– Это что… на чай?

– У меня больше нет. Только на бензин стольник остался. – Петр Петрович достал из другого кармана брюк сто рублей. – Вот, видишь, нет больше.

– Пройдемте. Составим протокол, а машину вашей супруги на штраф-стоянку заодно определим.

– Командир, ну не надо на штраф-стоянку, держи еще стольник. Хрен с ним, как-нибудь доеду без бензина, – Петр Петрович протянул капитану сто рублей.

– Это нарушение по квитанции стоит пятьсот рублей, еще и штрафную стоянку придется оплатить. Чего вы мне это суете? – судя по всему, капитан сегодня эти бумажки за деньги не считал.

– Больше нету, капитан, пойми.

– Подгоняйте машину к посту на стоянку. И проходите на пост для составления.

«Вот заладил – составление протокола, составление. Неужели не отпустит, душегуб проклятый?» Петр Петрович взмолился:

– Капитан, ну войди в положение, помилосердствуй, меня жена с сынишкой в монастыре ждет, я, правда, на мели, ребенок болеет.

– У всех у вас кто-нибудь да болеет. – Капитан еще раз взглянул в права Петра Петрович. И ни с того ни с сего спросил:

– Слушай, а ты случайно не еврей?

– С чего ты взял такое, капитан?

– У тебя фамилия Левин, у меня был один знакомый жид с такой фамилией.

– Да нет, капитан, это путаница в документах. Над «е» забыли две точки поставить. Я Лёвин с двумя точками на перевес, через «ё» читай. У меня мама русская, а папа тоже русский. Ну отпусти, капитан, за Христа ради умоляю, отпусти. Чего тебе стоит?

– К старцу Власию едешь?

– К нему, к нему к родному еду. Отпусти, прошу тебя.

Петру Петровичу осталось только лишь встать на колени, чтобы расцеловать этому козлу сапоги.

Капитан Волков выхватил из рук Петра Петровича сто пятьдесят рублей и сунул ему в руки документы.

– Капитан, а через сколько поворот на монастырь?

– Через двадцать километров.

– Спасибо, капитан, за то, что вошел в положение.

Капитан ничего не ответил. Инспектор ППС Волков сделал шаг-другой в сторону трассы и вытянул руку с жезлом вдоль дороги – кому-то в очередной раз «повезло».

Белый «жигуль» шестой модели притормозил и съехал с трассы на обочину, обдав пылью все вокруг себя. Капитан взял под козырек:

– Капитан ППС… Предъявите для проверки ваши документы.

– Командир, да у меня все в порядке, – водитель протянул инспектору права и документы на свою машину.

– Страховка имеется?

– Да вот, смотри.

– А техосмотр проходили?

– Смотри, вон на стекле висит.

– Не употребляли?

– Да нет, я вообще не пью.

Инспектор подошел к машине, посмотрел через лобовое стекло на техталон и протянул документы водителю «шестерки»:

– Честь имею!

Петр Петрович сел в машину, пристегнулся ремнем, включил левый поворот и выехал на трассу. «Повезло же мне нынче с гаишником, всего в сто пятьдесят рублей мне обошелся, могло быть хуже во сто раз, да запросто могло».

Петр Петрович ехал к старцу. Ехал за подсказкой, без капельки надежды на удачу – скорее, от безысходности тупой ехал, по безнадеге, скорее, формально ехал, ехал в никуда, по формальным соображениям. И такое в нашей жизни бывает, иногда и зачастую.

Проехав еще с двадцать километров, на шестидесятом километре от МКАД Петр Петрович включил правый поворот и остановился на обочине шоссе у небольшого придорожного кафе. Он вышел из машины, чтобы свериться, не проехал ли он поворот, ведущий к монастырю.

В это время на крылечке перед входом в кафе сидел смуглый с узким разрезом глаз молодой человек лет тридцати. По внешности это, скорее всего, был таджик или туркмен, одет он был в белый халат с засученными по локоть рукавами. Он сидел на крылечке и чего-то то ли бубнил, то ли напевал, подперев ладонью подбородок. Скорее всего, он напевал себе под нос национальные мотивы, песни о родине своей. Петр Петрович прервал его за этим занятием:

– Любезный, подскажи, скоро ли поворот на монастырь Свято-Пафнутьевский, к старцу Власию.

– Через полтора километра поверните направо – вы там указатель увидите, – ответил с безразличным видом то ли узбек, то ли туркмен, на чистейшем русском языке. Петр Петрович раскрыл рот от удивления.

Сказав это, он оторвал правую руку от подбородка и, не вставая с места, махнул за спину в даль дороги, указывая Петру Петровичу направление его дальнейшего передвижения по трассе Москва – Калуга.

– Спасибо вам, молодой человек.

Отойдя на пару метров, Петр Петрович задумался: «Бывает же такое, никогда бы не подумал. Не русский, а на русском языке так лопочет, что иному русскому и не снилось – заслушаешься». Петр Петрович сел за руль, пристегнул ремень. Перед тем как отъехать от кафе, он еще раз посмотрел в сторону загадочного парня. В это время молодой человек ласкал за ушком сощурившегося котеночка-мурлыку. Серый котеночек ластился об ногу напевающего себе под нос национальные мотивы то ли таджика, то ли туркмена, разговаривающего при этом на чистейшем русском языке. Петр Петрович надел темные очки, включил по ошибке правый поворот, точно женщина за рулем, повернул голову назад, убедился в том, что никого не заденет, и выехал на трассу. Через полтора километра он разглядел указатель на монастырь, попытался включить правый поворот, но он был уже включен, и повернул, съехав с трассы Москва – Калуга. И часа не прошло, как он выехал из Москвы. Через пять километров Петр Петрович повернул по указателю еще раз направо, а затем налево. Вскоре он припарковался на стоянке возле монастыря.

На стоянке по первому взгляду могло сразу разместиться несколько десятков машин. Она имела гравийную основу, а не асфальтовое покрытие. На часах было около двух часов дня, солнце на небе к этому времени уже стояло в зените, и поэтому на улице палило нещадно. На стоянке помимо машины Петра Петровича было припарковано еще пятнадцать-двадцать машин.

Выйдя из машины, Петр Петрович взял в руки бутылку с водой, сделал три-четыре глотка и положил бутылку в тенек, под переднее сиденье. Прихлопнул дверку и поставил машину на сигнализацию, щелкнув брелоком. Петр Петрович облокотился локтями на крышу машины и осмотрелся по сторонам. Монастырь был обнесен высокой каменной стеной. Стена была бугристой неровной поверхности. За десятилетия и столетия углы кирпичей под воздействием ветра и дождей сточились и стали округлыми во многих местах. Поэтому свежепобеленная стена со стороны казалась сложенной из бесформенных кирпичей неопытной рукой мастера, не по уровням, не по плоскостям. По верхним краям стена не держала линию горизонта и имела перепады по высоте, от бойницы к бойнице. Судя по всему, монастырь был внушительных размеров – во всяком случае ни в одну, ни в другую строну не просматривалось окончание высоких белокаменных стен, окружавших монастырь. Головные монастырские ворота, открытые нараспашку, были огромными по высоте и ширине. Через такие ворота при случае и кран подъемный запросто мог проехать. Петр Петрович зашел за ворота. Справа сразу же за воротами стоял небольшой деревянный домик наподобие сторожки [не больше строительной бытовки], к оконному стеклу которого был прикреплен небольшой тетрадный листочек. Петр Петрович наклонился к стеклу и прочитал короткую и лаконичную надпись на листочке в клеточку: «Пожертвователей и благотворителей старец принимает вне очереди».

Внутри стен территория монастыря более всего походила на небольшую строительную площадку, беспорядочно заваленную строительными материалами. В основном это были сложенные друг на друга доски, мешки с цементом, прикрытые пленкой, наваленные друг на друга рулоны рубероида и выставленные на поддонах кирпичи. По монастырю безостановочно сновали разнорабочие – именно разнорабочие, поскольку их внешний вид с первого взгляда не внушал никакого к себе уважения. Они были одеты кто во что горазд, наподобие бомжей. Сразу за бытовкой справа от нее были свалены две кучи – одна с песком, а вторая с гравием мелкой фракции. Между двумя кучами с шумом вращалась бетономешалка, на десятую часть куба. Возле нее стояли двое работяг. Один из них бросил в мешалку пару совковых лопат песка и гравия. Второй же заглянул внутрь и высыпал туда же полмешка цемента. Засыпав цемент, он отошел на пять шагов и открыл водопроводный кран – по черному дюймовому шлангу в сторону бетономешалки потекла вода, она вытекала из шланга на землю и начала ручейком затекать под кучу песка. Высокий жилистый мужчина отставил лопату в сторону, подошел и поднял шланг с земли и опустил его в бетономешалку. Через полминуты он сделал отмашку и скомандовал напарнику:

– Харе, выключай, полна коробочка.

Распарившийся от жары толстяк с пузом в пять арбузов закрыл кран и вытер рукой пот, выступивший капельками на его лбу. Его лицо раскраснелось от жары и стало походить на краснощекий помидор.

– Вить, ну и жарища сегодня. – Закрыв кран, пузач возвратился к бетономешалке.

На его голову был натянут носовой платок, связанный в узелки по четырем краям, а штаны, вымазанные в цементной пыли, поддерживались подтяжками, перекинутыми через плечи и пузо к штанам. Белая майка, через которую были переброшены подтяжки, была насквозь пропитана потом. Ручейки пота перетекали по всему телу – ото лба к шее, от шеи к груди, от груди на пузо. Судя по всему, жара была ему в тягость – это была не его погода. Его жилистый напарник не выглядел вымотанным жарой. Его загорелая кожа была сухой, и в его теле не чувствовалось усталости.

– Да, Димон, жарковато, но работать можно. Жара лучше, чем дождь: в дождь не поработаешь. Выработаем этот замес и пойдем на обед.

Пузач, похожий на синьора помидора, промолчал. Он смотрел себе под ноги, облокотившись на лопату, на его ноги были надеты кирзовые сапоги и это в такую-то погоду. Синьор помидор изнемогал под тяжестью жары.

«Если столбик ртутного термометра поднимется еще хотя бы на три градуса, то его точно хватит кондратий или солнечный удар. Как он еще до сих пор без ног не остался? Разве можно в такую жару в кирзачах работать – у него ноги же сопреют», – искренне недоумевал Петр Петрович.

Раскрасневшийся пузач и загорелый, как мулат, мужчина заливали цементным раствором ленточный фундамент – либо под большой гараж, либо под небольшой домик. Судя по всему, они заливали опалубку, выставленную из двадцатой доски, слоями. К концу дня должны управиться. Петр Петрович обратил внимание на то, что арматура почти что по всему периметру была уже скрыта цементным раствором. Хорошо работают ребята, подходят друг другу, по работе не суетятся, лишних слов не говорят, а дело свое делают.

Кроме сновавших тут и там рабочих, Петр Петрович сразу же увидел перед собой храм и двухэтажное здание напротив него.

У обветшавшего двухэтажного кирпичного здания красно-коричневого цвета было два входа: один располагался в торце, а другой – ближе к дальнему краю здания. Ко второй двери выстроилась длинная очередь, насчитывающая не один десяток человек. Очередь была бесформенная – она где-то сужалась до одного-двух человек, а где-то расширялась до пяти-семи человек. Люди в очереди то стояли вплотную друг к другу, а то и на расстоянии метра-полутора друг от друга. Над очередью стоял непрерывный гул от множества голосов. Кто-нибудь да с кем-нибудь беспрерывно разговаривал и обменивался последними впечатлениями. Петр Петрович растопырил свое ухо в надежде уловить наилучший момент и подслушать что-нибудь важное.

Петр Петрович встал сбоку двух бабулек, одна из них делилась своими скорбями с другой:

– Сегодня в пять утра человек десять без очереди проскочили.

– Я видела, чуть было друг друга не передавили.

– Что с ними поделаешь, видно, им до зарезу надо было к старцу попасть. Не просто же так именно они сумели к нему без очереди проскочить? Там еще человек сто лезло к старцу через головы, а прорвались только они. Значит, им очень надо было, больше, чем другим. Мне спешить некуда, постою.

– Да и мне тоже некуда. Постоим, видно, такова наша доля.

Петр Петрович вгляделся в покорные лица пожилых женщин.

Лица двух столь не похожих друг на друга бабулек были на удивление одного и того же смирения пред жизненными обстоятельствами. Он не увидел в их лицах ни доли суетливости и спешки. Петр Петрович был сражен их покорностью. Они нисколько не осуждали людей, проскочивших к старцу с утра без очереди. Наоборот, оправдывали их, пытались войти в их положение и даже радовались за них. Такого Петр Петрович за собой ранее никогда не замечал. Лезть через головы и по головам впереди стоящих людей было в его традиции. Ну а если через голову не получалось, то можно и между ног попробовать проскочить.

Слева вдоль дорожки, ведущей к главному входу в двухэтажное здание, стояла пара скамеечек. На одной из них одиноко сидела со слегка опущенной головой миловидная женщина – с фигурой точеной, возраста романтического, между средним и бальзаковским. Скорее всего, ей было под сорок. Петр Петрович отделился от очереди и направился в ее сторону.

Ее яркие черные волосы блестели на солнце. Они были стрижены и уложены в аккуратное каре. Несомненно, что она была красавицей лет десять назад, но хлебнула по жизни достаточно. Петр Петрович пригляделся к обладательнице модной и яркой прически. Он пристально посмотрел на переливающееся от солнечных лучей лицо незнакомки. В эту же секунду что-то необъяснимое всколыхнуло его память… Петр Петрович подошел к скамеечке и окликнул симпатичную ему женщину:

– Здравствуйте, а это и есть очередь к старцу? – он не нашел ничего лучшего, чем задать этот глуповатый вопрос, для того чтобы перейти от взгляда к знакомству. Дураку было ясно, что очередь вела к старцу, а к кому же еще.

Плечики незнакомки слегка вздрогнули, она очнулась от своих мыслей, точно от сна, и медленно подняла голову навстречу солнечным лучам. Ее взгляд и глаза были скрыты за темными очками. Некоторое время она молча рассматривала, точно оценивала Петра Петровича сквозь темные очки:

– Да-да, это и есть очередь к старцу, – она произнесла эти слова немного заторможенно, с грустью в голосе и отстраненно.

Ответив Петру Петровичу, она сразу же опустила глаза, склонив голову к груди. Незнакомка вновь целиком и полностью погрузилась в свои мысли, оставив Петра Петровича с его переживаниями в стороне от себя. Но голос, голос… Какой же у нее таинственный и завораживающий голос. По сердцу Петра Петровича проскочила искорка. Он отошел от скамеечки в сторонку на пару шажков. Как жалко, что она не сняла свои очки. Петр Петрович сожалел в этот момент о том, что так и не увидел ее глаз, ее взгляда.

Петр Петрович решил сегодня действовать решительно и по своему обыкновению. Для начала надо занять на всякий случай общую очередь. А затем уже искать обходные и окольные пути, для того чтобы попасть к старцу именно сегодня и без очереди.

Петруша с детских лет был мастак на подобного рода фокусы. В конце очереди стояла женщина с несколькими листками бумаги в руках, она записывала на листочек фамилии людей, подходивших к концу очереди. Петр Петрович обратился к ней:

– Запишите и меня, пожалуйста.

Женщина сделала пометки на одном из листочков:

– Ваш номер 728.

– Как 728? Здесь не больше ста человек стоит.

– Многие отходят в течение дня по своим делам, а некоторые к девяти вечера подъедут – на вечернюю перекличку.

– А что здесь еще и перекличка вечером проводится?

– Да. В день две переклички: в полшестого утра и в девять вечера, если хоть одну пропустите, то вас вычеркнут из списка.