Невероятные происшествия в женской камере № 3

Аня посмотрела на нее и теперь по-настоящему не поверила глазам: перед ней сидела модель. Вернее, Аня затруднялась с точным определением ее профессии, но только потому, что никогда не видела таких девушек вблизи – они попадались ей только на фотографиях в инстаграме. Девушка казалась отфотошопленной даже сейчас, сидя в метре от Ани на продавленной тюремной койке: глаза – синие, волосы – чистый шелк, грудь – размера шестого. Она хлопала длиннющими ресницами и кокетливо надувала губы.

– В смысле, были права? – переспросила Аня, продолжая невежливо ее разглядывать.

– Да просроченные они у нее были, – отмахнулась Диана, которая явно слышала эту историю не в первый раз.

– Ну я же по ним нормально все время ездила! – капризно сказала девушка-модель и, тут же хитро улыбнувшись, пояснила Ане: – Меня лишили прав восемь месяцев назад, но я их не стала сдавать, еще чего! Меня Майя зовут.

– Очень приятно.

– Мне дали пять суток, а перед этим ночь продержали в ОВД, представляешь?!

– Представляю.

– Я там пыталась с собой покончить. Они мою сумку не забрали, а на ней была цепочка, я этой цепочкой обмотала шею и стала себя душить.

Аня вытаращила глаза:

– Э-э…

– Даже сознание потеряла на несколько секунд, – похвасталась Майя, явно довольная произведенным эффектом. – Потом я стала себе вены расцарапывать. Ой, я так стрессанула тогда!

– М-м…

– Вот, видишь! – Майя сунула Ане руку под нос. На запястье у нее и правда была тоненькая пунктирная линия запекшейся крови. – Но ничего, ментам тоже досталось! Когда они стали меня арестовывать, я одного укусила! А потом на суде мне стали намекать, что я могу взятку дать и меня выпустят, прикинь?

Аня на всякий случай кивнула. Ее поражало даже не то, что Майя говорила, а то, как – горделиво и напористо.

– Но я сказала нет. У меня правило – ни рубля этим блядям! – неожиданно рявкнув, закончила Майя, но в следующую же секунду снова расцвела улыбкой.

– Ой, да скажи спасибо, что только на п-пять суток, – недовольно сказала Наташа, отхлебывая чай. – И хорошо, что в д-дурку не отправили как с-суицидницу.

– А что, могли? – жалобно спросила Майя. Ее выражение лица и интонации менялись со скоростью мультяшного персонажа. За одну минуту она успевала побыть обиженной, испуганной, кокетливой, хитрой, милой и разгневанной.

– Конечно м-могли, и там бы тебе намного меньше понравилось, – заверила ее Наташа.

Майя притихла, видимо обдумывая такую возможность. Некоторое время все молчали. В тишине Наташа звучно хлюпала чаем.

Наконец Катя отставила в сторону пластиковый стаканчик, который использовала как пепельницу, хлопнула себя по коленям и сообщила:

– Вообще-то мы играли в “Крокодила”. Ты с нами?

– Я лучше просто посмотрю для начала, – быстро ответила Аня. Она вообще недолюбливала эту игру, а изображать что-то перед пятью странными женщинами ей и вовсе не хотелось.

– Ну, как знаешь. А ты, кстати, куришь? Сигареты есть?

– Нет.

– Бля, а у нас три сиги осталось, – сказала темнокожая Диана и тут же недальновидно закурила.

– Ладно, у пятой стрельнем, – пообещала Катя. – И еще раз загадаешь мне слово “инвестиция”, я тебя убью.

Они обе заржали. Катя принялась искать какой-то пакет. Он обнаружился под Иркой, которая продолжала излучать безоблачное счастье, даже когда остальные принялись демонстративно зажимать себе носы и кричать: “Фу, Ирка, навоняла туда небось!” Как самая главная, Катя перемешала лежащие в пакете бумажки и протянула его остальным. Каждая арестантка вытянула себе по слову.

Начала Наташа. Выйдя в центр камеры, она воздела над собой руки, сомкнув их над головой, и требовательно посмотрела на соседок. Никто ничего не понял. Наташа посуровела. Она снова подняла руки, а потом изобразила вокруг себя что-то вроде брызг. Лицо у нее при этом было настолько мрачным, что все захихикали. Чем дольше никто не отгадывал ее слово, тем больше свирепела Наташа. Она буравила сокамерниц разъяренным взглядом, словно не сомневалась, что они давно все поняли, но не признаются назло. Наконец сдавшись, она стала просто тыкать пальцем в потолок, хотя это было не по правилам. Майя закричала: “Лампочка!” К Аниному удивлению, это оказалось правильно. Майя встала с кровати.

В полный рост она снова поразила Аню – оказалась такой миниатюрной, что на фоне остальных частей тела ее огромная грудь смотрелась теперь почти устрашающе. На ногах у Майи были кроссовки на высоченной платформе. Она ступала в них, слегка покачиваясь, и напоминала новорожденного олененка. Выйдя в центр камеры, Майя грациозно присела, оттопырив зад, и приставила пальцы к голове, как будто это были рожки. “Зайчик, зайчик!” – заорала Катя, тыча в нее пальцем. Майя с удовлетворенным видом поднялась и продефилировала обратно к своей койке.

Быстро стало ясно, что “Крокодил” не Катина игра. Она долго без толку махала руками и материлась сначала сквозь зубы, а потом в полный голос. Остальные только покатывались со смеху. Катя кричала, хохотала, ругалась, обзывала всех дурами и даже подпрыгивала, но к отгадке это остальных не приближало. Наконец, когда она окончательно озверела, Диана сжалилась и заявила, что правильное слово – “Биг-Бен”. Оказалось, что она его и загадала.

– Как вообще можно показать Биг-Бен? – ярилась Катя. – Это хуже, чем инвестиция! У-у-у, убила бы!

– Могла бы просто себе на майку показать, – пожала плечами Диана, явно не впечатленная ее угрозами.

Все уставились на Катину футболку. Катя оттянула ее вперед, чтобы рассмотреть получше. На футболке во всю грудь был изображен Биг-Бен. Катя взвыла и плюхнулась на кровать, скрестив руки и ноги.

Диана грациозно встала. Она была высокой и полной, но двигалась с поразительным изяществом. Выплыв на середину камеры, она подбоченилась и свысока оглядела соседок. В отличие от Наташи с Катей она явно обожала быть в центре внимания. Отставив одну ногу в сторону, она ткнула пальцем в себя.

– Биг-Бен? – неуверенно предположила Майя.

– Черный? – проворчала Наташа, разглядывая Дианино платье.

– Почти, почти! – злорадно закричала Катя, моментально оживляясь. Стало понятно, что на этот раз слово загадала она.

Диана высокомерно обвела всех взглядом и снова показала на себя.

– Нигер! – вдруг припечатала молчавшая до этого Ирка.

Все разом повернулись к ней. Она сидела, как и прежде, в углу и не шевелилась, так что Аня почти забыла о ее существовании. Как только все посмотрели на нее, Ирка расплылась в беззубой улыбке.

– Ты небось подсмотрела, пока на пакете сидела, – с досадой сказала Катя, снова скрестив руки на груди.

Ирка неуклюже встала с кровати и прошаркала в центр. Все глядели на нее с насмешкой, так что Аня даже почувствовала жалость. Повернувшись к сокамерницам, Ирка принялась махать руками. Она тоже делала рожки над головой, тыкала пальцем в соседок, садилась на корточки, вставала на четвереньки – в общем, совершала огромное количество разнообразных действий без всякой логики. С ее лица не сходила улыбка. Ане казалось, что она просто получает удовольствие от движения.

Остальные некоторое время вяло предлагали варианты, но все было безуспешно. Они вскоре потеряли интерес.

– Т-так, и что ты п-показывала? – спросила Наташа, когда Ирку прогнали со сцены обратно на кровать.

– Ежика, – застенчиво ответила Ира.

Аня к этому моменту обнаружила, что страшно проголодалась – за исключением салата цезарь в суде, она сегодня ничего не ела.

– А ужин тут будет? – с надеждой спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Ужин уже был, – откликнулась Катя.

– А с душем тут как?

– Воды нет.

Аня тяжело вздохнула и подумала, что даже странно было ждать от такого длинного изнурительного дня другого завершения.

– Совсем нет? – на всякий случай уточнила она. – И долго не будет?

– Ну, горячей нет, – терпеливо растолковала ей Катя. – Отключили на профилактику. Ты можешь попросить отвести тебя в душ, новеньких обычно отводят. Но холод там собачий. А так вообще-то душ по четвергам.

До Ани не сразу дошел смысл последних слов.

– Что, один раз в неделю?!

– А т-ты думала, тут с-санаторий? – фыркнула Наташа, презрительно поморщившись. – Привыкай. Тут все к-как в тюрьме.

Аня хотела было сказать, что привыкать к тюрьме не входило в ее жизненные планы, но, застеснявшись Наташи, передумала. Вместо этого она спросила:

– А какой вообще здесь распорядок?

Наташа как самый большой специалист по тюрьмам взяла разъяснения на себя.

– Сначала завтрак. Д-девочки обычно не ходят. А тебя как, б-будить?

– Ну, можно попробовать, – неуверенно сказала Аня.

Как бы она ни хотела есть, мысль о завтраке в общественной столовой нагоняла тоску. Еще со времен детского сада Аня утвердилась во мнении, что по возможности их лучше избегать.

– П-потом утренний обход, – продолжала Наташа. – Дальше в течение дня в-выводят на звонки – это пятнадцать минут, и на п-прогулку – это час. Еще обед и ужин. Ну, д-дальше вечерний обход и отбой.

– А все остальное время?

– Все остальное время ты тут сидишь.

– Я думала, работать заставляют…

– Еще чего, т-тут же не з-зона! – засмеялась Наташа.

Это заявление в сочетании с предыдущим, что здесь все “как в тюрьме”, немного озадачило Аню, но она благоразумно решила не умничать.

– Катюха! – вдруг раздался за окном сбоку сдавленный возглас.

Катя, снова курившая, быстро передала сигарету Диане и в два прыжка забралась на подоконник. Окна здесь были под самым потолком, поэтому и подоконники располагались на высоте полутора метров от пола. Катины движения были ловкими и молниеносными. Пока она сидела, развалясь на кровати, сила в ней не ощущалась, но стоило ей вскочить, как Аня чувствовала исходивший от нее напор.

– Чего? – громко прошептала Катя в окно.

– Как дела? – спросили снаружи и хихикнули.

– Это Д-Димка из пятой, – заволновалась Наташа и привстала с кровати.

– Сиги попроси! – напомнила практичная Диана. Она тоже поднялась, хоть и нехотя, поправила платье и величаво подплыла к окну.

– У вас сиги есть? – надрывно прошептала Катя.

Последовала короткая пауза.

– Есть! – согласился невидимый Димка из пятой.

Все, кроме Майи и Ани, разом загомонили и повскакивали с кроватей.

– А дайте нам несколько! – сказала Катя, властным жестом велев сокамерницам замолкнуть. Ирка с Наташей тут же послушно замолчали и даже снова сели. Только Диана осталась стоять с независимым видом.

– А на что меняетесь? – спросил Димка после очередной паузы.

– Яблоки можем дать! – шепотом подсказала Наташа, от волнения перестав заикаться.

– Яблоки дадим, – погромче сообщила Катя в окно.

– Ну давайте, засылайте яблоки, а мы вам сиги.

Девушки тут же отхлынули от окна и засуетились: Наташа шелестела пакетами, Диана набирала яблоки. Катя подошла к двери в камеру и громко постучала в нее кулаком. Глазок почти сразу приоткрылся, и Аня увидела, как в нем кто-то мелькнул.

– Яблоки в пятую передадите? – развязно спросила Катя. Ей что-то ответили, но Аня не расслышала что. – Ну пожа-а-алуйста, – мигом сменив тон на заискивающий, проныла Катя.

В двери с громким лязгом открылось небольшое окошко, и в камеру заглянула блондинка, которая откатывала Ане пальцы.

– Что у вас, яблоки? – устало спросила она. Катя торжественно передала ей через окошко собранный сокамерницами пакет. Женщина сунула в него нос и спросила: – Записок нет?

– Да больно надо нам им писать! – фыркнула Катя.

Полицейская вздохнула и закрыла окно. Прошло несколько минут.

– Может, зажлобились, суки? – предположила Ирка. Впервые за день она выглядела не просто бессмысленно счастливой, а как будто заинтересованной.

– Ой, т-только т-тебя не спросили! – раздраженно воскликнула Наташа.

Наконец снова лязгнуло окошечко, и в нем замаячило лицо полицейской.

– Пятая просила вам сигарет передать. Но, девочки, имейте в виду, первый и последний раз я вашим почтальоном работаю.

– Да-да, спасибо! – вскричала Катя, подбегая к двери. Когда окно снова захлопнулось, она добавила: – Так смешно, что она каждый раз это говорит.

Аня подумала, что спецприемник немного похож на летний лагерь для испорченных взрослых. Когда она была ребенком, то каждый год ездила в детские лагеря и страстно их обожала, потому что они были симулятором независимости, моделью большого мира, куда она стремилась попасть. Она презирала детей, которые в первую же ночь начинали рыдать и проситься к маме, – Аню, наоборот, захватывала перспектива на целый месяц остаться без родителей. Ей все нравилось: песни под гитару, страшилки на ночь, костры на прощание, все праздники, все конкурсы. Даже двухъярусные кровати – неизменный атрибут тамошних спален – казались ей самостоятельным аттракционом. В ее голове они сливались с самой идеей новизны и приключений.

Общежитие, в котором Аня прожила пять лет, переехав учиться в Москву, было следующей ступенькой на пути к взрослению. Оно хоть и оказалось приближенным к реальному миру, все еще напоминало летний лагерь – совместный быт, иллюзия взрослости, даже те же самые двухъярусные кровати. Это была как будто еще не настоящая жизнь, а демоверсия жизни, где ты мог в безопасной обстановке овладеть напоследок всеми необходимыми навыками.

Аня считала, что та самая долгожданная взрослость началась для нее с окончания университета и переезда в отдельную квартиру. В этот момент она окончательно выросла и не предполагала, что из этого состояния можно шагнуть назад. Однако ровно так она чувствовала себя теперь в спецприемнике, вновь сидя на двухъярусной кровати в окружении соседок. Ее как будто затягивало обратно, в игрушечную реальность. Если детские лагеря и общежитие приближали маленькую Аню к миру взрослых, то спецприемник, наоборот, снова низводил ее до положения ребенка, где свобода ограничивалась воспитателями, романтические отношения поддерживались записочками, а основной валютой были яблоки.

В замке опять заскрежетал ключ – двери тут были исключительно громкие. В камеру вошел толстощекий мент, которого Аня считала за главного.

– В душ пойдете? – строго спросил он Аню.

– А вода только холодная? Тогда не пойду.

– Ну, как хотите. Вот вам постельные принадлежности.

С этими словами он протянул Ане нечто похожее на многократно свернутую салфетку.

– Это что, постельное белье? – изумленно спросила Аня.

Мент сделался еще строже.

– Одноразовое. Вам завтра принесут обычное.

Аня повертела салфетку в руках.

– Не принесут, – сообщила Майя, как только мент вышел.

– В смысле?

– Они только так говорят, но никому еще не приносили.

Аня впервые заметила, что на матрасах у всех ее сокамерниц лежат такие же странные салфетки. Она развернула свою. “Постельные принадлежности” представляли собой два куска ткани: один длинный и узкий – простыня, второй квадратный в виде конверта – наволочка. Все это было сделано из материала, который Аня видела только в больницах – из него делались бахилы. Со вздохом она застелила постель (точнее, прикрыла “простыней” матрас) и потянулась за одеялом, которое комом лежало в изножье ее кровати.

– Возьми лучше другое, – многозначительно сказала Катя.

Аня замерла и посмотрела на одеяло с опаской:

– А что с ним?

– Воняет! – радостно пояснила Ирка, которая продолжала излучать незамутненное счастье, но, кажется, стала чуть живее реагировать на окружающую действительность.

Аня решила спать не раздеваясь.

Ее сокамерницы тоже стали укладываться. Майя юркнула под одеяло без колебаний – Аня с завистью подумала, что ее брезгливость, видимо, уже существенно ослабла за пару дней.

– Ой, девочки, так хочется в тепло, куда-нибудь в Доминикану… – мечтательно промурлыкала Майя.

Суровая Наташа, забравшись на верхний ярус кровати, тем временем наставляла Ирку, которая лежала на нижнем:

– Я тебя убью, если б-будешь ворочаться. К-каждый раз просыпаюсь среди ночи, потому что к-кровать аж трясется – а это ты с боку на бок п-переворачиваешься!

Ирка продолжала улыбаться как ни в чем не бывало.

– Чем ты там меня тыкаешь? – спрашивала Катя у Дианы.

Они занимали самую дальнюю от Ани кровать, у стены – Катя сверху, Диана снизу. Сейчас Диана лежала, задрав ноги, и сосредоточенно месила ими Катин матрас.

– Ногами. Перестать?

– Не-не, продолжай, прикольно.

– А радио тут вообще выключают? – спросила Аня. Она поняла, что все это время к мыслям в ее голове примешивались посторонние голоса, и только сейчас осознала, что радио не замолкало ни на секунду.

– Выключают после вечернего обхода, – откликнулась Катя. – Хотя забывали пару раз, приходилось стучать.

– А включают когда?

– После утреннего.

Вечерний обход Аня не запомнила – задремала, как только ее голова коснулась подушки. Откуда-то издалека она слышала лязг двери и голоса, потом резко стало темнее – это выключили основной свет. Еще через некоторое время выключили радио – тишина навалилась так внезапно, что Аня от нее почти проснулась. Она слышала, как на соседней койке сопит Майя. Аня внезапно почувствовала такое умиротворение, словно засыпала не в камере спецприемника, а на самой мягкой постели самого надежного дома. Этот бесконечный день наконец-то закончился, и все его страхи остались позади. Какими бы странными ни были Анины соседки, они ничем ей не угрожали, поэтому она могла наконец-то расслабиться. Подумав так, Аня приоткрыла глаза, чтобы в последний раз обвести взглядом камеру, и застыла.

Ира не спала. В розоватом свете единственной лампочки Аня видела ее фигуру, казавшуюся неестественно высокой. Аня точно помнила, что Ира вообще-то маленького роста, но теперь, сидя на кровати, она почти касалась макушкой второго яруса. Если бы она предстала бесконечной великаншей, кажется, Аню бы это напугало меньше, чем едва уловимая, но такая невозможная, дикая разница. Ира что-то бормотала – Аня видела, как лихорадочно шевелятся ее губы, но с них не слетало ни звука. Это было похоже на молитву или какой-то наговор, и Аня почувствовала, как ее охватывает паника – происходящее казалось чистым, дистиллированным безумием. И в этот момент Ира вдруг вскинула руки – в них что-то блеснуло. Аня приросла к кровати. Это были ножницы – ненатурально, фантасмагорически огромные, им неоткуда было взяться в камере спецприемника, однако вот они, сверкали в Ириных руках. Ужас захлестнул Аню в одно мгновение, как лесной пожар, и она даже не могла вздохнуть. И тут Ира медленно повернулась к ней.

Это была не Ира. Это была женщина, похожая на нее, но намного, в тысячу раз страшнее. Она была такой старой, что ее лицо в патине морщин почти невозможно было разобрать – оно, как у иконы, стерлось до мутного темного пятна. Сначала Ане в ужасе почудилось, что у женщины вообще нет глаз, но потом она поняла – глаза закрыты. Аня смотрела на нее, не в силах пошевелиться, скованная абсолютным, непосильным страхом – она бы хотела зажмуриться и перестать видеть, но не могла. Стояла непроницаемая тишина, чудовищное лицо с закрытыми глазами было по-прежнему обращено к Ане, а губы на этом лице невозможно быстро шевелились – и вдруг Аня поняла, что все это время женщина смотрит на нее, видит ее, хотя веки у нее плотно сомкнуты. Осознание этого было таким ослепительным, словно Аню из-за кулис вдруг выдернули на сияющую сцену – и тогда она наконец очнулась и истошно, захлебываясь, закричала.

День второй

Аня резко проснулась от дверного лязга и не сразу поняла, где находится. Ее взгляд упирался в низкий расписной потолок.

– Собираемся на завтрак, – сказал женский голос.

Дремотный туман в Аниной голове сразу же рассеялся. Она была в камере московского спецприемника и смотрела на матрас в цветочек, лежащий на верхнем ярусе ее кровати.

Она вздохнула и снова закрыла глаза. Вставать совершенно не хотелось. Рядом кто-то спрыгнул с койки и тут же недовольно заворчал. Аня подумала, что это наверняка Наташа – только она могла быть такой угрюмой с самого утра. Зашумела вода, скрипнула дверь туалета, потом кто-то высморкался и прошипел: “Ирка, дура, опять мне спать не давала всю ночь”. Точно, Наташа. Аня даже улыбнулась от того, что угадала, и тут же услышала, как Ира бормочет извинения. Стоило ей произнести первое слово, как к Ане разом вернулись воспоминания о прошлой ночи.

Она едва не подскочила на кровати и почувствовала, как внутри все сразу похолодело. Приоткрыв глаза, она сквозь ресницы оглядела камеру. Наташа стояла посреди комнаты, с деловым видом завязывая волосы в хвостик, сонная Ира сидела на своей кровати и неуклюже застегивала пуговицы на джинсовой рубашке. Она выглядела совершенно обычно, настолько, что при одном взгляде на нее Анин страх казался абсурдным. Аня старалась отыскать хотя бы намек, хотя бы отголосок того демонического существа, которое ей померещилось, но ничего угрожающего не видела. Она попыталась вспомнить, что произошло после того, как она закричала, но не смогла. Она как будто сразу же просто выключилась – между ее кошмаром и резким пробуждением пролегало несколько часов глухого ватного забытья. Аня подумала, что должна была бы всех перебудить своими воплями, но в утренней мгле камера выглядела так умиротворенно, что не верилось, будто ночью здесь мог произойти переполох. Если ее никто не слышал, не приснилось ли ей все это от начала до конца?

Дверь в камеру распахнулась.

– Пойдемте на завтрак, – сказал вчерашний мальчик-полицейский. – И мусор захватите.

Наташа приблизилась к Ане – та тут же зажмурилась, притворяясь спящей.

– На завтрак п-пойдешь? – прошептала Наташа, но ответа не получила.

Аня слышала, что она несколько секунд помялась возле кровати, а потом отошла. Зашуршал пакет, Наташа сказала: “Бутылку возьми, дура!”, и они с Ирой наконец-то вышли из камеры.

Когда их голоса в коридоре смолкли, Аня несколько раз глубоко вздохнула. Требовалось успокоиться, очистить голову и подумать. Существовал один способ удостовериться, померещилось ей или нет, – надо было обыскать Ирину кровать. Огромные ножницы спрятать в камере было проблематично. Гораздо более проблематично, а даже скорее невозможно, было их сюда пронести – в зарождавшемся утреннем свете мысли обретали бескомпромиссную ясность. Тем не менее Аня села на кровати и огляделась. Все спали, она слышала, как ровно дышат ее сокамерницы. Каменея от страха быть пойманной, но подгоняемая страхом жить в комнате с вооруженной сумасшедшей женщиной, Аня прокралась к Ириной кровати. Пощупала подушку, посмотрела под ней – ничего. Приподняла и осторожно потрясла одеяло – тоже ничего. Под простыней-салфеткой и так невозможно было спрятать даже монету. Оставалось посмотреть под матрасом. Аня встала на четвереньки и, извернувшись, заглянула под кровать. Сквозь сетку каркаса было видно, что и здесь ничего нет.

– Ты что там делаешь? – раздался сверху изумленный голос. Ойкнув, Аня резко распрямилась и стукнулась головой о железную перекладину. Держась за затылок, она выползла из-под кровати и увидела Майю. Та оторвала голову от подушки и наблюдала за ней с вытаращенными глазами.

– Мне показалось, тут кто-то шуршал, – брякнула Аня.

– Кто?!

– Ну, крыса…

– Крыыысааа?!!

– Мне только показалось!

– И ты решила проверить?!

– Нууу… – неуверенно протянула Аня. Ее положение стремительно становилось все более нелепым.

– И что?

– Вроде нет.

– Какой кошмар! – охнула Майя и даже села на кровати. – Нам нужно срочно сказать об этом. Пусть сейчас же травят. Пусть переводят в другое место. Пусть отпускают! Я не останусь в помещении, где живут крысы!

– Да я ведь ее не видела…

– Но ты ее слышала! Что еще могло там шуршать? Может, мышь?

– Ну, может, и мышь…

– Какая разница, крыса или мышь? Это недопустимо! Я буду жаловаться! Я здесь ни секунды больше не останусь!

– Да что вы орете? – рявкнула Катя с верхней койки.

– Аня видела тут крысу! – вскричала Майя и обличительно ткнула в Аню пальцем.

– Какую еще крысу?

– Да успокойтесь, мне показалось! – взмолилась Аня. – Просто померещилось шуршание, и я решила проверить. Но ничего не увидела!

– Зачем ты вообще полезла проверять?

Хороший вопрос, мрачно подумала Аня, но, к счастью, Майя опять запричитала:

– А если она там была и убежала? Таракана мы тут уже видели, может, и крысы есть? Или мыши? Может, это все-таки мышь?

– Майя, не верещи! – поморщившись, приказала Катя. Майя тут же замолкла и испуганно посмотрела на нее. – Тебе уже сто раз сказали, что не было там ничего. Поспать дайте.

– А вдруг было? – трагически прошептала Майя.

– Не было, не было, – повторила Аня, наконец вставая с пола. Затылок все еще гудел.

Она вернулась на свою кровать и слушала, как Майя долго укладывается, подтыкая под себя одеяло, чтобы ни одна крыса не добралась. Аня чувствовала смутное беспокойство. Ножниц она, конечно, не нашла, но ведь Ира могла носить их с собой. Под ее джинсовой броней можно было спрятать пулемет. Аня вздохнула. Нельзя идти на поводу у паранойи, сказала она себе, это был просто сон. Тем не менее иррациональный страх разгорался в ней тем ярче, чем больше она старалась себя успокоить.