Полная версия
Серебряные змеи
Рошани Чокши
Серебряные змеи
Roshani Chokshi
The Silvered Serpents
Copyright © Roshani Chokshi, 2020 First published by St. Martin’s Press
Translation rights arranged by Sandra Dijkstra Literary Agency
Jacket design: Kerri Resnick
Photo-illustration: James Iacobelli
В коллаже на обложке использованы фотографии: © Tashsat, IS MODE, Arina P Habich, Reidl, OlgaKot17, Cyril PAPOT, rangizzz / Shutterstock.com
Используется по лицензии от Shutterstock.com
© Артемова М. В., перевод на русский язык, 2020
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *Николасу Кейджу – музе, о которой я не просила.
О, Фауст, не коснись проклятой книги,Ни взглядом, ни рукой – не искушай души,Не навлекай на голову свою суровый гнев господень.Доктор ФаустПролог
Тринадцать лет назад…
Матриарх Дома Ко́ры опустила взгляд на рождественский подарок, который она несла в руках. Это был маленький переносной театр, пестревший разноцветными фигурками и миниатюрными объектами: мечами, плащами и крутящимися каруселями. Плотный бархатный занавес открывался, стоило только потянуть за веревочку. Северину это понравится. Она придумала этот сюрприз после их совместного похода в театр на прошлой неделе. Другой шестилетний ребенок был бы совершенно зачарован происходящим на сцене, но вместо этого Северин внимательно разглядывал зрителей.
– Ты пропускаешь представление, дорогой, – сказала она тогда.
Северин удивленно посмотрел на нее своими большими сиреневыми глазами.
– Неужели?
После этого матриарх решила оставить мальчика в покое, и уже после представления он принялся сбивчиво рассказывать ей о том, как лица зрителей менялись в зависимости от происходящего на сцене. Казалось, он совершенно упустил всю магию театра, но при этом точно понял ее суть.
Матриарх непроизвольно улыбнулась, поднимаясь по каменной лестнице поместья Дома Ванф, в котором уже вовсю сияли яркие огни Зимнего Конклава. Хотя нынешний Конклав проводился в холодной тени гор региона Рона-Альпы, его убранство не менялось уже много веков. Каждый Дом Вавилонского Ордена привозил новые, неотмеченные Сотворенные сокровища из своих колоний, которые становились лотами в Полночном Аукционе. Для многих домов эти предметы служили символом богатства и империализма их родной страны, ведь они не только предоставляли свои артефакты на продажу, но и могли позволить себе покупку новых. У каждого Дома имелись свои особые предпочтения, и лишь некоторые располагали таким количеством средств, что могли позволить себе не прицениваться и покупать все, что пожелают.
Дом Ко́ры особенно интересовали предметы, связанные с ботаникой, но благодаря невероятному богатству в его хранилищах можно было найти столько же разнообразных артефактов, сколько на свете существует языков. Российский Дом Даждьбог получал от своих колоний довольно скромную прибыль и мог предложить на обмен лишь секреты и свитки. Несмотря на различия между Домами Вавилонского Ордена, цель Зимнего Конклава оставалась неизменной: они должны были обновить свою клятву, в которой все члены Ордена обещали беречь европейскую цивилизацию и ее сокровища, а также хранить Вавилонские Фрагменты и поддерживать существование божественного искусства Творения.
Но как бы высокопарно все это ни звучало, в конечном итоге Зимний Конклав был праздником.
Поместье Дома Ванф притягивало лучи раннего зимнего солнца, а дым, идущий из трубы, свернулся на крыше, словно кошка. Матриарх уже чувствовала запах праздника: палочки корицы в бокалах с глинтвейном, гирлянды из сосновых веток, сверкающие зачарованные снежинки, парящие в воздухе… и Северин. Очаровательный, но при этом серьезный и наблюдательный. Она хотела бы иметь такого сына.
Матриарх коснулась своего плоского живота. Иногда ей казалось, что при каждом шаге пустота внутри нее гремит, как связка старых ключей. В этот момент она опустила глаза на свое Вавилонское Кольцо и гордо подняла подбородок. Сила часто бывает ироничной. Матриарх была лишена женской силы давать жизнь, но при этом получила силу, которая не предназначалась ей по праву рождения. Ее семья все еще была недовольна, что главой Дома Ко́ры стала женщина.
Но они не были обязаны ее любить. Они были обязаны подчиняться.
По бокам от витой железной двери стояли две огромных сосны, украшенных плавящимися свечами. Дворецкий Дома Ванф поприветствовал ее на вершине каменных ступенек.
– Добро пожаловать, мадам, позвольте вам помочь… – сказал он, забирая подарок из ее рук.
– Поосторожней с этим, – строго сказала матриарх.
Она расправила плечи, немного скучая по весу коробки, который напоминал ей о том, каково было нести Северина… теплого и сонного, свернувшегося у нее на руках, пока она несла его домой после театра.
– Простите, мадам, – виновато сказал дворецкий. – Я не смею отвлекать вас от праздника, но… она, эм, желает поговорить с вами.
Она.
Сосна с левой стороны зашелестела, и из-за дерева вышла женщина.
– Оставь нас, – сказала она дворецкому.
Дворецкий поспешил удалиться. Матриарх нехотя призналась себе, что восхищена наглостью этой женщины, которая не имеет в Доме Ванф никакого статуса, но при этом командует всеми, как полноправная хозяйка. Люсьен Монтанье-Алари привез ее из своего путешествия за сокровищами Алжира, а через шесть месяцев она родила ему ребенка – Северина. Она была одной из многих женщин, похищенных из родной страны с ребенком белого мужчины в своем чреве. Не жена и не любовница – лишь экзотичное привидение, которое бесцельно бродит по роскошным залам, отвергнутое местным обществом.
Но матриарх никогда не встречала женщин с такими глазами.
Северин мог бы сойти за французского мальчика, но глаза достались ему от матери: сумрачные, темно-сиреневые, как ночное небо, подернутое дымкой.
Вавилонский Орден игнорировал эту женщину точно так же, как и гаитянскую мать наследника Дома Никс… но в этой алжирке было что-то притягивающее, требующее внимания. Возможно, из-за того, с каким намеренным презрением она отвергала общие правила, продолжая носить свои нелепые туники и платки. Или из-за огромного количества слухов, что тянулись за ней, как тень. Люди говорили, что она обладает силами, не похожими ни на один из видов искусства Творения. Что патриарх Дома Ванф нашел ее в заколдованной пещере: темноглазый мираж, появившийся из ниоткуда.
Что у нее было множество секретов.
– Ты не имеешь права вот так набрасываться на меня из засады, – возмущенно воскликнула матриарх, но Кахина проигнорировала ее слова.
– Ты привезла что-то для него, – сказала она. Не вопрос – утверждение.
– И что? – огрызнулась матриарх.
Поймав взгляд Кахины, она ощутила укол совести. В глазах женщины блестел голод. Ей было недоступно все, что могла делать матриарх. Кахина обладала силой подарить ему жизнь, но не имела права назвать его своим сыном.
Сила часто бывает ироничной.
– Почему ты выбрала именно этот подарок? – спросила Кахина.
Вопрос сбил матриарха с толку. Какая разница? Ей просто показалось, что ему понравится. Она уже представляла, как он опустится на колени возле игрушечного театра, передвигая фигурки, и его взгляд будет устремлен не на сцену, а на воображаемых зрителей. У него было свое особое видение, которое позволяло ему собирать разрозненные части воедино и притягивать всеобщее внимание. Она воображала, что однажды он станет художником.
– Ты любишь его? – спросила Кахина.
– Что…
– Ты любишь моего сына?
Моего сына. Эти слова ощущались как пощечина. Матриарх Дома Ко́ры могла возить его в театр и осыпать подарками, но он не принадлежал ей. И все же ее сердце чувствовало иначе.
– Да, – сказала она.
Кахина сдержанно кивнула, как будто пыталась принять тяжелое решение, а затем произнесла:
– Тогда у меня есть к тебе просьба. Пожалуйста… обещай, что защитишь его, что бы ни случилось.
Часть I
В этот день я взял своих людей на озеро Байкал. Мы дождались наступления ночи. Все были напуганы и говорили о беспокойных духах, обитающих в воде, но они – простые люди, и слухи о кричащих девушках произвели на них слишком большое впечатление. Возможно, какой-то Сотворенный предмет разума свел местных жителей с ума. Я пытался расследовать это дело, но не обнаружил ничего необычного. В конце концов мне пришлось обратиться к Ордену, но я сомневаюсь, что мы сможем что-то найти. Я не слышал никаких криков умирающих женщин, что приводит меня к двум выводам: либо их вообще не существует, либо им уже ничем не помочь.
1
Северин
За три недели до Зимнего Конклава…
Северин Монтанье-Алари окинул взглядом то, что когда-то было Садом Семи Грехов. Когда-то здесь цвели редкие, диковинные растения: эпипремнум с молочно-белыми лепестками, золотистый плаун, изящные гиацинты и цереус, цветущий по ночам. И все же любимыми цветами Тристана – его брата – всегда оставались розы. Их семена он посадил в первую очередь и почти не отходил от свежих ростков, пока лепестки не налились насыщенным красным цветом, а запах не разнесся по саду, ароматом расплавленного греха.
Теперь, в декабре, эти земли казались оголенными и пустыми. Северин глубоко вдохнул, и холодный воздух обжег его легкие.
Теперь у сада не было почти никакого запаха.
Он мог бы попросить своего доверенного слугу подыскать садовника, одаренного искусством материи в области растений, чтобы вернуть своему саду прежнее величие, только Северину не нужен был садовник. Ему нужен был Тристан.
Но Тристан был мертв, и Сад Семи Грехов умер вместе с ним.
Теперь на месте сада располагалась сотня зачарованных прудов. В зеркальной поверхности отражались изображения необъятных пустынь или небес, окрашенных цветами заката, постепенно переходящего в ночь. Гости отеля Эдем были восхищены его художественной задумкой, но они даже не подозревали, что Северином руководила вовсе не тяга к искусству, а стыд. Заглядывая в зеркальные пруды, он не хотел встретиться лицом к лицу со своим отражением.
– Месье?
Молодой человек обернулся и посмотрел на только что подошедшего охранника.
– Он готов? – спросил Северин.
– Да, Месье. Мы подготовили все именно так, как вы сказали. Ваш… гость… на конюшне, рядом со стойлами, как вы и приказывали.
– У нас есть чай для нашего гостя?
– Oui.
– Très bon.
Северин сделал глубокий вдох и наморщил нос. Розовые кусты были сожжены и выдернуты с корнем. Землю посыпали солью. И все же через столько месяцев он все еще чувствовал призрачный запах роз.
СЕВЕРИН НАПРАВИЛСЯ к маленькому зданию рядом с конюшнями. Его рука непроизвольно потянулась к нагрудному карману, где лежал старый перочинный нож Тристана. Сколько бы раз он ни отмывал лезвие, его воображение все еще рисовало картины с маленькими птичьими перьями и поломанными косточками, прилипшими к металлу: напоминание об убийствах Тристана… и доказательство извращенной жестокости, которую так старался скрыть его брат. Северин предпочел бы об этом не знать. Может, тогда он не пошел бы в комнату Лайлы. Он всего лишь хотел отказаться от ее нелепого предложения исполнять роль его любовницы на время Зимнего Конклава.
Но ее нигде не было. Вместо этого Северин нашел письма, адресованные Тристану, и садовую сумку его брата – ту самую, которая, по словам Лайлы, пропала без вести.
Мой дорогой Тристан, я думала, что мне не стоит считывать воспоминания твоих вещей. Но я каждый день спрашиваю себя: может, я могла бы уловить признаки тьмы, растущей внутри тебя, пока не стало слишком поздно. Может, тогда ты бы не причинил вреда этим бедным птицам. Я вижу это в лезвии ножа. Все убийства. Все твои слезы. Я не буду врать, что понимаю тебя, но я люблю тебя всем сердцем и молюсь о том, чтобы ты простил меня…
Северин уже давно осознал, что не исполнил своего единственного обещания Тристану: защитить его. Теперь он видел, как глубока его вина. Он видел все свои ошибки. Каждый раз, когда Тристан плакал – он оставлял брата в одиночестве, чтобы дать ему побыть наедине с самим собой. Каждый раз Тристан в ярости уносился в свою теплицу и запирался там на несколько дней. Северин должен был пойти к нему. Но вместо этого он позволил демонам своего брата пожирать его изнутри.
Когда он читал эти письма, в его сознании возникал не только безжизненный взгляд Тристана, но и всех остальных: Энрике, Зофьи, Гипноса, Лайлы. Он видел мертвые глаза, навсегда подернувшиеся белой пеленой из-за того, что он не смог их защитить. Потому что он не знал, как это сделать.
В конце концов, Лайла застала его в своей комнате. Он не помнил всего, что она сказала ему тогда, кроме самых последних слов:
– Ты не можешь защитить всех. Ты всего лишь человек, Северин.
Северин закрыл глаза и положил ладонь на дверную ручку.
– Тогда мне придется это изменить.
СЕВЕРИН СЧИТАЛ СЕБЯ кем-то вроде художника, когда дело доходило до допросов.
Успех состоял в деталях, которые должны были казаться случайными: стул с неровными ножками, раздражающий запах слишком приторных цветов, слишком соленая еда, принесенная охранником. Даже освещение. Неровные осколки стекла преломляли свет, отбрасывая яркие блики на стены и потолок таким образом, что разглядеть можно было лишь деревянный стол с дымящимся чайным сервизом.
– Удобно? – спросил Северин, присаживаясь напротив мужчины.
Его собеседник поморщился.
– Да.
Северин улыбнулся, наливая себе чай. Мужчина, сидящий перед ним, был тощим и бледным, а на его лице застыло измученное выражение. Он косился на чай с опаской, пока Северин не сделал долгий глоток.
– Не желаете ли выпить чая? – спросил Северин. Мужчина заметно колебался, но в итоге кивнул головой.
– Почему… почему я здесь? Вы… – он понизил голос, переходя на шепот: – Вы заодно с Вавилонским Орденом?
– Можно и так сказать.
Через несколько месяцев после того, как они вломились в хранилище Дома Ко́ры, Вавилонский Орден нанял команду Северина для того, чтобы найти сокровище Падшего Дома, по слухам спрятанное в поместье Спящий Чертог, местонахождение которого оставалось для всех загадкой. В обмен Северину позволили изучить найденные артефакты и самостоятельно внести их в каталог – невиданная привилегия для того, кто даже не состоял в Ордене. Конечно, он должен был стать одним из них, но ему больше не хотелось быть патриархом. Только не после того, что случилось с Тристаном.
Орден заявлял, что сокровище нужно для того, чтобы лишить Падший Дом оставшихся преимуществ… но Северин не был дураком. Падший Дом уже раскрыл все свои карты. Они были мелкими змеями, которые отбрасывают большие тени. Конечно, без своего сокровища они будут бесповоротно ослаблены, но за поисками Ордена стояла совсем другая, не менее простая причина. Колонии были переполнены ценными ресурсами: каучук в Конго, серебро в шахтах Потоси, специи в Азии. Утерянные чудеса, спрятанные в хранилище Падшего Дома были слишком притягательными, и Орден готовился растащить эту коллекцию на части, как стая голодных волков. Это значило, что Северин должен добраться до хранилища первым. Его не заботило золото или серебро, он хотел заполучить кое-что куда более ценное:
Божественную Лирику.
Сокровище, пропажи которого Орден никогда не заметит, так как оно считается давно утерянным. Легенды говорили о том, что в Божественной Лирике хранится знание о том, как соединить все Вавилонские Фрагменты. С помощью этой книги можно было заново отстроить Вавилонскую Башню и получить силу самого Бога. Падший Дом попытался достичь этой цели, за что и был изгнан пятьдесят лет назад. И все же книга пропала много веков назад, по крайней мере, все они так считали…
Пока Ру-Жубер не проговорился.
Члены Падшего Дома, взятые в плен после битвы в катакомбах, оказались никудышними осведомителями. Они не только лишили себя жизни, но еще и сожгли свои лица и руки – чтобы их невозможно было идентифицировать. Не справился только Ру-Жубер. После убийства Тристана он случайно раскусил самоубийственную пилюлю, вместо того чтобы проглотить ее целиком и забрать все секреты с собой в могилу. Много недель он медленно умирал от яда и в очередном приступе безумия начал говорить.
– Папаша доктора – плохой человек, – сказал он, истерично смеясь. – Вы не понаслышке знаете о плохих отцах, месье, уверен, вы понимаете… о, как нехорошо… он не пускал доктора в Спящий Чертог… но книга была там, она ждала его. Он ее найдет. Он подарит нам жизнь после смерти…
Он? Этот вопрос не давал Северину покоя, но в архивах не осталось никаких записей о последнем патриархе Падшего Дома, и хотя Орден был разочарован, что о местонахождении Спящего Чертога ничего не известно… по крайней мере, они чувствовали некоторое облегчение от того, что Падший Дом тоже не мог его найти.
Только они с Гипносом – патриархом Дома Никс – продолжили работу, изучая записи и документы, в поисках любой несостыковки, и в итоге это привело их к человеку, сидящему напротив Северина. Это был старый, потрепанный жизнью человек, которому много лет удавалось скрываться в тени.
– Я уже заплатил за все сполна, – сказал мужчина. – Я даже не был членом Падшего Дома, лишь одним из множества поверенных. После того как их изгнали, Орден велел мне выпить какое-то лекарство, и у меня не осталось почти никаких воспоминаний о тех временах. Зачем приводить меня сюда? У меня нет никакой ценной информации.
Северин поставил свою чашку на стол.
– Я думаю, что ты можешь вывести меня к Спящему Чертогу.
Мужчина усмехнулся.
– Никто не видел его уже…
– Пятьдесят лет, – закончил Северин. – Он хорошо спрятан, я понимаю. Но мои осведомители сообщили мне о том, что Падший Дом создал специальные линзы. А точнее – очки со стеклами, похожими на Тескат-зеркала. С их помощью можно обнаружить Спящий Чертог и его восхитительные сокровища, – он улыбнулся. – Однако они доверили эти очки специальному человеку: тому, кто даже не догадывается, какой секрет они хранят.
Мужчина удивленно воззрился на Северина.
– К-как… – он прервался на полуслове и прочистил горло. – Тескат-очки – всего лишь слух. У меня их нет. Я ничего не знаю, месье. Клянусь своей жизнью.
– Вам стоило бы научиться лучше подбирать слова, – сказал Северин.
Он достал из кармана перочинный нож Тристана и провел пальцем по инициалам: Т.М.А. Фамилия Тристана была утеряна, поэтому Северин разделил с ним свою. На рукояти ножа был изображен уроборос – змея, кусающая свой собственный хвост. Когда-то она символизировала Дом Ванф. Дом, патриархом которого он мог бы стать, если бы все пошло по плану… если бы мечта о собственном наследии не убила самого близкого для него человека. Теперь уроборос превратился в символ всего, что Северин собирался изменить.
Он понимал, что даже если они и найдут Божественную Лирику – этого будет недостаточно, чтобы защитить остальных… Всю оставшуюся жизнь на их спинах будут нарисованы мишени, и он не мог с этим смириться. Поэтому у Северина появилась новая мечта. Он мечтал о той ночи в катакомбах, когда Ру-Жубер растер золотую кровь по его губам, о том натяжении, что он почувствовал в мышцах спины, когда из нее начали появляться крылья. Он мечтал о давлении, клокочущем у него в голове, когда его кожу пронзили завитые рога с острыми кончиками, касающимися его ушей.
Мы могли бы стать богами.
Вот что обещала Божественная Лирика. С этой книгой он стал бы богом. Богу неизвестна боль утраты или тяжесть вины. Бог может воскрешать мертвых. Он мог бы разделить силу книги с остальными, сделать их неуязвимыми… Это навсегда защитило бы их от опасности. И когда они покинут его – а Северин знал, что этот день неминуемо настанет – он ничего не почувствует.
Потому что больше не будет человеком.
– Вы собираетесь меня зарезать? – воскликнул мужчина, резко отпрянув от стола. – Сколько вам лет, месье? Чуть больше двадцати? Вы слишком молоды, чтобы запачкать руки кровью.
– Не знал, что кровь имеет возрастные предпочтения, – сказал Северин, наклоняя клинок. – Я вас не зарежу. Какой в этом смысл, когда вы уже отравлены?
Глаза мужчины переметнулись на чайный сервиз. Над его бровями выступили капли пота.
– Вы лжете. Если бы в чае был яд – вы бы тоже отравились.
– Совершенно верно, – согласился Северин. – Но яд был вовсе не в чае. Его тонким слоем нанесли на фарфоровое покрытие вашей чашки. А теперь, – он достал из кармана прозрачную склянку и поставил ее на стол, – перед вами противоядие. Вам точно нечего мне рассказать?
ДВУМЯ ЧАСАМИ ПОЗДНЕЕ Северин поставил восковые печати на несколько конвертов: одно письмо должно было незамедлительно отправиться к адресату, а другие – через два дня. Какая-то его часть сомневалась в принятом решении, но он все-таки взял себя в руки. Он делал все это для них. Для своих друзей. Чем больше он беспокоился об их чувствах – тем сложнее становилась его задача. Именно поэтому для всех было бы лучше, если бы он не чувствовал абсолютно ничего.
2
Лайла
Лайла уставилась на письмо, которое принесла ее горничная. Принимая конверт, она думала, что это записка от Зофьи, извещающая о ее возвращении из Польши. Или от Энрике, решившего рассказать о том, как прошла встреча с Илустрадос. Или от Гипноса, приглашающего ее на ужин. Но на конверте стояло имя последнего человека, который мог бы ей написать, а сама записка содержала последние слова, которые она ожидала прочесть:
Я знаю, как найти Божественную Лирику.
Встречаемся в 12 часов.
Шорох простыней вывел ее из оцепенения.
– Возвращайся в постель, – произнес сонный голос.
Холодный декабрьский свет струился из окон, освещая ее апартаменты во Дворце Сновидений – кабаре, в котором она выступала под псевдонимом «Энигма». Вместе с утренними лучами к ней пришли воспоминания о прошлой ночи. В последнее время она часто приводила кого-нибудь в свою комнату, и вчерашний вечер не стал исключением. Это был сын дипломата, который заказал для нее шампанского и клубники после ее выступления. Он понравился ей с первого взгляда. Его тело было не тонким и изящным, а наоборот – крепким и широким. Его глаза были не темно-фиолетовыми, а светлыми, как молодое вино. Его волосы были не сливово-черными, а золотистыми.
Он нравился ей не за то, кем он был, а скорее за то, кем он не был.
Поэтому она могла доверить ему секрет, который каждый день съедал ее заживо. Секрет, из-за которого родной отец называл ее чудовищем. Секрет, который она не могла рассказать самым близким друзьям.
– Я умираю, – прошептала она, когда он притянул ее к себе.
– Умираешь? – ухмыльнулся сын дипломата. – Неужели тебе так не терпится?
Каждый раз, когда Лайла шептала эти слова на ухо любовнику, правда становилась маленькой и незначительной, и казалось, что однажды она уменьшится настолько, что поместится в ладонь и потеряет свою силу. Jaadugar – индийский колдун, который собрал ее тело по кусочкам – сказал, что она не переживет свой двадцатый день рождения. Ей оставалось жить чуть больше месяца, и единственной надеждой на спасение была Божественная Лирика. В этой книге хранились секреты силы Творения – искусства, которому были подвластны разум и материя, в зависимости от природной склонности мастера. С помощью книги ее Сотворенное тело смогло бы продержаться гораздо дольше. Но прошло уже много месяцев, и след Божественной Лирики был утерян, несмотря на всеобщие усилия. Ей оставалось только наслаждаться отпущенным временем… что она и делала.
Теперь в ее груди расцвела острая боль. Лайла положила письмо на туалетный столик. Ее пальцы дрожали после прочтения. Настоящего прочтения. Воспоминания, оставшиеся на бумаге, заполнили ее сознание: Северин выливает расплавленный воск на конверт, а его сиреневые глаза ярко горят.
